Алексей Тенчой
Фантомания
После сих слов, дней через восемь, взяв Петра, Иоанна и Якова, взошел он на гору помолиться. И когда молился, вид Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею. И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илья: Явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме. Петр же и бывшие с Ним отягчены были сном; но, пробудившись, увидели славу Его и двух мужей, стоявших с Ним. И когда они отходили от Него, сказал Петр Иисусу: «Наставник! Хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи, одну Тебе, одну Моисею и одну Илии», – не зная, что говорил. Когда же он говорил это, явилось облако и осенило их; и устрашились, когда вошли в облако. И был из облака глас, говорящий: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный: Его слушайте».
Евангелие от Луки гл.9.
© Алексей Тенчой, 2021
ISBN 978-5-4490-3575-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ДОМ-УСАДЬБА. НАШЕ ВРЕМЯ
Если бы кто-нибудь заглянул в окно особняка этим летним вечером, то застал бы сцену идеального свидания. В гостиной разожжен камин, перед ним на шкуре светлого цвета нежилась парочка под пледом. Рядом – открытая бутылка вина, пара бокалов, тарелка с сыром и фруктами. Можно было заметить, что женщина немного дрожит. Поэтому, видимо, и был разожжен камин, а мужчина старался лучше закутать ее в плед, обнимая крепче:
– Больше нечего бояться. Верь мне. Выпей еще вина, ты согреешься.
Дрова горели очень тихо. Мягкая древесина словно не смела нарушить волшебство вечера. Мужчина подал женщине бокал.
– Ле хаим! – сказала женщина. – Мне всегда нравился этот тост, а сегодня он особенно важен!
– Что же, за жизнь! – повторил за возлюбленной мужчина.
– Но когда, скажи, когда ты успел? И почему я не заметила? Когда ты смог продумать всё до мельчайших деталей? – женщина волновалась.
– Ты уже не дрожишь, – заметил он.
– Нет. Это, наверное, такая реакция на бурное эмоциональное потрясение, но я уже в порядке. Так как же это произошло? И почему ты заранее меня не предупредил? Я очень испугалась.
– Ты помнишь, перед тем, как зайти туда, мы обходили здание с разных сторон?
– Да! Конечно! Значит, тогда вы с ним и…
Мужчина кивнул.
– Я не хотел подвергать тебя опасности, – добавил он. – И еще я все это уже видел во сне, я знал, чем все закончится!
– Как это? Когда?
– Всегда! И всю жизнь во снах тебя спасал. Знаешь, вот просто как наяву. Только не понимал, как это возможно, сомневался, что получится остаться вместе.
– Ну, хорошо, – женщина опять прижалась к нему. – Теперь, любимый, когда больше нам ничего не угрожает, расскажи мне всё!
Мужчина на минуту задумался, ведь эта история началась очень давно, да и тайн, в том числе чужих, в ней скрывалось слишком много. Но она – первая, перед которой он хотел раскрыть все карты.
– Я тогда был еще очень молод…
Его речь лилась так ненавязчиво, как это бывает, когда говорят от сердца, не подбирая слова, не выдумывая их для красоты, чтобы заинтересовать собеседника.
В НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОМ ЦЕНТРЕ. 1980-Е ГОДЫ
Профессор шел быстрым шагом по длинному широкому коридору научно-исследовательского центра. Он ощущал себя тут лучше, чем дома – это место и было его настоящим домом. А молодой аспирант, который следовал за ним – надежда и будущее науки, столь талантливый, что активно участвовал в эксперименте на равных с профессором, стал ему почти родным сыном.
Вокруг все сияло чистотой, пахло хлоркой. Испытав некую неловкость от того, что обувь может оставить следы на идеально вымытом поле, молодой человек посмотрел под ноги.
– Не стоит волноваться, Саша, – обернулся к нему профессор. Он был очень наблюдателен. Казалось, ни одна мысль сопровождавшего его аспиранта не могла остаться незамеченной. Профессор по-отцовски похлопал молодого человека по спине и, улыбнувшись его наивности, пояснил: – За нами все вытрут. Регламент. Не переживайте.
