Алексей Михайлович Курбак
Королевский десерт
Глава шестая
август 2016, Санкт-Петербург
Вполне возможно, прижимистый Гриша не стал бы заранее так скупиться, если бы Борис честно-откровенно вывалил ему все, раскопанное по горячим следам. Однако самое аппетитное Боря всегда припасал для себя и не спешил делиться ни с кем. Аэродром с сельскохозяйственным названием «Бычье Поле» оказался прямо-таки полем чудес.
Давным-давно взяв себе за правило с утра пораньше обзванивать по три-четыре полицейские «точки», то есть территориальные участки, он ни разу не пожалел о потраченном времени, а иногда и деньгах. Случалось ловить не просто рыбку, а горячую, даже жареную. Вот и сегодня, в воскресенье, не поленился и был вознагражден. Удалось узнать: при выполнении заурядного парашютного прыжка пропал спортсмен, да не просто спортсмен, а еще и бизнесмен.
– Пропал? С парашютом? Снесло куда-то? В лес?
Давний знакомый и эпизодический собутыльник Миша Стеклов служил в полиции. Добросовестный, внимательный и на редкость честный участковый в генералы не стремился, а свой район знал досконально.
– Смеешься? У нас же остров. Участок выброса был над западным концом, там суши километра два на полтора. У него вроде купол не сработал.
– А запасной? Их же два? Или я дурак?
– Они там говорят, не раскрылось ничего.
– Кто – они?
– Да летчики, из аэроклуба. С Бычьего поля.
– Какого поля?
– Слушай, некогда мне с тобой ликбез проводить. Аэродром на Острове так называется, там базируются маленькие самолеты, на них экскурсии устраивают и даже с парашютами прыгают. Этим занимается клуб «Альбатрос». Вот у них вчера случилось ЧП. Расшифровать?
– Не, понятно. Кто-то расшибся?
– Пока говорят – пропал. Спрыгнуть спрыгнул, а до поляны, где надо было сесть, не долетел. Вот и все на сей момент.
– И не нашли? А искали?
– Ищем, сегодня возьмемся всерьез. Вчера, сразу как он гробанулся… пропал, они сами пытались – полетали, поглядели, ни черта не вышло, потом нам сообщили, а пока я с ребятами выбрался – стемнело. Подъезжай, поучаствуешь…
– Скоро буду. Ничего, если побриться не успею?
– Все шутишь. Давай, мне ждать некогда, волонтеры на подходе, в девять ноль-ноль выдвигаемся.
– А если точнее – куда мне рулить?
– По кольцевой до крепостной развязки, оттуда на запад. Проскочишь мимо таможни, заправки, а за кладбищем бери влево, к заказнику, там указатель. Еще полверсты, и поглядывай, по полянам-рощицам будут машины стоять, люди бродить. Не заблудишься. Участок поиска приличный – от рва до демидовской батареи. Работы на день хватит, если еще управимся.
На поиски Борис, разумеется, не поехал. Чего он там не видел? Как выглядит труп, спикировавший с нескольких километров, в целом догадывался, а детально разглядывать желания не было. Вместо этого помчался прямо на аэродром.
август 2016, остров Котлин
– Как зовут пропавшего? Тришин. Полностью? Знаю, конечно. Дмитрий. А отчество – не скажу. Он представлялся «Дима». Владимирович? Может, и так. Откуда его знаю? Да он тут считай за своего. Почему за своего? Часто прыгает. Что значит часто? Каждый месяц по разу, а то и два. Разбился? Кто вам сказал? Ну да, скорее всего. С парашютом? А как еще с самолета прыгают?
Манера рыжего меланхоличного паренька, так называемого «выпускающего», отвечать на вопросы, сначала повторяя их, а потом задавая свои, взбесила Бориса на десятой секунде беседы. Он прибег к сильнодействующему средству.
– Слушай, если это не ты его столкнул, то кто?
– Я?! Столкнул? Ты чего?
– Чего-чего! Человек, может, погиб, а ты тут Ваньку валяешь!
