Алексей Макеев
На полшага впереди смерти
© Рясной И., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015
* * *
Глава 1
«Они меня убьют. Они меня обязательно убьют». – Мысль эта из разряда противоестественных, вызывающих панику и безысходность, сейчас становилась какой-то привычной. В обреченности есть своя прелесть.
Офис ООО «Альгамбра» давно опустел, лишь внизу скучали охранники, ждущие, когда же уедет хозяин и даст им расслабиться. Гольдин прошелся по своему просторному кабинету. Подошел к окну. Глянул на расстрелянный дробью валящего мокрого снега неуютный город, в котором ему больше нет места.
Он плеснул себе в серебряную рюмку немножко элитного коньяка «Хеннесси Парадиз Империал», всех тонкостей вкуса которого никогда не мог оценить по достоинству – на его взгляд, это обычная огненная вода.
По телу разлилось тепло, темной предательской волной накатила апатия. Захотелось все бросить, отдаться этому чувству обреченности и гордо пойти на дно… Нет! Так нельзя! Еще ничего не кончено.
Он напряженно посмотрел на тяжелый старомодный телефон на столе, пытаясь понять, станет ли он ему сегодня союзником или противником в борьбе за жизнь.
Да, так тяжко никогда не было. Хотя много чего было.
Звонок рабочего телефона прозвучал, как будто обрушился шкаф со старинным хрусталем – резко и разрушительно.
Гольдин вздрогнул. Рука замерла над телефонным аппаратом. А может, не стоит? Может, и так все будет хорошо?
Отринув сомнения, он взял трубку, вдавил клавишу и привычно произнес старорежимные, но ставшие его визитной карточкой слова:
– Гольдин у телефона.
– Ты готов?
Звучал голос человека, которому, как считал Гольдин, можно доверять. Ибо больше некому… Хотя, как учит жизнь, доверять нельзя никому. И может быть, сегодня придется еще раз убедиться в этом.
– Да, – кивнул Гольдин. – Я выхожу…
Глава 2
Капанадзе с уважением осмотрел полутораметровую зеленую трубу, лежащую в кузове грузовой «Газели». От нее исходила сила. Несмотря на простецкий вид, это был продукт высоких технологий. Гордость российского военно-промышленного комплекса. Переносной зенитно-ракетный комплекс «Игла-С», принятый на вооружение в 2002 году, – штука дорогая, смертоносная и крайне дефицитная.
Прапорщик и майор с подмосковной войсковой части заломили за эту смертельную игрушку немаленькую, но в целом вполне приемлемую цену. При перепродаже цена вырастет многократно, так что внакладе не останется никто.
– Хороша. – Прапорщик с любовью погладил трубу.
– Внушает, – кивнул Капанадзе.
– Прям жаль расставаться.
– Так дома в сервант ее поставь…
Передача происходила на пустыре в ближнем Подмосковье. С одной стороны простирались глухие лесопосадки, заваленные мусором – отходами большого города. С другой – вдали маячили блоки ТЭС и жилые дома. Народу в этом занюханном месте и так шастает немного, а в такую дрянную погоду так и вообще можно не беспокоиться о чужих глазах.
– Что ж такой колотун сегодня. – Прапорщик поежился в своем зеленом форменном бушлате. – Конец марта же.
– Времена года сдвинулись, – заявил Капанадзе с такой авторитетной кавказской весомостью, с которой дети гор обычно вещают сомнительные истины. – Зима теперь приходит на месяц позже. Но и уходить не торопится.
– Вот верно, – обрадовался прапорщик, для чего-то хлопнув чопорного и высокомерно-строгого майора по плечу. – И чего только не узнаешь, поговорив с умным человеком.
