Алексей Шишов
Николай I
«Необыкновенные знания великого князя по фрунтовой части нас изумляли. Иногда, стоя на поле, он брал в руки ружье и делал ружейные приемы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог бы с ним сравняться, и показывал также барабанщикам, как им надлежало бить. При всем при том его высочество говорил, что он в сравнении с великим князем Михаилом Павловичем ничего не знает; каков же должен быть сей, спрашивали мы друг друга…»
На личность императора Николая Незабвенного, вне всякого сомнения, глубокий отпечаток наложил 1812 год: Великая армия императора Наполеона I вторглась в пределы Российской империи, великому князю Николаю Павловичу было уже немальчишечьих 16 лет. С этого времени окружающие стали замечать в нем некоторую перемену. Он сделался более сдержанным, суровым и озабоченным. Исторические события той поры вынудили, вероятно, и Николая Павловича задуматься над их страшным смыслом: романовская Россия оказалась под ударом извне. Об этом он, думается, будет не раз вспоминать в самом конце своей жизни, в годы Крымской (или Восточной) войны, которая станет бесславным финалом его царствования.
Второму сыну императора Павла I цесаревичу Константину тогда было уже 33 года. Учился он вместе со старшим братом Александром под наблюдением бабки – Екатерины II, которая воспитывала старших внуков, следуя принципам великого французского просветителя Жан-Жака Руссо. Военную подготовку проходил в гатчинских войсках своего отца, который привил ему любовь к армейскому делу и страсть к «фрунту». В 16 лет женился на принцессе Саксен-Заалфельд-Кобургской Юлиане-Генриетте-Ульрике (в православии Анна Федоровна). Брак был несчастливым и бездетным: супруги не ладили друг с другом – «не сошлись характерами». Жена под предлогом лечения болезни оставила 22-летнего мужа в 1801 году, навсегда покинув Россию и уехав на жительство в Швейцарию. Являлась тетей английской королевы Виктории. Официально брак был расторгнут манифестом императора Александра I только в марте 1820 года.
Дипломат Ш. Массон в своих «Секретных записках о России» дал цесаревичу Константину Павловичу в конце 1790-х годов такие характеристики:
«Этот молодой великий князь не имеет такой любезной и пленительной наружности, как его брат, но в нем больше смелости и живости: взбалмошность у него занимает место ума, а шалопайство – любви к народу…
В нем были, однако, зародыши духовной и сердечной доброты, которыми пренебрегли его первые наставники…
Несмотря на свою невыдержанность, он наделен способностями, кои могли бы сделаться блестящими качествами, потому что он мужественен, щедр и охотно выручает своих друзей. Его энергия неистощима, а свойственная ему откровенность редко встречается в принце. Впрочем, он достойный сын своего отца: те же странности и вспышки, та же жестокость, то же буйство».
Вторая характеристика цесаревичу, данная ему Ш. Массоном, касается личной, семейной жизни Константина Павловича:
«Кто бы мог вообразить, что молодой семнадцатилетний принц, живой и сильный, который только что женился на юной и прекрасной девушке, проснется после первой брачной ночи в пять часов утра, спустится на площадь перед дворцом и там с помощью палочных ударов будет муштровать двух солдат из своей охраны?
Так поступил великий князь Константин. Не знаю, обещает ли эта воинственная ярость хорошего генерала, но она наверняка служит доказательством того, что он никуда не годный супруг».
Как бы там ни было, великий князь Николай Павлович видел себе примером брата Константина. Тот в 17 лет был назначен шефом Санкт-Петербургского гренадерского полка, в 18 лет – генерал-инспектором всей кавалерии русской армии, в 19 лет – главным начальником над Кадетским корпусом. В 20 лет Константин Павлович участвовал волонтером в суворовских Итальянском и Швейцарском походах, родителем был пожалован титулом цесаревича и награжден орденом Святого Иоанна Иерусалимского. Сам генералиссимус А.В. Суворов-Рымникский, князь Италийский, давал ему лестные отзывы, а военного гения России никак нельзя причислить к кругу царедворцев.