– А я Ванька и есть… То есть зовут меня так. Иван Сергеевич я, Пановец. Я их, прыгунов, который год выпускаю, и никто никогда… И этот на моей памяти не счесть сколько раз…
– Он один был?
– Один? Почему один? Прошлый раз – да, один. И позапрошлый. Раньше не помню. А в этот – с бабой…
– С какой бабой?
– Баба как баба. Молодая, чернявая. Худоватая только. Я еще спросил – весу в тебе хватит? Она не въехала, говорит, у нас хватало… Тогда он ее за жопу взял, приподнял и говорит: «Нормально, командир!» Я думал, она ему по морде съездит! Так дернулась! Чисто недотрога!
– Как понимать – хватит, не хватит? У вас что, лимит?
– Ты сам, наверно, не прыгал? Ага, лимит… Только наоборот. Если меньше полусотни – прыгать вообще нельзя.
– А почему «у нас»? Она нездешняя?
– Нездешняя – это мягко сказано. По документам она англичанка. Сказала, тут учится, в Эрмитаже. Развеяться решила.
– На Острове? Ей на берегу аэроклубов мало?
– На берегу? Там есть, да. Только на прыжки очередь, у нас свободнее. И еще она хотела сверху на Крепость посмотреть, говорит, красиво. Посмотрела. А прыгать там нельзя.
– Почему? На крышу сядет?
Рыжий глянул снисходительно, явно развеселенный очевидной тупостью вопроса.
– Почему на крышу?… Лопух ты, хоть и мент! Насрать нам на крыши. Ветер, понимаешь? У нас остров. Нам их надо так скинуть, чтоб они пришли на площадку и в море ненароком не улетели. Хотя им жилеты дают, ясное дело. Но лучше все-таки над сушей. А тут с утра ветер был восточный, подходящий, а как подошло время выруливать, поменялся, стал наоборот, оттуда, – он показал рукой на запад, – И переменный, порывы то туда, то сюда. Данька им говорит: может, повременим? А он – не, поехали! Полчаса осталось. Ну и поехали…
Борис решил: раз он – лопух, можно побыть и ментом.
– Как понимать – полчаса? До темноты?
– Какой темноты? Сам ты темнота! Мы ж работаем до семнадцати. Пока взлетим, поднимем, сбросим… А им спуститься – это тебе не лифт, тоже время. Короче, порядок такой.
– Как-то это… Он, выходит, приехал к концу полетов?
– Приехал? Ну да, на своей тачке. Машина у него классная. А к концу – так он всегда… Наверно, чтоб посвободнее. Все норовят с утра пораньше, а ему ждать неохота. Тут приехал, заплатил, записался, к Михалычу, и на борт.
– К какому Михалычу?
– Как к какому? Михалыч у нас один. Риггер наш.
– Немец?
– Сам ты немец! Риггер – это не фамилия. Укладчик он.
– Укладчик?
– Ну а кто еще? Те, кто любят это дело… ну, прыжки, они себе парашюты сами покупают. Которые от случая к случаю – клубные берут, уже уложенные, а этим, частникам, он всегда переукладывает.
– Зачем?
– Зачем? Ну, ты даешь! Если они сами дома уложат, так через одного лепешки пойдут. Укладка – в этом деле самый главный момент. Вот Михалыч и при деле.
– Так и ему, этому Тришину, тоже он укладывал?
– Тришину? А кто же еще? Он, больше некому.
– То есть если парашют не раскрылся, его вина?
– Вина?! Ты чего? Никогда еще не было у нас, чтоб не раскрылся!
– А вчера?
– Что вчера? А, это… Ну, еще ж неизвестно, в чем там дело. Может, он сам…
– Как это – сам?
– Ну, мало ли…
– А больше ничего особенного не заметил?
– Да поначалу все как всегда. Крепость, чумной форт ей Данила показал, облетели красиво, потом пошли на другой конец, набрали считай предел, они вышли. Ничего особенного.
– Она вроде обиженная была, может, ругалась?
– Да ни фига она не обижалась, еще трепались там, перед выбросом.
– Она по-русски говорила? Ты ж говорил, американка?
– Я сказал американка? Англичанка же! А там – вроде по-русски, он собрался, говорит, до встречи на земле, а она ему: «я ниже» и добавила что-то вроде «три мили».
– Три чего?
– Три мили. Мы поднялись на четыре с половиной тысячи метров. Он просил, давай еще, но Даня уперся – для «Сессны» это потолок. Если еще выше, можно свалиться, тогда всем кранты.
– Свалиться? Там у вас что, стенок нет?
– Не, ты совсем? Если на пределе высоты аэроплан еще задерет нос – вполне возможен штопор. Нам за это не платят, знаешь ли. А при выбросе вес падает, машина может сама подпрыгнуть, а результат одинаковый. Вот они и пошли примерно на трех милях, если по-английски.
– Ты сказал, поначалу как всегда. А когда пошло не так?
– Кто, я сказал поначалу? Ну да, а когда они пошли, я смотрю, одно крыло раскрылось, а другого нет и нет. Я и говорю Даньке: «Похоже, у нас нештат. Отказ у второго».
– Крыло? Какое крыло? Они Икары у вас?
– Ну, е-мое, ты вообще телик смотришь? Круглые парашюты только в армии остались, для лохов. Счас все купола делают плоскими, они летают, как воздушный змей. И называются – крыло.
– А почему ты решил – у второго? А не у второй?
– Кто, я решил?
– Блин, кончай ты переспрашивать!
– Ну, мы ж их там по мальчикам-девочкам не различаем! Первый-второй, и все дела… Данила стал снижаться, а я гляжу – и запаски не видно. Тогда мы и передали в Быки – скорее всего имеем полный отказ. Нам сказали – пройдитесь, посмотрите на земле.
– Как – пройдитесь? Вам же еще сесть надо было?
– Не, ну ты конкретно тупой! Пройтись – это типа облет сделать, пару кругов. Раскрытый купол на земле хорошо видно.
– Прошлись? Облетели?
– Прошлись. Ни хрена не нашли. Значит, раскрытия не было вообще.
– А комбинезон? Он ведь красный, должен быть заметен?
– Почему красный? Ой, извини… Совсем не обязательно. У каждого свой. У этого, нашего – черный… был. А у нее серебристый с голубым.
– Так вы там долго ходили… в смысле летали?
– Да у нас горючки оставалось на пять минут! Крутнулись, на выходе ноль по фазе – и домой.
– И больше ничего? Странного?
– Ну почему ничего? Я и говорю, как сели, к месту подрулили, подбегает старший по земле. Вот оно самое странное и показалось…
– Старший странно подбежал? К самолету?
– Я разве сказал – к самолету?
– Слушай, еще раз переспросишь – в ухо дам!
– Не, мы выбрались, нам кучу бумаг писать, вот и пошли на вышку, сдаваться. ЧеПэ, не хрен собачий!
– Ну, не томи… Что старший сказал?
– Говорит – второго тоже нету.
– Как это – нету?
– А так. Убег. Укатил. Там какой-то вроде пацан на мотоцикле крутился, он, вернее она его подозвала, парашют кинула, коза, сзади села, и др-р-р-р!
– А как они узнали, кто убежал? Почему она, а не он?
– Как узнали? Ой, извиняюсь… Диспетчер говорит: «Ну, ребята, писец! Ваш нештатник – крутой парниша, добра не жди!» Как будто от некрутого нам полное счастье…
– С чего он решил – крутой?
– С чего решил? Ой, ну прости, я нечаянно… По машине. Я тебе говорил, на какой он тачке катается? Вон, на стоянке, красный «жеребец»… Сверху видно – машина на месте. Как приехал, так и стоит. Значит, это он накрылся. А баба с перепугу ноги сделала. Вот и все.
– Постой, давай о другом. Они же к вам не с улицы приходят? Я имею в виду, на посадку?
– С улицы? Не, у них обязательно инструктаж, их записывают… там и доктор, если надо. У нас строго!
– А можно на журнал посмотреть? Как они записались?