Александр оглянулся – действительно, по коридору следовала уборщица. Она терла пол шваброй с намотанной на нее тряпкой, которая распространяла запах хлорки. Женщина была молодой и красивой. «Почему же она уборщица? Как неуместно», – подумал Саша. Но ему нравился этот запах, он нес в себе некую строгость, чистоту, защищал от микробов. Увлекшись размышлениями о неожиданно прекрасной уборщице и слегка одурманенный хлорными парами, Александр споткнулся.
– Вот видите, мой друг, – профессор поддержал Александра за локоть. – Нам необходимо сосредоточиться на главном, так что давайте ускорим шаг, а это… – посмотрел он в сторону уборщицы. – Это кто на что учился.
Профессор вошел в просторное помещение, похожее на большую больничную палату. Александр проследовал за ним. За секционными перегородками размещались прозрачные капсулы, похожие на боксы, в которых выхаживают недоношенных детей. В палате стояла оглушительная тишина, которую нарушил звук падающего табурета, неосторожно сбитого Александром. Профессор посмотрел на него, приложив палец к губам:
– Помните! Тут совсем нельзя шуметь.
Почти на цыпочках Александр прошел за наставником, осторожно ступая по гладкому кафелю.
Профессор указал пальцем на капсулу, и молодой человек послушно подошел к ней. Практически не дыша он склонился над боксом и замер. Под стеклом в тонкой защитной оболочке лежало живое существо. Оболочка мутная, сквозь ее пульсирующие прожилки едва просвечивалось находящееся внутри существо. Однако было видно, как оно равномерно и спокойно дышит.
– Растет, – прошептал Александр, пристально разглядывая существо.
– Растет, – подтвердил профессор. – Куда же ему деться? – и, немного подумав, добавил: – А ведь есть и другие методы.
– Какие? – полюбопытствовал молодой человек.
Профессор поправил очки, внимательно, словно оценивающе посмотрел на Александра и, по-видимому, не рискнул ему довериться.
– Потом, мой друг, – он задумчиво покачал головой. – Всему свое время.
КАНДАГАР. 1987 ГОД
Вздрогнул, как от выстрела мой дом, стены закачало,
Когда в окно твоим крылом счастье постучало.
Понимал ли Дом, что он теперь для меня стал тесен,
Оставив незакрытой дверь и окон не завесив…?
Мой уютный замок из песка стал, как будто ниже,
И заменили облака рухнувшую крышу,
Ты смотрела, как под крышей той разгорались страсти,
Сказав, что на беде чужой мы не построим счастье…
Скажи, откуда ты взялась, и опоздать не испугалась,
Моя неведомая страсть, моя нечаянная радость?
Нарушив мой земной покой, ты от какой отбилась стаи?
И что мне делать с тобой такой?
Я не знаю.
И. Тальков
Гути часто оставалась дома одна, занималась бытом. Вот и сейчас она прибрала в доме, взяла любимую куклу, с которой не расставалась ни днем, ни ночью, уселась на коврик и, разложив лоскутные тряпочки, стала наряжать ее. Эту куклу мама сшила ей из старой ненужной одежды. Тело набила ватой, нарисовала краской для бровей глаза, пришила волосы из ниток, а потом заплела косички, нарядила в цветастое платьице.
– Береги ее, Гути! – сказала мама. – Эта кукла особенная, она всегда будет рядом.
Гути сразу полюбила куклу и назвала её Гуль, как посоветовала мама. Она объяснила, что это имя означает прекрасный цветок тюльпана. Гути понравилось, что её тряпочную куколку сравнили с цветком, и теперь, играя с ней, она пыталась завязать на её груди ленточку, которая алым бутоном будет украшать наряд.
Так редко ей удавалось поиграть с куклой. В свои семь лет она умела делать то, что в нашем современном мире не каждой женщине под силу. Она вязала, убиралась и даже готовила обед для взрослых, которые вечером приходили с работы уставшими. Потом, когда они с матерью накормят всех, она будет помогать мыть посуду, ну а после, когда все улягутся спать, Гути, лежа на жестком сундуке, застланном потрепанным лоскутным одеялом, укутается его свисающими концами с головой и, отвернувшись к стене, обнимет Гуль. Она прижмется к ней, как к своей сестренке, и тихим шепотом расскажет ей на ухо незамысловатую сказку, которую сочинила сама. В этой сказке они заберутся на горы, под покровом которых живут, пойдут по воду на речку, которая течет здесь же, невдалеке от их дома, будут остерегаться змей. А когда девочка сладко засыпала, то видела в своих снах чистое мирное небо, горные просторы и красивые крупные алые цветы, которые, конечно, окажутся тюльпанами.
