Алексей Олегович Заборовский Последний рассказ Веслова

Часть I. Дорога к себе

Аркадий Веслов, некогда звезда отечественной фантастики, давно исписался. Это была не горькая правда, которую скрывают, а констатация факта, такая же очевидная и неприятная, как осенняя слякоть за окном такси. Его вселенные потускнели, герои говорили штампами, а новые идеи напоминали выжатый до дна лимон.

Сейчас он сидел в ультрасовременном кресле в стеклянном кабинете главного редактора «Галактики», самого крупного издательства, и чувствовал себя мальчишкой, сдающим на проверку свое первое сочинение. В руках он сжимал распечатку своего нового рассказа – «Пыль Андромеды». Название уже было штампом. Он это знал.

Главный редактор, Сергей Викторович, человек в идеально сидящем кардигане, дочитал последнюю страницу, аккуратно положил лист на стол и снял очки.

«Аркадий, знаете… – начал он, и Веслов почувствовал, как у него внутри что-то сжалось. Этот вежливый, предупредительный тон он узнавал сразу. – Мне в целом понравилось. Здесь есть дух, та самая классическая школа, которую так ценят читатели».

Аркадий молча кивнул, готовясь к удару, который последует после этого «но».

«Но, я считаю, еще не время, – Сергей Викторович развел руками, изображая легкое сожаление. – Рынок сейчас требует другого, более динамичного, более… молодежного. Ваш рассказ – он как дорогое выдержанное вино. Надо дождаться подходящего момента».

Аркадий снова кивнул. Он не злился на Сергея Викторовича. Тот делал свою работу и делал ее гуманно, не разбивая его в пух и прах, давая уйти, сохраняя лицо. «В целом понравилось», «еще не время» – это были ширмы, за которыми пряталась простая правда: писать он разучился.

– Я понимаю, Сергей Викторович. Спасибо, что нашли время», – тихо сказал Аркадий и поднялся. Рукопожатие редактора было твердым и безжалостно кратким.

Он ехал домой в электричке, глядя в запотевшее стекло. Отказ не был посылом. Посыл был бы хоть каким-то чувством. Его раздавила не чужая оценка, а собственное, выстраданное знание. Его миры поникли, как увядшие цветы. В них не осталось ни сока, ни жизни.

Его дом – уютный, но слегка запущенный коттедж на самой окраине города, уткнувшийся забором в гущу Ботанического сада – встретил его темнотой и тишиной. Он не стал включать свет в гостиной, бросил портфель с злополучной рукописью на диван и подошел к окну. В темноте сада шелестели зеленые июньские ветки.

Аркадий стоял и смотрел в эту непроглядную, живую тьму за стеклом. Тьму, которая была куда реальнее и загадочнее всех его выдуманных туманностей. И впервые за долгие годы ему захотелось не придумать новый мир, а просто шагнуть в этот. Исчезнуть в нем. Он зажег свет на кухне. Яркий холодный свет люстры болезненно ударил по глазам. Механически он подошел к шкафчику, достал почти пустую бутылку виски и налил в стакан полную порцию, не глядя. Первый глоток обжег горло, разливаясь по телу густым, бесполезным теплом. Он не ждал от алкоголя откровения – лишь притупления острой грани внутренней пустоты.

Он вышел на крыльцо. Ночной воздух укусил за щеки. Достав пачку смятых сигарет из кармана куртки, он с трудом выдернул одну, прикурил. Дым, едкий и знакомый, показался сегодня безвкусным, просто горьким дымом. Он затянулся, глядя на красную точку тлеющего табака, пытаясь поймать в этом простом ритуале хоть крупицу утешения, но не поймал ничего. Он докурил до фильтра, ощущая во рту лишь пепельную горечь.

И тут его взгляд упал на темный контур бани в углу участка. Да. Баня. Старое, дедовское лекарство от всех хворей – и физических, и душевных. Сжечь эту апатию, выпарить из себя это оцепенение.

Он потратил почти час, чтобы ее растопить. Колол щепки, укладывал поленья, снова и снова подбрасывал их в ненасытную утробу печи. Физический труд немного оживил его, отвлек от грызущих мыслей. Когда камни раскалились докрасна и пар уже шипел от плеснувшейся на них воды, он разделся и зашел внутрь.

