Алексей Петрович Бородкин
Абрикосовое варенье
– Кислота?
– Лимонная кислота, – проговорила девушка. – От неё вьюшка делается прозрачной.
– Вьюшка? – в третий раз переспросил Эрнест и покраснел до самых ушей.
Впрочем, краснота его щёк не бросалась в глаза – их покрывала борода.
Тогда она рассмеялась:
– Так называют сироп. Когда варят варенье. В этом году огромное количество абрикосов, мы варим варенье… на даче. Хотите попробовать?
Юлька подошла. Вынула из рук Эрнеста книгу. Прочла название и автора – буквы и слова пролетели сквозь голову. Прочла название ещё раз, и опять не запомнила ни символа.
Зато подсознательно отметила мужской запах – облако, в которое она вступила.
…Мать объявила Нурику войну. Во (взрослых) разговорах с бабушкой возникло и стало мелькать слово "конфронтация", а также определения: "мерзавец" и "перебежчик". Бабушка протестовала, однако мать настаивала.
Что такое "конфронтация" Юлька не понимала, однако примечала последствия (конфронтации): мать бросала из окна едва прикуренные папиросы (окурки). Опускала (возвращаясь с работы) обёртки и фантики мимо урны: "Он плохо убирает территорию, – поясняла своё поведение. – Во дворе стало грязно! – Таисия Павловна нервничала. – Стало непролазно грязно, как в чащобе! Быть может, таким образом он обратит внимание на свои профессиональные обязанности. Должен же его кто-то… Он возьмётся у меня за ум!"
Стервозность жилички не беспокоила Мельцера; отлетала от него, словно с гуся вода. Дворник не протестовал и не беспокоился… и не жаловался, хотя знал (видел) кто именно мусорит. Убирался безропотно, напоминая робота.
Подала голос бабушка:
– В конечном итоге, Таис, это его жизнь, – возмутилась старушка. – Имеешь ли ты право вмешиваться?
– Имею! – зло откликнулась мать. – Ещё как имею! Мужчина обязан зарабатывать деньги. Приносить в пещеру мамонта! Иначе, ответь мне, для чего мужик необходим?
Бабушка не отвечала на вопрос, но лепетала:
– Какого мамонта? Что ты говоришь? Ты не в себе, Тася!
– Зарабатывать деньги, – мать невозможно было переубедить. – Содержать семью. Ходить на рынок, покупать сырое мясо, зелень и вино. Для этого мужчина предназначен Природой. Всё остальное должна делать женщина. Если мужик манкирует своими обязанностями он… он не мужик. Он – нурик.
…Мужской запах нельзя было считать приятным. В нём отсутствовала гармония (в парфюмерном смысле этого слова)… однако самый дисбаланс волновал. Взвинчивал.
Рядом со столом стоял высокий стул. Обычно такие устанавливают в барах, дабы посетитель не подгибал коленей, свободно усаживаясь вровень со стойкой.
Эрнест стоял полубоком, прятал глаза. Юлька развернула его за плечо:
– Что с тобой?
Рука опустилась вниз, легла на выступ в пределах его талии.
– Ничего, – выдохнул Эрнест. И не отвёл её руку.
Под тканью пульсировало нечто живое. Горячее, округлое, требующее выхода. Девушка прижала это "нечто" пальцами – Эрнест затрепетал.
– Опасную игру ты затеяла, – выговорил мужчина. – Ты ещё девочка, а я…
Действовать надлежало решительно. Без размышлений и без оценки последствий. Сломя голову. В омут.
Юлия расстегнула ширинку (на удачу, зиппер легко попался под пальцы) и увидела перед собой крупную, сизую, делённую перетяжкой надвое мужскую "луковицу".
– Послушай! – Эрнест Александрович сдавил её ладони. Сдавил сильно, почти больно. – Мы не должны этого делать. Ты будешь жалеть.
Юлия не слушала (не слышала) надвинулась попой на высокий стул, потянула "луковицу" к себе…
Часть 1. Конфронтация
Бумажки, окурки, мусор, распространение дезинформации (включая системную клевету). Таисия Павловна действовала последовательно и на всех фронтах; уничтожение Нурика стало её задачей.
В первое время Юлька поддерживала агрессию матери (с детским неосмысленным задором), затем… девчушка переросла. Достигла той стадии развития, когда нормальный ребёнок ставит под сомнения действия родителей. Отрицает отрицание.
Философия, оказывается, работает и в быту.
Кроме того, напоминая орешки в глубине фисташкового пломбира, проявлялись (постепенно) значащие подробности. Оказалось, что Эрнест Александрович и Таисия Павловна вместе учились. В одном университете и на одном факультете. Дружили.
Как-то вечером мать проговорилась:
"Этот сукин сын просто месмеризовал баб! – В гости зашла соседка, принесла бутылку вина и хорошие новости; разговор затянулся. – Плюгавый недомерок, позволял себе…"
В разговор вмешивалась бабушка:
"Неужели ты была влюблена в него, Тася? – тон окрашивался адмирацией. – А, впрочем, чему тут удивляться? Мы с Павликом тоже познакомились при весьма пикантных обстоятельствах. Я хотела его застрелить, вообрази себе! И даже раздобыла револьвер…"
Старушке позволили фужер "красного", глаза её разгорелись, словно у кошки.
Крупицу за крупицей собирая информацию (подсознательно… пользуясь, единственно, юной цепкой памятью и не преследуя корыстных целей), Юлька сложила собственную картину.
Мать и Нурик вместе учились: престижный ВУЗ, архитектурный факультет. Мельцер поступил в университет по призванию, Таисия Павловна по воле случая – так случается часто. Потом, влюбившись в "плюгавого недомерка месмеризовавшего курсисток", мать сделалась отличницей. Таков был единственный способ прилечь его внимание.
Мельцер блестяще защитился, поступил в аспирантуру.
Мать защитилась не менее выразительно и тоже устремилась в аспирантуру.
"Не верю, что между вами ничего не было! – восклицала бабушка. – Отказываюсь понимать! Вы сидели вдвоём в маленькой комнате… сидели колени в колени и… ничего? Нонсенс! C'est impossible! (не может быть! фр.)"
"Мы учились! – вопила мать. – Снимали вскладчину комнату, так дешевле! Твои, между прочем, деньги экономили! Переписывали конспекты, экзаменовали друг друга!"
Бабушка пожимала плечами и умолкала. Её мировоззрение допускало застрелить представителя противоположного пола из ревности, но сидеть на одной кровати и зубрить книжки? Абсурд.
Мельцер распределился в Среднюю Азию, в провинциальный городок, построил там школу (которую за недостатком учеников перепрофилировали в клуб) и… исчез. Целенаправленно растворился в пространстве, напоминая идейного самоубийцу: написал заявление, забрал трудовую книжку, купил на рынке бутыль мутного вонючего (запрещённого Аллахом) самогона, выставил его бригаде строителей (мужчины неплохо сдружились во время работы) и отбыл.
Хочется возвратиться к началу повествования и проговорить: "…сжимая в кулаке плацкарту", но это стало бы неправдой. В последний раз Эрнеста Мельцера видели взбирающимся в самосвал. Водитель ЗИЛа был чем-то недоволен, хмурился и затребовал трёшницу за проезд вперёд.
