Алексей Птица
Керенский. Добивающий удар
Изо всех сил.
Глава 1. Спасение
„Прежде всего, нужно их арестовать и отдать под суд, а статьи найдутся“ В.М. Молотов
Полковник Герарди достал из ножен длинный, узкий кинжал, больше похожий на кортик, крепко обхватил его ладонью, чтобы не выскользнул из тут же вспотевшей руки, и приготовился нанести единственный удар. Единственный, но смертельный. И…
– Полковник!
Герарди вздрогнул от неожиданности и обернулся, чтобы встретиться взглядом с чёрным зрачком ствола пистолета.
– Не стоит, полковник.
– Что? Вы…?
– Не стоит, – и сильный удар вышиб из руки Герарди кинжал, который со звоном тут же покатился по полу.
Керенский проснулся и оглянулся. Возле кровати на полу лежал знакомый ему полковник Герарди, а над ним возвышался неизвестный человек.
Это был офицер со светлыми волосами, густыми усами, цвета переспелой пшеницы, и пронзительными голубыми глазами, одетый в черкеску. В его глазах плясала ясно видимая чертовщинка. Керенский никогда раньше не видел этого офицера.
– Кто вы? – обратился к полковнику Керенский, – что происходит? Почему вы вообще здесь, где моя охрана? Где все?
Герарди попытался подняться с пола, но уткнулся лбом в ствол револьвера, который держал незнакомец, и последующий сильный удар ногой, одетой в тонкую кожу сапога, опрокинул его обратно.
– Что происходит? Кто вы?
Керенский пошарил рукой под подушкой, но все вещи лежали в другой комнате, а врачи не собирались оставлять ему оружие. Казак или кто он там был, усмехнулся, глядя на этот характерный жест.
– Убить он вас хотел, господин Керенский. Вот он, кинжальчик, – и казак, быстро нагнувшись, поднял длинный, хорошо заточенный, узкий кинжал.
– А зовут меня барон Роман Фёдорович фон Унгерн, приехал вот к вам с просьбой, наслышан. А тут взрыв и всё такое, ну, думаю, прекрасный шанс вас увидеть, пусть на больничной койке, а то и не поймать вас. Зашёл сюда, боялся, не пустят, а тут никого и только вот этот полковник…
За этими словами последовал новый удар сапогом, но полковник вывернулся и собирался броситься непонятно на кого, при этом, выдергивая из кобуры, которая оказалась сзади, пистолет.
Керенский мгновенно сориентировался, увидев кинжал в руках барона, чья фамилия ему была смутно знакома.
– Стреляйте!
– Зачем? – удивился барон и ударил кинжалом полковника, не пытаясь застрелить того из револьвера. – Нам ещё нужно допросить его.
Герарди закричал, и всё вокруг внезапно пришло в движение. Прибежала охрана, врачи, медсёстры. Полковника сначала хотели добить, но потом скрутили его, залив весь пол возле кровати его кровью. Потом решили перевязать.
В общем, когда к Керенскому приехали Шкуро и Климович, всё уже закончилось. Керенский сидел на кровати с револьвером в руках, врученным ему кем-то из охраны. Всё это время барон стоял в сторонке и не мешал защищать Керенского тем, кто это должен был делать, но не сделал.
Примчался закрытый автомобиль и Керенского, подхватив под руки, увели туда. Но он успел на мгновение пресечь излишнюю заботливость Шкуро с Климовичем и крикнул.
– Барона не забудьте с собой привезти, – и нырнул в темноту экипажа.
В Смольном, куда привезли Керенского, он получил повторную медицинскую помощь и, выпив настоя валерьянки, сразу же заснул, не дожидаясь результатов дальнейших разборок.
Пусть там сами разбираются, он выжил и это главное, не всем это удавалось. И ведь понимал же, что это теперь будет постоянно, но вот двух покушений в один день он и правда не ожидал. И самое страшное было даже не это, а то, что покушение совершил офицер. Теперь пусть разбираются, по чьему поручению тот действовал и как он проник в помещение.
Проснувшись уже ближе к обеду, Керенский разбудил задремавшую, было, сестру милосердия и велел позвать к себе всю руководящую элиту. То есть силовиков, чьи организации были им созданы практически с нуля. И вот они обосрались, по-русски говоря, да так, что чуть не утопили в своём говне и его.
В Смольном, едва придя в себя, Керенский стал давать распоряжения.