Жар обрушился на него тяжкой, почти физической лавиной. Он лег на полок, закрыл глаза и ждал – ждал, когда тело начнет гореть, когда пот ручьем смоет с него эту липкую апатию, когда сознание прояснится от этого очищающего огня. Он поддал пару, и влажный удар воздуха обжег кожу. Он терпел, стиснув зубы, доводя себя до предела, надеясь на катарсис, на прорыв.

Но ничего не происходило. Тело его краснело, покрывалось потом, сердце колотилось в грудной клетке, но внутри, в самой глубине, оставалась та же мертвая, холодная пустота. Он пытался «расшибиться» – а в ответ была лишь усталость и ощущение выжженной пустыни. Он вышел из бани, облился ледяной водой из бочки, и резкий контраст лишь на секунду встряхнул нервы, но не душу. Вдохновение не пришло.

Он сидел на крыльце, завернувшись в махровый халат, и его волосы застывали «льдинками». И тут, сквозь алкогольное и банное отупение, в нем зашевелился старый, неистребимый рефлекс – творить. Мозг, как загнанная лошадь, попытался рвануть с места.

– Ладно, – сказал он сам себе, – новый мир. С нуля.

Он закрыл глаза, пытаясь вызвать из небытия образ.

· Планета-океан. Сплошная вода, плавучие города. «А что, если… гигантские существа, пожирающие эти города?» – робко предложило сознание. «„Звездные войны“, только на воде. И „Дюна“ с песчаными червями. Штамп», – тут же отрезал внутренний цензор. Образ рассыпался в прах.

· Постапокалипсис. Руины Москвы, мутанты. «Можно сделать мрачно, в духе…» Список имен и названий, которые он сам когда-то вдохновлял, всплыл в памяти унизительным перечнем. Все уже было. Все уже придумано до него. Его собственное воображение выдавало лишь бледные копии.

· Киберпанк. Мегаполис, неоновые огни, киборги. Он попытался представить улицу, запахи, звуки. Но получалась безжизненная декорация, картонная бутафория из десятков прочитанных и просмотренных им же произведений. Не было души. Не было той самой трепещущей, неуловимой детали, которая вдыхает в вымысел жизнь.

Он пытался ловить обрывки, соединять их, но они не хотели складываться в целое. В голове возникали не миры, а бесформенные, серые клубки. Ни одна идея не рождала внутри ни искры интереса, ни того щемящего чувства правды, которое когда-то заставляло его просиживать ночи напролет за пишущей машинкой.

Он сидел и смотрел в темноту Ботанического сада, и ему казалось, что его собственный внутренний мир стал точной ее копией – беспросветным, холодным и абсолютно безмолвным. Слова закончились. Вселенные умерли. Осталась лишь пустота, густая, как смоль, и безжалостно реальная.

Аркадий плюнул, вернулся в гостиную. Он откинулся на спинку стула, чувствуя себя окончательно выжатым. Эта битва с самим собой была проиграна. Он допил остаток виски – уже не ощущая ни вкуса, ни тепла, лишь тяжесть в желудке и легкое головокружение.

И тут в гробовой тишине комнаты резко и грубо прозвучал сигнал уведомления из смартфона. Аркадий вздрогнул. Этот звук всегда казался ему навязчивым и чужим. Лениво двинув рукой, он потянулся к устройству, разблокировал его.

Всплыло окно мессенджера – чат «Выпуск 99-го. Школа № 79». Заголовок сообщения: «25 лет выпуска! Встречаемся?». Аркадий медленно прошелся пальцем по экрану. Нижний Новгород. Школа. Четверть века. Цифры отскакивали от сознания, не желая складываться в что-то реальное.

Первые полчаса в чате были похожи на внезапный взрыв ностальгии. Посыпались восклицательные знаки, смайлики с объятиями, короткие «ребята, какой разрыв!», «Аркадий, ты где пропал?». Он машинально ответил «Привет всем», добавив улыбающийся смайл, который чувствовал себя на его лице мертвой гримасой. На секунду его даже кольнуло что-то теплое, смутное – отголосок того времени, когда мир был проще, а будущее казалось сияющей фантастикой, которую он сам и создаст.

Но очень быстро – ровно через полчаса, как он заметил, глядя на часы, – эйфория схлынула, обнажив привычное дно. Диалог стал вялым и деловым. Вместо воспоминаний и радости от предстоящей встречи началось обсуждение, больше похожее на планирование оперативного совещания.

· Марина, бывшая староста, сейчас, как он помнил из редких постов, начальник отдела в какой-то конторе. «Так, предлагаю обсудить даты. Я могу только на этих выходных, на следующих улетаю в командировку на месяц».