После вступления старшего брата Александра на престол цесаревич Константин в 22 года (!) возглавил комиссию по преобразованию армии. Разумеется, комиссия состояла из бывалых, опытнейших военных людей. По его инициативе в 1803 году создаются легкоконные уланские полки, которые в старой русской армии просуществовали до начала 1918 года. Участвовал в неудачном сражении при Аустерлице, самой яркой в биографии Наполеона. В ходе Русско-прусско-французской войны 1806–1807 годов в 27 лет принял командование над гвардией. После Фридландского сражения заговорил о мире с Францией. Вместе с Александром I участвовал в переговорах с Наполеоном в Тильзите и Эрфурте.
Отечественная война 1812 года дала Николаю Павловичу мало приятных воспоминаний о брате Константине. Но она показала, каким Романов не должен быть в истории. Цесаревич начал войну во главе Пятого армейского корпуса в составе 1-й Западной армии генерала от инфантерии М.Б. Барклая де Толли, тогда еще военного министра России. «Путался в армии и тылах и всем мешал». С первых же дней войны говорил о необходимости заключения мира с французами. Интриговал против Барклая, и тот под благовидным предлогом отправил цесаревича из действующей армии в Москву. Император поручил брату сформировать кавалерийский полк, но тот вошел в конфликт с московским главнокомандующим Ф.В. Ростопчиным, который написал жалобу государю на его родного брата. Цесаревич благоразумно был отозван в столицу.
Константин Павлович все же настоял на своем возвращении в ряды действующей армии. Там он враждовал с Барклаем де Толли, дискредитируя его действия. Его вновь «отправили» из армии с донесением государю в Санкт-Петербург. Цесаревичу пришлось объясняться со старшим братом: за распространение панических настроений и призывы к миру с Бонапартом был отправлен в Тверь к жившей там сестре Екатерине Павловне. Там он пробыл под ее присмотром до самого конца 1812 года.
Константин вновь прибыл в Вильно к армии только в декабре 1812 года, когда Отечественная война, по сути дела, уже завершилась. Александр I оставил его при себе, не забывая высоко награждать брата за участие в Заграничных походах. Тот командовал резервом Богемской армии. За Дрезденское сражение удостоился золотой шпаги «За храбрость» с алмазами, за Битву народов под Лейпцигом (командовал резервами) получил (в числе шести военачальников-союзников) «за отличие» сразу полководческий орден Святого Георгия 2-й степени.
Когда война пришла на территорию собственно Франции, цесаревич сумел блестяще проведенной атакой отличиться в сражении при Фер-Шампенаузе. Участвовал в торжественном вступлении русских войск в Париж, будучи всюду при старшем брате-венценосце. В июне 1814 года привез в торжествующий Санкт-Петербург известие о мире: это было почетное поручение государя.
Великий князь Николай Павлович, в отличие от него, попал на войну с императором французов Наполеоном I только в 1814 году и только с разрешения августейшего брата и вдовствующей императрицы-матери. Собственно говоря, тогда наполеоновская Франция уже находилась на грани военного поражения и отличиться было негде: последние большие сражения прошли. Николай Павлович пишет в своих мемуарах:
«Все мысли наши были в армии. Учение шло, как могло среди беспрестанных тревог и известий из армии. Одни военные науки занимали меня страстно, в них одних находил я утешение и приятное занятие, сходное с расположением моего духа».
Поучаствовать в войне великому князю Николаю Павловичу так и не удалось. Желание, пусть и высказанное вслух, осталось желанием. Как только главная императорская квартира пересекла границу Франции, он вместе с Михаилом Павловичем был отправлен августейшим старшим братом в швейцарский город Базель, в противоположную сторону от Парижа. В мемуарах о том событии рассказано так:
«Хотя сему уже прошло восемнадцать лет, но живо еще во мне то чувство грусти, которое тогда нами одолело и в век не изгладится. Мы в Базеле узнали, что Париж взят, и Наполеон изгнан на остров Эльба».
Только тогда великий князь получил приказание от Александра I прибыть с братом Михаилом в Париж. Путь в столицу поверженной наполеоновской Франции лежал через Кольмар и Нанси. Пребывание в Париже, думается, было приятным во всех отношениях.
Возможно, именно это обстоятельство обеспокоило их мать Марию Федоровну. Поэтому в одном из писем состоявшему при юных великих князьях генерал-адъютанту Коновницыну вдовствующая императрица появились такие строки:
«Я, конечно, немало не сомневаюсь, что внушенные им правила нравственности, благочестия и добродетели предохранят их от действительных прегрешений, но пылкое воображение юношей в таком месте, где почти на каждом шагу представляются картины порока и легкомыслия, легко принимает впечатления, помрачающие природную чистоту мыслей и непорочность понятий, тщательно поныне сохраненную; разврат является в столь приятном или забавном виде, что молодые люди, увлекаемые наружностью, привыкают смотреть на него с меньшим отвращением и находить его менее гнусным».
