Алексей Николаевич Наст
Русская Лолита! Пожар надвигается
Здесь Семён узнал, что император немцев Фридрих Второй находится в Италии, в Сицилийском королевстве, которое подчинялось его власти, и наводит там немецкий порядок.
Поехали в Бремен, к бременскому епископу, которому подчинялись крестоносцы из Пруссии и Прибалтики.
Проезжая через земли лютичей, Семён видел, что дикие, лесные места, перемежаются ухоженными полями, мельницами, устроенными дорогами. Тут и там встречались грязные и бедные деревни славян – прибывали они в самом рабском состоянии, были запуганы до предела и, всякий раз разбегались или покорно гнули спины перед всадниками.
–К этому и на наших землях они стремятся, – сказал Сёмен своим.
Микула, всегда находивший едкое слово, в этот раз хмуро промолчал.
В Саксонии посольство, наконец, получило в сопровождение отряд рыцарей, во главе с бароном Генрихом, смешливым, грубым мужчиной, любившим выпить и поохотиться – он рассказывал Семёну о бесчисленных убийствах зверья, считая русского воеводу равным себе по рангу и не возвышаясь, но бывало, вёл себя панибратски – мог хлопнуть по плечу, рассмеяться в лицо своей же шутке. Семёну это нравилось – живой человек.
Германия переживала не лучшие времена – королевская власть всё больше уступала произволу герцогов и графов – те правили своими землями, всяк по своему, и мало считаясь с королём, но, в отличие от Руси и Польши, ещё не воевали между собой, направляя свою воинственность на порабощение соседних народов – славян, прибалтов и арабов. Непосредственно в Германию входили: Саксония, Бавария, Лотарингия, Тюрингия, Фризия, Швабия, Франкония – исконно германские земли, а также земли Австрии и славян: ободритов, лютичей, поморов и лужицких сербов. Вассалами германского короля были Чехия, Бургундия и Италия. Королевство Сицилия считалось собственностью германского короля. Духовно-рыцарские ордена покорили часть Прибалтики, Пруссию и Мазовию, а в Палестине держали древние города Тир, Акру и Антиохию.
В Бремене посольство стояло на гостевом дворе. Семён поразился огромному количеству купеческих кораблей, вмерзших в лёд.
Наташе Семён прикупил подарков, не забыл и жену.
Бременский епископ не торопился принять русское посольство. Уже к весне, в конец проевшихся послов, теперь, более похожих, на бродяг, чем на княжеских людей, принял один из каноников, и посоветовал отправляться восвояси, так как рыцари– крестоносцы подчиняются магистру ордена, и Бременская епархия на них «влияния» не имеет.
–Домой пора, воевода, – подал голос Микула. – Подохнем здесь с голоду, и толку не добьёмся.
Семён и сам понимал – надо ехать назад.
До ростепели, уже без сопровождения, двинулись обратно, терпя унижения и нужду…
Шёл 1232-й год…
«»»»»»»
Аян хмурился. Холодный ветер, с крупой мелкого снега, жёг лицо, слезил глаза. Спешившись у коновязи, отдал повод нукеру, шагнул мимо караульных в резные дверцы ханской юрты.
В юрте были вместе с Бату его братья – Берке (увидев Аяна, важно выпятил губы, засопел) и весёлый Шибан, привёдший из Сибири кыпчакское ополчение, и теперь обретавшийся рядом с Бату постоянно.
Аян упал на колени. Бату милостиво разрешил подняться, сесть на место у стены.
Братья молчали. Аян тоже.
–Ты привёл своих воинов? – спросил Бату.
–Да, мой хан.
Бату, словно размышляя, посмотрел на свои пальцы с заскорузлыми ногтями.
–Великий хан Угедэй велел нам завершить покорение башкирских земель и очистить Заволжье… Ты поведёшь воинов в Башкирию.
Аян опустил голову в поклоне – он надеялся, что Бату оставит в своём орду или отправит на половцев в степи. Это Берке насоветовал. Как Аян приехал из Китая, сразу его отдыхать отослал, а тут в трудный поход гонит. Крутит судьбой Аяна, как водоворот щепкой. Чего добивается? … Чего-то, одному ему известного… Сломить? Отринуть от Бату? Как бы ни было, в поход придётся идти, и биться там, и выжить… Сколько сил на башкир положили Кокетай и Субедей, теперь отправляют его, Аяна, только поведёт он не монгольских воинов, а кыпчаков… Конечно, за годы войны большинство башкирских племён уже обескровлено, вырезано, какие-то приведены к покорности, но остались упрямые, биться придётся с ними в горах, поросшим лесом, а не в привычной степи…
С трёхтысячным отрядом кыпчаков Аян выступил морозным днём к Яику, в сторону разорённой Башкирии.