– Немедленно разобраться с убийцей, поднять всех людей, провести аресты всех, кто может быть причастен, допросить охрану и врачей. Рыкова, Брюна, Раша, Кирпичникова вызвать ко мне.
Климович, который всё это и слушал, кивнул и быстро вышел из кабинета. Зазвонили телефоны, завелись моторы автомобилей и броневиков, которые помчались за вызванными людьми, забегали по коридорам унтер-офицеры.
Керенский под эту суету и шум заснул и проснулся уже перед обедом.
К этому времени все, кто был нужен, уже собрались. Присутствовали: Климович Евгений Константинович, как шеф Бюро особых поручений, Совет общественного порядка в лице его шефа генерала Валентина Николаевича Брюна, глава УГРО Кирпичников Аркадий Аркадьевич, начальник военной милиции Рыков Александр Николаевич.
Также здесь был начальник железнодорожной милиции полковник Раша Николай Карлович. А в соседней комнате грустил бывший царский министр Щегловитов Иван Григорьевич. Ещё в одной находился барон Унгерн.
– Ну что, господа? – начал Керенский. – Скоро на моём теле не останется ни одного живого места! И всё это благодаря вашей работе! Что скажете, Евгений Константинович?
– Скажу, что на митинге все поставленные вами цели были достигнуты, но ничего заранее предугадать нельзя. Всё же, вы пострадали. И все мы к этому готовились.
– Прекрасно! Но как тогда получилось, что полковник чуть меня не убил, пользуясь своим авторитетом и скрывая преступные намерения? Вы понимаете, господин генерал? Он меня почти У-БИЛ! А всё бюро в это время вышло покурить, справить нужду, подышать свежим воздухом. Решать ещё что-нибудь важное, я не знаю, я был без сознания, спал в дальнейшем. Просыпаюсь и ловлю в грудь кинжал.
Керенский с каждым словом всё больше и больше распалялся, пока не пришёл в неистовство. От пережитого и осознания того, что был на волосок от смерти он немного слетел с катушек. И его можно было понять, не каждый день и не всех убивают по два раза. Понимали это и все, кто присутствовал в кабинете. Повисло угрюмое молчание. Через пару минут Керенский выдохся и без сил опустился на стул.
– Кто этот полковник? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Бывший начальник дворцовой полиции, монархист, полковник Герарди – ответил за всех генерал Брюн.
– Ваш друг? – вызверился на него Керенский.
– Знаком с ним лично, но другом назвать его не могу, а сейчас и подавно.
– Если он монархист, значит его подослал Николай II?
– Нет! – отреагировал Климович. – Возможно, что я ошибаюсь, но, зная императора, он бы никогда на это не пошёл, тем более, так откровенно. Да и что бы это ему дало? Думаю, ничего. Убив вас, он не решил бы для себя ни одной стратегической задачи, да и тактической тоже. Это бессмысленно. По всей видимости, это личная инициатива полковника Герарди.
Керенский уставился на генерала Климовича тяжёлым взглядом. Его лицо, испещренное мелкими порезами от осколков камней от взрыва бомбы, стало подёргиваться от нервного тика.
– Допросить и выяснить, и, прошу вас, не надо это делать так, как при империализме. Максимально жёстко, не можете, позовите китайцев, но, надеюсь, до этого не дойдёт.
– Он все расскажет и без применения физического насилия, – отозвался на это Климович. – Не будет молчать, он уже признался, к тому же. Сегодня же мы всё узнаем.
– Ясно, а кто мой спаситель?
– Барон фон Унгерн.
– Я знаю его фамилию. Как он здесь оказался и откуда?
– Приехал с фронта, по его словам, специально к вам.
– Хорошо, я его спрошу об этом, но позже, а теперь перейдём к вопросам насущным, то есть тем, которые появились после двойного покушения на меня. И да, в связи с этим происшествием, прошу вас сохранить в живых полковника, он ещё может искупить свою вину и назвать те фамилии и ту организацию, на которую я укажу ему, и мы озвучим это в прессе. А то, что об этом узнает пресса – будет железобетонно, – не удержался от злорадства Керенский. – Надо пользоваться любой возможностью и любым промахом врага, оборачивая в его свою же пользу.
– Господин начальник УГРО, – продолжил Керенский, но обратился уже к Кирпичникову. – Сколько после всех этих событий в Петрограде осталось уголовников? Отдельно убийц и склонных к особо тяжким преступлениям?