Мария Федоровна, пожалуй, зря беспокоилась о том, что в «безнравственном» Париже ее младшие сыновья забудут о своем предназначении и воспитанных в них духовных ценностях. Николай Павлович попал, если так можно выразиться, в победный финал антинаполеоновских войн. Особенно доставило ему удовольствие зрелище знаменитого в мировой военной истории парада войск России в Вертю, в 120 верстах от Парижа. Здесь он, сам участник этого торжественного действия, в первый раз обнажил свою шпагу перед строем Фанагорийского гренадерского полка, любимого самим генералиссимусом А.В. Суворовым-Рымникским, князем Италийским. Волнение при этом будущий император Николай I испытал несказанное: в 16 лет он командовал полком. Да еще каким!
Надо заметить, что Париж «хорошего влияния» на характер Николая Павловича – суровый и жестокий – не оказал. Наоборот, великий князь именно в Париже, как говорится, «оперился»: он стал делать замечания прославленным генералам старшего брата, распекать их за какие-то мелочи армейской жизни. Один из них, герой Бородинского дня А.П. Ермолов, в ответ на высказанное замечание ответил Николаю Павловичу:
«Полагаете ли, Ваше Высочество, что русские воины служат царю, а не отечеству? Они шли на Париж, чтобы защищать Россию, а не парадировать. Таким образом, не приобретают привязанности армии».
Великий князь Романов на такой ответ промолчал, но сказанных ему слов не забыл. Возможно, он чувствовал настроение других генералов, находившихся рядом с ними. Однако отношения с «вольнодумцем» Ермоловым у него будут с того дня испорчены донельзя, что и скажется на судьбе будущего «проконсула Кавказа». Алексей Петрович получит отставку от армии в расцвете сил и на волне военных успехов.
В Париже великие князья Павловичи оказались в фокусе внимания французской аристократии и королевского двора Бурбонов. Николай Романов однажды был приглашен во дворец герцога Орлеанского (будущего французского короля Луи-Филиппа) и Мари Амели Бурбонской, который познакомил высокого гостя со своей семьей, ее бытом и воспитанием детей. Будущий император России, покидая гостеприимный дом, сказал герцогу на прощание слова, вошедшие в историю:
– Какое громадное счастье жить так, семьею!
Герцог Орлеанский «с видом откровения и убеждения» ответил гостю:
– Это единственное истинное и прочное счастье…
Можно говорить о том, что братья Павловичи были очарованы теплым приемом побежденных французов: они приветствовали их старшего брата-венценосца как освободителя Европы. Парижская жизнь «окрутила» многих офицеров союзных армий, с удовольствием ходивших в театры и самые различные клубы, заводивших дружбу в кругах интеллектуалов столицы Франции. Николай Павлович же держался в стороне от этой праздной суеты победителей, он был озабочен самыми разными сторонами военной жизни.
Великий князь в сопровождении младшего брата посещает казармы и госпитали, наносит визит в знаменитую Политехническую школу. Там его интересует если не все, то очень многое. Он общается с казаками, раскинувшими свой походный лагерь на Елисейских Полях и купающих коней в водах Сены. Побывал и в Доме инвалидов, где его служители-старики в форме наполеоновской гвардии при виде человека в русском мундире отворачивались от него со слезами на глазах. Тот вступал с ними в беседы, выслуживал рассказы о великих победах императора французов и обещал, что пленные Великой армии, а их многие тысячи, вскоре обретут личную свободу.
Первое путешествие по Европе, вернее – поездка на войну с Наполеоном, сделало на будущее в биографии Николая I две «отметки». Во-первых, он, ознакомившись с замками немецкого рыцарства и дворцами французских аристократов, стал собирать коллекцию холодного оружия, ставшую впоследствии знаменитым Царскосельским арсеналом. Считается, что коллекция началась с сабли турецкого паши, трофея с берегов Дуная, подаренной великому князю в 1811 году, по всей видимости, графом А.Ф. Ланжероном. Сабля была типично восточным оружием, богато изукрашенным, особенно ее ножны, драгоценными каменьями, и потому невольно привлекала к себя взгляды людей военных и невоенных.