· Сергей, открывший свой бизнес:

«Ребят, я во вторник вечером освобождаюсь, но ненадолго. Может, тогда?»

· Ольга, мать троих детей:

«А у меня дети, суббота единственный день, когда муж может с ними посидеть, но только до восьми».

· Кто-то предложил пятницу. Кто-то возмутился, что в пятницу пробки.

Они не договаривались встретиться. Они пытались «выкроить окно» в своих персональных, таких важных графиках. Каждое сообщение было «я так хочу вас всех увидеть!», а «смогу ли я вписать вас в свое расписание?». Они торговались за кусочки времени, как на базаре, и это зрелище было до неприличия знакомым. Таким же пустым и бесформенным, как его только что рожденные и умершие миры.

Аркадий отложил телефон экраном вниз. Звук новых сообщений, отстукивающих теперь уже чужие, далекие жизни, доносился из-под стола приглушенным, назойливым стуком. Он снова подошел к окну. Темнота за стеклом была честной. Она не притворялась ничем иным. В отличие от этого чата, где под маской ностальгии пряталась все та же взрослая, уставшая суета.

«Смогу ли я?» – вдруг поймал он себя на мысли. И с ужасом осознал, что его ответ был бы таким же: «Посмотрим, как сложатся дела». Дела… Какие дела? Сидеть в пустом доме и смотреть на летний сад?

Он резко отвернулся от окна. Мысль о поездке в Нижний, в эту толпу чужих и когда-то знакомых людей, внезапно показалась ему не бегством, а чем-то более осмысленным, чем любая из выдуманных им сегодня вселенных. По крайней мере, это была реальность. Пусть и нелепая.

Диалог медленно тонул в трясине взаимных нестыковок. Аркадий уже хотел окончательно выйти из чата, как вдруг на экране всплыло новое сообщение. Имя заставило его на мгновение замереть: Александр "Бокс" Борисов.

Александр. Школьный задира, чьи тумаки были таким же неотъемлемым элементом школьной жизни, как уроки химии. Но позже – его закадычный друг, с которым они в старших классах делили и первые пачки сигарет, и разговоры до рассвета о будущем, о книгах, о смысле жизни. Тот, кто мог одним метким, суровым словом поставить всё на свои места.

И сейчас он не подвел.

Александр: «Хватит мусолить. Слушайте сюда».

Чату, казалось, стало тесно. Деловые предложения и жалобы на занятость разом прекратились.

Александр: «Собираемся 12 сентября. В субботу. В 17:00, у старого входа в школу. Кто не придет – тому отдельный разговор в личке, с напоминанием о старых грехах».

Аркадий невольно усмехнулся. Это был тот самый тон – без мата, но с железной, мужской прямотой, не терпящей возражений.

Марина:

«Саш, но это же через три месяца! Я не знаю, смогу ли»

Александр: «Марин, три месяца – это больше ста дней. Если за сто дней не сможешь «выкроить» один вечер для старых друзей, то тут уже не график виноват. Всем хватит времени подвинуть свои «сверхважные» дела. Или я не прав»?

Последовала пауза. Аркадий представил, как по ту сторону экранов десяток взрослых, состоявшихся людей невольно выпрямляют спины, вспоминая школьный авторитет «Бокса».

Сергей: «А ведь он прав. Ладно, 12-го. Я предупрежу всех встречные».

Ольга: «Договорились. Муж справится».

Одна за другой, послушно, как когда-то по команде «равняйсь!», появлялись согласия. Дата была утверждена. Суета и торговля сменились на редкие, но уже теплые реплики: «Жду не дождусь», «Вспомним молодость».

Аркадий смотрел на экран, и в его собственной внутренней пустоте что-то шевельнулось. Радость, нет. Скорее, странное любопытство. Та самая суровая, не терпящая возражений реальность, которую олицетворял Александр, вдруг показалась ему куда более интересной и честной, чем все его вымученные фантазии. Поездка в Нижний Новгород перестала быть абстрактной идеей. Она обрела дату, время и цель. И человека, ради встречи с которым уже стоило проделать этот путь. Он отправил в чат короткое сообщение: «Я буду».

И впервые за долгое время эти слова не вызывали у него внутреннего протеста или чувства фальши.

В чате одноклассников уже стихли страсти, дата была назначена, но телефон Аркадия снова вибрировал – на этот раз личным сообщением.

Александр: «Привет Аркаша. Как жизнь? Рад, что ты будешь».

