Алексей Шишов
Николай I
«…Зубов и Беннигсен со своими сообщниками бросились прямо к царским покоям. За одну комнату до Павловой спальни стоявшие на часах два камер-гусара не хотели их впустить, но несколько офицеров бросились на них, обезоружили, зажали им рты и увлекли вон.
Зубовы с Беннигсеном и несколькими офицерами вошли в спальню. Павел, встревоженный шумом, вскочил с постели, схватил шпагу и спрятался за ширмами.
Князь Платон Зубов, не видя Павла в постели, испугался, но Беннигсен, хладнокровно осмотрев горницу, нашел Павла, спрятавшегося за ширмами со шпагою в руке, и вывел его из засады.
Князь Платон Зубов, упрекая царя его тиранством, объявил ему, что он уже не император, и требовал от него добровольного отречения от престола. Несколько угроз, вырвавшихся у несчастного Павла, взорвали Николая Зубова, который был силы атлетической. Он держал в руке золотую табакерку и с размаху ударил ею Павла в висок – это было сигналом, по которому князь Яшвиль, Татаринов, Горланов и Скарятин яростно бросились на него, вырвали из его рук шпагу; началась с ним отчаянная борьба. Павел был крепок и силен; его повалили на пол, топтали ногами, шпажным эфесом проломили ему голову и, наконец, задавили шарфом Скарятина.
В начале этой гнусной, отвратительной сцены Беннигсен вышел в предспальную комнату, на стенах которой развешаны были картины, и со свечкою в руке преспокойно рассматривал их…»
…Цареубийство Павла Петровича в ночь на 12 марта 1801 года потрясло семейство Романовых. Государя лишили жизни в его дворце: это стало делом рук вельмож матери, императрицы Екатерины II. Душой заговора являлся граф Никита Петрович Панин, бывший российский посланник в Берлине и воспитатель… самого государя. В истории такое бывало не раз.
Вторым организатором цареубийства стал генерал Л.Л. Беннигсен, ганноверец на русской службе. О последнем следует сказать, что во время Отечественной войны 1812 года он много интриговал против главнокомандующего М.И. Голенищева-Кутузова, за что и был изгнан из рядов действующей русской армии.
В ту ночь организатора заговора против императора Павла I графа Никиты Панина, одного из самых блистательных екатерининских вельмож, не было в Михайловском замке. «Не желая сам совершать преступления», он «призвал Беннигсена заменить себя». Граф А.Ф. Ланжерон, пользовавшийся неизменным расположением монарха, впоследствии напишет: «…И правда, что без Беннигсена ничего не удалось бы».
…Николаю Павловичу шел тогда уже пятый год; впечатлительный мальчик понимал многое. В его душе сохранилось смутное воспоминание о страшном конце отца, государя России. Когда он подрастет, сцена цареубийства станет известна ему в деталях: монарху изменили близкие к нему лично и к царственному дому люди, вельможи и генералы.
Вечером в тот трагический для Романовых день маленькие великие князя с сестрами играли под наблюдением графини Ливен и нянек. Неожиданно для всех трехлетний Михаил стал играть в углу детской один. Ему задали вопрос: что он делает там? Мальчик ответил, поразив сказанным старших в комнате и испугав их:
– Я хороню своего отца…
В собственноручных «Воспоминаниях о младенческих годах» Николай I так описал утро следующего 12 марта:
«События этого печального дня сохранились так же в моей памяти, как смутный сон; я был разбужен и увидел перед собой графиню Ливен.
Когда меня одели, мы заметили в окно, на подъемном мосту под церковью, караулы, которых не было накануне; тут был весь Семеновский полк в крайне небрежном виде. Никто из нас не подозревал, что мы лишились отца; нас повели вниз к моей матушке, и вскоре оттуда мы отправились с нею, сестрами, Михаилом и графиней Ливен в Зимний дворец.
Караул вышел во двор Михайловского дворца и отдал честь. Моя мать тотчас же заставила его молчать. Матушка моя лежала в глубине комнаты, когда вошел император Александр в сопровождении Константина и князя Николая Ивановича Салтыкова; он бросился перед матушкой на колени, и я до сих пор еще слышу его рыдания. Ему принесли воды, а нас увели. Для нас было счастьем опять увидеть наши комнаты и, должен сказать по правде, наших деревянных лошадок, которых мы там забыли».