Кандагар – идеальное место для жизни. Здесь красота, здесь горы, здесь пейзажи. Здесь Александр вместе с группой воинов-интернационалистов выполнял поставленную боевую задачу. И приказы всегда звучали ясно и сурово – уничтожить душманов в деревне, которая находится на вражеской территории.
Александр в долгожданные минуты тишины, в укромном месте, где располагался его смотровой пост, сняв кирзовые сапоги и повесив на невысокий кустарник вонючие портянки, лежал, закинув ногу на ногу, прямо на земле и одним глазом поглядывал на заданный объект. Если бы его в таком расчехленном состоянии застал командир, Александру бы не поздоровилось, но тот только что совершил обход, контролируя посты. Как говорится в пословице: «Солдат спит, служба идет». Александр любил жизнь и даже сейчас вопреки всему искал в своем сердце не затронутые войною тонкие струны, которые наполняли его особым светом, не давали стать черствым и безразличным.
– «Каждый житель деревни, даже маленький ребенок, способный держать автомат, может выстрелить в спину из-за угла или кинуть гранату», – вслух повторил Александр заученную фразу, которую по сто раз на дню говорил командир. Александр запомнил это как святую молитву «Отче наш» и теперь, улучив свободную минутку, пытался осознать ее слова.
– Вот надо же, все население вооружено! – снова вслух удивился он. – Каждый сопляк еще от горшка не отучился, а «пушку» в руки получил. Многие наши погибли именно от рук местных жителей, в том числе и от их «щенков». Поэтому мы должны выводить всех подозрительных жителей на окраину деревни и проверять их личности.
Подул легкий горячий ветерок, запах портянок, словно не перегнившая куча компоста, ударил в нос. Александр сморщился, сомневаясь, что так могут пахнуть два куска материи.
– Тьфу ты, – сплюнул он, перевернувшись на бок, чтобы лежать против направления ветра. Его взгляд по-прежнему фокусировался на подконтрольном объекте. Подчиняясь воспоминаниям, Александр повторно проживал произошедшее.
В тот день он выполнял боевое задание. Ворвался в одну из хижин, окинул ее взглядом и увидел в убогом жилище одиноко играющую на коврике маленькую девочку. Родителей ребенка рядом не было. Девочка вскочила и испуганными, полными слез глазами посмотрела на солдата.
От этого пронзительного взгляда сердце Александра сжалось от боли. С одной стороны, ему был неприятен контакт с карими детскими глазами, потому что девочка словно заглянула в его душу. В этот момент она будто стала выше его на голову – таким никчемным и слабым Александр ощутил себя в создавшейся ситуации. Помня все инструкции командира, Александр навел на нее автомат. Даже если бы в её руках ничего не было, что могло бы угрожать его жизни, он должен её убрать как потенциальную угрозу.
Застыв в ужасе, девочка смотрела на оружие, на длинных ресницах, обрамляющих огромные, горящие углями глаза, показались слезы, но она не заплакала, а лишь прижала самодельную тряпичную куклу к груди так, словно пыталась спасти ей жизнь. Это девочкой была Гути.
«Смелая!» – подумал Александр.
Ярко разодетая тряпичная кукла напомнила игрушки его сестры. Воспоминания об этих куклах без лица, одетых в цветные лоскутки, заставили вернуться в детство. Александр долго смотрел на безобидного ребенка, потом громко выругался и сплюнул на пол. Рука воина не поднялась нажать на спусковой крючок и убить дитя, он отвернулся от Гути, толкнул ладонью дверь и, шагнув за порог, пинком ноги захлопнул её.
– Ну, что там, все нормально? – крикнул взводный.
– Пусто, никого нет, – нарочито громко ответил он.