Партнеры по нелегальному бизнесу были слегка напряжены, однако особой тревоги никто не испытывал. Ведь сделка была не первой, а уже третьей. Прошлые торги обогатили воров в военной форме на тридцать тысяч долларов, а Капанадзе стал счастливым обладателем нескольких автоматов Калашникова, «РПК», пистолетов Макарова, а также реактивных противотанковых гранатометов «РПГ-7».
– Дура солидная, «Боинг» сшибить можно. – Майор немножко приподнял «Иглу-С», которая весила почти двадцать кило. – Кстати, ты ничего такого не задумал?.. А то ведь терроризм припаяют.
– Ну, ты вовремя проснулся, – хмыкнул Капанадзе. – Раньше надо было думать.
– Но…
– Не бойся, пехтура, тебе ничего не грозит, – хищно улыбнулся покупатель. – А лишние вопросы, ну, ты понимаешь…
Майор покосился на покупателя. Он испытывал к этому мощному, немного заплывшему жиром, горбоносому субъекту, по виду чистому кавказскому воровскому авторитету, законное чувство опасения. Кроме того, грузин с его нахальством и бесшабашным напором ломал любые стереотипы поведения, с ним никак не удавалось надувать щеки, поскольку любая такая попытка превращалась в комедию в результате легкого ерничества, беззаботного глумления и едва скрытых угроз со стороны клиента. Но делать было нечего. Платежеспособные надежные деловые партнеры на дороге не валяются.
– Да я ничего, – пробубнил майор.
– А то быстро в асфальт закатаем, – хохотнул Капанадзе. – Давай, дальше показывай.
Из «Газели» силами деловитых представителей «военторга» были извлечены ящик с автоматами и диски с патронами.
Капанадзе осмотрел товар, остался доволен. Теперь надо только загрузить покупки в огромный синий внедорожник «Линкольн» и при этом умудриться впихнуть туда «Иглу».
– Не последний раз встречаемся, – с этими словами покупатель вручил майору, как старшему по званию, увесистый пакет с долларами.
Военвор, жадно облизнув губы, начал пересчитывать купюры, при этом пальцы его подрагивали от вожделения, как у подростка, впервые касающегося прекрасного женского тела. Капанадзе усмехнулся – ему было даже где-то приятно видеть осчастливленного им человека.
– Ну что, не обманул? – спросил покупатель, вытаскивая из ящика «АКМСУ» – укороченный автомат Калашникова со складным прикладом.
– Чисто, – кивнул майор, снова придав себе важный вид. – Тут у нас еще завалялось кое-чего…
– Негоже кое-чему валяться без дела. Обозначь. – Капанадзе прищелкнул к автомату заправленный патронами магазин.
– Ты поосторожнее, – напрягся майор.
– Да не дрейфь, надо же товар осмотреть. – Капанадзе прицелился в сторону одиноко стоящей сосны.
– Ну, значит, там у нас есть ящик с «ТТ», нормальными такими, с длительного хранения, в заводской упаковке…
И тут начался боевик!
За кустами и деревьями замелькали фигуры. Откуда-то как по волшебству возник черный микроавтобус с тонированными стеклами, из которого посыпались бойцы в пятнистом полицейском камуфляже.
– Полиция! – прогремел усиленный мегафоном глас небесный. – На землю! Бросить оружие! Или бьем на поражение!
Прапорщик сразу упал на перемешанную с мокрым снегом землю, положив руки на затылок – сработал отлично развитый у него инстинкт самосохранения. Майор начал изумленно озираться.
А Капанадзе выпустил очередь в сторону полицейского фургона и ринулся прочь.
Перепрыгнул через кучу мусора. Выдал еще очередь. И понесся вниз по оврагу, уходящему вниз сразу за линией кустарника.
Сзади забарабанили выстрелы. Это очень неприятное ощущение, когда рядом с тобой пули режут воздух, как нож бумагу.
Но впереди была свобода.
Беглец не переломал ноги, не свернул шею. Умудрился целым и невредимым достичь дна оврага. Проломился через кусты. Потом его вынесло на проселочную дорогу. За ней шла густая лесополоса, справа – заборы.