Придя в себя, вдовая императрица Мария Федоровна приводит двух своих младших сыновей к старшему Александру, ставшему императором. Мать сказала ему, указывая на Николая и Михаила:
– Отныне ты их отец!..
…Вечером 11 марта 1801 года, в последний день своей жизни, император Павел I посетил великого князя Николая Павловича в его комнате. При свидании сын императора обратился к своему родителю со странным вопросом, отчего его называют Павлом Первым. Отец ответил:
– Потому что в России не было другого государя, который носил бы это имя до меня.
Маленький великий князь Романов продолжил разговор словами:
– Тогда меня будут называть Николаем Первым?
Ответ родителя оказался предельно кратким и исчерпывающим:
– Если ты вступишь на престол.
После этих слов, «устремив долгое время свои взоры на великого князя, Павел крепко поцеловал сына и быстро удалился из его комнат», как оказалось, навсегда.
К слову говоря, современники, лично знавшие маленького Романова, писали, что он действительно среди своих братьев был достоин короны. Если не говорить о старшем Александре, то следует сказать о цесаревиче Константине, который в официальных документах и церковных службах по всей империи упоминался как наследник престола старшего брата. Но тот же Константин среди своего окружения демонстрировал «природное отвращение к трону». Мемуарист Н.И. Греч отмечал:
«…Соперничества Константина Павловича он не боялся; цесаревич не был ни любим, ни уважаем и давно уже говорил, что царствовать не хочет и не будет. Александр боялся превосходства Николая…
Вообразите, каков бы был Николай со своим благородным, твердым характером, с трудолюбием и любовью к изящному, если бы его готовили к трону хотя бы так, как приготовляли Александра».
Николай I в своих «Записках», датированных 1831 годом, рассказывает о себе и младшем брате Михаиле, о безрадостном детстве с поразительной откровенностью. Среди прочего, он пишет и такое:
«Мы поручены были как главному нашему наставнику генералу графу Ламздорфу, человеку, пользовавшемуся всем доверием матушки…
Граф Ламздорф умел вселить в нас одно чувство – страх, и такой страх и уверение в его всемогущество, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий. Сей порядок лишал нас совершенно счастия сыновнего доверия к родительнице, к которой допущаемы были редко одни, и то никогда иначе, как будто на приговор.
Беспрестанная перемена окружающих лиц вселила в нас с младенчества привычку искать в них слабые стороны, дабы воспользоваться ими в смысле того, что по нашим желаниям нам нужно было, и должно признаться, что не без успеха. Генерал-адъютант Ушаков был тот, которого мы более всего любили, ибо он с нами никогда сурово не обходился, тогда как граф Ламздорф и другие, ему подражая, употребляли строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас и чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное.
Одним словом, страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум. В учении видел я одно принуждение и учился без охоты. Меня часто и, я думаю, не без причины обвиняли в лености и рассеянности, и нередко граф Ламздорф меня наказывал тростником весьма больно среди самых уроков».
Такой откровенный рассказ монарха о своем детстве, о том, как его учили и воспитывали, нельзя отнести к авторским преувеличениям. Писатель Г.И. Чулков, хорошо знакомый с той эпохой, в своей книге «Императоры: Психологические портреты» рассказывает о детских годах государя Николая I следующее:
«Ламздорф бесчеловечно бил будущего императора. Нередко воспитатель пускал в ход линейку и даже ружейный шомпол. Великий князь был строптив и вспыльчив. Нашла коса на камень. И граф Ламздорф иногда в припадке ярости хватал мальчика за воротник и ударял его об стену. Подобные истязания, например наказание шомполами, заносились в педагогические журналы, и гессен-дармштадтская Мария Федоровна была осведомлена о методах воспитания ее сыновей. Она чрезвычайно ценила графа Ламздорфа.
Немудрено, что ласковая и молоденькая мисс Лайон была для мальчиков немалым утешением, но, к несчастию, старик Ламздорф вспылил страстью к хорошенькой англичанке, и маленькие великие князья были свидетелями странных сцен, происходивших нередко в их детской. Целомудренная няня не желала удовлетворить вожделений старого ловеласа, и Ламздорф преследовал ее всячески, не прощая холодности к его чувству…»
Ламздорфу действительно позволялось многое. Воспитание великих князей Павловичей после насильственной смерти родителя предоставлено было исключительному усмотрению вдовствующей императрицы. Их старший брат Александр, воцарившись, был погружен в государственные дела, и до воспитания младших в семье руки у него доходили совсем не часто.