Кирпичников замешкался, тронул пальцами правой руки очки, полез за пазуху, достал пару листков бумаги, разложил их перед собой и начал читать.
– За неделю совершено тяжких преступлений – пятьсот тридцать два, из них убийств – сто пятьдесят три, и…
– Аркадий Аркадьевич, я вас спросил не о преступлениях, а о количестве уголовник и убийц.
– Я не могу вам точно этого сказать, да и никто не сможет это сказать точно.
– Вы увеличили свой штат сотрудников?
– Да.
– Во сколько раз?
– В три раза.
– Учитывая, что у вас было очень мало людей, это незначительно. Увеличивайте их в десять раз. В ДЕСЯТЬ раз! Вам ясно!
– Да.
– И не берите туда всякую шваль.
– Но у нас неоткуда брать людей. Лишь только тех, кто ничего не умеет и отличается низкими моральными качествами.
– Так пустите слух о том, что скоро полки будут отправлены на Северный фронт из-за наступления немцев на Рижском направлении, а те, кто вступит в ряды уголовного розыска и Совет общественного порядка, будут освобождены от этого. И люди к вам потянутся. Нет…, – Керенский взял паузу, – Не потянутся, а побегут, ломая ноги и стирая колени.
– Будет исполнено, – Кирпичников нервно коснулся пальцами очков.
– Так сколько примерно осталось в живых уголовников?
На этот раз Кирпичников сориентировался и ответил так, как и ждал Керенский.
– Примерно до тысячи человек, учитывая, что многие убийцы и грабители погибли в Петропавловской крепости, при её штурме китайцами, да и без этого они погибают весьма часто. И это, в основном, из-за вашего крайне жёсткого приказа.
– Да, я не жалею об этом приказе. А что сделали французы и англичане в начале войны со своими уголовниками? Полковник Раш, вы были в контрразведке, вы должны были слышать об этом?
Полковник Раш, застигнутый врасплох, откашлялся и на пару секунд задумался. К его чести, он довольно быстро покопался в глубинах своей памяти, выудив оттуда нужную информацию.
– Французы часть своих уголовников расстреляли во рвах Венсенского форта, что находится в знаменитом Венсенском лесу. Там были похоронены пара сотен человек. Про англичан не слышал, но они вели особый надзор за всеми уголовниками.
– Понятно. Тогда я отдаю всем вам приказ – никого, из совершивших тяжкие преступления, при задержании больше не арестовывать. В случае поимки подобных преступников и не уничтожения их на месте, переправлять в тюрьму «Кресты». Дальше я приму решение, что с ними делать. Есть у меня китайцы для этого. Товарищи и господа, учитывая моё сегодняшнее покушение, вся сентиментальность должна быть отринута, мы на пороге больших потрясений, и чем жёстче мы будем действовать сейчас, тем легче нам будет потом. Наступает решающий момент. Он наступит не сейчас, но в самое ближайшее время. Что происходит с железнодорожной милицией, полковник?
Получилось несколько грубовато, но Керенскому было не до сантиментов.
– Мы создали летучие пулемётные команды и значительно укрепили охрану всех железнодорожных станций, а также значительно увеличили количество людей из отставных военных, но пока не в тех пределах, которые вы установили для нас.
– Хорошо. Вам нужно за месяц привести свои силы в установленную мной численность. Положение на фронтах ухудшается, и дезертирство начинает принимать угрожающие масштабы. Пока я не вступил в должность военного и морского министра, этот процесс будет только усугубляться.
То, что произошло со мной, ясно подчёркивает контрреволюционность всех выступлений против Временного правительства. Каждый из вас должен этим воспользоваться, для общих целей и на благо Отечества. Тот, кто этого не понимает, может уточнить у меня для ясности.
Все молча слушали. Керенский продолжил.
– У нас есть всего лишь месяц до решительного отпора силам, окружающим нас справа и слева. Уголовный розыск, бюро, совет порядка и железнодорожные жандармы – вот и всё, что у нас пока есть. Но Россия воюет, и главное сейчас – это войска и морячки. Аркадий Аркадьевич, вы свободны. И повторяю, вам не надо жалеть преступников, не то время. Сегодня мы их, а завтра они нас. Уничтожьте все опиумные курильни и марафетчиков, полностью. Любые обнаруженные наркотики надо уничтожать на месте.