Простое, прямое обращение «Аркаша» кольнуло куда сильнее, чем все коллективные восторги. Оно несло в себе запах школьного спортзала, первых тайком выкуренных «Прим» и бесшабашной юности.

Аркадий: «Саня, привет. Да как жизнь… Кручусь. Ты-то как, где пропадаешь»?

Он потянулся к бокалу, сделал глоток. Переписка завязалась – неспешная, мужская, без смайликов и лишних слов. Аркадий узнал, что после института Александр не пошел по распределению в душный проектный институт, а сорвался с места – «надышался городом» – и укатил в Сибирь, в Красноярский край.

Александр: «Работаю егерем в заповеднике. Тут, брат, тебе не Москва. Воздух такой, что им можно напиться. А тайга… она либо ломает, либо делает заново».

Аркадий читал эти строки, и его воображение, до этого вялое и апатичное, вдруг дрогнуло. Он представил не картинку из журнала, а ощущения: хруст ветки под ботинком в абсолютной тишине, запах хвои и влажной земли, ледяное дыхание Енисея, от которого перехватывает дух. Величие. Молчание. Суровость.

И тут его осенило. Мысль пришла не как озарение, а как единственно возможный вывод, вызревший в парах алкоголя и отчаяния. Что он ищет музу в четырех стенах своего кабинета? Что он надеется высидеть новую вселенную, глядя на экран? Ему нужно то же, что когда-то потребовалось Сане – сорваться. Сбежать от этой московской суеты, от самого себя, от призраков своих неудач. И куда? Туда, где все по-настоящему. Где природа не декорация, а испытание. В суровую бескрайность Красноярского края. Может быть, именно там, в этом молчаливом величии, и проснется его уснувшее воображение.

Разговор между тем плавно перетек на предстоящую встречу.

Аркадий: «Надо же, 25 лет… Надо что-то придумать, вселенский прикол, как в старые времена».

Александр: «Ага, чтобы Марина-начальница аж вспотела от возмущения. Без тебя, фантаста, тут не обойтись. Придумывай идеи».

И тут, почти не думая, пальцы сами вывели сообщение:

Аркадий: «А что, если встретиться до 12-го? Не в Нижнем, а у тебя. В тайге. Обсудить этот прикол на свежем воздухе, а не в онлайне. Да и… мне бы твоим воздухом подышать. Москва задыхаться начала».

Он откинулся на спинку стула, ожидая вежливого отказа, шутки или вопроса. Но ответ пришел почти мгновенно.

Александр: «Дело говоришь. Приезжай. Места хватит. Покажу тебе такую Россию, которую ты в своих книжках не опишешь. Только одевайся крепче, городской ты наш. И готовься, баня у меня – отдельный аттракцион».

Аркадий посмотрел на экран, потом на почти пустую бутылку виски. И впервые за многие месяцы его лицо озарила не кривая, горькая ухмылка, а настоящее, живое улыбка. Он набрал ответ:

Аркадий: «Договорились. Высылай адрес. Покупаю билеты».

***

Утро вломилось в сознание свинцовой душой и тупой болью в висках. Аркадий лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, и по кусочкам собирал вчерашний вечер. Алкоголь, отчаяние, чат одноклассников… Саня… Переписка с ним. В памяти всплыли обрывки: «сорваться с места», «Красноярский край», «вернуть музу»…

«Ага… Я обещал прилететь», – с горькой усмешкой прошептал он себе под нос. – «Бред. Полный бред».

Он поднялся с кровати, мир поплыл. На кухне, залпом выпив стакан огуречного рассола, он начал листать переписку на телефоне. С каждым прочитанным сообщением трезвая, утренняя реальность наступала на горло. Куда он собрался? Его жизнь, его карьера и так летят в пропасть. Бросить всё и махнуть в Сибирь? Это не побег, это капитуляция.

И тут, будто в насмешку, почтовый клиент выдал уведомление о новом письме. Он открыл его. В нем лежали электронные билеты: Москва – Новосибирск – Абакан. Даты. Время. Его имя. А следом он увидел смс от банка о списании крупной суммы.

Паника, острая и тошная, ударила в голову. Он тут же рванул в приложение авиакомпании, тыкая пальцем в раздел «Возврат билетов». Дело было не в деньгах – хотя и в них тоже. Это был способ отменить принятое в пьяном угаре решение. Вернуть контроль. Стереть эту глупую, опасную авантюру.

И в этот самый момент пришло сообщение от Сани.