Кыпчаки из Сибири, в тот же день, после смотра, когда Бату и Орда сидели на своих лошадях и щурились на солнце, предоставив проверять готовность воинов нойонам-тысячникам и дотошному Берке, спорым маршем двинулись на Волжскую Булгарию. Бату беспокоили защитные валы, возведённые булгарами на границе степи и леса, но он надеялся на внезапность удара.
Переправившись по льду, Аян рассёк отряд на две колонны – тысяча нойона Хуры пошла по разорённым землям на запад Урала, а сам Аян, с двумя тысячами, двинулся по восточным склонам, сбил заслон башкир, ограбил брошенное стойбище, и встал постоянным лагерем. Отсюда его воины быстрыми и болезненными выпадами разорят округу.
Высланные сотни, за несколько дней, прочесали леса – башкиры ушли на север. Надо было двигаться следом – отступающие, неприменно, сцепятся с другими племенами, истерзают себя и ослабят соседей, а Аян будет бить в спину. Но он не давал приказа сниматься, что-то его удерживало.
От нойона Хуры прибыл гонец – тысяча уже дважды сшибалась с башкирской конницей и теснит врагов в горы…
Началась ростепель – чувствовалось приближение ранней весны. Юрт-джи – воины из далеко выдвинутых дозоров, донесли: башкиры не сцепились между собой, а объединились, и готовы напасть.
–Тысяч семь– восемь, – закончил юрт-джи.
–Хорошо. Иди отдыхать, – Аян задумался. Восемь тысяч сотрут его кыпчаков в порошок. Что ж, выходит, башкиры научились забывать междоусобные обиды. Это плохо.
–Караульный!
В юрту заглянул нукер.
–Ко мне нойонов тысяч.
Нойонам велел быть готовыми к отходу, а Хуре отправил гонца, чтобы его тысяча возвращалась.
Несколько дней Аян медлил, ожидая, пойдут башкиры или опять перегрызутся. От Хуры пришла весть – тысяча за переход от главного стана. В лагерь ворвался дозорный на взмыленном коне:
–Башкиры!
–Проворонили, – Аян сверкнул глазами на сотника, чьи воины следили за перемещением врага, зло хлестнул плетью. – Тысячи к бою! Гонца к Хуре – его тысяча обойдёт нас стороной и, с ходу, ударит по башкирам сзади. Биться будем здесь!
Вечером к стану подошли башкирские тысячи. Начался ожесточённый штурм. Аян смотрел на битву и думал, если Хура не успеет, сегодня монголы будут разбиты, и всех ждёт гибель.
Хура успел – с ходу врезался своей тысячей в башкирскую толпу, опрокинул. Над горами стоял рёв отхлынувших разгромленных башкир – бежали без оглядки.
Хура, крепкий багатур– весельчак, подъехал к Аяну вплотную, упёр взгляд в его лицо, ловко сбросил с седла труп башкира.
–Вождь Залкат.
–Ещё одним вождём меньше, – бесстрастно произнёс Аян. – Теперь башкиры, точно, перегрызутся.
–Когда ты повелел оставить земли на западе, мы снялись и ушли, но нас преследовали объединённые отряды вождей Чика и Сыбата. Они уверовали, что мы уходим навсегда. Башкиры союзники булгар. Теперь они могут ударить в спину сибирцам.
Аян ухмыльнулся – сибирцы не могли взять булгарских валов, из-за своей малочисленности. Это Берке устроил подлость Шибану, чтобы не задавался. Каждый из его братьев, по задумке Берке, должен быть виновен в какой-нибудь неудаче, кроме него. Безупречный Берке. Ничего нет дороже безупречной репутации…
Аян сказал Хуре:
–Здесь враг рассеян, и уходит на север. Мы пойдём на юг, – Аян ещё раз посмотрел на убитого башкирского вождя. – Говоришь, твои «друзья» уверовали, что монголы ушли навсегда? Разочаруем их. Ударим неожиданно.
Хура оскалился в улыбке.
Через день тысячи стремительно рванули на юг. Весна обгоняла, грязь и ростепель мешали движению. Аян торопил. Воины устали после изматывающей битвы, но он не щадил их – пусть привыкают воевать по-монгольски – стремительно и неустанно.