– Как записались? Ну, пошли, посмотришь…
В пухлом прошито-пронумерованном журнале чуткий репортерский нос уловил первый, пока слабенький запашок – едва ощутимо потянуло сенсацией. Дата, время, номера лицензий, страховка… Фамилия, имя, адрес… Летчик ткнул пальцем в страницу:
– Вот, смотри, за вчера прыгало шесть пар.
– Они всегда попарно?
– Почему попарно? Ой… Да в нашу «Сессну» больше двух не лезет. По одному бывает, а по трое – никак.
– Покажи-ка… Ага. Все местные, питерские, кроме последней…
– Последней у нас не говорят… Лучше – крайней.
– Ну, крайняя… О-па! Ты-то сам читал?
– Кто, я? Читал, ясное дело! Не я один…
– А тут ничего странного не увидел?
Последняя заполненная графа гласила: Dzhuliya Lambert, London, U K.
– А что тут странного? Я в школе английский учил… Вот, пожалуйста: «Джулия Ламберт, Лондон, У Ка»…
– Ну?
– Что? УКа… Уголовный кодекс?
– Какой кодекс! «УК» – по-английски «Соединенное королевство». Англия. Имя, фамилия не знакомы?
– Знакомы? С какой стати? Я там и не бывал никогда…
– А в библиотеке бывал?
– Зачем?
– Понятно. Ну, сходи, как проверка отпустит. А лучше маму-папу спроси, может, просветят…
Ваня надулся, засопел.
– Слушай, кончай нервы мотать. Маму-папу…
– Так, говоришь, красный «Феррари»? Да, вроде есть такой на стоянке. Ну, давай улыбочку! Фото на память.
– Фото? На фига фото? Для протокола вроде не полагается. Подписать я подпишу, а фото не надо…
– Какого протокола? По-твоему, я мент?
– А разве нет?
– Нет, конечно! Где ты видал небритых ментов в джинсе?
– Мало ли… Маскировка, прикрытие…
– Додумался, конспиратор. Прикрытие… Пресса! Газета «Ночной кошмар» – слыхал? Я – специальный корреспондент Позоров, к вашим услугам!
– Пресса?! Специальный? – убитый вид Вани-выпускающего вызвал серьезные опасения за его здоровье, – Кошмар!.. Позор… Да иди ты со своим фото знаешь куда!
В центре стоянки действительно стояло бросающееся в глаза приземистое четырехколесное чудо. На подходе к нему Бориса догнал запыхавшийся рыжий.
– Эй, журналист! Подожди, я кое-что припомнил. Она сказала…
– Кто? Где? Когда?
– Эта, англичанка… Джудит. Когда? Перед выходом. Не, не три мили. Я еще подивился. Помнишь, капитан из кино про мушкетеров? Дуров там играл? «Тревиль!»
Ого! А вот это серьезно. Не «Дима», не «Эй, парень!»… Кличка? Но ведь она его впервые видела? Или нет?
– С чего бы ей мушкетеров поминать? Наши фильмы, и вообще… Мне кажется, три мили – больше похоже. У вас там шумно, моторы… Да ты, наверно, и в шлеме был?
– Фильмы? Да, в самом деле. А шлем я не надеваю, от него башка здорово чешется. Наушники, и все. Но я один всегда сдвигаю, мне надо их слушать…
– А подслушивать – нехорошо!
– Подслушивать? Кто сказал подслушивать? Слушать – вдруг у кого проблемы… Наверно, все-таки три мили. И высота, точно, такая была.
– Ладно, я поехал. Пока. Извини, если что не так.
– Что не так? А… не, ничего. Ты только это… Не пиши про библиотеку…
– Какую библиотеку?
– Ну, типа я не знаю про ту, Ламберг…
– Не переживай, не буду. Тем более, о ней на вашем Бычачьем аэродроме вообще никто не слыхал.
Журналист на мгновение представил абзац: «Накануне в клубе «Альбатрос» состоялась незапланированная премьера. В постановке приняла участие героиня популярного романа «Театр» лондонская актриса Джулия Ламберт. Действие проходило на пленэре, при полном отсутствии публики. Прима как всегда успешно сыграла парашютистку, а ее партнер, доброволец из местных джентльменов, сыграл в ящик…» Напечатают? Вряд ли… Разве только в качестве прощального очерка. И работы потом не найдешь.