Как бы там ни было, у маленьких Романовых были свои общие радости. Они очень рано пристрастились ко всему военному – форме и орденам, парадам и разводам караулов, военной истории и батальным картинам. Главной любимой игрой для них были солдатики. Их у детей императора было много – оловянных, фарфоровых, деревянных. Обязательно раскрашенных. Дорогих и не очень, импортных и российского исполнения. Равно как и игрушечного оружия, вплоть до пушек. Они строили крепости и форты, разыгрывали под стенами баталии игрушечных армий. Великие князья учились трубить в трубы, бить в барабаны, подавать сигналы рожками. Рано научились стрелять из пистолетов, для начала из тех, что назывались «дамскими».
От такой военной музыки и холостых выстрелов из пистолетов воспитатель Ахвердов затыкал уши ватой. Но это ему помогало плохо. Даже мать, императрица-вдова Мария Федоровна, в таких случаях беспокоилась: ее страшило то, что чрезмерное увлечение военным делом отразится худо на воспитании младших сыновей Николая и Михаила. Впрочем, их старшие братья Александр (будущий император Александр I) и Константин тоже имели большое пристрастие ко всему военному, к армейской жизни.
Увлечение играми в солдатиков и войну имело и «побочное воздействие» на детей. Когда Николаю было всего шесть лет, он услышал настоящую ружейную пальбу, «так испугался, что убежал и спрятался куда-то, и его долго не могли найти. Он боялся грозы, фейерверка, пушечных выстрелов…».
Но спустя короткое время и великий князь Николай в десять лет (в 1806 году) сам научился стрелять из армейского пистолета и солдатского мушкета. Страх перед грохотом ружейных выстрелов нестройного залпа прошел сам собой.
Детский период жизни Николая Павловича (1802–1809 годы) интересен тем, что уже тогда у него проявились задатки черт характера, составлявших впоследствии отличительные черты императора Николая I. Великий князь был страшно груб по отношению не только к приближенным и прислуге, но даже к младшему брату и сестре. Также очень рано обнаруживается у него любовь к военной «формалистике» и шагистике, любовь наследственная от отца. Такой же любовью обладал и старший брат августейший Александр, а другой брат – Константин, как замечали современники, смотрелся живым воплощением родителя Павла I.
Образование Николая Павловича действительно не было доведено до конца. Он писал на всех известных ему языках с орфографическими ошибками. Да и сам он не раз говорил, что вместе с Михаилом получил «бедное образование». Но это была уже заслуга не сколько воспитателя Ламздорфа, сколько матери, вдовы-императрицы.
Традиционное для Романовых по мужской линии ответственное пристрастие ко всему военному проявилось у будущего императора Николая I рано. Об этом его биографами написано немало. Так, в «Русском архиве» (№ 6, 1896 год) был напечатан такой эпизод из его детства.
«Однажды, уже при (императоре) Александре Павловиче, в Царском Селе, куда великий князь отправился с Марией Федоровной, узнал он, что Измайловский полк должен был на другой день занимать во дворце внутренний караул. Перед рассветом, когда все еще спали, он поднялся без шума, надел мундир, взял ружье и, никем не замеченный, отправился к покоям Государя. Дверь в комнату была заперта, но часового при ней не было, так как император Александр говорил, что хотел быть охраняем любовью своих подданных. Николай стал на часах с ружьем в руке.
По счастью, Александр Павлович вставал рано. Немало удивился он, увидев своего меньшего брата с ружьем у дверей своих комнат.
– Что ты тут делаешь, любезный Николай? – спросил он, узнав его в таком наряде.
– Вы видите, Государь, – отвечал ему ребенок, отдав честь ружьем, – что я занимаю караул у дверей вашего величества. Полк мой сегодня должен занимать дворец, и я выбрал себе самый почетный пост; я занял его с раннего утра, чтобы его у меня не отняли.