Товарищи Александра не заходили в дома, чтобы не бередить души, и просто закидывали гранаты в окошки: их даже забавляло смотреть, как разлетаются в щепки скромные постройки. Никто не задумывался о том, что оставляет кого-то без крыши над головой, а кого-то и вовсе лишает жизни. Но Александр так не мог. Совесть мучила его, и никак не бралось в толк, что человек для собственного выживания должен лишить жизни другого. Он, конечно, понимал, что может попасть под трибунал, если что-то произойдет по его вине, но в своей наивной и еще не огрубевшей молодой душе надеялся, что Бог справедлив, и если человек не убивает себе подобного, то и его самого минует сия чаша.
После того как русские солдаты ушли из деревни, родители Гути вернулись домой и нашли девочку живой. Их радости и удивлению не было предела, ведь всю деревню они обнаружили разрушенной, а жителей и родственников – расстрелянными. Они не могли поверить, что дочь выжила, обнимали, целовали её. Гути же навсегда запомнила лицо Александра и с тех пор стала молиться о своём спасителе, так же как и он снова и снова возвращался в её скромный, уцелевший во всеобщем погроме дом. Оставшиеся в живых – те, кто был на работе и чудом спасшаяся Гути, поменяли место поселения, скрывшись в горах, где возвели новые незамысловатые постройки.
Отец Гути возглавлял большой отряд душманов. Он, как прирожденный воин, с малолетства обученный боевому делу, как главный мужчина своего рода был обязан отомстить врагам за разрушение родной деревни и жестокое убийство родственников.
– Папа, когда я была в деревне, – Гути отвела отца за руку в сторону. – Ко мне заглянул русский солдат. Он долго смотрел на меня, но пожалел, он не стал в меня стрелять, папа. Он ушел из нашего дома, и я слышала, как он сказал всем, что в доме никого нет. Вы и его тоже убьете?
– Мы, дочка, заманим всех в горное ущелье, – строго ответил отец. – А там все будет так, как решит Всевышний. Если будет угодно Аллаху, то ничего не случится с этим солдатом.
– А нельзя не убивать их? – чуть не плача, спросила Гути.
– Дочь, ты же знаешь, сколько они убили твоих ровесников?! Женщин и детей, стариков! Они пришли к нам, как кровожадные звери, и не щадят никого! Кровь за кровь! Думай, дочь, что ты говоришь!
Девочка умоляюще посмотрела на отца, но он не отреагировал на её немой укор, и она печально опустила глаза в пол, покрепче прижав куклу к себе, словно та разделяла её боль. Гути залезла на кровать и, беспомощно сжав губы, молчала много часов подряд. Ей так сильно хотелось плакать. Ни одной, даже самой крошечной частичкой своего существа она не желала, чтобы смерть настигла доброго русского солдата, который пожалел её.
Вскоре мужчины собрали совет, долго обсуждали, переставляли на карте схематические знаки, что-то чертили, высчитывали и в итоге разработали план мести: заманить русских солдат в ущелье у горного ручья и перестрелять всех до единого. Наблюдательная Гути слышала разговор взрослых и, осознавая, что русскому воину грозит смертельная опасность, детским умишком прикидывала, что предпринять.
Спозаранку, как только все ушли по своим взрослым делам, Гути тайком покинула дом. Сначала она крадучись пробиралась вдоль каменистого ограждения, а потом очень быстро бежала, путаясь ногами в юбке. Её отсутствия не должны были заметить, да и не заметили, так как все занимались подготовкой к военной операции.
Гути прибежала на берег реки, шепча слова молитвы, она желала, чтобы её спаситель выжил, и чувствовала, что каким-то образом сможет ему помочь. Нервное напряжение, на которое девочка в силу юного возраста не обращала внимания, бросало её то в жар, то в холод. Время от времени ей казалось, что нечто огромное и очень сильное распирает её изнутри, вырываясь наружу, в пространство, через все клеточки, через поры кожи, через рот и нос вместе с выдохами и всхлипами. По ощущениям где-то глубоко в груди, словно из необъятного водохранилища, устремились по артериям потоки крови и пульсировали в висках так, словно могли ускорить движение всего сущего в мире. Гути не знала, что именно с ней происходит, но верила, что это что-то необыкновенное. Она забралась в заросли кустарника и, укрывшись в них, притихла. Ей хотелось, чтобы солдат опять предстал перед ней, а она смогла предупредить его об опасности, но его все не было.