Измучившись переходом, отряд вышел в Предуралье, встав лагерем, разослали дозорных. Башкиры имели около тумена воинов. Биться с ними было безумием – послали гонца к сибирцам.
Через пять дней, Аян двинул тысячи вперёд. Башкиры знали, что «монголы» вернулись, и знали, что «монголов» чуть меньше трёх тысяч, потому искали битвы.
Но биться не пришлось – сибирские кыпчаки обрушились на врага с тыла, башкиры были разбиты, вожди погибли, много воинов было пленено… Этот успех покрывал неудачу в Булгарии – сибирцы, стремительной облавой, понеслись по беззащитным стойбищам, захватывая скот и пленников, вплоть до Камы.
Узнав о победе, Аян остановил отряд в предгорье. Ждали, пока сойдёт снег, реки войдут в берега, подсохнет грязь, и степь покроют зелёные травы.
Хура жаловался на кыпчаков – будь у них монгольские воины, они бы справились с башкирами и без сибирцев. Но Аян посмеялся:
–Ты считаешь себя лучше Субедея?
–Причём здесь Субедей? – не понял Хура.
–Субедей имел два тумена отборной монгольской конницы, землю эту разорил, а ушёл ни с чем.
–Теперь башкиры не так сильны.
В котле булькала баранина, сдобренная черемшой. Аян с детства любил запах разваренной черемши – запах родной монгольской степи. Баурчи щурился от дыма костра, с опаской посматривал на Хуру – нойон был тяжёл на руку в своих глупых шутках, мог «невзначай» двинуть кулаком под загривок, когда солишь бульон, потом докажи, что ты не крайний.
Аян смотрел на суету стана – воины чистили лошадей, чинили сбрую, затачивали наконечники стрел, варили пищу. Беспечны, довольны отдыхом, но не довольны походом – зима для них прошла бесполезно: добра захватили мало. Башкиры отвели табуны на север, в брошенных стойбищах утварь была скудная. Полон пришлось порубить перед быстрым отходом с востока, а на западе враг разбит сибирцами, и их седельные сумы переполнены.
Да, зима прошла даром. Бату не доволен Аяном – башкиры не сломлены, а надо идти дальше. Значит, вся тяжесть войны ляжет на весну и лето. Только бы Бату отозвал Аяна из Башкирии. Лучше бить половцев в степи. Кыпчаки для этого сгодятся, ведь кыпчаки и половцы – это один народ, названия разные, а народ один… Будут они бить друг друга, пока все не попадут под монгольскую власть!
Вскоре в лагерь прибыл гонец – Аян должен оставить свой отряд, и явиться в ханское орду. Бату с Берке и Ордой кочевали по среднему Яику.
–Хан Бату повелел с собой взять нойона, которому Аян передаст под начало отряд, – сообщил гонец.
Аян взволновался и испугался не на шутку. Что это? Бату желал оставить при себе, для какого-то другого дела, или это опала за вялую зимнюю войну?
Встревоженный своей участью, Аян поручил тысячи нойону Каритаю, молодому парню – своему дальнему родственнику, а Хуре велел ехать с собой – Бату утвердит его начальником войск в Башкирии. Хура ликовал, но старался выглядеть хмурым, чтобы Аян не обиделся.
Прибыв в ханское орду, Аян с Хурой сразу же оказались в походной юрте Бату. Хан посмеивался, слушая хмурую болтовню Орды. Берке тоже улыбался. Сердце Аяна сжалось – чем так не угодил этому гадкому человеку?
Повелев подняться с колен и, указав на места, Бату произнёс:
–Мы довольны тобой, Аян.
Что-то новое. Чем быть довольным? Аян не понимал.
–Ты передашь свои тысячи этому нойону?
–Да, хан. Нойон Хура. Его удар решил исход битвы с воинами башкирского вождя Залката.
Бату оценивающе посмотрел на Хуру, удовлетворённо цокнул языком.
–Ты достоин похвалы, Хура. Назначаю тебя, нойон, начальником войска в землях башкир и, в дополнение, отдаю под твою руку две тысячи монгольских воинов.
Хура пал ниц. Две тысячи монголов! Это сила!
–До конца лета ты покоришь Башкирию! – велел Бату.
–Да, мой хан, – отозвался Хура.
–А ты, Аян, будешь воевать с булгарами и половцами. Мой брат Шибан, с вверенными ему сибирскими кыпчаками, обещал взять валы. Шибан поведёт ещё пять тысяч монголов! Против половцев останется один монгольский тумен. Я верю – этим летом копыта наших коней будут попирать Заволжье, и повергнут в прах ихъеденное сварами Булгарское ханство.