– Хорошо, дитя мое, – возразил Государь, сдерживая улыбку, – но что ты стал бы делать, если б пришел обход: ведь ты не знаешь пароля…
– Ах, и в самом деле, ведь всегда отдается пароль и лозунг, – проговорил озадаченный Николай, – но все равно, – прибавил он, – я не пропустил бы никого, будь это сам Аракчеев, который проходит всюду».
Маленький Романов рано стал усваивать «династическую значимость» венценосцев для монархий. И не только для России. В пять лет он уже умел давать, скажем так, оценку политическим событиям с позиций монархиста, пусть совсем юного, но убежденного. Истории известны его слова, сказанные в 1802 году дю Пеже, преподавателю французского языка:
«Король Людовик XVI не выполнил своего долга и был наказан за это. Быть слабым не значит быть милостивым. Государь не имеет права прощать врагам государства. Людовик XVI имел дело с настоящим заговором, прикрывавшимся ложным именем свободы; не щадя заговорщиков, он пощадил бы свой народ, предохранив его от многих несчастий».
Такие слова были сказаны еще задолго до пребывания оккупационных русских войск в поверженной Франции, уже бывшей наполеоновской, до создания первых тайных обществ в России и декабрьских событий 25-го года на Сенатской площади Санкт-Петербурга, которые потрясли Российскую империю.
Детство Николая и Михаила прошло в единении занятий, помыслов, успехов и бед. Михаил был самым младшим из Павловичей, братьев и сестер. Может быть, потому он стал общим любимцем большой императорской семьи. С детства живой, веселый и общительный, он привязался к брату Николаю, который был старше его на полтора года. С детства их сплотила крепкая дружба и взаимопонимание. Николай очень ценил преданность Михаила и считал его поведение настоящим примером братской любви и верности. Тот поддерживал столь же добрые отношения и с братом Константином, который отвечал ему взаимностью.
У маленьких великих князей Николая и Михаила был свой традиционный круг сверстников, составленный для их детских игр. Это были дети вельмож и придворных. Подрастая, они составляли дружеское окружение Романовых, так называемый «круг молодых друзей». Николай в таком безропотном окружении был очень груб, шумлив, заносчив и драчлив. Однажды он так сильно ударил ружьем по голове Адлерберга, что у того на всю жизнь остался шрам. Однако и после этого будущий министр императорского двора являлся для великого князя любимым товарищем в детских играх.
Рассказывая в своих мемуарных «Записках» о своих во многом безрадостных детских и юношеских годах, Николай I уже в зрелые годы замечал:
«Таково было мое воспитание до 1809 года, где приняли другую методу. Матушка решила оставаться зимовать в Гатчине, и с тем вместе учение наше приняло еще больше важности: все время почти было обращено на оное. Латинский язык был тогда главным предметом…
Успехов я не оказывал, за что часто был строго наказываем, хотя уже не телесно. Математика, потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика привлекали меня исключительно; успехи по сей части оказывал я особенные, и тогда я получил охоту служить по инженерной части».
Николай I действительно отменно знал военно-инженерное дело, хорошо разбирался в артиллерии и фортификации. Уже став монархом, он любил говорить про себя:
«Мы, инженеры…»
Когда великому князю Николаю Павловичу исполнилось 14 лет, он вместе с Михаилом по воле старшего брата-венценосца был зачислен в специально для них сформированную в 1810 году из пажей-малолеток лейб-гвардии Дворянскую роту «потешного» характера. Как тут было не вспомнить совсем юного последнего русского царя Петра Алексеевича, ставшего для истории Великим! Он тоже начинал с «потешных».
Великий князь Николай Павлович исполнял в составе этого уникального в военной истории воинского подразделения обязанности последовательно командира полувзвода и ротного адъютанта (начальника штаба роты). В списках лейб-гвардии Дворянской роты он именовался как Романов 3-й. Он очень увлекся «потешной» службой, заключавшейся в несении караулов в Зимнем дворце и в участии в разводах и дворцовых церемониях. Оружие пажи имели, само собой разумеется, не взрослое, но настоящее – колющее и стреляющее.