Во-вторых, император Александр I познакомил во время смотра войск под Парижем младшего брата с начальником 2-й гренадерской дивизии генерал-лейтенантом И.Ф. Паскевичем, героем Отечественной войны 1812 года. Молодые люди сразу сдружились, найдя во взглядах много общего. Позднее Паскевич, уже имевший чин генерал-фельдмаршала, титулы графа Эриванского и князя Варшавского, вспоминал:
«Николай Павлович после того постоянно меня звал к себе и подробно расспрашивал о последних кампаниях. Мы с разложенными картами по целым часам вдвоем разбирали все движения и битвы 12-го, 13-го и 14-го годов. Я часто у него обедывал, и когда за службою не могу у него быть, то он мне потом говорил, что я его опечалил. Этому завидовали многие и стали говорить в шутку, что он в меня влюбился. Его нельзя было не полюбить. Главная его черта, которой он привлек меня к себе, это прямота и откровенность. Брата Михаила Павловича он любил, но к серьезным разговорам не допускал, да и тот их недолюбливал…»
По возвращении в Россию братья Павловичи-младшие долго в городе на Неве не задержались. Венценосец Александр Павлович отправил их во второе «образовательное» путешествие по континентальной Европе. Маршрут пролегал через города Берлин, Гейдельберг, Париж, Баден, Франкфурт-на-Майне, Веймар, Лейпциг… Путешествие длилось почти с год: с февраля по ноябрь. На местах великих князей Романовых, их немногочисленную, но тщательно отобранную свиту опекали полномочные посланники и консулы Российской империи.
Во время пребывания в Париже Николай и Михаил Павловичи присутствовали на подписании Акта о создании Священного союза (первоначально Россия, Австрия и Пруссия), инициатором чего стал их старший брат. Церемония подписания состоялась 14 сентября 1815 года. В царствование Николая I этот союз «прикажет долго жить», то есть фактически прекратит существование: Российская империя как «жандарм на континенте» европейским монархиям была уже не нужна. Революционный накал спал, второй Бонапарт не объявлялся, а трудно предсказуемый в поступках огромный на политической карте мира «русский медведь» настораживал и пугал многих властителей Европы.
В ходе того путешествия решались династические вопросы дома Романовых. 22 сентября состоялась помолвка великого князя Николая Павловича с прусской принцессой Шарлоттой-Фридерикой-Луизой-Вильгельминой. Для семьи монархов Европы это стало заметным событием, ведь роднились правящие династии России и Пруссии, два сильных в военном отношении государства, вчерашние победители наполеоновской Франции.
Зиму великие князья Николай и Михаил Павловичи провели в Санкт-Петербурге, участвуя во всех дворцовых церемониях и официальных приемах. В мае 1816 года старший брат отправил их в путешествие по России-матушке, чтобы они имели о ней достаточно полное представление. Можно утверждать, что Александр I хотел знать и видеть державу глазами младших Романовых: собственным вельможам монарх во многом порой не доверял. Порой он перепроверял через доверенных лиц ему доложенное губернаторами и министрами, которые стремились скрасить действительное.
Маршрут поездки впечатлял: Луга, Порхов, Великие Луки, Витебск, Смоленск, Бобруйск, Чернигов, Полтава, Екатеринослав, Харьков, Елизаветград, Николаев, Одесса, Херсон, Перекоп, Симферополь, Севастополь, южное побережье Крыма, Курск, Орел, Тула, первопрестольная Москва… Павловичи обычно ехали в коляске, иногда верхом. Их сопровождала небольшая свита. На местах к их встречи готовились заранее и «всем миром». Братья же Павловичи знакомились с городами, их учреждениями и гарнизонами часто по собственному желанию, а не по написанному для них сценарию. Такие желания высоких гостей приводили в трепет губернаторов и градоначальников.