–Булгары крепко сидят за валами. Упустили время, – ядовито улыбнулся Берке.
–Перестань, Берке, – отмахнулся Бату. – Может, Шибана заменить тобой?
–У меня и в улусе дел много, – стушевался Берке.
Аян про себя усмехнулся – Берке воин здесь, в ханской юрте.
Через два дня, простившись с Хурой, Аян, в сопровождении личных нукеров, выехал за Яик.
Шибан готовил воинов к решительному удару. После разграбления западной Башкирии, он дал воинам продолжительный отдых. Под валы ходили только дозорные сотни.
Положение было не ахти какое: поверженные башкиры вновь повылезали из лесных лощин и сбились в конные тысячи – будет Хуре работы. Булгары усилились сверх меры – дозоры сообщили: на валах тысячи воинов! Они скопили огромное войско, а это значило одно – перед угрозой гибели и разорения, они смогли объединиться! Некогда свергнутый булгарский хан убил князя из Биляра, унял всех непокорных, и сел единоличным правителем, поставив во главе наспех собранных в кулак войск своего племянника князя Адавлета.
–Адавлет, так Адавлет, – просто сказал Шибан, рассказывая Аяну положение дел. Ужинали. – Если мы прорвёмся за валы – булгарам конец. Тем более, Бату дал в помощь пять тысяч монголов!
–А если не возьмём валов?
–Как это не возьмём?
–Зимой же не взяли.
Шибан замолк, задумался.
–Будем биться, пока не возьмём. Мне кыпчаков не жалко – побьют одних, придут другие. А Булгарию я возьму.
–Да, Булгария – богатая страна.
–Богатая, – согласился Шибан.
В Заволжье монгольская конница, стремительным ударом, разгромила половецкое войско, и погнало вглубь степей. Половцы, обезумевшей массой, отрываясь от преследования, устремилась саранчёй на север.
На юге монголы сбили заставы аланов по реке Кума, сшиблись с основным войском, но были отброшены…
«»»»»»
Посольство Семёна пришло в Переяславль Залесский в самый разгар новой новгородской «распри».
Ярослав остановил послов на «отдых», отправив во Владимир гонца. Давила жара. Князь долго бегал по светлице, горя гневом на «немецкое оскорбление», но, ничего не объяснив, велел сидеть в его городе, а сам умчался к Пскову.
Сысой остался попечителем послов, смеялся и хмурился, обнимая Семёна, потом посуровел.
–Ладно, пойдём, перекусим.
–Лучше в баню, – подмигнул Семён. – Страшно сказать, полгода, а то больше, в бане не мылся.
–И вши есть?
–А куда без них.
В бане парились втроём – Сысой, Семён и, увязавшийся вслед, Микула.
Микула не щадно жёг вениками раскрасневшиеся тела воевод, плескал на каменку квас – хлебный дух резал ноздри. Семён хохотал:
–Умру, Микула! Замучал!
–Терпи, воевода! Банька наша, русская!
–Ярослав взбалмошный, – сказал о князе Семён.
–Али забыл его? Михаил снова натравил своих подкормышей – бузуют новгородские головы, – отозвался из клубов пара Сысой. – Наш бесится.
–Водовик же умер.
–Теперь, вместо Водовика Борис Негочевич и сын Водовика Глеб. Они воду мутят. Тоскуют по новгородскому столу.
–И что за буча?
Сысой, покряхтывая, слез с полок, облился из бадьи холодной водой, вскрикнул радостно.
–Что за буза? Известное дело – Михаил разве спустит, что на Серенск походом ходили? Вот, и настрополил своих Новгород подбивать против Ярослава. Только сорвалось. Борис и Глеб появились в Пскове, и мутили воду оттуда – знаешь же, псковичи первые недруги новгородцев! Ярослав окружил Псков, держит город без хлеба, соли. Ни одного обоза не впустил. Как узнал, что вы возвращаетесь, сюда вернулся, а тут весть – Борис с Глебом к немцам ушли. Правда, нет – не знаю.
После бани, обедали под навесом, на свежем воздухе. Ели жареную рыбу, отварную баранину, кашу. Сысой хотел спровадить Микулу, но тот важно осадил:
–Не тебе, удельному воеводе, величаться перед послом великого князя!
Сысой рассмеялся наглости, заметил Семёну:
–Бокий малый.
–Да уж, – согласился Семён. – А в Новгороде буча не поднялась?