Четыре года службы в Дворцовой роте оказали большое влияние на становление характера младших братьев Павловичей. Николай, к примеру, любил во многих случаях называть себя «ротным командиром», «ротным». Все людские отношения он был готов постоянно строить на началах воинской дисциплины, которые «попахивали прусским духом». Не случайно же его отец Павел I восторгался королем Пруссии Фридрихом Великим, величие которого, однако, в Семилетней войне не раз крушилось русским оружием. Победы свои как-то забывались, а вот вымуштрованная фридриховская армия оставалась притягательной для глаз Павловичей на впечатляющих воображение картинках, которые печатались в берлинских типографиях.
Учебные занятия для Николая и Михаила Павловичей под присмотром генерала Ламздорфа продолжались с 1802 по 1814 год. Их не прервала даже «гроза 12-го года», когда светская и армейская офицерская молодежь стремилась всеми правдами и неправдами попасть на войну за Отечество. Младшие Павловича продолжали учиться. В «Военной энциклопедии» И.Д. Сытина о том сказано не красочно, но емко и кратко:
«…Подбор преподавателей гуманитарных наук был не особенно удачен (русская история – Ахвердов, всеобщая история – Дю Нюже, политическая экономия – Шторх, положительное право – Балугьянский, естественное право – Кукольник), и он (будущий император) ими плохо занимался, относясь с интересом лишь к истории, причем его любимым героем был Петр Великий.
Успешнее Николай Павлович занимался физикой, рисованием (под руководством Шебуева и Кипренского) и гравированием на меди.
С увлечением же Николай Павлович учился военным наукам, преподавателями которых были Крафт (математика и начальная фортификация), генерал Опперман (тактика), полковник Маркевич (артиллерия) и полковник Джанотти (инженерное дело)».
В общем, научное образование Николая Павловича было поставлено неудовлетворительно, и он сам называл его «бедным». Так заключает выше сказанное безымянный автор энциклопедической статьи, знакомый, думается, с мемуарами Николая I не понаслышке, а в подлиннике.
Надо заметить, что преподавателей для младших великих князей Павловичей все же подбирали не из людей случайных. Так, генерал-лейтенант Н.И. Ахвердов в свое время был известным писателем и переводчиком, почетным членом Академии художеств. Живописец и рисовальщик Орест Кипренский еще при жизни стал классикой отечественного портрета. Прекрасного рисовальщика В.К. Шебуева современники называли «русским Пуссеном» (за труды ему будет назначена пожизненная пенсия в тысячу рублей ежегодно). Офицер морской артиллерии А.И. Маркевич до этого успешно преподавал во 2-м кадетском корпусе и был автором известного «Руководства к артиллерийскому искусству»; дослужился до чина генерал-лейтенанта.
Занятия военной историей и военным делом, разумеется, были более привлекательны для младших братьев Павловичей. Будущий император Николай I сам отмечал свое раннее пристрастие к военно-инженерному делу, что и было замечено его старшим братом-венценосцем:
«Математика, потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика привлекали меня исключительно, успехи по сей части оказывал я особенные, и тогда я получил охоту служить по инженерной части».
Здесь уместно заметить, что Николай Павлович в бытность свою и великим князем, и монархом отличался практическим, рациональным складом ума, который определял его поступки еще с юности. Не случайно историк А.М. Зайончковский отмечал в императоре Николае I следующее:
«Богато одаренный от природы тем практическим умом, который чужд всяких иллюзий и увлечений, великий князь в значительно большей степени проявлял способность к анализу, чем к творчеству; твердость раз установившихся убеждений в нем очень часто шла в ущерб той гибкости ума, которая неразрывна с легким восприятием новых идей, бесспорно ведущих к прогрессу, но и не чуждых роковых увлечений».
Военное обучение полностью отвечало желаниям подрастающего Николая Павловича. В ходе такого воспитания складывался его характер, очерчивались пристрастия. Известен такой случай. В 1810 году воспитатель Ахвердов, желая внушить мальчику с титулом великого князя мысль, что помимо военного поприща есть все-таки и иные достойные занятия в жизни, задал ему сочинение на тему: «Доказать, что военная служба не есть единственная служба дворянина, но что и другие занятия для него столь же почетны и полезны».
Великий князь молча проигнорировал такое задание, не написав ни одной строки. Когда его стали убеждать, что сочинение надо написать, то получили решительный отказ. Ахвердов был вынужден продиктовать Николаю, которому шел 15-й год, сочинение, что тот молча и сделал, не высказав при этом на бумаге ни одной своей мысли. Преподаватель в таком случае не преминул сообщить о происшествии вдовствующей императрице Марии Федоровне, но та на разговор с сыном не пошла.