Во время путешествия Николай Павлович вел «Общий журнал по гражданской и промышленной части», обстоятельные записи в котором свидетельствовали о большой наблюдательности и дотошности автора. Есть, к примеру, и такая запись о посещении старинного Порхова Псковской губернии на берегу реки Шелони, основанного в 1329 году и ставшего городом через 448 лет:
«…Арестантский острог с госпиталем в таком жалком положении, что грешно не упомянуть об оном: ветхая деревянная изба, состоящая из нескольких чуланов без окон и отдушин, в коих посреди 22 человека инвалида бессменно караульных и 66 арестантов в двух остальных, без пищи, без одежды, в спертом, гнилом воздухе, без различия ни родов преступлений, ни возраста, одни на других; старая развалившаяся деревянная караульня, в которой прилипчивыми болезнями одержимые больные арестанты в одной комнате со стерегущими инвалидами, на одних нарах, без одежды, без лекарств, без суммы на содержание, кроме от милостынь собираемой, – вот самое верное и очевидное описание здешнего острога…»
После прочитанных строк напрашивается вопрос, что подразумевалось под ними: человеческое сострадание? возмущение состоянием казанного учреждения? проблеск будущих «забот» о верноподданных?…
Великий князь Николай Павлович оставил в путевом дневнике и такую запись, словно кто-то заставил взглянуть его в собственное будущее:
«В Белоруссии дворянство, состоящее почти все из весьма богатых поляков, отнюдь не показало преданности к России, и, кроме некоторых витебских и южных могилевских дворян, все прочие присягнули Наполеону. Крестьяне их почти все на тяжелом оброке и весьма бедны…»
Можно утверждать, что Николай I еще до своего воцарения знал государство Российское, его армию и общество, столицы и провинцию достаточно хорошо для человека своего уровня. Это касалось прежде всего военной организации державы и ее администрирования. Поэтому став монархом-самодержцем, он иллюзий не строил и «воздушных замков» для верноподданных в высочайших указах не рисовал.
Во время пребывания в городе кораблестроителей Николаеве братья Павловичи присутствовали при впечатляющем торжественном спуске на воду 74-пушечного корабля. Тогда он произнес тост за императора Александра I, сказав:
«Мы присутствуем при создании нашего флота в Черном море. Будем просить Бога, чтобы этот флот сделал быстрые успехи и чтобы наши военные флоты вскоре не имели в чем завидовать флотам Франции и Англии».
Путешествие еще более сблизило Николая Павловича с сопровождавшим великих князей боевым генералом Иваном Федоровичем Паскевичем (будущим николаевским вельможей, наместником на Кавказе и в Царстве Польском). С воцарением Николая I до его последних дней Паскевич станет для самодержца едва ли не самым близким царедворцем, а можно сказать – и верным, искренним другом, которому можно было довериться и во всем положиться.
После поездки по России, закончившейся в августе, великого князя Николая Павловича уже в следующем месяце, 13 сентября, отправляют в новое заграничное путешествие. Разумеется, первая остановка была в прусской столице Берлине, где его вновь тепло встретили в королевской семье. Затем маршрут Романова лежал в Веймар, Кельн, Льеж, Брюссель, Лондон. Как и в предыдущем году, он путешествовал по Северной Европе. Следует заметить, что Романовы католический европейский юг своими визитами не жаловали, если не считать Италию с ее древней историей и архитектурными красотами. Путешествия в эту романскую страну редко носили официальный или полуофициальный характер.
В Британии великий князь задержался, посетив после Нового года Ливерпуль, столицу Шотландии Эдинбург, Глазго, портовые города Портсмут и Плимут. Здесь он стал очевидцем того, как в Туманном Альбионе протекала общественная жизнь, редко выходящая из рамок законности. По этому поводу будущий государь России высказался генерал-адъютанту П.В. Голенищеву-Кутузову в таких словах:
«Если бы, к нашему несчастию, какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие более шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление».
К слову говоря, поездка в Лондон, чтобы там «набраться знаний и опыта», доставила много беспокойства вдовой императрице Марии Федоровне. Она всерьез опасалась, что ее сыну грозит… роковая притягательность к британской конституции. Она обращается к послу России в Лондоне графу Ливену с просьбой оберегать молодого великого князя «от столь большой и столь вызывающей испорченности» английского общества. Но все ее опасения оказались напрасными.
Возвращался Николай Павлович в Россию через бельгийскую столицу Брюссель и Германию (Штутгарт, Веймар, тот же приглянувшийся ему Берлин). В Берлине его принимали как будущего члена семьи. Прусский король сделал великому князю Романову большой сюрприз, назначив шефом 3-го Бранденбургского кирасирского полка. Тот в беседах поразил королевских офицеров знанием деталей кавалерийской службы и военного устава Пруссии. В северную столицу России Николай Павлович прибыл 27 апреля.
