Алексей Петрович Бородкин
Абрикосовое варенье
В этот раз получилось дольше и глубже.
– Я приду к тебе завтра утром, – обещала она.
Отряхнула с платья иголки, подняла велосипед.
– Ступай домой, мой добрый Гамлет!
…Эрнест изготовил завтрак. Кулинарничать мужчина не умел: помидоры частично подгорели, вторая же их сторона – далёкая от сковороды – оставалась сырой. Вбитые яйца не спасли ситуацию.
Но это не испортило настроения. Юльку сегодня всё забавляло: и острые до горчинки помидоры, и полуподвал (свет из-под потолка), и пожилой любовник, и предстоящее соитие… и даже "подносик" на который она клала бутерброды, изнутри казался иным. Нелепым козырьком бейсболки.
– Скажи, а почему ты убежал? – спросила она. Подумала: "Нужно приготовить ему чего-нибудь вкусненького".
Эрнест отложил вилку, задумался. Не унижал её ложными восклицаниями: "Откуда убежал?" "Кто тебе сказал?" "Это неправда", "Так сложились обстоятельства".
Сознался:
– Приятно, что ты спросила. Большинство людей выносят суждения, даже не выслушав подсудимого.
– Подсудимого?
– Меня. Вот и Таська осудила… даже не попытавшись понять.
Юлия не сразу уразумела, что Таська – это её мать.
– Впрочем… чужое понимание меня мало волнует. Когда мы закончили строить школу, – без паузы и перехода проговорил Эрнест, – рабочие устроили праздник, микроскопический сабантуй. Я работал тогда в Каракуле… есть такой узбекский городок… затерянный между прошлым и будущим. До Бухары там рукой подать, посему история, исторические события, даже самые древние, приобретают тёплые тона и живую окраску. Чингисхан, Тимур, Александр Македонский (его там зовут Искандером), всё кажется близким и зримым – только ладонь протяни.
– Красиво, – отметила Юлька. – Каракуль – красивое название.
– Кто-то из рабочих принёс табак, – продолжил Эрнест, – позже выяснилось, что он был начинён маком…
– Маком?
– Маком или маковой соломкой, – нетерпеливо отмахнулся Эрнест. – Я не разбираюсь. Это был первый мой и последний наркотик. Я лежал на земле, под звёздным небом. Прикасался к звёздам рукой, разговаривал с ними.
"А это мило, – подумала Юлька. – Муж – наркоман".
– Потом я вспомнил, как к Земле приблизился космический корабль, судно…
Юлька хотел что-то спросить, но Эрнест предупредительно вскинул руку, давая понять, что сейчас не время для ремарок.
– Корабль терпел бедствие, притом стремительное. Отсчёт шел на секунды, на доли секунды. Тогда каста высших…
– Высших? – не утерпела Юлия.
– Высших, – повторил Эрнест. – Космическим кораблём управляли высшие. Низшие существа осуществляли обслуживание… вспомогательные работы, физический труд. Пока понятно?
Девушка кивнула, Эрнест продолжил:
– Высшие пожертвовали собой. Они спустили на Землю вспомогательный персонал, всех низших, а сами погибли вместе с кораблём.
Он развёл руками и хлопнул раскрытыми жесткими ладонями. Звук получился сухой и хрусткий, будто сломали ветку или лопнул тугой маленький шарик.
– Низшие стали людьми, – заключил Эрнест.
– Всеми нами? – переспросила Юлька.
– Нашими пращурами, – поправил мужчина. – Основали земную колонию.
"А обезьяны? – хотелось спросить. – Как быть с ними? С Дарвином?"
– Поэтому, – продолжал Эрнест, – я понял это под звёздами, мы всё время к чему-то стремимся. Стремимся скорее вырасти, получить образование, работать, зарабатывать деньги, что-то покупать, побеждать, участвовать…
– Добиться чего-то важного в жизни, – с нарождающейся едкостью прибавила Юлька.
– И это тоже, – согласился Эрнест. – Где ты видела бобра, волка или благородного оленя, который хотел бы чего-то добиться в жизни?
– Нигде, – честно ответила девушка.
Ей хотелось отметить, что и благородного оленя она видела только на фотографиях, но это могло спугнуть настроение рассказчика. Юлия промолчала.
– Раб – давай будем называть вещи своими именами – всю жизнь суетится. – Прядь волос упала на глаза, Эрнест поправил её, беспокойным жестом. – Неподвижный, статичный, умиротворённый раб – такое недопустимо. Всякую секунду раб должен думать, чего он ещё не сделал… или сделал плохо, или должен сделать до вечера, до отбоя, до поверки, до приказа, до смерти. И как это сделать лучше. Выше. Быстрее.
– А олень? – спросила Юлька.
– Олень просто живёт, – ответил Эрнест. – Заметь, у нас – у большинства людей – само понятие жизни отсутствует. Оно существует только применительно к какому-то обслуживающему процессу: я учился в университете (чтобы стать квалифицированным работником), зарабатывал на машину (чтобы быстрее обслуживать), воспитывал ребёнка (созидал поколение "next"), строил электростанцию/автостраду/ферму для высших (которых давно уже нет поблизости). Или ждал милостыни, благословления, очереди на квартиру. Притом только так и никак иначе – психология раба. Когда я это ухватил, то уволился в ту же секунду. Бежать, как можно дальше стало моей движущей целью.
– Я понимаю, ты бежал, бежал и… остановился… – она помедлила, опасаясь обидеть мужчину. – Когда сделался дворником?
– Низко пал, хочешь сказать? – глаза Эрнеста искрились. – С какой стороны посмотреть. Мой образ жизни схож с бытом долларового миллионера. Работаю на свежем воздухе, тружусь в своё удовольствие, расходую физическую энергию только половину дня. Ем овощи, много зелени… прованские травы. Употребляю достаточное количество белка. Вторую половину дня читаю… смотрю передачи, слушаю музыку. Что ты скажешь о Чили Гонзалесе? Нравится тебе его музыка?
За окном подул ветер, тополь засуетился листвою, из фрамуги потянуло неприятным запахом – где-то жгли траву. Юлька накинула на плечи полотенце, отметила, что выстирано оно изумительно – ни пятнышка, ни точечки. Очень мягкое.
– Знаешь, – проговорила она, – я лучше пойду.
Он спросил:
– Когда мы увидимся?
– Не знаю. Думаю… завтра.
Часть 6. Финал
– Мы не умеем жить, – замечал Эрнест.
После секса…
…Юлька больше не называла половые акты любовью. Из них не исчезла страсть, не растворилась новизна. Они не стали короче или менее одухотворены. Единственное что из них улетучилось – перспектива.
Ум женщины ориентирован на перспективу. Вы может быть самым плюгавым, ничтожным, микроскопическим "самцом" (без намёка на образование и причастность к большим деньгам), но ежели женщина углядит в вас перспективу (одной ей очевидную), её ум и воображение достроят недостающие компоненты.
У Эрнеста Мельцера было всё: ум, образование, фантазия, энергия.
Не было перспективы.
– Мы не умеем жить, – говорил он. – Думаешь, почему большинство людей ходят на работу?
