Алексей Шевцов
Билет в неизвестность
Лицо Александра осталось непоколебимым.
– Станислав Сергеевич, если Вы сейчас запустите алгоритм снова, всё будет работать, как швейцарские часы. Лучше запустить через режим отладки.
– Сейчас посмотрим, – Станислав Сергеевич запустил резервный протокол работы «руки».
Помощник начал работу, аккуратно придвинулся к чипу, захватил его и… снова замер.
– Как швейцарские часы? – Станислав Сергеевич окончательно взял себя в руки.
– Я… я… не понимаю, – Александр в растерянности переводил взгляд с Артёма на «руку», затем на монитор и снова на Артёма. – Это не ошибка, я Вам точно говорю!
– Потом будем разбираться, – Станислав Сергеевич аккуратно опустил руку на джойстик. – Я сам завершу работу…
* * *
Интересно, а космонавт в невесомости испытывает такие же чувства? Да нет, вряд ли. Он ведь чувствует своё тело. Он только не чувствует вес. Но дискомфорт, вероятно, тоже присутствует.
И почему, чёрт возьми, я помню всякую чепуху, но не знаю, как меня зовут? Какая-то форма амнезии? Возможно… Но куда пропали все чувства? Ещё и бормотание вместе с тем непонятным фоном, которые я слышал, куда-то исчезло.
Я уже довольно долго бодрствую, а никаких изменений больше нет. Или недолго? Я и чувство времени потерял. Если в моей ситуации вообще применимо это слово.
Как почувствовать своё тело, если нет чувств? Как что-то расслышать в тишине и увидеть во тьме? Так, действительно, можно сойти с ума.
Остаётся только плыть по волнам разума, кроме которого у меня ничего не осталось, пытаясь хоть что-то вспомнить или понять, рассмотреть смутные образы. В надежде на то, что моё существование обретёт какой-нибудь смысл.
* * *
Четыре специалиста, профессионала своего дела, в прямом смысле затаив дыхание, следили, как один из лучших нейрохирургов страны выполняет уникальную и единственную в своём роде операцию, обещавшую стать величайшим прорывом человечества.
Станислав Сергеевич аккуратно, но твёрдо надавил на сенсорную панель управления, и чип медленно продолжил своё погружение в мозг одного из его сотрудников, за состояние которого он переживал больше, чем за результаты эксперимента.
Время как будто остановилось, каждый миллиметр погружения чипа казался километром пути, пройденного под палящим зноем пустыни без единой капли воды. Никто из присутствующих не осмеливался нарушить тишину. Лишь мониторы состояния Артёма каждую секунду подавали размеренные сигналы о состоянии пациента, а Ефим Абрамович, словно коршун за добычей, следил за их показаниями.
Резкий писк нарушил тишину операционной, возвещая о нарушении работы мозга Артёма.
– Резкое падение… – Ефим Абрамович не успел ничего толком сказать, как писк прекратился, а показатели вновь стали нормальными.
– Готово! – Станислав Сергеевич нажал кнопку «Стоп» на мониторе помощника. – Ефим Абрамович, как состояние?
– Всё… стабильно, – ответ анестезиолога содержал оттенок удивления. – В первый раз такое вижу…
– А раньше таких операций и не проводили, – ответил нейрохирург и подошёл к мониторам. – Всё в порядке.
Он глубоко вздохнул и посмотрел на дрожащие руки.
– Костя, не окажешь честь? – Станислав Сергеевич кивнул на голову Артёма.
– Конечно, Станислав Сергеевич! – Костя понял всё без лишних слов.
Уже через час Лена отвезла кушетку Артёма в блок интенсивной терапии, и только лишь швы под повязкой на коже парня напоминали о сложнейшей операции.
* * *
Бормотание неожиданно возобновилось. На этот раз оно было гораздо громче, но всё такое же невнятное.
Но теперь я могу разобрать интонацию! Да, точно! Кто-то очень чему-то рад. Словно огромная тяжесть упала с плеч. Похоже на то, что когда ты чего-то боишься, но самые страшные опасения не подтвердились. Или нет… Когда чудесным образом излечился от страшной болезни.
Стоп! Я смог это разобрать из этого невнятного бормотания? Нет. Я это… чувствую? Я это чувствую! Чертовщина? Чертовщина.
