Николай Леонов
Успеть раньше смерти
ГЛАВА 2
Лев Иванович Гуров, старший оперуполномоченный по особо важным делам, прибыл в город Глинск по одному весьма важному, но отнюдь не служебному делу. Начальник главка генерал Орлов категорически не хотел отпускать своего лучшего опера даже на день, потому что людей, как всегда, не хватало, а дел накопилось невпроворот. Однако на этот раз генерал наступил на горло собственной песне и предоставил подчиненному целых семь дней отпуска, правда, за свой счет, но случай и без того был из ряда невероятных.
А причины такого великодушия были очень простые. Гуров просил отпуск по просьбе жены. Он должен был сопровождать ее в Глинск, куда она направлялась с визитом вежливости к одному дальнему родственнику. Он давно звал ее в гости, а она под разными предлогами уклонялась. В конце концов стало ясно, что уклоняться дальше никак невозможно, и Мария Строева (так звали жену Гурова) решила ехать.
Однако эта родственная история имела не совсем обычную подоплеку. Несмотря на родственный характер, эта встреча вполне могла рассматриваться как встреча на высшем уровне в силу особого положения ее участников.
Мария Строева была известной и любимой народом артисткой, и ее портреты частенько украшали афиши и обложки глянцевых журналов. Родственник же ее, которого звали Эраст Леопольдович Булавин, был знаменитым художником-портретистом, человеком весьма состоятельным, имеющим большие связи не только у себя в стране, но и за рубежом, а также обладающим очень непростым характером. Кем друг другу доводились эти два человека, даже они точно не знали и, строго говоря, были едва знакомы, но, видимо, обоим теперь было лестно возобновить контакт с добившимся успеха родичем. Инициатива исходила от Булавина, как от старшего, но Марии эта инициатива польстила, а Гуров отнесся к ней с пониманием. Даже он, человек, далекий от искусства, знал о прославленном живописце Булавине, которому заказывали портреты главы государств, и ему самому было интересно встретиться с таким человеком.
Все проблемы уладились неожиданно быстро. У Марии как раз выдалась свободная неделя, Гурову начальство тоже не чинило препятствий (генерал Орлов являлся большим поклонником Марии Строевой), а Булавин, недавно вернувшийся из продолжительного заграничного вояжа и обживавший приобретенный им особняк под Глинском, вообще никуда теперь не торопился. По слухам, он писал мемуары и наслаждался покоем далекого от столиц захолустья. Еще он несмотря на солидный возраст, был женат на молодой и красивой женщине, и женат как будто бы счастливо. Впрочем, прозвище Счастливчик закрепилось за Булавиным с юности. Это Гуров тоже знал. Как и то, что несмотря на немалый возраст художник увлекается верховой ездой и держит в личной конюшне лошадей.
Мария знала о своем родственнике чуть побольше и по мере возможности просвещала Гурова. Из-за некоторых особенностей железнодорожного расписания они предпочли добираться до Глинска на собственном «Пежо» – получилось быстрее и надежнее, чем на поезде. Провожал их старый друг Гурова и его постоянный напарник полковник Крячко, человек жизнерадостный, без комплексов и большой любитель застолий. Он откровенно завидовал другу и напутствовал его следующими словами:
– Такие шишки, как этот Булавин, пьют только качественное, коллекционное виски. Так что у тебя есть шанс хорошо отвязаться, Лева! Не будь дураком и хорошенько там все продегустируй! Про то, что хорошо было бы притащить что-нибудь в клюве и другу, я не говорю – поступай, как подскажет совесть.
– Ты мне мужа с пути истинного не сбивай! – делая строгие глаза, сказала ему Мария. – Мы в Глинск не виски хлестать едем, а собираемся нанести визит вежливости. Учитывая статус хозяина, это вообще будет почти дипломатическая встреча. Так что про спиртные напитки можете забыть оба!