Навстречу попалась стайка таджиков, испуганно растворившаяся при виде человека с укороченным автоматом Калашникова.
Капанадзе остановился. Прислонился к дереву. Присел на корточки, расстегнул модное пальто и распустил шарф. Перевел дух. Сердце ухало в груди, как бешеное. Все-таки возраст сорок два года, да еще лишние двадцать килограммов веса. Староват уже для таких приключений и прыжков.
Он погладил пальцами затвор автомата.
– Ничего, – прошептал он. – Зато весело.
Поднялся. И побрел к месту встречи.
На обочине проселочной дороги стоял красный «Форд Фокус» с мятым левым крылом.
Капанадзе распахнул дверцу машины. Бросил автомат на заднее сиденье и с ходу предложил:
– Фарид, может, ствол себе оставим? Хороший ствол. Качественный. Еще из советских, с длительного хранения.
– Ты чего, Серега, опух? Чтоб прямо на суде выплыло, что еще один ствол был и исчез, – возмутился сидящий за рулем начальник оружейного отдела МУРа Фарид Зейналов.
– А как же законные трофеи? Трофеи на войне святое.
– Ага. Еще три дня на разграбление города и право насиловать туземок.
– Это как-то слишком радикально.
– Кончай зубоскалить. Благодарность трудового народа тебе – и достаточно… Ладно, поехали. Тебе рапорт отписать и на боковую. А мне всю ночь клиентов по изоляторам развозить и следователя пинать.
– Зато я герой.
– А я канцелярская крыса. – Зейналов вдавил педаль газа.
Добравшись до родной Петровки, 38, Капанадзе провозился там с делами до часу ночи. Отписал рапорт. Проконтролировал, чтобы на Петровку перегнали «Линкольн» – эту машину оперативники изъяли у бандитов полгода назад, хозяев ее не нашлось, поэтому она в нарушение всех правил и законов использовалась в оперативных комбинациях, а также для всяких понтов и пускания пыли в глаза.
Дома Капанадзе был в полвторого ночи – хорошо еще до профессорской четырехкомнатной квартиры рядом с Сухаревской площадью от Петровки рукой подать.
На кухне горел свет. Леонид, сынуля – студент второго курса иняза, спал сном младенца. Дочка Полина, завернувшись в длинный восточный халат, читала на кухне, попивая какой-то хитрый восточный чай для стройности фигуры. Она пошла в мать и деда – училась на первом курсе МИФИ и мечтала строить новый адронный коллайдер в Обнинске.
– О, папка вернулся, – обрадовалась она. – С боев местного значения.
– Точно, – устало кивнул Капанадзе, целуя дочку в лоб. – Чего не спишь? Завтра в институт. А то выгонят с первого курса.
– Не выгонят. Я там самая умная.
– Умные спят давно.
Она с сомнением посмотрела на него – мол, сам-то.
– А дураки воюют, – ответил он на ее немой вопрос.
Капанадзе сжевал без аппетита пару бутербродов, которые ему по быстрому соорудила дочурка. Узнал, что «мама звонила из этого ее Сингапура, а Пашка опять спит в обнимку с айпадом». После чего завалился в кровать.
Глаза слипались сами собой, что и неудивительно. Только что он успешно завершил многоходовую операцию внедрения. Любое внедрение в преступную среду – это всегда всепоглощающий азарт и дикий стресс. Это бурлящая кровь, пьянящий вкус победы, а иногда горечь и отчаяние поражения. И всегда после этого откат в виде апатии и нежелания шевелиться.
Капанадзе готов был валяться сутки напролет без движения. Но в три часа ночи зазвонил мобильный телефон.
– Здрав будь, боярин, – послышался голос Ромы, старого приятеля, мелкого бизнесмена и добросовестного информатора.
– Ромочка, тебе часы подарить? Ночь на дворе. В асфальт закатаю!