Личные дела великий князь окончательно улаживает в том же 1817 году. 8 июня его невеста Шарлотта-Фридерика-Луиза-Вильгельмина в сопровождении брата Вильгельма и свиты пересекает линию государственной границы в Мемеле. Она ехала в карете, запряженной восемью лошадьми, за которой следовало еще одиннадцать карет и повозок с небогатым приданым и немногочисленной свитой. На российской стороне 18-летнюю прусскую принцессу встречали почетный конвой из конной гвардии и великий князь Николай Павлович, одетый по такому случаю в мундир кирасир-бранденбурцев. Став императрицей Александрой Федоровной, она вспоминала:
«Мой жених встречал меня у пограничного шлагбаума, с обнаженной шпагой во главе войска…»
Николай Павлович, взяв нареченную невесту за руку, сказал ей тихо:
– Наконец, вы у нас!
А затем добавляет громко, чтобы слышали окружающие:
– Ваше величество, добро пожаловать в Россию!..
В Санкт-Петербург они прибыли по «невозможным» дорогам (как показалось принцессе из Европы) вместе, будучи в пути неразлучны друг с другом. Дочь прусского монарха поселили в Зимнем дворце, окружив ее заботой и вниманием со стороны романовского семейства.
По семейной традиции великий князь на одном из собраний в Зимнем дворце представил свою немецкую невесту гвардейскому офицерству, обязательно присутствовавшему на всех торжествах и официальных церемониях. В тот день, 9 июня, Николай Павлович произнес перед офицерами лейб-гвардии слова, вошедшие в историю династии Романовых:
– Это не чужая, господа; это – дочь вернейшего союзника и лучшего друга нашего государя…
Торжественное обручение великого князя и принцессы в столице состоялось уже через несколько дней, 13 июня. Это было большое дворцовое торжество с приглашением именитых гостей: вельмож, генералитета и иностранных дипломатов. Для последних посол Прусского королевства стал подлинным героем, то есть «составителем брачного контракта» двух могущественных династий. Дочь короля Пруссии писала о том дне, который определил всю ее оставшуюся жизнь:
«Я впервые надела розовый сарафан, бриллианты и немного подрумянилась, что оказалось мне очень к лицу…»
Венчание состоялось через неделю, 20-го числа. Оно проходило в церкви Зимнего дворца. Двадцать один пушечный залп дал знать российской столице, что картеж двинулся в путь к церкви. При обращении в православную веру Шарлотта-Фридерика-Луиза-Вильгельмина получила имя Александра Федоровна. Теперь она титуловалась великой княгиней Романовой, став полноправным членом правящей династии Российской империи. Свидетельств того, мечтала ли только-только появившаяся на свет великая княгиня о российской императорской короне, нет.
Чтобы скорее освоиться в России, новоиспеченному члену романовского семейства находят учителя русского языка в лице известного поэта Жуковского. Он отмечает в своих записях ее прилежание и правдивость. Александре Федоровне изъясняться по-русски в дворцовой жизни приходилось не всегда: в самой царской семье тогда было принято писать по-французски, а разговаривать по-немецки.
Новоявленная великая княгиня получила полагающийся ей небольшой «двор», в числе которого был первый камер-паж П.М. Дараган. Особенностью этого придворного дворянина было желание походить буквально во всем на изысканного, воспитанного француза-парижанина. Николаю Павловичу поведение слуги супруги не понравилось, и однажды он высказал Дарагану такой упрек:
– Зачем ты картавишь? Это физический недостаток, а Бог избавил тебя от него. За француза тебя никто не примет; благодари Бога, что ты русский, а обезьянничать никуда не годится. Это позволительно только в шутку…
Вскоре, 3 июля, старший брат-венценосец сделал младшему брату действительно дорогой для него подарок. Он назначил великого князя Николая Павловича генерал-инспектором по инженерной части и шефом лейб-гвардии Саперного батальона. Следует отметить, что Николай I был хорошо начитан и сведущ по военно-инженерному делу, что подчеркивали современники и он сам. Вскоре в казармах подшефного батальона он стал своим человеком, заботливым высоким начальником. В декабрьские дни саперы-гвардейцы встанут на сторону Николая Павловича без всяких колебаний.