– И еще, – шмыгнув носом, добавил Ваня, – Дежурная говорит, эта Жулия…
– Джулия.
– Ну… Она его будто ждала.
– Ждала?
– Ага. Она нарисовалась раньше, намного. Часов с двенадцати крутилась, а когда он приехал, тут и пошла записываться.
– А как она его узнала? Думаешь, они были знакомы?
– Ну кто говорит – знакомы? По машине, как еще? Много ты таких видал в Питере?
– Да, действительно. Слушай, ты молодец! Благодарю за службу! Ждала три часа, чтобы сказать про три мили… Или километра?
– Не, мили… А к Михалычу пойдешь? Ты его только сильно не пытай, а то он и так с ума сходит. Один купол – и то беда, а тут – два!
– Нет. Пусть уж с ним менты разбираются. Я потом. Мне сдается, вряд ли он виноват. Если б так, на его месте любой бы или удавился, или в Финляндию рванул.
– В Финляндию?! А, ну-ну… Шутишь все-таки.
– Шучу. Ну, пока.
Журналист сам не понял, зачем, прощаясь с туговатым летуном, на всякий случай использовал известное правило психологии: человек лучше всего запоминает последнее сказанное в разговоре. Поэтому можно быть уверенным: в последующих беседах со своим начальством, полицией и прочими Ваня скажет про «три мили» и не вспомнит о «Тревиле».
Глава седьмая
2010, Нью-Йорк
Диплом юриста и несколько впечатляющих фотографий на стене, ранняя седина и задумчивый взгляд… Вежливая тактичная манера речи. Понимающие кивки в нужные моменты… Агент по недвижимости – тонкая работа.
В огромном городе, где более половины населения составляют представители не самой чистой крови, даже смугловатая кожа служила Билли Коэну дополнительным бонусом. И фотографии. Кто не видел этого ужаса – «Боинги», врезающиеся в «Близнецов»… Клиенты обычно задерживали взгляд, а хозяин риэлторского агентства тихо пояснял: «Да. Мой первый бизнес был там, в южной. На сотом этаже… Чудом уцелел. Проспал, не верите?» Мог и чуть увлажнить глаза. Верили. И покупали именно у него.
Оттенок кожи бизнесу не мешал, но при каждом взгляде в зеркало напоминал – он, Уильям Коэн, хоть и стопроцентный американец, далеко не чистокровный. Мать, такую ее мать, абсолютно белая, а вот отец…. Отца он не знал. Мальчиком привычно повторял материнскую байку: папа – летчик, погиб во Вьетнаме. В семьдесят пятом… Друзья понимающе кивали. В школе, в колледже. Но за спиной посмеивались, словно знали: его мать – низкосортная подстилка. И главное доказательство – она. Сестра. Малютка Филли родилась значительно позже окончания вьетнамской войны, тут уж ни на какого геройского пилота-морпеха не спишешь. И цветом кожи удалась наверняка в одного из мамашкиных клиентов. Чертова шоколадка!
В день совершеннолетия он вернулся домой с твердым намерением выпытать у матери все. Расколоть старушку, как говорили сверстники, товарищи по футбольной команде. Не удалось – после пожара в забегаловке, где она мыла посуду, ее увезли в больницу. Ему объяснили – произошла утечка газа, мать сильно пострадала. Надо быть мужественным и готовиться к худшему. Навестить удалось всего один раз, а поговорить не получилось вообще. Слабый голос из-под повязки попросил не бросать сестру, любить и заботиться о ней. Назавтра Дороти Коэн не стало.
Годы учебы и первых попыток пробиться в люди Билл старался не вспоминать. Многое там не пришлось бы по вкусу большинству законопослушных граждан, но жизнь есть жизнь. Своей главной заслугой считал сохранение свободы и независимости от крупных преступных группировок. Не отличаясь ростом и силой, брал мозгами. И еще – сам участвуя в распространении «белой смерти», не попробовал порошок ни разу. А сестра росла в приюте, как он называл дешевый интернат для сирот, где ей предоставили кров, кормежку и кое-какую школу.