Торговцев помещайте в тюрьму, всех, без исключения. Никакой жалости и снисхождения. Уже давно пора это сделать. Завоз спиртного в город прекратить, пусть распродают оставшееся. Две недели им на это, дальше в Москве и Петрограде будет введён сухой закон. Попавшихся на торговле из-под полы в первый раз оштрафовать на крупную сумму. Второй раз – оштрафовать на сумму, большую в десять раз и опечатать лавку. В третий раз попался – посадить в тюрьму, а всё имущество отобрать в пользу государства. Вам всё понятно?
– Да, господин министр.
– Тогда, вы свободны, Аркадий Аркадьевич.
Начальник УГРО встал и торопливо вышел.
– Полковник Раша, вам я даю две недели, чтобы приступить к проведению максимально жёстких операций против любых дезертиров и заподозренных шпионов. Подготовьтесь!
– Есть, господин министр.
– Генерал Брюн, вам приказ – очистить все тюрьмы от уголовных элементов для принятия туда дезертиров. Устранение уголовников возлагаю на вас и определение тех, кого надо устранить в первую очередь, тоже на вас.
– Господин министр! – Брюн привстал, – Я не палач!
– Вы – нет, палач я. Это мой приказ, и вы его выполните, приказ я подпишу, а вас расстреляю, если вы не обеспечите выполнение этого приказа, и тогда его выполнит другой, менее щепетильный, чем вы. Осмелюсь предположить, что большевики или эсеры ни на минуточку не колебались бы в этом.
– Я не большевик и не эсер!
– Хорошо, тогда назначьте человека, который будет отвечать за проведение этой операции, а я решу.
Брюн сел. Керенский же, наоборот, встал.
– У меня создаётся такое впечатление, что вы несколько недопонимаете, что сейчас происходит в стране. Недопонимаете!!! Те силы, которые сейчас проснулись, они готовы на всё! Кто знаете Савинкова? Все!
Так вот, он мёртв. Вся верхушка партии эсеров мертва. Все уничтожены. Большевики и меньшевики уничтожены частично. Ещё едут их товарищи во главе с Троцким. Жду их с нетерпением. В Кронштадте окопались анархисты и те же большевики. Кронштадт нам неподконтролен. Это тысячи матросов, которые готовы в любой момент атаковать Петроград. Пехотные и запасные полки дезорганизованы и распропагандированы. Ораниенбаумский пулемётный полк и бронеотряд Петрограда сочувствуют большевикам. Мне некуда деться, всё зашло слишком далеко, и я пойду до конца! Но и вам тоже некуда деться, господа. Подумайте, наконец, о своих семьях. Ладно, теперь дальше. Господин контр-адмирал, доложите о своих силах и о работе военной полиции.
– Военная полиция полностью готова. И выполнит любые задачи. Благодаря нашей работе, матросы больше не чувствуют себя вольготно на улицах города, но у меня по-прежнему не хватает людей, – доложил Рыков.
– Вы уже слышали, что я сказал всем остальным. Ищите и привлекайте. Заставляйте, принуждайте. Делайте, что хотите, но найдите людей и обеспечьте службу. Можете применять самые жёсткие меры, вплоть до расстрела. И мне нужны кандидатуры на пост морского министра. Впрочем, мы с вами переговорим на эту тему чуть позже. Вы пока можете быть свободны. Подождите меня, Александр Николаевич, пока в столовой, я приду туда обедать.
– Полковник Раша, вы тоже можете быть свободны.
Оба вышли.
– Господа, ну вот мы остались одни. Вы начинали со мной первыми и умрёте тоже вслед за мной. Я понимаю, что вы, возможно, не боитесь смерти или тюрьмы. Но мы не можем бросить всё сейчас. Вы должны это прекрасно понимать, я прошу и требую усилить работу по поиску революционеров из всех партий. В случае их нахождения немедленно арестовывать и заключать в Петропавловскую крепость. Её я отдаю в ведение Шкуро.
И разберитесь с этим полковником, не стоит ли кто за ним. Необходимо узнать все настроения в той среде, в которой он находился. И что делать с Николаем II? Кто что может сказать?
– Император выжидает, – отозвался Климович.
– Да, он пытается выжить сам и спасти свою семью. Монархистов не осталось. Полиция вся уничтожена, а остатки отправлены на фронт. Жандармерия разогнана. Часть убиты, часть сбежали, часть на фронте, кто-то затаился, но таких очень немного, – сказал в свою очередь Брюн.