–Сашка, сын Ярослава, новгородцев в кулаке держит. Да и у нас, слава богу, тихо.
–Как мои, не знаешь? – Семён всмотрелся в хмурое лицо Сысоя, боясь спросить, ездил ли тот в Нижний, разбираться с женой.
Сысой помолчал, внимательно пережевывая кашу, поперхнулся, отодвинул миску.
–Нигде не был, ни во Владимире, ни там… Сижу здесь без вылазно.
С болью глядя в лицо друга, сказал о своей жене:
–А, ну её, курву! Считай, умерла.
–Может и правильно, – согласился Семён. Сам вспомнил свою Агафью, и тут же Наталью, и сердитое лицо Петра Ослядюковича, будь он неладен!
Ночью спали в душном тереме. Семён пытал Сысоя:
–Зачем Ярослав нас держит?
–Вместе с вами к Юрию поедет.
–Зачем?
–Выгоду искать.
–Какая выгода от посольства к немцам?
–Разбери мысли князя.
Ожидая возвращения Ярослава из под Пскова, Семён изнывал от желания ехать домой.
Когда, наконец, князь прибыл в Переяславль, раздосадованный на бегство новгородских противников, пришлось сидеть ещё неделю – Ярослав выслал к Юрию гонца, но выезжать не торопился.
–Приспеет время, поедем. Тебе куда спешить? – усмехнулся князь.
–Домой, к жене.
–Брось. Жена никуда не денется. Служба важнее.
–В чём же служба?
–В точном исполнении княжеской воли, – наставительно закончил Ярослав.
Что выжидал Ярослав, Семён так и не понял – то ли боялся, что Борис и Глеб вновь объявятся во Пскове, но приехали посольство во Владимир с Ярославом и его дружинниками не во время.
У Юрия сидели посланцы из Мурома и Рязани – разбитые монголами половцы, обезумевшей ордой налетели на буртасов и мордву, рассеяли заслоны и, беспощадным смерчем. Прошлись по сёлам, сожгли Пургасов городок на Мокше и Арзамас в землях эрзи. Толпы беженцев, перепуганных и голодных, заполнили муромское приграничье.
–Как бы на Муром не пошли, проклятущие, – говорил о половцах муромский воевода Аникей.
–Только половцев не хватало, – вздохнул Юрий.
–Их монголы гонят, – встрял в разговор Семён.
От Семёна отмахнулись.
–Не до монголов! Немцы – вот враги, – заговорил Ярослав. – И посольство не зря оскорбили – новых набегов жди!
–Не ко времени, Ярило, с немцами воевать, – отозвался Юрий.
–Собьём дружины суздальцев и новгородцев, прогоним немцев из Чуди.
–Ты заботишься о своих землях, я – о своих. Тут Владимир!
–Моя земля в твоей воле!
–Потому помолчи, – Юрий задумался. – Дружины мы подтянем к границам Мурома, а если полезут, соединим силы и разобьём в Муромской земле. И этих, буртасов и мокшан, какие воины, определить в конные отряды. Пусть вернутся в свою землю, потревожат пришельцев. Может, это только набег, может, половцы отхлынут.
–Никогда до этого половцы не грабили буртасов и мордву, – сказал Аникей.
–Будем молиться, что это не война, – задумчиво произнёс Юрий. – Любая война – удачная, неудачная, ослабляет, а нам слабеть нельзя – Михаил чересчур большую силу забрал. Ослабеет кто из великих князей: я, Михаил, Владимир из Киева или Даниил с Волыни – быть на Руси большой крови…
«»»»»»
Оставив князей спорить, Семён ушёл в трапезную. Тут, за обильным столом, сидел Пётр Ослядюкович и, часто обсасывая пальцы и вытирая их о тряпку, ел жирную жареную рыбу. Вокруг витал сытый дух хлебного кваса.
–Не ожидал? – не здороваясь и не удивляясь, спросил первый воевода.
–Чего? – удивился Семён.
–Что твоё посольство больше Ярославу нужно, чем Юрию.
–Не я его затевал.
–А, на меня обиду держишь, – Пётр Ослядюкович ухмыльнулся, взял с блюда новый кусок. – Так ничего страшного! Ещё не известно, может, и утрём нос немцам.
Пётр Ослядюкович громко вздохнул, осушил ковш с квасом. Утеревшись, спросил:
–Чего стоишь? Садись, ешь. А, Сёма?
–Да, ладно, Пётр Ослядюкович, – Семён, улыбаясь, перекрестил лоб на образа, сел за стол.
В трапезную вошла холопка с новым ковшом кваса, ухнула его на стол.
–Марфа, что ли, баранины подай с луком! – сердито глянул на неё воевода.
–Могли бы и дома трапезничать! – Марфа надменно изогнула бровь и окатила ледяным взглядом дородного воеводу.
Пётр Ослядюкович хлопнул ладонью по столу – посуда подпрыгнула, Марфа взвизгнула, кинулась прочь, но, всё-таки, получила шлепок под зад. Засмеявшись, Пётр Ослядюкович подмигнул Семёну:
–Озорная баба. Распустил князь холопов. Слова не скажи. А где этот, посол второй? Микула бездельник.
–Здесь, в тереме, – ухмыляясь, отозвался Семён.
–Ну, не томи. Привёз дочери подарки?
–Привёз. Атласу, шёлку, зеркальце, кой-какие побрякушки.
–Молодец! Девка-то у меня, а, красавица! – воевода самодовольно засопел.
–Не знаю, – улыбнулся Семён, боясь поддакнуть и тем разозлить подозрительного Ослядюковича.
–Чего не знаешь? Наташку, что ли не видел?! Болтаешь. Ирод, – обиделся Пётр Ослядюкович.
–Да, ладно, Пётр Ослядюкович. Зачем ругаетесь? – отбивался Семён.
Марфа принесла деревянное блюдо, полное отварной баранины.
–Всё жрут на дармовую княжеское, – буркнула.
–А вот ожгу по заднице плетью! – заорал Пётр Ослядюкович. – Не посмотрю, что в княжеской светлице!
В трапезную ввалился Еремей, коренасто разбрасывая ноги, ущипнул Марфу за грудь, получил по рукам, засмеялся, садясь за стол.
–Здорово, Семён! Что, воевода, лай поднял?
–Ничего, – Пётр Ослядюкович уже остыл, вытирал рот тряпкой. – Князья грызутся?
–Нет, мирно. А куда Ярославу дёргать – половцы всю мордву потоптали, того гляди, на Муром попрут. Так что, дружину в кулак! Я поведу.
–А князь?
–Князь будет здесь сидеть. Руководить, – Еремей взялся за бараньи рёбра. – Семён, что хмурый, не ешь ничего?
–Домой пойду, глядишь, с новым походом и семьи не увижу – погонят.
–Нужен ты, – Пётр Ослядюкович сытно зевнув, перекрестил рот. – Смотри, в Булгар бы ехать не пришлось! Это может быть. Слых идёт, булгары послов собирают к Юрию. Купчишки наши слых привезли. Давят их кочевники, а ты Юрия знаешь – прежде, чем ответ дать, он тебя к ним отправит осмотреться.
–Не дай бог, – буркнул Семён, вставая из-за стола. Сейчас бы надолго домой и покоя, а не ехать в чужбину.
Дома Агафья, показавшаяся за время разлуки неожиданно осунувшейся, начавшей стареть, повисла на шее, завыла.
–Ладно, Агафья. Муж вернулся, а ты воешь! – раздражённо отозвался Семён, отстраняя жену. Голову занимали мысли о словах первого воеводы – неужто погонят в булгарское посольство?
–Где сын? Где он? – оглядывая своё жилище, спросил Семён.
–Сын твой неслух! Бегает, шалит, спасу нет!… Так вот… Есть будешь, или уже с князьями пировал? – Агафья затравленно смотрела, пугаясь его отчуждённости, забытой ею за время разлуки. Думалось, раньше было всё складно и вот, что-то случилось, плохое и страшное.
–Видишь, только с дороги. Князья совещаются. Давай, ставь на стол, что есть. И вели холопке варить к вечеру посытней чего – Сысой в городе, у нас ночевать будет.
Агафья отошла в угол комнаты.
–Изменился ты сильно, Семён.
Семён сел на лавку, вздохнул устало – дома. Слава богу.
–Ничего, Гаша. Привыкнешь. Это же я.
И поманил её. Агафья бросилась, прижалась губами к его рту, жадно стала целовать. Руки Семёна сжали тело жены, и он в раз почувствовал, как устал от дороги, и как прекрасно быть снова дома!
«»»»»
Гул боя был слышен в орду Шибана.
Аян с Шибаном сидели на конях, смотрели вдаль. Там, тёмной грядой, прерывали горизонт проклятые валы булгар – штурмы укреплений унесли жизни тысяч кыпчаков. Чёрная масса штурмующего войска бурлила муравейником.