Можно говорить о том, что к началу Отечественной войны 1812 года мировоззрение Николая Павловича уже сложилось и в дальнейшем только «дополнялось». Ключевыми понятиями в нем являлись «ответственность» и «долг» перед романовской Российской империей и правящей династией Романовых.
Нашествие наполеоновской Великой армии изменило судьбу России, привычный ход событий. Великие князья Константин, Николай и Михаил Павловичи рвались на войну. Они были морально готовы стать ее волонтерами: такой порыв чести демонстрировали в те дни многие молодые аристократы, не служившие в армейских рядах. Но их старший брат разрешил отправиться в действующую армию только Константину. Младшим в просьбах было отказано: на войне могло случиться всякое, и романовское древо не должно было пресечься по мужской линии. Николай I писал:
«…Настал 1812 год; сей роковой год изменил и наше положение. Мне минуло уже 16 лет, и отъезд государя в армию был для нас двоих ударом жестоким, ибо мы чувствовали сильно, что и в нас бились русские сердца, и душа наша стремилась за ним! Но матушке неугодно было даровать нам сего счастия.
Мы остались, но все приняло округ нас другой оборот; всякий помышлял об общем деле; и нас стало легче. Все мысли наши были в армии; ученье шло, как могло, среди беспрестанных тревог и известий из армии. Одни военные науки занимали меня страстно, в них одних находил я утешение и приятное занятие, сходное с расположением моего духа.
Наступил 1813 год, и мне минуло 17 лет; но меня не отпускали…»
Наконец матушка Мария Федоровна дозволила своим младшим сыновьям отправиться на войну. Великие князья Николай и Михаил, в сопровождении воспитателя графа Ламздорфа, выехали из Санкт-Петербурга в Берлин. Оттуда им предстояло проследовать в немецкий город Гейдельберг, где находилась главная квартира императора Александра I.
Старший брат-венценосец разрешил Николаю и Михаилу прибыть на театр войны тогда, когда она шла уже на территории самой Франции, в 1814 году. По пути в Берлине великий князь Николай Павлович впервые увидел избранницу своей жизни – дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III принцессу Шарлотту-Фридерику-Луизу-Вильгельмину. Она ему приглянулась, и через три года они обвенчаются, составив в европейской семье монархов еще один династический брак.
Берлин, королевская семья монарха Пруссии тепло встретит юных Романовых. Для европейских дворов они смотрелись завидными женихами. В 1831 году император Николай I напишет в мемуарах (их можно назвать автобиографической запиской) такие строки:
«Тут, в Берлине, провидением назначено было решиться счастию всей моей будущности: здесь увидел я в первый раз ту, которая по собственному моему выбору с первого раза возбудила во мне желание принадлежать ей на всю жизнь. И Бог благословил сие желание шестнадцатилетним семейным блаженством».
Избранницей будущего всероссийского самодержца стала дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III, друга императора Александра Павловича, Фридерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина. Принцесса была моложе великого князя Романова на два года. Она вышла за него замуж в июне 1817 года. Брак был счастлив.
Во время своего первого пребывания в Берлине Николай Павлович, свободно владевший немецким языком, сблизился с прусскими принцами Фридрихом-Вильгельмом и просто Вильгельмом, ставшими впоследствии королями. Будущий всероссийский самодержец тогда и усвоил прочные симпатии к Пруссии и ее военному строю, к ее армии и военачальникам. О последнем лучше все свидетельствует обилие орденских наград последним от императора Николая I, пожалованные за долгих тридцать лет его царствования.
Наконец, братья под присмотром все того же графа Ламздорфа прибыли в северный швейцарский город Базель. Там они впервые услышали звуки войны: австрийцы и баварцы осаждали соседнюю крепость Гюненген, обстреливая ее из пушек и не имея особого желания идти на кровавый штурм. С падением Парижа его гарнизон сложит оружие сам.
Когда великие князья Павловичи покинули Базель в сопровождении прибывшего к ним из армии генерал-адъютанта графа П.П. Коновницына, их в пути встретил императорский флигель-адъютант. Александр I приказывал младшим братьям вернуться в Базель: «Наполеон сделал большое движение на левый наш фланг». Коновницын, дежурный генерал действующих армий, поспешил исполнить приказ государя.