– Ну тогда там и делать нечего! – заявил Крячко. – Значит, приедете, поздороваетесь, по рюмочке тяпнете, откланяетесь и сразу домой – вот оптимальный вариант. А остальное тут дома наверстаем. По секрету скажу, после второй коллекционный напиток от неколлекционного уже мало кто отличить может. Так что смело возвращайтесь, вы ничего не теряете!
– Стас, о чем ты говоришь? – делая страшные глаза, воскликнул Гуров. – Это же знаменитый художник! Творец!
– Ничего страшного, – хладнокровно ответил Крячко. – Мы тоже не лыком шиты – в Третьяковку захаживаем. А вы там все-таки не задерживайтесь. Помните, что я вас жду.
В глубине души Гуров именно этим напутствием и руководствовался. Он был настроен на скорое возвращение и рассчитывал, что прием у художника не затянется. «День-два – и домой! – планировал он мысленно. – Уверен, что этот знаменитый художник будет так чопорен и высокомерен, что Мария сама сбежит от своего родственника!»
Город Глинск лежал в уютной котловине на берегу небольшой реки. Окрестные холмы были покрыты зелеными пятнами березовых рощиц, вид которых почему-то вызывал в душе немного печальное чувство. Может быть, дело было не только в пейзаже. Среди поэтических кущ заметно выделялось мрачноватое монументальное строение – особняк и надежно огороженная территория вокруг него. Судя по описанию, которым располагали Гуров и Мария, это и было жилище именитого родственника. Они знали, что Булавин не сам строил дом, а лишь купил его, но теперь этот выбор показался им странным. Человек со вкусом (а Булавин несомненно обладал хорошим вкусом) вряд ли бы прельстился таким творением рук человеческих. При взгляде на «замок» – именно так про себя окрестил дом художника Гуров – создавалось впечатление, что заказчик этого строения не вполне понимал, чего хочет, а просто старался поскорее вложить в строительство как можно больше денег и при этом сильно торопился. Очевидно, что его больше интересовали объемы строительства, а не эстетика и будущие удобства. Возможно, позднее он спохватился и продал дом с большим облегчением, но вот зачем это во многом нелепое здание покупал Булавин, было не совсем ясно.
Впрочем, Гуров с Марией решили, что это не их дело.
– Просто будет лишний повод поскорее вернуться домой, – с улыбкой заметил Гуров. – У нас, правда, башен и бастионов не имеется, но все равно дома лучше, как сказано в пословице.
– В самом деле, если у Эраста Леопольдовича и внутри так же мрачно, как и снаружи, то вряд ли гости могут чувствовать себя в этом обиталище комфортно, – вздохнула Мария. – Но эти великие люди всегда так своеобразны! Возможно, его прельстила именно некая трагичность, которая будто разлита здесь повсюду, и дом является для него как бы реальным воплощением этого чувства.
– По-моему, это как-то уж очень закручено, – покачал головой Гуров. – Ничего не имею против чувств, но это не мой курятник. Из опыта я знаю, что люди, как правило, руководствуются в своих поступках материальными причинами, а если дело касается больших денег, то про чувства вообще никто не вспоминает. Поэтому думаю, что твой родственник тоже имеет какой-то особый расчет.
– Ты невыносимо прозаичен, Гуров! – снова вздохнула Мария. – Боюсь, с Эрастом вы общего языка не найдете. Тем более, я слышала, он страшно не любит милицию, КГБ и вообще... В былые времена он немного диссидентствовал, самую малость, но неприятности у него были, и, как говорится, осадок остался. Правда, тот период продолжался недолго.
– Это опять же подтверждает мою теорию, – важно сказал Гуров. – Твой Эраст Леопольдович тоже в конце концов предпочел точный расчет чувствам и не прогадал. Думаю, если бы он продолжал диссидентствовать, средств на приобретение таких мрачных построек у него не появилось бы. Но я согласен на время нашего визита сменить профессию. Хочешь, я назовусь каким-нибудь менеджером по рекламе? Или страховым агентом?