Все это время сын помнил о матери, не забывал и ее последних слов. И каждое мгновение, каждая молекула этих воспоминаний были пропитаны ненавистью. Решение отомстить подлой потаскухе за свое загубленное детство, изуродованную юность, нищую молодость, полные насмешек и оскорблений, Билли хранил глубоко в сердце и никогда никому не выдал. Орудием мести следовало стать сестричке, Филлис.
Имя девочки по замыслу мамы было призвано сделать ее любимой и счастливой… вот об этом-то он и позаботится! Разница в их возрасте составляла одиннадцать лет. К тому моменту, когда настало нужное время, Уильям уже обзавелся собственной фирмой с офисом, клиентурой и неплохими перспективами. И собственным домом, куда забрал сестру из интерната, по всем правилам оформив опекунство.
Там и воплотил давнюю мечту, в буквальном смысле выполнив данное умирающей обещание заботиться о сестренке и любить ее. Заодно с любовью старший брат приобщил юную красавицу к легким наркотикам и, постепенно обучая, вывел на материнскую стезю – сделал проституткой. Ее помощью иногда пользовался и в своих делах, когда требовалось размягчить особо несговорчивого клиента. Она справлялась, и все шло просто отлично, пока шалава не встретила каких-то сектанток.
В один прекрасный день просто исчезла, не сказав ни слова, ничего не объясняя. Как посмела? Он попытался навести справки – что за клуб, кто и по какому праву забрал у него игрушку, рабыню? Да, она совершеннолетняя, опека над ней недействительна, но все равно – принадлежит ему! Все старания разыскать пропажу оказались безрезультатны.
На его ежедневные звонки отвечал механический голос: «Аппарат абонента временно недоступен». По прошествии месяца пришла СМС: «У меня все в порядке. Не ищи, скоро вернусь». Сегодня, наконец, позвонила, сказала: придет. Им надо поговорить, лучше всего в его офисе. Вечером, без свидетелей.
Седьмого сентября всем памятного года он окончательно договорился об аренде двух комнат в Южной башне, а десятого – впервые поднялся на сотый этаж. Поглядел из окна: дух захватывает! Сделал фото. Отлично, завтра приступим. По новенькому телефону пригласил первых клиентов.
Показал рабочим, как следует расставить мебель, спустился и отправился в ставший уже бывшим офис, оттуда на демонстрацию нового домика очередному счастливчику. Завершение сделки запланировали уже на новом месте, двенадцатого.
Одиннадцатого он, разумеется, никуда не проспал – ранний подъем его никогда не привлекал. Зачем вставать ни свет ни заря, отказывая себе в удовольствии понежиться часок в теплой постельке? Первые клиенты появятся к десяти, не раньше. Те, кто с рассветом мчится за покупками, ничего не покупают, кроме бензина, кофе и пиццы. За жильем в такую пору стремятся только бедняки – не его категория.
Поэтому ужасающую картину крушения несбывшейся мечты увидел по телевизору и отчетливо понял: из этого надо извлечь максимум выгоды. На месте побывал, как только осели тучи пыли, но не ради участия в какой-либо благотворительности, борьбе с огнем или раскопках, боже сохрани! Ему надо было пропахнуть дымом, гарью, горечью катастрофы с сугубо практической целью – для предъявления доказательств страхователям. Ведь рано или поздно наступит время компенсации.
Он не ошибся, все прошло наилучшим образом, и потеря на сотом этаже обернулась приобретением на нынешнем, десятом в старом, но солидном дорогом здании вблизи от центра. Высоту выбрал такую, чтобы в случае чего не зависеть от лифта. И офис – с выходом на широкую старомодную лестницу с просторным проемом. Страх, испытанный при виде кошмарных развалин, где вполне могли быть и его останки, впитался намертво. Никакая сила мира не смогла бы заставить жить или работать там, откуда нельзя за минуту сбежать по такой вот лестнице – надежной, прочной. Вечной.
Но поднимался обычно все-таки на лифте. Тоже старом, солидном, надежном. Тот при движении слегка поскрипывал, кряхтел, успокаивая пассажиров: «Да, я не какой-нибудь торопливый юнец, мне спешить некуда. До десятого этажа довезу, не извольте беспокоиться. А выше – только крыша…»
Беглая прошмандовка назначила встречу на восемь вечера. Пришлось после приема последнего клиента – дамы, желавшей сменить шумный Бронкс на что-то поспокойнее, сходить в привычное кафе на углу, подкрепиться стаканчиком и подумать, как ее наказать. Так пока ничего не придумав, он вошел в лифт и нажал кнопку своего этажа. Но в начавшие закрываться двери протиснулся еще один пассажир – женщина, на вид за тридцать, стройная, темноволосая. Очень похожа на его позднюю клиентку, он едва удержался, чтобы не сказать ей об этом. Потом, приглядевшись, понял: сходство, не более. Та помоложе, и цвет глаз иной.
– Прошу прощения! Вы позволите?
– Да-да, конечно, – он без стеснения разглядывал неожиданную попутчицу, – Вы на какой этаж?
– Восьмой.
– Тогда вам выходить первой. Прекрасная погода сегодня, не так ли?
– О да.
Еще несколько ничего не значащих фраз… Билли начал подумывать: не попытаться ли познакомиться поближе, когда она вдруг испуганно округлила глаза, глядя мимо и выше его головы.
– Что это? Дым? Неужели пожар…
Этого только не хватало! Уильям Коэн обернулся взглянуть на вентиляционную решетку. И ничего не увидел. Да и не мог увидеть – никакого дыма не было. А в следующее мгновение к его шее у затылка приложили некий предмет, раздался негромкий треск…
Передумав останавливать лифт на «своем» этаже, женщина нажала кнопку отмены, затем – десятого. При этом, крепко прижав потерявшего сознание риэлтора к стенке кабины, не дала ему упасть. Наверху к компании присоединилась та самая клиентка, последняя в карьере и жизни Билла. Вдвоем они без труда поднесли его к перилам роскошной лестницы, позволили подошвам ботинок плотно отпечататься на полу, пальцам на перилах, а затем перевалили в проем. Спустя три секунды внизу грохнуло.
Две женщины, о чем-то разговаривая, вышли из дома, не обратив внимания на тело, застывшее на дне лестничной клетки. Наверное, не заметили – ведь лестница имела еще два пролета, ведущие в подвал старого солидного здания. Труп оказался вне прямой видимости от входа. Обнаружил его утром следующего дня служащий водопроводной компании, пришедший для планового контроля счетчиков.
Причина смерти казалась совершенно очевидной – падение с высоты. Скорее всего, имело место самоубийство. В разговорах за стаканчиком погибший неоднократно говаривал приятелям: тот страшный сентябрьский вторник навсегда в его памяти, просто жить порой не хочется…
Единственная наследница, младшая сестра мистера Коэна, в день трагедии проходила курс реабилитации в наркологической клинике и к его поступку не могла иметь никакого отношения. Она, разумеется, лучше всех знала своего брата. Он был очень добр к ней, любил, заботился и воспитывал. Прямо отец родной.
Сотрудникам полиции удалось выяснить: в психическом отношении Уильям бывал неуравновешен. Сказывался давешний теракт, не иначе. Расследование пришло к однозначному выводу – бизнесмен испытывал психологический дискомфорт, злоупотреблял алкоголем и во время очередной депрессивной атаки покончил с собой. Ничего особенного. В трудное время живем…
Косвенное подтверждение удалось получить и в баре, где роковым вечером покойный риэлтор провел час перед смертью. Со слов бармена, Билли был чем-то серьезно расстроен. На его дежурный вежливый интерес хмуро бросил: «Проблем гора, хоть в петлю лезь…» Повеситься довольно непросто, да и некрасиво – неизбежны всякие неопрятности вроде непроизвольного мочеиспускания, дефекации, высунутого языка… Тогда бедолага, приняв для храбрости, вернулся к своей конторе, постоял у перил, решился и кинулся вниз.
Давно обрушившиеся «близнецы» нашли еще одну жертву.