Новоиспеченный генерал-инспектор 20 января 1818 года отдал по случаю вступления в должность приказ по своему военно-инженерному ведомству. В нем говорилось следующее:
«…Давая о сем знать по инженерному корпусу, долгом поставляю подтвердить всем чинам оного, что ревностным исполнением обязанностей, усердии к пользе государственной и отличным поведением всякий заслужит Государевы милости, а во мне найдет усердного ходатая пред лицом Его Величества. Но в противном случае за малейшее упущение, которое никогда и ни в коем случае прощено не будет, взыщется по всей строгости законов.
От усердия и твердости господ начальников, от рвения и полного повиновения подчиненных ожидаю иметь всегда удовольствие и, твердо на сие надеясь, уверяю всех и каждого, что умею ценить милость Государеву, соделавшую меня начальником столь отличного корпуса».
Из-под пера генерал-инспектора по инженерной части, родного брата государя, вышел не один начальственный документ. Передавая своим офицерам один из первых собственноручно составленных им документов, он сказал подчиненным:
– Не обращайте, господа, внимание на орфографию; я должен сознаться, что на эту часть при моем воспитании не обращали должного внимания…
В том году император особо не нагружал младшего брата поручениями по военной части, если не считать назначения для парада бригадным командиром лейб-гвардии Измайловского и Егерского полков (2-й бригады 1-й Гвардейской пехотной дивизии, в которую вошли Гвардейский морской экипаж и лейб-гвардии Саперный батальон). Правда, это было сделано за день до парада, так что строевой подготовкой лейб-измайловцев и гвардейских егерей великому князю заниматься особо не пришлось. А он такое дело любил, как и командовать войсками на парадах. Близкому к нему человеку генералу П.П. Коновницыну он написал по поводу такого высочайшего доверия:
«…Я весьма счастлив этим, принимая сие знаком Государевой ко мне милости. Ваш навеки. Николай».
Здесь следует заметить, что любимым полком российской гвардии для Николая I был его шефский лейб-гвардии Измайловский полк. Император за редким случаем носил военный мундир, который очень хорошо шел ему, свидетельством чего стали многочисленные портреты и записки мемуаристов. Почти всегда это был измайловский офицерский мундир.
Став по должности главным начальником военных инженеров, Николай Павлович поставил себе задачей, во-первых, создать русский военно-инженерный офицерский корпус, чтобы избавиться от необходимости приглашать иностранных инженеров. И, во-вторых, обезопасить границы (прежде всего европейские) России постройкой крепостей по последнему слову фортификационной науки. Венценосный старший брат такие желания младшего брата только одобрил, что выразилось в повышенных отчислениях из государственной казны на военно-инженерное дело.
Генерал-инспектор заботился о профессиональной и строевой выучке подчиненных ему воинских чинов. В 1816 году он собственноручно написал для них «Общее наставление для обучения и занятий саперных и пионерных батальонов», которое в армейских условиях мирного времени имело долгую жизнь.
До своего восхождения на императорский престол Николай Павлович сделал в инженерных войсках очень многое. По его инициативе в 1819 году учреждается Главное инженерное училище, впоследствии на базе которого были образованы Николаевская инженерная академия и Николаевское инженерное училище. Они носили имя своего создателя. Для училища младший брат выпросил у старшего брата-венценосца пустовавший тогда Михайловский замок, в чем тот ему не отказал.
Вводится бригадное управление в инженерных войсках. В русской армии появляются коннопионеры, то есть конные саперы. Это было новое слово в армейской организации, на которое сразу же обратили внимание в европейских столицах. Из артиллерийского ведомства в ведомство инженерное передаются понтонные части, на что имелись серьезные основания. Их обоснованность подтвердит ближайшая война с Турцией, когда русской армии в очередной раз пришлось форсировать полноводный Дунай.
Новую жизнь получает крепостное строительство. Обновляются крепости Динабург, Бобруйск, Свеаборг. Первая из них защищала со стороны моря Ригу, вторая стояла на перекрестке важных дорог в центре Белоруссии, третья на юге Финляндии контролировала проход по Финскому заливу к северной столице России и Кронштадту. Во время начальствования Николая Павловича на модернизацию крепостей казной было израсходовано около 15 миллионов рублей, огромная по тому времени сумма.