В уже хорошо знакомом им Базеле Николай и Михаил узнали об изгнании низложенного императора французов на остров Эльба. Только тогда старший брат разрешил им прибыть в Париж, которому Бонапарт уже не мог никак угрожать. Союзники оккупировали Францию, повсюду стояли их гарнизоны, дороги были безопасны от дезертиров из наполеоновской армии. Конвой великих князей был усилен, а его командир имел строгие предписания на всякие случаи жизни. Путь лежал через города Кольмар, Нанси, Шалон и Мо.
Исследователи Николаевской эпохи пишут, что характер монарха, правившего Россией твердой рукой более четверти века, определенно сложился где-то до шестнадцати лет. Причем характеристики ему даются порой не самые лестные. К числу последних относится Г.И. Чулков, популярный отечественный писатель 20-х годов прошлого столетия и явно не монархист:
«…Любовь к точности, симметрии, равновесию, порядку, иерархической стройности была у Николая Павловича такой же исключительной, как у старшего брата Александра. Но у того это пристрастие к симметрии и порядку сочеталось как-то с немалой душевной сложностью, а у царя Николая эта особенность сделалась манией. Это была его идея. И кроме этой идеи иных у него не было. Он ее положил в основание своей философии истории.
Чтобы создать стройный порядок, нужна дисциплина. Идеальным образом всякой стройной системы является армия. И Николай Павлович именно в ней нашел живое и реальное воплощение своей идеи. По типу военного устроения надо устроить и все государство. Этой идее надо подчинить администрацию, суд, науку, учебное дело, церковь – одним словом, всю материальную и духовную жизнь нации.
Но в отрочестве и в юности Николай Павлович еще не знал, что в его руках будет неограниченная власть. Он не знал, что у него будет возможность проделать этот гигантский опыт устроения государства по военному принципу строжайшей субординации и дисциплины.
Однако уже в детские годы, как бы предчувствуя, что ему придется править государством, во всех ребяческих играх брал на себя роль самодержца. У него была уверенность, что именно ему надлежит повелевать, и никто не оспаривал у него этого права. Как известно, за все шестьдесят лет своей жизни только однажды встретил он сопротивление своей воле. Это было 14 декабря 1825 года. Этого дня он никогда не мог забыть».
Подрастая, великий князь все более увлекается внешней, парадной жизнью армии, в первую очередь – гвардии. Она составляла основу столичного гарнизона. С малых лет тянула к себе военная дисциплина и организованность, парады и маневры, приближенные к боевым действиям. Немалую роль в этом играло познание военной истории, полковых летописей лейб-гвардии. Впрочем, это была черта характера у многих Романовых, поскольку их жизнь была связана в первую очередь с армией и флотом. По крайней мере, все они носили военные мундиры с юности, до конца своей жизни были за редким исключением шефами гвардейских полков и батальонов, эскадронов и батарей, флотского экипажа гвардии.
Недоброжелатели Николая I пишут, что впоследствии «единственным и истинным для него наслаждением» была «однообразная красивость» хорошо дисциплинированного войска. Дисциплина в николаевской армии и на флоте была «палочная», по примеру армии Прусского королевства. Именно против этого протестовал полководец в чине генералиссимуса А.В. Суворов-Рымникский, князь Италийский, вошедший в историю как русский военный гений. Но его не услышал ни император Павел I Петрович, ни его сын-венценосец Николай I Павлович. А следовало бы услышать и понять: воинство России боготворило победоносного военного вождя. Его образ страшил Европу.
Об этом в 1836 году свидетельствовал такой близкий к самодержцу человек, как граф А.Х. Бенкендорф. Тот выразил мысль, что государь Николай Павлович превосходно знал все тайны фрунтовой, то есть строевой, службы. «Он был отличный ефрейтор и великолепный барабанщик». При жизни Николая I о его тяге к военной машине Прусского королевства говорить вслух было опасно.
Такую же мысль выразил официальный историограф Отечественной войны 1812 года генерал-лейтенант А.И. Михайловский-Данилевский, который в трагическом для династии Романовых 1825 году писал о сыне императора Павла I следующее:
