Алексей Николаевич Наст
Распутницы

«Мари искала гувернантку по всему дому – уже четверть часа, как они должны были заниматься английским. Дом был большой, но старый. Полы и ступени скрипели. Слуги сновали серыми тенями. Ах, эта мисс Уивер! Ведь сегодня приехала баронесса Зинельс, и Мари страстно желала расспросить прекрасную гостью о приёмах и балах в Варшаве и Финляндии. А папенька наверняка запретит Мари приставать к баронессе с расспросами, если узнает, что из-за мисс Уивер урок английского сорвался!

Отец Мари – Иван Курков, мещанин, ныне удачливый оптовый торговец – удостаивался чести посещения своего летнего дачного поместья баронессой благодаря старинной детской дружбе. Баронесса по мужу, в девичестве Настя Ильина, дочь судебного пристава, участвовала во всех играх и шалостях ватаги окрестных ребятишек, где Иван был заводилой. Сейчас, когда Курков набрал силу в капитале, баронесса титулованная, но, увы, не такая богатая, как думалось при свадебном сговоре, не раз обращалась к другу детства за лёгким займом. Курков давал деньги без процентов и на большой срок.

Мари пробежала через залу, мимолётно бросив взгляд на своё отражение в большом зеркале, – хороша. Она выглядела свежей и чистой, как распускающийся бутон розы.

Дверь на кухню оказалась приоткрытой. Мари услышала нерусский шепот и поскрипывание деревянной мебели. Кто это? Прислуга была на лужайке позади дома – там накрыли столы среди деревьев, дымил самовар, доносился сладкий аромат свежего ежевичного варенья, кипевшего в большом медном тазу, там были отец, его друг врач Соловьёв и баронесса Зинельс. Мари всем сердцем рвалась на лужайку, но не смела – было время урока.

На кухне раздался грохот – упала табуретка. Мари вздрогнула.

– Какая ты неловкая! Тише, – сердито забасил мужской голос. Это был отцовский конюх Егор – молодой пригожий мужик с весёлым огоньком в глазах. Мари часто ловила себя на запретной мысли, что Егор, будь он не беден, мог ей очень, очень понравиться.

Тихонько ступая, Мари приблизилась к двери кухни, заглянула в щелку.

Англичанка, бесстыдно оголив стройные длинные ноги, сидела на разделочном столе, обхватив ими тугие (о боже!) бёдра Егора. Крепкие ягодицы конюха повергли Мари в жар – он прекрасен, этот гадкий Егор.

Конюх, жадно сжимая ухоженными руками томно закатившую глаза англичанку, усиливал ритм. Мари не могла видеть орудие конюха, но и без того вся вспотела от волнения и желания – как ей хорошо, этой отвратительной, распутной мисс Уивер!

Боясь быть замеченной, не смея вздохнуть, Мари на цыпочках отошла от двери. Половица предательски скрипнула. Испуганная Мари птичкой взлетела по широкой лестнице на второй этаж. Прижавшись к стене, она долго тяжело дышала. Вид соития потряс её. Она почувствовала желание. Егор красив, как древнегреческий бог!

– Иван, мы уже долго здесь. Соловьев может подумать нехорошо.

Голос баронессы Зинельс ударил током. Мари вздрогнула. В конце коридора дверь одной из спален была приоткрыта.

– Да, пора.

Это был отец!

Мари мышкой шмыгнула на балкон и присела за кадкой с домашней пальмой. Она увидела прекрасную баронессу, на ходу поправляющую прическу и платье. Следом шёл рассупоненный отец. Неужели у них связь?!

– Настя!

Отец поймал баронессу за руку, рывком притянул к себе, жадно поцеловал в губы. Та отстранилась, но он её не выпустил.

Мари с ужасом разглядела, что рубаха отца оттопырена – его орудие, скрытое материей, ещё не успокоилось после любви с баронессой или он снова хотел её. Только бы не увидеть его естество… только бы не увидеть.

Баронесса прервала поцелуй, лукаво улыбаясь, нашла рукой холм отца…»

– Папа, мне пора.

Андрей Андреевич оторвал взгляд от монитора компьютера, посмотрел на подтянутого сына – сорок лет, а выглядит молодцом.

– Когда приедешь?

– Не знаю, папа. Работа.

– Овощи не забудь.

– Взял. Спасибо.

– Ирине привет. Пусть девчонок отправит на выходных, перемоют мне здесь. Тяжело мне уже за порядком в квартире следить.

– Приедут, помогут. Всё, не вставай, работай. Я закрою дверь своим ключом.

Андрей Андреевич проводил взглядом сына, услышал, как закрылась входная дверь квартиры, щелкнул замок. Он опять повернулся к монитору компьютера, пробежал взглядом по последней строке: «Баронесса прервала поцелуй, лукаво улыбаясь…» Слово «лукаво» ему очень понравилось. Только кто оценит игру слов в этом опусе, который приходилось строчить, позоря седины, чтобы найти хоть какую-то опору в нынешней страшной жизни?

Он был известен и почивал на лаврах – заслуженный писатель, повышенные гонорары за романы о хлеборобах и доярках, бесплатные санатории, зарплата за общественную работу в писательской организации. Он писал то, что требовалось коммунистической доктрине, писал искренне и считал, что неплохо – социалистический реализм им был освоен до мельчайших нюансов. Дважды, за идеологически выдержанные романы, Андрею Андреевичу присуждали премии – Государственную и Ленинского комсомола – за романы о молодых комбайнёрах. К 1992 году Андрей Андреевич, несмотря на стремительное падение КПСС, являлся обеспеченным человеком – у него было двести тысяч рублей на сберкнижке, трехкомнатная квартира, автомобиль «жигули» и большой частный дом в пригороде.

Девяносто второй год сделал его нищим – его деньги на счёте сгорели в одночасье, его социалистически выдержанные произведения народу были уже не нужны – издательства печатали только переводные романы.

Лихие девяностые и пустые двухтысячные всё же как-то прожили. Плохо прожили, с натягом. И всё обещали, что натяг кончится, станет полегче. Стали армию поднимать, военных. И вроде всем тоже «полегчало», но как-то особенно незаметно… Андрей Андреевич получал пенсию (за себя он не переживал), но был сын и дочери сына. Надо было как-то помогать, тянуть общую лямку. Жена Андрея Андреевича умерла давно, и теперь ему хватало малого – приличное питание и одежда, да ещё творчество, без которого он не мог обходиться, как наркоман без обязательной порции дурманящего яда. Дом Андрей Андреевич продал и купил сыну квартиру. «Жигули», после небольшого ремонта, он также отдал на нужды молодых – хотя машина была уже очень приличного возраста, но в хорошем состоянии: Андрей Андреевич ездил мало, аккуратно, так что раритет годился ещё для длительной эксплуатации.

Сын Геннадий, имея на руках жену и двух дочерей, жил тяжело, почти в нужде. Сначала государству было наплевать на тех, кто служил честно, отдавая служению все силы без остатка, потом наравне с военными стали подтягивать и остальных, но как-то не особо. В последнее время что-то стало налаживаться, начались денежные прибавки, но… Андрей Андреевич наливался бессильной болью, вспоминая, как быстро потерял своё состояние. А ведь тогда он не беспокоился о сыне, он был уверен в том, что его семья всё время будет жить в достатке.

За последние годы Андрей Андреевич не смог пристроить ни одного романа, а написал он их за это время целых пять – объёмных, про казнокрадов и честных деревенских мужиков. Первое время ему отвечали в издательствах и редакциях журналов, что нет бумаги, нет денег на выплату гонораров, потом объявили, что честные мужики и ворующие стройматериалы прорабы никому теперь не интересны, теперь народ читает про убийства, аферы миллионеров и секс! Ему так и сказали: «Пишите про секс!»

В прошлом году свежее издательство вдруг само предложило Андрею Андреевичу выпустить книгу его воспоминаний об известных писателях, с которыми он сталкивался, отдыхал и работал в годы застоя. Обещали порядочную сумму, но аванса не дали – гонорар по приёме рукописи.

Андрей Андреевич с воодушевлением принялся за работу. Через год он сдал рукопись и получил на руки гонорар.

Новый кризис снова похоронил надежды.

Любой другой на месте Андрея Андреевича давно бы сдался, опустил руки и тихо грелся на солнышке, стараясь поменьше есть, чтобы укладываться в размер пенсии.

Но Андрей Андреевич не чувствовал себя обособленным от семьи сына – внучки уже выросли, одной – восемнадцать, другой – пятнадцать, девчонок надо было выучить, а это деньги. Сын семью кормил, худо-бедно одевал, но учёба… Андрей Андреевич знал, что только ему по силам добыть несколько тысяч долларов, если найти издательство, которое купит его работы и подпишет договор о дальнейшем сотрудничестве. Он накупил глянцевых книг с лотков с известными ему именами авторов и дерзкими, жестокими, кричащими названиями. Он прочёл и понял, что сейчас читают, что сейчас издают, но понял и другое – всё издаваемое похоже одно на другое как братья-близнецы. Чтобы его опусы покупали и хотели покупать в дальнейшем, требовалось найти свою нишу. Поразмыслив, Андрей Андреевич пришёл к решению для начала написать эротический роман на исторической основе. Он набросал план опуса, мучительно сочинил несколько глав и отправился с написанным по издательствам, желая, кивая на своё имя и прошлые заслуги, привлечь внимание редакторов, показать план, показать написанное и договориться о сотрудничестве.

Сегодня, после недельных бесплодных и унизительных походов, наконец повезло. Андрей Андреевич ещё до конца не верил, что удача снизошла до него, случайно наткнулась. Или он наткнулся на неё, точнее, на молодого директора свежеорганизованного издательства «Тариф-спорт» Сашу Семёнова.

Сначала ничто не предвещало успеха. Его с трудом пустили к главному редактору процветающего издательства. Это был рослый усатый нахал. Отвлёкшись от монитора своего компьютера, он хмыкнул:

– Что у вас?

– Историческая эротика. Меня зовут…

– Не надо.

Нахал уже шуршал клавишами клавиатуры и внимательно смотрел на экран монитора.

Андрею Андреевичу стало жутко неловко. Лезет со своей писаниной. Историческая эротика! Опустился дальше некуда! Эх, нужда…

Он вышел из кабинета в приёмную, заметил ухмыляющийся взгляд стервы-секретарши. Согнувшись, устало побрёл вон.

В коридоре молодой человек в футболке и спортивном трико читал объявления на стенде. Он улыбнулся Андрею Андреевичу.

Андрей Андреевич вздохнул.

– Не взяли рукопись? – сочувственно осведомился молодой человек.

Андрей Андреевич проследил его взгляд – увидел в своих руках папку с рукописью. И снова стало неловко.

– Что у вас? – спросил молодой человек.

– Вы тоже пишете? – спросил в ответ Андрей Андреевич.

– Я издаю. Честь имею представиться – директор, он же редактор издательства «Тариф-спорт». Александр Семёнов. Саша. Хотел предложить несколько совместных проектов этим. – Саша кивнул на дверь приёмной. – Отшили. А вы что пишете? Боевики, детективы, фантастику?

– Историческую эротику. – Андрей Андреевич усмехнулся. – Моя фамилия Егоров. Может, читали?

– Егоров Андрей Андреевич? Как же! Романы «Однажды в поле», «Трудный год». Читал в детстве. Как же, как же! И что, вас не печатают?

– Увы. – Андрей Андреевич пожал плечами. Стало неловко до невозможности – даже перед этим желторотым юнцом приходится оправдываться.

– Но вы же имя! Вот остолопы! – вскипел Саша.

Андрей Андреевич от бурного оживления, возникшего у молодого издателя при его фамилии, затосковал от жалости к себе. Мальчик, мальчик. Читал в детстве! Было время, когда Андрей Андреевич очень сурово встречал литературных новичков, а теперь он литературный старик, и погоду делают они – новые! Всё поменялось. Мэтр, которому через пять лет будет семьдесят, должен жалобно лепетать, убеждая, что обладает талантом!

– Говорите, у вас эротический роман? – заинтересовался Семёнов.

– Эротический. Начало двадцатого века. Графини, князья. Думаю, фон удачный.

– Интересно, очень интересно. Дадите прочесть? Ха, что мы стоим здесь? Едемте ко мне в офис, – продолжал кипеть Саша.

Они спустились по лестнице в обширный вестибюль. Андрей Андреевич чувствовал величайшее смущение – этот восторженный мальчик конечно же был беден и, кроме зарегистрированного устава своего издательства, ничего не имел за душой. Таких «издателей» толпы ходили по процветающим собратьям, предлагая совместные проекты.

Оказавшись на улице, Андрей Андреевич хотел вежливо попрощаться, сославшись на занятость, но Саша опередил его – он вытянул вперёд руку с ключами автомобильной сигнализации, и ему ответило из ряда машин сверкающее перламутром чудо новейшей модели фирмы «БМВ». Такая карета стоила громадных денег. Андрей Андреевич был шокирован. А мальчик-то с деньгами!

– Не беспокойтесь, Андрей Андреевич. Мы быстро. Офис здесь же, в центре, – заверил Саша.

Когда они мчали в роскошной машине по шумному проспекту, Андрей Андреевич спросил:

– Извините, Саша, за любопытство, у вас ведь есть деньги, как я понимаю, зачем же вы стучитесь в чужие двери?

– А-а-а-а. Вы о совместных проектах? Скажу честно, Андрей Андреевич, у меня есть в обороте несколько десятков тысяч долларов, но, чтобы издательская деятельность приносила хорошую прибыль, надо вертеть сотнями тысяч. А лучше – миллионами. – Саша весело подмигнул.

– Понятно.

Офис оказался маленьким – вестибюльчик и две комнатки. Здесь раньше был бутик дорогой одежды, но он недавно обанкротился. Никого не было, даже охранника.

Саша кивнул на свои наручные часы:

– Обед. Да и сотрудников у меня всего трое. Мы издательство юное, заварили кашу два месяца назад. Но уже издали две книжки. Садитесь, Андрей Андреевич.

Андрей Андреевич сел в маленькое креслице на колесиках. Саша Семёнов оказался за своим столом, скрестил руки в замок.

– Итак, у вас роман.

– Пока план романа и первые главы. Хотел показать, если заинтересует, можно работать дальше.

– Ага. Понятно. Что ж, давайте ваши главы и план.

Саша минут двадцать читал текст, изучал с задумчивым видом план, делая в нём пометки шариковой ручкой. Андрей Андреевич ждал. Что же, что молодое издательство, что же, что директор – юнец. Какая разница, кто купит опус?

– Вы знаете, мне нравится, – оторвавшись от бумаг, сказал Саша и улыбнулся. – Это можно издать. Но вы должны мне помочь.

– Как? – удивился Андрей Андреевич.

– Я думаю, что раздобуду деньги на выпуск вашей книги и на ваш гонорар, но вы поговорите со спонсором.

– Спонсором? – Андрей Андреевич не понял. Оказывается, придётся искать спонсора, снова ходить, канючить деньги…

– Есть человек, который даст деньги, – пояснил Саша. – Вы с ним переговорите. Он мой знакомый. Частично финансирует бизнес.

– Что я ему скажу?

– Вы пообещаете следующую книгу написать по заказу этого господина.

– А кто он?

– Преступный авторитет.

– Что? Преступник?

Саша рассмеялся:

– Андрей Андреевич, дорогой. Что вы так всполошились? Он не преступник в чистом смысле этого слова. Он своеобразный гангстер, проповедующий свою философию… На издание книг требуются деньги. Кто их дает? Правительство? Мизер. Преуспевающие политики и банкиры? На издание книг о себе любимых. Нефтяники? Газовики? Самую малость, в рекламных целях. Массовые издания финансирует криминал. Почему, вы думаете, так пестрят витрины книгами о ворах, братве и путанах? И по книгам выходит, что все они святые люди… Кто платит, тот заказывает музыку.

– Что же я ему скажу? – снова повторил Андрей Андреевич, рассеянно пожимая плечами. Встречаться с каким-то преступным авторитетом, говорить с ним – ужасно! Он получит за книгу ворованные деньги…

– Он попросит вас написать книгу о ворах, вы согласитесь. Дальше говорить буду я. – Видя нерешительность Андрея Андреевича, Семёнов добавил: – Для себя же предстоит постараться! А, Андрей Андреевич? Под лежачий камень вода не течёт!

– Ну хорошо. Куда мне подъехать и когда?

– Завтра приходите сюда, вместе поедем на встречу. А сейчас возвращайтесь домой и работайте. План книги я утверждаю, деньги мы завтра выбьем. Теперь дело за главным – за готовой рукописью.

Андрей Андреевич опустил в карман пиджака визитную карточку Саши Семёнова и покинул офис…

Теперь карточка лежала на столе, рядом с клавиатурой. Андрей Андреевич повертел карточку в руке. Да, действительно счастливый случай.

Но в первый день он не был до конца уверен, что договор на издание будет заключён – всё зависело от встречи с преступным авторитетом…

Утром следующего дня Андрей Андреевич и Саша поехали к преступному авторитету Суеву Юрке, по кличке Ондатр. БМВ вихрем пронесся по загородной трассе до охраняемого поселка нуворишей. У кирпичного забора одной из вилл машина встала.

– Приехали, – сказал Саша.

Андрей Андреевич вылез из салона. С забора за ними следили видеокамеры. Впереди были железные ворота. Калитку отворил свирепого вида мужик с короткой стрижкой, явный уголовник. Саша и Андрей Андреевич прошли во двор и… оказались в берёзовой роще. За забором был целый парк! Они пошли по бетонной дорожке к дому, больше похожему на дачный дворец – дом был огромный! По обе стороны дорожки рос ухоженный кустарник. Из-за одного куста доносились страстные женские стоны. Андрей Андреевич ясно понял, чем там впереди за кустарником занимались.

Стало видно, что на надувной подушке сидел худой мужик, бритоголовый, с волосатыми ногами. На нём извивалась молодая привлекательная девушка, потная от страсти. Андрей Андреевич жутко смутился.

– Юрий Палыч! – громко позвал Семёнов, не решаясь обойти этот куст.

Парочка затихла. Девушка слезла с партнёра. Андрей Андреевич хорошо разглядел её лицо. Где-то он её видел. Худой мужик тоже поднялся, сгрёб с земли свои плавки.

Из-за дома вышел тоже худой, лет сорока мужчина в спортивном костюме. Лицо его покрывали рытвины, словно он переболел оспой, взгляд был пустой.

– Спасибо за всё. Возьми. – Одетый передал девушке деньги, и та убежала в дом. На голого собрата он прикрикнул: – Скот! Нельзя это было делать внутри дома?!

– Но, Юра…

– Пошёл…

Так вот кто Ондатр. Андрей Андреевич понял, почему Суеву дали эту кличку – два передних резца явно выделялись в его зубах, делая похожим на грызуна.

– Саша, проходи! – Ондатр пытливо посмотрел на Андрея Андреевича: – Это вы известный писатель?

– Андрей Андреевич, – представился Егоров.

– А я – Юрий Павлович. Но вы человек пожилой, зовите меня просто Юра. Прошу. – Авторитет указал на пластмассовые кресла у круглого стола. На столе стоял чайный сервиз и вазы со сладостями и фруктами. – Присаживайтесь. Итак, вы, Андрей Андреевич, решили писать о нас, о поборниках криминальной идеи, о ворах? Сейчас это тема ходовая. – Да.

Андрей Андреевич сконфузился. Только что виденное совокупление и богатая обстановка давили на него. Он беспомощно посмотрел на Сашу.

– Дядя Юра, сейчас Андрей Андреевич заканчивает эротический роман о распутной баронессе. Книга пойдёт. Помоги. Второй роман будет о ворах, «рыцарях удачи». Я тебе говорил – Андрей Андреевич известный писатель, лауреат госпремий.

– Был. Был известный, – вставил Ондатр и посмотрел пустыми глазами на Андрея Андреевича, словно обдал ледяной волной. Глаза смерти. Потом заулыбался. – Я ведь читал ваши книги, Андрей Андреевич. Ха-ха. В тюремной библиотеке у нас была целая подборка ваших фолиантов. Ха-ха. Честные благородные советские люди, а теперь – эротика и воры. Ха-ха. Эротика – это хорошо, это ходкий товар, одобряю. Будете писать о ворах, там тоже побольше этого… эротики хреновой… Пейте чай. Чефир? Нет? Ха-ха! Шучу! Пейте, чай хорошо заваренный, ароматный, лечебный.

Андрей Андреевич взял в руки чашку с крепким чаем, сделал глоток. Ондатр, закинув ногу на ногу и развалясь в пластиковом полу-кресле, пытливо следил за ним. Это сковывало. Андрей Андреевич ощутил, что боится уголовника: пальцем шевельнёт – придавят здесь, как клопа.

– Эротика – это хорошо, – повторил Ондатр. – Видели здесь эротику?

– Нет, что вы, – смущенно ответил Андрей Андреевич. – Только стоны слышали.

– Хорошо, что не видели. Зрелище отвратительное. Но вам предстоит писать об этом, вы должны знать.

– Посмотрю несколько порнороликов в Интернете.

– Порно – глупость. Надо видеть вживую… Идея! Послезавтра у меня пикник на природе – приезжайте с Сашей. Будут гости – два дружка моих выходят с зоны, хочу их приветить, развлечь. Поедите, выпьете, послушаете, посмотрите. Да и мне престижу прибавится – в друзьях известный писатель! Мы ведь теперь друзья?

– Да, да, – закивал Андрей Андреевич. – Конечно.

Ондатр протянул ему руку, и Андрей Андреевич, тушуясь, пожал её. Господи, что бы сказал сын, узнай он о таком!

В город возвращались с разными чувствами. Андрей Андреевич был задумчив. Он не мог переварить происшедшую встречу с уголовником, она потрясла его до глубины души. Надо же!

Саша, напротив, был рад. Он, улыбаясь, вёл машину. На заднем сиденье лежал дипломат – Ондатр в присутствии Андрея Андреевича передал молодому издателю деньги на эротическую книгу.

В офисе Саша выдал Андрею Андреевичу тысячу долларов, но договор подписывать не стал.

– Дядя Юра хочет сам прочесть весь роман. Если ему понравится, он заплатит вам значительно больше положенного. Пока аванс – тысяча зелёных, потом ещё дам. При нынешнем курсе неплохо, а?! И работайте, работайте быстрее. А послезавтра едем на пикник. Встретимся также у офиса, как сегодня. Это обязательно, без всяких «заболел» или «не могу». – Посмотрев на задумчивого Андрея Андреевича, Семёнов пожал плечами: – А что делать? Мы люди подневольные – бизнес!

Дома у Андрея Андреевича работа не шла. Он устало и тупо смотрел в монитор компьютера:

«Графиня Бескова и пани Вешковецкая, прелестные женщины, идеалы небесной красоты и самые развязные распутницы империи, поедали окрошку. Их подружка, любовница купца Куркова баронесса Настя Зинельс, обещала им сегодня «рандеву» с «неутомимыми дикарями».

Настя Зинельс, облизывая ложку, лукавыми глазами стреляла в подруг. Огонёк её бесовского взгляда обещал изумительное наслаждение. Поэтому еда приносила чувственное удовольствие. У гулён от внутреннего возбуждения сердца бились часто-часто, а рты наполнялись голодной слюной. Окрошка холодным квасом сбивала кипение крови в молодых венах.

Внешне обед смотрелся совершенно прилично. Ангел Мари не улавливала бесовской бури, бушевавшей в душах окружавших её светских женщин. Они потрясли её воображение своим положением, умом и обаянием. Какие они душки! Как они снисходительно говорили о валявшихся у них в ногах министрах и генералах, как осмеивали гвардейских и бравых морских офицеров. Мари млела.

Гостьи, невинно смеясь и шутя, поедая окрошку, истекали желанием отдаться кузнецам и пахнущим ядрёным потом косарям с могучими…»

Андрей Андреевич отвлёкся. Звонил телефон. Не сотовый – домашний. Встать или нет? Если подойти, опять долго настраиваться. Но ведь это, наверное, Машка звонит. Собралась замуж за этого дурака поэта Самсонова. Поэт – разве профессия для мужчины? Стихами сыт не будешь. Поэты всегда голодные.

Телефон смолк. Андрей Андреевич обратился к монитору компьютера. Пальцы сами пробежали по клавиатуре: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду…» Всё, сбился. И эту фразу знаменитую историческую к чему нащёлкал? Плагиат, батенька, совсем не к месту. Зачем его графиня бежит пруду и что у неё с лицом?

Хватит! Андрей Андреевич расслабился. Работа не шла… Надо было отвлечься. Он сходит к сыну прямо на работу, поделится радостью о творческой поденщине и деньгами!

Геннадий нервно постукивал карандашом по чистой от пыли и бумаг поверхности своего стола. В нём кипела злость и с каждой минутой росла досада. Ох, Машка, Машка! Как же так? Он даже уже примирился с мыслью, что легкомысленная доченька станет женой дурака поэта, а тут номер – Машка беременная, а толстый подлец Самсонов раздумал жениться! Кабан! Геннадий сжал кулак – карандаш с хрустом переломился.

Поэт Мишка Самсонов, гордо величавший себя «Мамонт Самсонов, коммерческий поэт, динозавр жанра», в глазах Геннадия с самого начала их знакомства был козлом. Здоровенный, толстый, с русой шевелюрой из крупных кудрей, он выглядел импозантно: всегда в костюме-тройке, когда при бабочке, когда с шейным платком под дорогой рубашкой, руки холёные, наманикюренные ногти, на мизинце – ажурный перстень с алмазной крошкой. Курил дорогие дамские сигареты, но пил водку и любой крепкий алкоголь, даже самого низкого качества. На каждом углу кричал: «Жизнь – дерьмо!» Обжираясь блинами с красной икрой, особенно страдал, что жизнь идёт не так, как хотелось, что вокруг всё дрянь, а он – динозавр жанра. Вот родись он в начале двадцатого века, то попал бы в струю – после Октябрьской революции поэзия кипела, волновала сердца, разжигала пожары в душах, а сейчас кому она нужна?

Издавался Мишка с трудом, на что жил – непонятно, но имел двухкомнатную квартиру в центре, подержанное авто-иномарку и постоянно ошивался в дорогих ресторанах и на светских тусовках.

На широкую арену Самсонов как поэт выплыл на Ленине. Как раз шли предвыборные баталии, и монархическая партия заказала Мамонту какую-нибудь агитационную поэму, принижающую коммунистов и пролетариев. Мишка пошарил в пыльных закромах школьной библиотеки у своего дома (тогда в пространство Интернета выхода он ещё не имел), наскоро ознакомился с имеющимися поэтическими одами о Ленине и за пару часов состряпал заказ. Поэма называлась «Как печник не поверил Ленину». Печник Савельич выкладывал печку для Ильича, но ему нашептали соседи, что кто-то в дневное время навещает его внучку Дуньку. Думая на великовозрастного балбеса Потапа – кулацкого сынка, Савельич бросил работу, выломал из забора длинный толстый дрын и кинулся на расправу:

 
…Злой старик ворвался в хату,
С дрыном к спальне – напрямик.
Вдруг из спальни вышел… Ленин.
– Ленин! – так и сел старик…
 

Потом как Ленин ни пытался внушить печнику, что всего-навсего объяснял девушке задачи коммунистического переустройства общества, тот не поверил. Разочаровавшись в Ильиче, печник ушёл к белым. Он просился в солдаты, но его не взяли. Адмирал Колчак, наслышанный о славе печника, попросил выложить печку. Старик с удовольствием выполнил просьбу. Печка вышла – одно загляденье. Колчак щедро наградил старика деньгами. Но печник от денег отказался – как можно, деньги с благодетеля России! Подозрительный адмирал усмотрел в отказе явное пренебрежение старика к монархическому движению и симпатию к коммунистам и приказал печника расстрелять. И печника шлёпнули.

Начало поэмы привело монархистов в экстаз, но окончание…

– Мамонт, вас не туда занесло! – возмутились монархисты. – У вас Колчак – явный зверь, поборник кровавой реакции. Почему он расстрелял печника? Что о нас подумают избиратели?

Поэму не приняли. Раздосадованный Мамонт, злясь, поменял Ленина и Колчака местами и предстал перед избирательным штабом «красных». Там Самсонов еле избежал избиения.

– Самсонов, что вы пытаетесь нам всучить?! Ленин приказал расстрелять печника! Вы с ума сошли! Народ до сих пор попрекает нас расстрелом царской семьи!