Я не могу ничего почувствовать или понять, зато я чувствую чужие эмоции! Причём очень ярко. Так бывает? Кто же я такой?
* * *
Артём не мог понять, где он находится. Он прекрасно помнил вчерашний день, когда ему сообщили о страшном диагнозе. Помнил, как пришёл на работу. Помнил свой разговор с руководителем. А дальше – пустота. Что было дальше, и как он здесь оказался?
Что-то на краю сознания кольнуло его разум. Он помнил, как плыл в пустоте, помнил, как плохо ему было, помнил, как не мог понять, кто он такой…
– Вот оно что, – попытался сказать он, но вместо этого вырвалось лишь невнятное мычание из-под кислородной маски.
Тело, которое он уже чувствовал, отказывалось выполнять команды мозга. Наркоз всё ещё был в организме, голова кружилась, а во рту было сухо, словно в пустыне. И тут…
Воспоминания нахлынули с такой силой, словно его окатили ледяной водой из брандспойта. Он вспомнил последние четыре месяца.
Через два месяца после разговора со Станиславом Сергеевичем состояние Артёма стало гораздо хуже. Болезнь, поразившая всего один орган, отравляла весь организм. Станислав Сергеевич поднял все связи, чтобы успеть провести эксперимент до того, как последствия станут необратимыми. И вот, спустя ещё два месяца всё произошло.
С огромным трудом, как будто на нём лежала вся тяжесть этого мира, Артём смог поднять руку и потрогать голову. Повязка дала понять ему, что операция позади. Теперь оставалось понять, как всё прошло.
– Артём, Вы очнулись! – Лена, зашедшая в палату, тут же достала телефон и набрала номер. – На четыре часа раньше, чем планировалось! – и добавила уже в трубку. – Станислав Сергеевич, Артём пришёл в себя!
Она подошла к парню и положила руку ему на плечо.
– Артём, ты лежи, пожалуйста. Сейчас подойдёт Станислав Сергеевич.
«Как будто у меня есть выбор», – подумал Артём, но вслух смог только прошептать:
– Воды…
– Пока нельзя, к сожалению, – Лена проверила показания мониторов и склонилась для записей в журнале. – Ты пока на инфузии. Ощущение жажды скоро пройдёт.
Дверь палаты распахнулась и в неё быстрым шагом вошёл Станислав Сергеевич в сопровождении Ефима Абрамовича. Анестезиолог начал светить в глаза Артёма фонариком, а нейрохирург подошёл к изголовью кушетки и так же, как и Лена пару минут назад, положил руку парню на плечо.
– Ну, с возвращением, приятель, – сказал он. – Ты довольно быстро очнулся…
– Артём, пошевели пальцами на руках и ногах, – Ефим Абрамович выключил фонарик.
Парень не без труда, но смог выполнить просьбу. Станислав Сергеевич довольно улыбнулся.
– Что скажешь, Ефим Абрамович?
– Всё в пределах нормы. Я бы даже сказал, всё лучше, чем должно быть…
– Отлично! Артём, сегодня отдохнёшь. Лена за тобой присмотрит. А завтра начнём анализы.
Ефим Абрамович задал ещё несколько рядовых вопросов для проверки психического состояния парня. Артём ответил, понимая, что с каждым словом, речь даётся ему всё легче.
Спустя десять минут врачи направились к выходу. У двери Станислав Сергеевич обернулся и с лёгкой улыбкой сказал:
– Рад, что ты очнулся, Артём… И кстати! ЦСКА выиграли – два-ноль.
* * *
– …тём! Ты… меня… Арт…
Бормотание приобретает форму и, похоже, кто-то кого-то зовёт.
– Артём…
Артём? Это моё имя?
– Арт… м, ты сл… шь меня?
Как будто плохая мобильная связь. Ну же, давайте, говорите! Я слышу, слышу!
И вдруг – словно укол – я что-то почувствовал. Как будто меня коснулись чем-то холодным…
Чёрт возьми, а ведь я почувствовал свою руку, которой, действительно кто-то коснулся.
И в этот миг меня будто прижало к земле, и, кроме того, я почувствовал, что я не могу дышать. Да, я хотел почувствовать хоть что-нибудь, но всё же сейчас бы я согласился вернуться в то состояние парения в темноте.