«Старик, жду с нетерпением. Маякни, как купишь билеты».

Аркадий замер. Он смотрел на это простое, теплое сообщение, полное ожидания и дружеского доверия, и чувствовал себя последним подлецом. Теперь нужно было не просто отменить поездку, а вежливо отказать. Придумать убедительную ложь. Написать что-то вроде: «Саня, тут дела, срочный проект, не могу…» Он даже начал набирать это сообщение, пальцы скользили по экрану, выводя фальшивые слова.

Но вдруг, как удар хлыста, в памяти всплыло другое лицо. Редактор, Сергей Викторович. Его вежливый, безразличный тон: «Мне в целом понравилось, но еще не время». И то унизительное, давящее чувство ненужности, которое он тогда испытал. Чувство, что его вычеркнули из списка живых.

Он не хотел, чтобы Саня чувствовал то же самое. Не хотел становиться тем, кто раздает вежливые, убийственные отказы.

Он отложил телефон, взял паузу. Внутри него шла настоящая торговля с самим собой.

· Разум шептал: «Одумайся. Это безумие. Ты писатель, а не путешественник – экстремал».

· Что-то другое, глубинное, настаивало: «А что, если это и есть твой шанс? Шанс перестать быть тем, кого вежливо отшивают. Шанс сделать что-то настоящее».

Он посмотрел на экран с билетами. Потом на начатое сообщение с отказом. Сделал глубокий вдох. И удалил свой трусливый текст.

Вместо этого его пальцы вывели новое сообщение, короткое и ясное:

«Все в силе. Билеты у меня».

Он сделал скриншот авиабилетов и отправил его Александру.

И странное дело – едва он нажал кнопку «отправить», тяжесть в висках отступила. Его не отпустила тревога, нет. Но ее смешило новое, забытое чувство – предвкушение. Он сжег мосты. И теперь смотрел на поднимающийся дым, понимая, что пути назад нет.

Решение было принято. Теперь нужно было действовать. Аркадий написал Александру короткое сообщение: «Что брать?» Ответ пришел почти мгновенно и был до невозможности лаконичным, как команда на плацу.

Александр: Термобелье, носки треккинговые. ботинки, ветровку. Остальное – у меня есть. А еще часы с барометром и зарядку на айфон. Не забудь.

Аркадий усмехнулся. «Зарядку на айфон» в этом суровом списке от человека, живущего в тайге, звучало особенно абсурдно. Он открыл свой шкаф и окинул взглядом содержимое. Городские рубашки, пиджаки, несколько пар аккуратных туфель. Всё это выглядело бесполезным и чуждым. Он нашел старый, потертый армейский рюкзак и начал методично складывать в него тот самый «список Сани». Вещей набралось до обидного мало. Рюкзак не был туго набит, он болтался на плечах легким, но странно обязывающим грузом

В последний момент, уже на выходе, он замедлился у письменного стола. Заброшенный ноутбук молчаливо упрекал его черным экраном. Словно движимый старой привычкой, Аркадий схватил и его, сунув в рюкзак – на всякий случай. Вдруг придет вдохновение? Хотя теперь сама эта мысль казалась ему неуместной.

Он заскочил к соседке, пожилой и всегда чем-то озабоченной Валентине Петровне.

– Уезжаю ненадолго, – сказал он, чувствуя некоторую неловкость. – Цветы, если не сложно…

– Конечно, Аркадий Викторович! – встрепенулась она. – В командировку?

– Нет, – честно ответил он. – В гости. К другу.

***

Утро выдалось хмурым и прохладным. Такси мчалось по еще спящему городу к аэропорту. Аркадий смотрел в окно на мелькающие многоэтажки, рекламные щиты, знакомые развязки. Москва оставалась прежней, но что-то в ней для него уже изменилось. Она стала фоном, декорацией, от которой он добровольно уходил.

И вот он сидит в кресле самолета, пристегнув ремень. Запускаются двигатели, и по телу проходит легкая вибрация. Он смотрит в иллюминатор. Земля медленно, почти нехотя, начинает уплывать из-под крыла. Асфальт, огни, прямоугольники домов – всё это превращалось в игрушечный, плоский макет. В абстрактный узор, лишенный смысла и власти над ним.

Москва осталась внизу. Она медленно уплывала в дымку, становясь всего лишь точкой в огромном мире, в который он, наконец, решился шагнуть. Аркадий откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и впервые за долгое время не пытался ничего придумать. Он просто летел.