Мамонт остался без гонорара, на который рассчитывал. Его выручила шумиха, поднятая мировой журналистикой вокруг пристрастия Билла Клинтона к молодым девушкам. В то время Клинтон был президентом США, интрижка с Моникой Левински грозила ему импичментом – все об этом только и говорили. Проворный Мамонт переделал поэму на современный лад: «Клинтон и печник», имея в виду тёзку американского президента. Этот самый Билл Клинтон, чтобы не светиться в США, стал инкогнито наезжать в Россию и посещать внучку печника Савельича. Соседи намекнули Савельичу, что в рабочее время, когда старик кладёт печи, к его хате периодически подкатывает кортеж из шести лимузинов, и представительный мужчина в чёрных очках и с саксофоном посещает юную Дуньку. Бросив работу и схватив длинный дрын, Савельич кинулся домой:

 
Злой печник ворвался в хату,
С дрыном к спальне – напрямик.
Вдруг из спальни вышел… Клинтон.
– Хэлло, Савельич!
– Клинтон! – так и сел старик.
 

После объяснений выходило, что Клинтон посещал юную леди ради игры на саксофоне. Ещё автором делались тяжеловесные намёки, что только Дунька играла на «трубе» Клинтона – история из Белого дома повторялась в российской провинции, в том числе и пятна на платье.

Поэму купил бульварный еженедельник. Номер разошёлся мгновенно, принеся известность молодому поэту. Пришлось допечатывать лишние двести тысяч экземпляров. Мамонту за поэму заплатили тысячу долларов.

Вечером он пил водку в ресторане, заедая солёной севрюгой, плакал, ругал жизнь и называл себя «динозавром жанра».

– С Лениным поэма читалась лучше! А так, испохабил стихи ради денег…

Рядом гуляла компания ура-патриотов. Мамонту выделили пять тысяч рублей и попросили экспромт о политическом враге, бывшем и единственном президенте СССР. Взобравшись на эстраду, выпячивая нижнюю тяжелую губу и тряся кудрями, Мамонт завыл нараспев:

 
Империя досталася ему.
Полмиром правил – царь и бог…
Но продал всё!
Всё развалил,
Всё пропил с королями…
И пиццей торговать пошёл,
И центы брал на чай
У школьников английских,
Согнувшись,
Через руку с полотенцем,
Как целовальник…
 

Сидевшая за дальним столиком полная политическая дама криво усмехнулась и выговорила:

– Мамонт Самсонов – политическая проститутка.

Прошло много лет. Самсонов не стал ни на йоту лучше. И вот эта «политическая проститутка» определил в шлюхи дочь Геннадия Егорова Машку – поимел и бросил. Козёл!

Геннадий потянулся к телефону, намереваясь позвонить Самсонову, но тут дверь кабинета отворилась, и на пороге предстал отец.

– Отец? Ты? – удивился Егоров. – Тебя пустили?

– Сенька на калитке сидит, – засмеялся Андрей Андреевич, прошёл в кабинет, сел на стул перед столом сына. – Что бледный такой? Устал?

Егоров потёр виски. Выплыла дилемма: говорить отцу о беременности дочери и отказе Самсонова жениться или нет? Отец знал, что Машка собиралась замуж за поэта. Видя возбуждённое, радостное лицо отца, Геннадий решил пока не говорить – сначала изобьёт того подонка, а потом…

– Работа, отец, сам понимаешь.

– Да, да, Гена. А я с хорошей новостью. Вот. – Андрей Андреевич суетливо полез в карман пиджака и вытащил семь стодолларовых купюр. – Возьми.

– Семьсот зелёных! Откуда? – Егоров удивился. В последнее время у него был постоянный напряг с деньгами из-за взятых кредитов. Когда кредиты оформлялись, он рассчитывал и на зарплату жены, но супругу неожиданно сократили…

– Откуда я могу взять деньги? Веду переговоры об издании своей книги. Пока аванс дали тысячу. Себе три сотни оставил.

– Папа!

– Перестань, мы одна семья. Из всех нас только я один могу быстро заработать, и много. Я же всё понимаю.

– Отец, спасибо! Мне так неудобно…

– Перестань. Подпишу договор (я роман ещё не закончил), оплатят хорошо – уже делали намёки, что не поскупятся.

– Поздравляю! Здорово! – Егоров взял деньги, спрятал в карман. – Ты мне классно помог, отец.

– Ерунда. Вот выплатят гонорар, весь его отдам Машке на приданое. А то поэт её накормит… А ей ещё учиться надо! Я ведь против был всего этого, а потом подумал, подумал – для Машки нашей ведь счастье ублажать этого кабана… Пусть радуется. Ну… не получится, что ж, мы же рядом, в конце концов… вытянем, что бы ни случилось…