Ещё один гонец, рвя повод, завернул лошадь, соскочил с седла, упал на колени перед Шибаном.
–Мой хан, нойон Тукей просит послать на валы монгольских воинов – кыпчаки ослабели. Этот штурм тоже отобьют, если не ударить свежими силами.
Шибан ничего не сказал, глядя вперёд, тронул коня. За ним послушно двинулись Аян, нукеры охраны, тысячники Бутуай и Черок. Обгоняя ханскую свиту, пыльным потоком понеслись монгольские тысячи.
Аян задрал голову – высоко в знойном небе парил орёл. Ему всё видно оттуда. Много крови впитает в себя эта земля, и будет долго пахнуть мертвечиной. Орёл улетит в другую страну – ему нужна живая добыча, мертвечину клюют вороны.
Свита взяла в бок, чтобы не глотать пыль войска. Ехали быстро, но не утомляли коней. Примчался ещё один гонец от Тукея. Шибан, взмахом руки, отослал его прочь, не выслушав.
Кыпчаки и в этот раз не смогут пробиться на валы, а это значит, что придётся повторять штурм в другом месте, или здесь, после того, как отдохнут воины.
Монголов Шибан берёг, словно своих детей. Да и не могли они решить победы – пять тысяч, пусть отборных воинов, слишком мало, чтобы сбить впившихся клещами в укрепления многочисленных булгар – им было, что терять!
Гул штурма нарастал. Монгольские тысячи с рыси перешли на шаг и, наконец, встали. Свита подъехала к злому Тукею с его нойонами. Нойон был потным и грязным от поднятой пыли и, казалось, сам участвовал в ожесточённой рубке.
–Не возьмёшь валов? – Шибан остановил коня, посмотрел на вязкую рубку на валах. Кыпчаки лезли наверх медленно, устало. Горы трупов мешали воинам под валами – приходилось идти по телам погибших.
–Хан, пошли в бой монголов! – попросил Тукей.
–Зачем? Чтобы на проклятых валах полегли лучшие воины? Монголы, в конных сшибках сделают больше, чем все кыпчаки, вместе взятые. И валы взять, я велел тебе, Тукей, а, послав монголов, получится, возьму сам.
–Хан, позволь дать сигнал к отходу? Булгары просто вырубят моих воинов.
–Пусть, – с досадой отозвался Шибан, посмотрел на Аяна, начал перебирать в руках повод. Бату уже не раз присылал предупреждения – ему не нравилась бессмысленная толчея у валов.
–Хан, – Тукей выразительно сверкнул глазами. – Мы зря теряем воинов.
–Хорошо. Отводи с валов, – Шибан скривился и, завернув коня, поехал прочь.
Юрт-джи уже ставили шатёр и юрты, вкапывали коновязи.
Аян остался с Тукеем, смотрел, как кыпчаки поспешно скатываются с валов, отходят, падают, пронзённые стрелами. Булгары радостно выли, добивая отступающих и потрясая мечами.
Аян тронул коня, не спеша поехал к валам.
–Куда?! – заорал Тукей.
–Хочу посмотреть поближе. За частоколом я вижу знатного воина, может, это их князь.
–Где?
–Вон там.
–Ого! – Тукей оживился, догнал Аяна, остановил коня. – Это же сам Адавлет. То-то здесь было так жарко. Может, и сам хан булгарский здесь.
Аян устремил взгляд на человека, который противостоял своей волей натиску захватчиков. Молод. Не старше его, Аяна…
–Посмотри, князь Адавлет, – Адавлета тронул за локоть Збин. – Вон сам Тукей, монгольский нойон.
–А рядом?
–Не знаю. Его не знаю. Может, сам Шибан.
–Нет, это не Шибан, – решил Адавлет.
Сегодня он снова победил – монголы отходят. Они будут стоять под валами, зализывать раны, готовясь к новому удару. Сколько их было, этих ударов! Дотянуть бы до зимы, там легче будет – облить валы водой, да и холод, и пронзительный степной ветер, будут на стороне обороняющихся.
Не торопясь, припадая на ушибленную ногу, Адавлет спустился с валов вниз, сел на поданного коня, не спеша поехал к рубленной избе, у которой стоял в распахнутом халате дядя-хан.
Адавлет спешился.
–Всё! Уходят.
Хан промолчал, открыл дверь избы, пропал в тёмном проёме. Адавлет вошёл следом.
В душной, сумрачной комнате, он снял железный шлем, вытер мокрый лоб – не заметил, что вспотел, отстегнул железный нагрудник, накалённый на солнце.