Но Роман, не обращая внимания на угрожающий тон, с дрожью в голосе изрек:
– Слышал, Мопс пропал.
– Кто?
– Мопс. Лева Гольдин…
– Какой Гольдин?
– Ты с дуба рухнул? Это величина!
– И что?
– А то… Теперь такое начнется…
Глава 3
Если провести аналогию с исправительно-трудовой системой, то офисы, в которых отбывает срок значительная часть российского населения, можно разделить по режимам содержания – особый, строгий, офис-поселение и исправительные работы. При этом режим зависит как от традиций, принятых в компании, так и индивидуально от руководителей и хозяев заведения.
Офис ТОО «Альгамбра» относился к строгому режиму. От сотрудников требовали неукоснительного соблюдения кучи правил, дресс-кода, очень приветствовались сверхурочные, но неоплачиваемые работы. Хозяин этой шараги Лев Георгиевич Гольдин, которого в узких кругах больше знали по кличке Мопс, был по-немецки пунктуален и занудно требователен – считал, что если исправно не пинать подчиненных, в благодарность они или не будут ничего делать, или, что гораздо хуже, подставят его на деньги. А последнее в числе злодейских деяний стояло гораздо выше ядерной бомбардировки Хиросимы и тотального геноцида в Кампучии. Сам он в обязательном порядке из года в год за пятнадцать минут до начала рабочего дня и в среднем полчаса после окончания врастал в свое огромное начальственное кожаное кресло, в котором выглядел мелким гномом. Где он проводил сам рабочий день – уже не так важно, в основном шатался по городу с личным водителем, донимая его указаниями – куда ехать и как рулить. Но ритуал начала и окончания работы соблюдался строго – подчиненные должны были утром предстать пред его очами, а вечером не просто уйти по окончании рабочего дня, а слезно отпроситься. При этом уход с работы подчиненного сопровождался печальным:
– Ну если вы считаете, что уже все сделали…
Мопс обожал накрутки, накачки подчиненных, нервозную атмосферу вокруг себя, любил понукать людей и вежливо унижать: «Милый друг, вы же ничего не умеете. С такой квалификацией вы просто умрете с голоду». Но больше всего он ценил в жизни, когда на счет капали деньги.
Двадцать шестого марта Мопс в офис не заявился. А это бывало с ним не часто. Однако все же случалось, так что волноваться было рановато.
Не появился он и в ресторане «Император» в центре Москвы, где должно было состояться путем совместного распития спиртных напитков укрепление делового сотрудничества с новыми клиентами, с которыми у них было на будущее планов громадье. Эта пьянка могла стать залогом больших финансовых побед, что у Мопса в списке добрых деяний стояло гораздо выше строительства храмов, приютов и борьбы с лихорадкой Эбола. И чтобы он манкировал таким мероприятием – такого не случалось. И это уже был тревожный звоночек.
На следующий день, когда Мопс так и не возник на горизонте, неразлучная парочка его компаньонов, известных как Болек и Лелик (по аналогии с героями известного польского мультфильма), отправилась на квартиру на Остоженке.
Жена пропавшего, ослепительная Маргарита Гольдина встретила гостей нервно и недружелюбно. С долей презрения осмотрев двух кругленьких колобков, она объявила, что кобель загулял. Аргумент был весомый, поскольку гулять пропавший любил, в среднем раз в год у него срывало башню, и он прочно зависал с очередной дамой сердца.
Все мобильные телефоны Мопса были отключены. Сам он никому не звонил. Так что еще через три дня жена была вынуждена отнести заявление об исчезновении в местный отдел полиции.
Опергруппа, как положено по приказу № 213 МВД России, определяющем порядок розыска без вести пропавших и скрывшихся от следствия и суда, выехала по адресу проживания, провела осмотр места происшествия.