– В армии проведена чистка. Гучков изгнал всех генералов, преданных императору, да и не только их, а даже тех, кто хоть в чём-то сомневался. Армия дезорганизована и думает, что император сам отказался от власти. В любой момент его могут убить те, кто арестовывал. Настроения весьма противоречивы, полный хаос. Царская семейка велика, в ней больше ста человек обоих полов, большинство из которых предало Николая II в угоду каким-то своим интересам. Сейчас, что очевидно, многие из них жалеют об этом. Но назад пути уже нет.
Керенский нахмурился и, позвонив в колокольчик, вызвал к себе Мишку.
– Чаю, Миша, и мне, и господам-товарищам, – кивнул он на обоих генералов.
Мишка зыркнул на них исподлобья и тихо сказал.
– Чаи тут пришли гонять, понимаешь.
– Да, Михаил, отведи в столовую барона Унгерна, пусть обедает, и контр-адмиралу Рыкову тоже скажи, чтобы обедал, я буду позже.
– Хорошо, вашбродь, будет сделано.
Через пять минут Мишка зашёл в кабинет, но не один, а в сопровождении смущённой молодой дамы, которая несла в руках большой поднос с тремя стаканами крепко заваренного чая, ложечками, лежащими рядом со стаканами, и небольшой фарфоровой сахарницей.
Женщина аккуратно расставила на столе гранёные стаканы в серебряных подстаканниках, изображавших российский герб на своих округлых боках, и удалилась. Мишка важно шёл за ней, внимательно глядя ей в спину или ниже.
– Продолжим, господа генералы. Так что вы хотите мне сказать о царской семейке? Вам она видна была вблизи, я-то далёк от них, особенно сейчас. Так что вы мне о них расскажите? Начнём с Михаила Александровича.
Климович вздохнул.
– Младший брат Николая II давно грезил о власти, и не зря, он является высокопоставленным масоном. Это было уже откровенно видно, но досконально не изучено. Михаил стремился к власти и почти её получил. Но его отговорили, или вернее, запугали. Он бы не смог удержать власть в своих руках в нынешнем своём положении, быстро это понял, или ему дали понять, некие страстотерпцы… После чего отказался, а зря.
– Его бы убили на следующий день, – отозвался на это Климович.
Керенский нахмурил брови.
– А что другие?
– Николай Николаевич, не побоюсь этого слова, полный дурак, и не ему брать власть. Но дурное дело нехитрое и отсутствие ума не говорит о том, что он не может уметь плести интриги. Кирилл Владимирович предал императора одним из первых. Обо всех остальных можно и не упоминать, они живут своей жизнью и сейчас находятся кто где.
– То есть, всё семейство Романовых полностью отошло от дел и не способно повлиять ни на что?
– Я думаю, что да, – ответил Климович. – Никто из них не придёт на помощь Николаю II, да и не смогут они. Измельчали-с. Николай II, что уж тут греха таить, был лучшим из них, но он сейчас мешает всем, слишком было многое на него завязано. Как только он «отказался» от власти, всё рухнуло. Думаю, что многие хотят его убить, и не только его, но и всю семью. Этим можно решить сразу очень много проблем. Ведь то, что будет завтра, никто не знает.
– Я знаю, – проговорил невольно вслух Керенский, осёкся и добавил, – Догадываюсь, – и замолчал. – Готовьте людей. Будем его вывозить сюда, в Смольный, но мне надо переговорить с ним для начала.
– В Смольный не стоит, – возразил Климович, – это чревато ненужными эксцессами.
– Хорошо, тогда подберите подходящее здание, чтобы было удобно оборонять его и людей, среди которых не может быть монархистов, а также тех, у кого есть необходимость уничтожить царя.
– А вы не боитесь заговора царя против вас?
– Боюсь, но не сейчас, может быть, сильно потом. Царь знает, что он проиграл. Он допустил ряд ошибок и не предполагал, что революционеры будут действовать себе в ущерб. Да только они не думают, как сохранить империю, они думают, как её уничтожить. Я знаю, я сам был таким.
Впрочем, а почему бы их не поселить в помещениях, расположенных рядом со Смольным собором, они обширны, а нынешний император должен понимать, что былые времена безвозвратно ушли и надо радоваться малому. Заодно можно расквартировать поблизости казачий полк или обеспечить дежурство одной из его рот для охраны царя. Да, это нужно обязательно сделать, господа.
– Будет исполнено, – отозвался Климович.
– Тогда вы свободны, товарищи…