Самолет набрал высоту, успокоился ровным гудением, и стюардессы начали разносить напитки. Аркадий смотрел в иллюминатор на уходящее вдаль одеяло облаков, пытаясь заглушить внутреннюю тревогу. Рядом с ним, у прохода, копошилась его соседка – женщина лет сорока с пяти, в строгой офисной блузке и с очками в тонкой оправе на носу. Она достала планшет и открыла какую-то таблицу, но потом, вздохнув, свернула ее и запустила электронную книгу.

Аркадий мельком глянул на экран. На обложке был изображен звездолет причудливой формы.

– Простите за бестактность, – не удержался он, – но это же «Солярис» Лема?

Женщина вздрогнула и повернулась к нему, удивленно подняв брови.

– А вы разве… не бухгалтер? – смутился Аркадий, кивнув на свернутую таблицу.

Она рассмеялась.

– Я и есть бухгалтер. Анна. Но цифры сводят с ума. А вот это, – она ткнула пальцем в планшет, – меня спасает. Да, это Лем. Вы тоже любитель?

– Что-то вроде того.

Так завязался разговор. Он тек легко и непринужденно, как будто они знали друг друга сто лет. Анна оказалась не просто читателем, а настоящим гурманом. Они перебрали Азимова и Стругацких, порассуждали о «занудстве» Герберта Уэллса и «блестящем, но холодном» стиле Воннегута. Аркадий оживился, забыв и о страхе полета, и о своей творческой язве. Впервые за долгое время он говорил о фантастике не как о работе, а как о страсти, которая когда-то двигала им.

– А вот, например, был такой автор, Веслов, – вдруг сказал он, поймав себя на том, что говорит о себе в третьем лице, будто о давно умершем классике. – Его ранние вещи, «Сердце Химеры», например.

Лицо Анны слегка поморщилось.

–Знаете, а Веслов – это как раз не мое. Читала я его. Первые две книги – да, мощно. А потом… – она сделала жест рукой, будто разминая что-то воздушное и невесомое. – А потом как будто пар ушел. Герои стали картонными, а вселенные – пустыми. Как будто он сам перестал верить в то, что пишет. Стало скучно.

Аркадия будто окатили ледяной водой. Он сидел, пытаясь сохранить на лице нейтральную улыбку, и чувствовал, как по щекам разливается краска. Это был не злой отзыв, не критика ради критики. Это была та самая горькая, выстраданная им самим правда, услышанная из уст случайного, но умного читателя.

– Да… – проронил он с трудом. – Бывает и такое.

Они еще немного поговорили, но пыл в Аркадии поугас. Он слушал ее уже автоматически, кивая. Анна рассказывала о своем любимом современном авторе, который пишет «как дышит».

Вскоре прозвучало объявление о подготовке к посадке в Новосибирске. Затем посадка. Анна начала собирать свои вещи.

Аркадий вдруг порылся в своем рюкзаке и достал оттуда небольшую, уже слегка потрепанную книжку в мягкой обложке. Это был один из последних его авторских экземпляров, который он по старой привычке брал с собой в поездки – на удачу. Теперь эта удача казалась ему злой иронией.

– Анна, возьмите, пожалуйста, – сказал он, протягивая ей книгу.

Она взяла, машинально посмотрела на обложку, и ее глаза вдруг расширились от ужаса. На задней стороне обложки было его авторское фото, сделанное лет пять назад.

– Аркадий… Веслов? – прошептала она, и густой румянец залил ее щеки. – Ой, я… я не хотела… Простите, это было ужасно грубо!

Он мягко улыбнулся, и на этот раз улыбка была искренней.

–Ничего страшного. Честное слово. Вы – тот критик, которого я, возможно, и не заслуживаю, но в котором очень нуждался. Вы сказали ровно то, что я и сам о себе думаю. Но услышать это от живого читателя… это дорогого стоит. Так что спасибо вам. Огромное.

Анна все еще смотрела на него с испугом и стыдом, сжимая в руках его книгу.

– Я… я обязательно перечитаю. С новым взглядом.

– Не обещаю, что станет интереснее, – пошутил он. – Хорошего вам дня, Анна.

Они обменялись последними улыбками – смущенной с ее стороны и облегченной с его. Она вышла, и Аркадий остался один. Но чувствовал он себя теперь не раздавленным, а… очищенным. Как будто ему поставили точный диагноз. И с этим диагнозом уже можно было лететь дальше, навстречу тайге и старому другу.