– Лучше назовись коммерческим директором фирмы игрушек, – подхватила Мария. – В этом случае прокола быть не может. Вряд ли Эраст Леопольдович интересуется игрушками, а с виду ты стопроцентный директор – представительный джентльмен с седыми висками, в прекрасно повязанном галстуке, немногословный и уверенный в себе – это то, что нужно.
– Ты настаиваешь на том, что немногословный? – поинтересовался Гуров. – Ловлю на слове. Прекрасно буду чувствовать себя в этой роли. Договорились.
Дорога разделилась на две полосы. Более широкая продолжила свое течение в сторону городского массива, а полоса поуже повернула в сторону «замка». Уже издали Гуров и Мария увидели, что ворота открыты, а еще через минуту они с тревогой проследили за выехавшей из этих ворот белой машиной с красной полосой и крестом. Лицо человека в халате на переднем сиденье промелькнуло перед ними, как бесстрастная маска древнегреческой трагедии.
– Боже, это судьба! – воскликнула Мария, прижимая в ужасе ладони к щекам. – В кои веки выбралась повидаться с родственником, и ему тут же стало плохо! Слушай, Гуров, нужно ехать за «скорой»! Наверняка они увозят Эраста!
– Не пори горячку! – посоветовал Гуров. – Понимаю твои чувства, но давай рассуждать логично. Во-первых, мы не знаем, кому стало плохо. Догадываюсь, что в таком доме одному жить тяжело. Скорее всего, тут целая толпа обитателей. И любому из них могло стать плохо. Но даже если несчастье случилось с хозяином, желательно бы сначала в этом удостовериться. Пускаться в погоню за «скорой помощью» неразумно. А если она пуста? И вообще, дорогая, мы еще не убедились, что это дом твоего родственника. Вдруг мы не туда попали?
– Сейчас мне именно этого и хочется, – в очередной раз вздохнула Мария. – Попасть не туда. Совсем невесело будет, если наш визит начнется со «скорой помощи», запаха лекарств и прочего...
– Невесело, – согласился Гуров. – Но давай все-таки подождем с выводами.
Они уже въезжали в открытые ворота, как неожиданно навстречу им со скоростью стартующей ракеты вылетел огромный, зловеще отсвечивающий черным металлом внедорожник. Его радиатор показался Гурову похожим на оскаленную пасть чудовища. Гуров едва успел вывернуть руль, и они разминулись с безумным гонщиком в каких-нибудь пяти-десяти сантиметрах. Мария даже вскрикнула от ужаса.
Гуров не кричал, но ему пришлось применить всю свою сноровку, чтобы выправить машину. И все-таки ему не удалось до конца справиться с управлением – «Пежо» впритирку с воротами влетел на обширный двор, состриг крылом листву с розового куста, раскидал гравий с дорожки и клюнул синий «Шевроле», стоявший в углу площадки перед фасадом дома.
Их с Марией порядком встряхнуло, и несколько мгновений они приходили в себя. Потом Гуров посмотрел на жену и сказал смущенно:
– Хорошенькое начало! Сейчас выяснится, что это любимая машина хозяина...
– В конце концов машина почти не пострадала! – в сердцах ответила Мария. – А вот мы с тобой могли сейчас разбиться всмятку! И этот факт хозяину следовало бы учесть, когда он будет оценивать ущерб!..
– Это ты мне говоришь? – спросил Гуров.
– Ну да, я же вижу, как ты расстроен. Но я то же самое скажу и владельцу... Вон, кажется, он уже и бежит!
– Тогда давай выйдем, поздороваемся! – иронически сказал Гуров.
Они вышли из машины. Наметанным глазом Гуров сразу же оценил масштаб ущерба – царапина на заднем крыле «Шевроле» и трещина на правой фаре «Пежо» – не смертельно, но при определенных обстоятельствах способно испортить настроение. Гурову почему-то казалось, что сейчас обстоятельства складываются как раз неблагоприятно. И действительно, к ним уже кто-то спешил со всех ног. Гуров вопросительно посмотрел на жену, но она еле заметно помотала головой – это не был Булавин.
Человеку на вид было около шестидесяти лет, он был тучен, но на удивление бодр и подвижен. Сначала Гуров решил, что подвижность эта вызвана исключительно беспокойством за машину, но почти сразу выяснилось, что это не так.
– Боже мой, боже мой! Как это чудовищно! Мерзавцы! Вы могли пострадать! Ах, негодяи! Клянусь, я приму самые суровые меры! Я всех подниму на ноги! Это будет хорошим уроком всем хамам... Однако кого я вижу! Не верю своим глазам! Божественная Мария! Очаровательная волшебница, жрица Мельпомены! Добро пожаловать несмотря ни на что! Позвольте, позвольте упасть к вашим ногам!
Человек подлетел на всех парах к супругам, но падать никуда не стал, а просто с большим пылом поцеловал руку Марии и раскланялся с Гуровым.
– Вы меня не знаете, но Марию Строеву знает в подлунном мире каждый! – с большим пафосом заявил он. – Итак, вы прибыли к нам на небольшое торжество, еще раз добро пожаловать! Разрешите представиться, старинный друг и в чем-то даже наперсник Эраста Леопольдовича, Водянкин Станислав Петрович, искусствовед. Между прочим, убежденный консерватор, но всегда готов восхититься свежим талантом и красотой молодости! – последнее заявление было снова адресовано к Марии, которая немного растерялась от такого напора и только смущенно улыбалась.
Водянкин был одет в светло-серую тройку, намеренно пошитую в стиле то ли конца XIX века, то ли начала XX. Золотая часовая цепочка, ныряющая в жилетный карман, также присутствовала. Искусствовед имел пышную абсолютно седую шевелюру и украшенные здоровым румянцем щеки. Наверняка он мог похвастаться великолепным аппетитом, и не только в отношении кушаний.
– Гуров Лев Иванович, – наскоро представился Гуров и сразу же взял быка за рога. – Вы тут засыпали нас комплиментами, а мы их вряд ли заслуживаем. Видите, как неудачно припарковались? Готов немедленно возместить ущерб. Вы, случайно, не хозяин этой машины?
Искусствовед осуждающе покачал головой.
– Ах, Лев Иванович, Лев Иванович! Разве можно быть таким щепетильным? Это мы перед вами тысячу раз виноваты, потому что едва не подвели вас под монастырь. Вы же ни в чем не виноваты! Вы же видели этих мерзавцев, этих подонков, нуворишей без малейших понятий о морали и нравственности! Они готовы все сокрушать на своем пути! Но этот номер с нами не пройдет!
Он снова разгорячился, глаза его молодо засверкали. Гуров поспешил вернуть разговор в нужное русло.
– И однако мне хотелось бы уладить недоразумение, – повторил он.
– Лев Иванович! – укоризненно воскликнул Водянкин. – Прекратите! Вы – почетный гость. Какие могут быть недоразумения? Я дам распоряжение, и вашу машину приведут в порядок уже сегодня...
– Я говорю не о своей машине...
– Экий вы настырный! Чувствуется деловая хватка... Точно, предприниматель! Признайтесь, вы тоже из этих хищников, которые все в этой стране подчинили золотому тельцу?..
– Да, я коммерческий директор небольшой фирмы игрушек, – скромно сказал Гуров. – Но вряд ли я возьму на себя ответственность за всю страну...
– Это всего лишь оборот речи, – отмахнулся Водянкин. – Одним словом, забудьте о машине, и милости прошу в дом. Я познакомлю вас с остальными гостями. Все уже на месте...
Он подхватил под локоток Марию и Гурова и с большим энтузиазмом потащил их к крыльцу дома. Сам дом был под стать окружавшей его крепостной ограде – столь же мрачный и неприветливый. Разыгрывающиеся здесь непонятные события только усиливали это впечатление.
– Хорошо, про машину больше не будем, – сказал на ходу Гуров. – Но объясните, ради бога, что тут у вас происходит? «Скорая помощь», какие-то адские водители... Почему мы не видим хозяина? С ним что-то случилось?
Румяное лицо Водянкина на секунду омрачилось. Он пожевал губами и также на ходу ответил:
– Это скверная история, но я надеюсь, что Эраст переборет и эту болезнь. Слегка прихватило сердечко. Но Эраст – это глыба. Он всегда преодолевал любые препятствия. Вы знаете, как он боролся в свое время с Политбюро?
– Так у него сердечный приступ? – встревоженно перебила его Мария. – Он в больнице?
– Нет-нет, Эраст, конечно же, дома! Приезжала «скорая», ему сделали несколько уколов, и сейчас он отдыхает. За ним присматривает Ирина. Святая, редкая женщина! Она обожает Эраста, и он тоже в ней души не чает. Сейчас редко можно встретить людей, так влюбленных друг в друга. Разумеется, все дело в личности Эраста. Встретившись с ним, вы поймете, какого масштаба этот человек...
– Но вы уверены, что с ним все в порядке? – снова перебила Водянкина Мария. – Может быть, лучше отменить торжества?
– Ни в коем случае! Эраст будет страшно огорчен, если нарушатся его планы. Вот увидите, он скоро придет в норму. Да вот и он!! Я же говорил, что этого человека ничто не может сломить! Узнаю несгибаемого Эраста!
Рот Водянкина расплылся в широчайшей улыбке, и он дружески подтолкнул своих спутников навстречу мужчине, который в этот момент вышел быстрой походкой на крыльцо.
Человек этот был небольшого роста, но имел прямо-таки царственную осанку и пронзительный взгляд полководца. В отличие от своего друга Булавин не мог похвалиться пышной шевелюрой, но даже и недостаток этот он употребил себе на пользу. Его редкие волосы, гладко зачесанные назад, как нельзя лучше оттеняли высокий лоб мыслителя. Одет он был с иголочки, но не без некоторого богемного оттенка – на нем был, например, кокетливый шейный платок, а пиджак с золотыми пуговицами переливался цветом бирюзы. Следом за Булавиным шла очень красивая молодая женщина в скромном платье стального цвета и с тонкой ниточкой жемчуга на высокой шее. Ее красивое лицо еще было омрачено тревогой, но она улыбалась гостям хорошо отрепетированной голливудской улыбкой.
– Добро пожаловать! Приношу свои извинения за невежливость, – напыщенно сказал Булавин. – Но эта невежливость была невольной, поверьте. Этот тихий уголок оказался полон проблем. Молох и сюда простер свою мертвую руку... Впрочем, все это не имеет сейчас никакого значения. Я весьма рад нашей встрече! Особенно, конечно, тебе, Машенька! Увидеть тебя после стольких лет в расцвете славы, во всем блеске красоты и таланта!.. В нашей родне мало кто сумел чего-то достичь. Эта ветвь, я бы сказал, абсолютно бесплодна. Ты тоже, помню, была гадким утенком, и я не возлагал на тебя никаких надежд. Но ты блестяще опровергла мои сомнения. Ты обворожительна, с этим невозможно спорить! Позволь же мне обнять тебя, дорогая!
После такого восторженного спича художник осторожно прижал к своей отнюдь не мускулистой груди хрупкую фигурку Марии и промокнул платочком выступившие на глазах слезы.
Гурову стало не по себе от обилия самых восторженных слов, которые произносились здесь очень громко, но звучали при этом слегка театрально, как будто принимающая сторона разыгрывала спектакль, в который исподволь включала и зрителей, не догадывающихся об истинных намерениях хозяев. Кажется, и Мария чувствовала эту легкую фальшь. Она была на редкость немногословна и ограничилась несколькими вежливыми фразами, которые впрочем произнесла с большим чувством, призвав на помощь весь свой профессионализм. Затем хозяину были вручены подарки, которые Гуров и Мария привезли с собой – диск с записью последнего фильма с Марией в главной роли и редкую курительную трубку, которую Гуров раскопал в каком-то антикварном магазине – было известно что, среди прочего Булавин коллекционирует трубки. Художник был вполне доволен или сделал вид, что доволен, еще раз расцеловал Марию и неожиданно откланялся, сославшись на нездоровье. Гостей он поручил своему другу Водянкину, который, похоже, чувствовал себя в «замке» как дома.
Водянкин перезнакомил Гурова со всеми прочими гостями. Их было не слишком много, но составить цельное впечатление Гуров, естественно, ни о ком не успел. Даже род занятий большинства оставался пока неизвестен. Гуров только сумел запомнить имена каждого.
Высокого и самоуверенного черноволосого красавца, который явно изображал из себя второго Алена Делона, звали Александром Сергеевичем Волиным. Он с самого начала Гурову решительно не понравился, потому что, сохраняя внешнее приличие, тем не менее, то и дело бросал на окружающих снисходительно насмешливые взгляды, будто знал про них что-то грязное и недостойное. И Гуров и его супруга тоже не были исключением. При других обстоятельствах Гуров непременно поинтересовался бы у красавца причинами такого поведения, но сейчас он счел за благо не поднимать лишнего шума. Неразберихи в этом доме и без того хватало.
Был здесь еще один не вполне понятный Гурову человек – средних лет, среднего телосложения, прилично, но без изысков одетый, с обыкновенным круглым лицом, предпочитающий по любому поводу добродушно отшучиваться. Этого звали Виктором Денисовичем Щегловым.
Третий гость, которого звали просто Владислав, или Владик, насколько мог понять Гуров, тоже приходился хозяину родственником, – кажется, двоюродным племянником. Он явно чувствовал себя здесь не в своей тарелке, нервничал и оттого вел себя на редкость развязно, слишком громко разговаривал, слишком много хвастался, то и дело намекая на таинственные связи и могущественных покровителей. Самым любимым его выражением было: «Порву, как Тузик грелку!». Всерьез его никто не воспринимал, особенно после того, как Водянкин вскользь обронил, что Владик работает в одном из южных городов спасателем на пляже.
Кроме гостей и хозяев, в доме присутствовали управляющий с женой, дворник, работавший по совместительству садовником, конюх и повар. Когда Гуров простодушно удивился, все ли художники живут на широкую ногу, Мария отвела его в сторону и растолковала, что Булавин пишет портреты важных персон, которые платят за это бешеные деньги, и, разумеется, это доступно не каждому художнику. Гуров выразил желание ознакомиться с работами хозяина дома, и Водянкин пообещал показать гостям картины мастера после обеда.
Обед, на котором хозяева не присутствовали, прошел несколько скованно, хотя Водянкин, исполнявший роль главного, говорил без умолку. В основном он ругал современное искусство, называя его жалким и ублюдочным. Угнетенным или напуганным он не выглядел, и Гурову это показалось странным. Но еще более странным показалось ему появление в «замке» еще одного человека, который подъехал к воротам на запыленной «девятке». Его также встречал Водянкин, но без шума и разговоров об искусстве. Гуров как раз вышел на веранду подышать свежим воздухом и видел, как эти двое спешным шагом проследовали в то крыло, где отдыхал Булавин. На врача новый гость похож не был – скорее на чиновника или нотариуса. «Грешным делом, не помирать ли собрался наш живописец? – недовольно подумал Гуров. – Это было бы совсем некстати. Однако Крячко был совершенно прав – задерживаться здесь нет никакого смысла. Хотя обед был несомненно хорош».
Вскоре погода начала портиться. В сгустившихся тучах проскакивали короткие яркие молнии. Сильный ветер помчался над котловиной, зашумел в кронах деревьев. Из глубины души Гурова постепенно поднималась неясная тревога, причины которой он не понимал. Но место, куда он попал, ему не нравилось.