Хан сидел на низком стульчике, указал на шёлковые подушки, разбросанные по устилавшим полы коврам.
–Садись, герой!
Слуга помог снять нагрудник, пояс с мечом. Адавлет уселся на подушки. В руке оказалась чаша с вином.
–Выпей, Адавлет, – хан помолчал, обдумывая слова. – Плохи дела.
–Плохи, дядя, – согласился Адавлет, отхлебнул вино – пить хотелось, но оно показалось невкусным, отдал чашу слуге.
–Слава богам, мы успели пресечь смуту. В стране порядок. Войско едино. Но нам ли тягаться в одиночку с монголами! Мы бьём их воинов, а они гонят других. Нужны союзники.
–Да, дядя. Что творится на юге? Половцы разбиты. Они разграбили наших данников буртасов и мордву. Монголам стоит только поднажать на юге, разбить последние заслоны и, путь в центр Булгарии открыт. Валам грошь цена.
–Я думал об этом. Надо просить помощи у русских. Надо слать к князю Юрию послов.
Адавлет молчал.
–Поедешь ты, – сказал хан.
–А войско? – уезжать на Русь не хотелось. Адавлет думал, что именно он может разгадать хитрые уловки врагов.
–Войско примет Халан.
–Но, почему я, дядя?
–Потому, что так решил я – хан. В прошлый раз, ты прекрасно справился – нам было тяжело, и ты привёз подтверждение мира с русскими.
–Что ж, твоя воля – закон.
–Твои слова ласкают слух дяди, – улыбнулся хан, кивнул слуге.
Слуга подал хану вино. Адавлет взял чашу кумыса.
–За победу!
«»»»»»
Князь Юрий затеял рыбалку. На покатом берегу реки, сдавленном вековыми соснами, омывающими корни в тёмной воде, князь с воеводами Еремеем, Семёном и, оставшимся во Владимире, Сысоем, руководил дружинниками, выбредающими по шею в воде с бреднем. Микула, обмочив бороду, ругался на весь лес. Юрий смеялся, озорно требуя пройти вдоль заиленного берега, где была яма.
–Микула, загребай ближе – там, в яме полно рыбы!
–Князь, утону – там дна нет! – протестовал Микула из воды.
–Говно не тонет! Не бойся, вытащим!
С матерками и хохотом, прошли по яме – Микула начал тонуть, выпустил бредень, еле вылез на берег. Дружинники вытягивали из воды добычу – в ячее бились подъязки и щуки.
–Бугай, из-за тебя вся рыба ушла! – весело журили Микулу.
Микула сидел у костра, шлёпая по мокрому телу руками, отбиваясь от комаров.
–Ну, вас. Шутки нашли!
–Сколько тебе твердил – учись плавать, – наставлял Микулу Еремей.
–На что мне?
–Сейчас снова по яме пройтись заставлю, – улыбнулся Юрий.
–Не пойду!
Юрий благодушничал, смеялся забаве – половцы ушли из земель буртасов и мордвы, на границе затихло, и настроение было хорошим.
–Всю рыбу раз выпустил, теперь сам чисть! – дружинники поставили бадью с рыбой перед Микулой.
–Зачем? В глине запечём.
–А княжеская уха? Давай, не ленись!
Микула, голый, ушёл к воде, ругаясь, чистил рыбу. Остальные сидели у костра – пекли рыбу в глине. Юрий подсмеивался над приближёнными дружинниками, говорили ни о чём – о бабах, о рыбалке, охоте, старых походах.
Сысой лежал в тени сосны, на устилавшей землю прошлогодней хвое, грыз веточку. Семён сидел рядом, натирал тряпицей кинжал – лезвие играло бликами на солнце.
–Зачем остался? Расскажи, – приставал к Сысою.
–Устал от Ярослава.
–Да, ладно. Отпустил бы он тебя без крайней нужды.
Сысой не отзывался.
–В Нижний поедешь? – напрямую спросил Семён.
Сысой громко вздохнул, выбросил ветку.
–Поеду… Решил.
–Зачем, Сысой?
–Косы ей повыдергаю! В глаза бесстыжие загляну!
–Агану что сделаешь? Весь Нижний смеяться будет – бывший воевода жёнку проморгал, да ещё получил в пятак. А? – шутил Семён.
–Не смейся. Разберусь.
–Смотри, без глупостей.
–Не маленький.
На берег стремительно выехал верхоконный, поднял коня на дыбы.