Ни Мопса, ни фрагментов его тела, ни капель крови дотошные следователь и эксперт не обнаружили.
Были направлены запросы в больницы, морги, бюро несчастных случаев, но они ничего не дали.
Жена пропавшего в служебных полицейских кабинетах тщетно изображала из себя несчастную страдалицу, печалящуюся об исчезновении родного человека, – актриса она была средненькая, хоть и старательная.
Через некоторое время, когда стало понятно, что сам Мопс не объявится, следственный отдел Следственного комитета России по району Хамовники возбудил уголовное дело по статье 105 Уголовного кодекса Российской Федерации – умышленное убийство.
На следующий день в офис «Альгамбры» заявилась еще не растерявшая фотомодельного лоска госпожа Гольдина. Высокая, стройная, с густой гривой ухоженных черных волос – за ней тянулся такой шлейф сексуальных флюидов, что у существ мужского пола невольно перехватывало дыхание и глаза становились туповато покорными.
Бросив изящно на руки охраннику у дверей полушубок из серебристой норки, она устремилась в директорский кабинет, где Болек и Лелик лихорадочно копались в документации, облизываясь на двухметровый сейф в углу, от которого у них не было ключа.
– О, Маргариточка, – всплеснул пухленькими руками Лелик. – Здравствуй.
– Привет, мальчики… – Она пренебрежительно посмотрела на сидящую в углу пожилую грымзу-секретаршу – с некоторого времени молодых секретарш Мопс не жаловал – и добавила: –…и девочки.
– Тебе чего здесь? – недружелюбно осведомился Болек, вызывающе положив руки на огромный пивной живот. – В спа-салоне выходной? Или бутики закрылись на переучет?
– Чего копаетесь? Документики для Танюши ищете? – В ее голосе было столько яда, что его можно было бы собирать на медицинские цели.
– Маргариточка, ну что ты, право, – затараторил Лелик. – При чем здесь Танюша?
– При том, что эта чучундра при всем, – скривилась Маргарита – она всегда кривилась, как от зубной боли, при всяком упоминании имени первой жены своего благоверного.
– Мы просто пытаемся держать дела в порядке, пока не появится Левочка.
– Леня, ты же знаешь, что он не появится.
– Ну что за пессимизм, Маргариточка?
– А вот сердце чует, – хлопнула она себя по объемной модельной груди.
– Чует она, – саркастически хмыкнул Болек. – А может, наверняка знаешь? А может, ты его и…
– Так вот, мальчики, – перебила его Маргарита, голос стал ледяным. – Согласно уставу, я беру руководство фирмой на себя.
– Да ты… – подался к ней Болек. – Ты хоть дебет от дебила отличишь, руководительница?
– Тебя, малыш, я всегда отличу от дебета, – не осталась в долгу Гольдина и крикнула: – Владимир, прошу вас.
Тяжелой походкой командора в кабинет зашел элитный бугай под два метра ростом с выражением сытой невозмутимости и врожденной наглости на лице. Эдакий мачо с зачесанными назад длинными волосами, в приталенном черном пальто, белом шарфе и ботинках за тысячу долларов. Брезгливо поджав губу, он обвел глазами кабинет, небрежно мазнул взором по присутствующим, как по предметам мебели, которым давно пора на свалку.
– Владимир будет моим представителем и временно исполняет обязанности управляющего, – сообщила Маргарита.
– Вот этот… – Болек аж задохнулся от возмущения.
Пришедший прищурился, подошел к воинственному, но обделенному физическими кондициями бизнесмену, глянул на него презрительно сверху вниз и негромко произнес:
– Закройся, недомерок…
Глава 4
Миша Стройбат пребывал в состоянии глухой озлобленности, что для него было скорее нормой, чем исключением. С детства плескавшаяся в сознании мутная злоба была неотъемлемой частью его натуры, другим он себя не помнил. Только к ней сейчас прибавились еще раздражение и тревога. И тревожиться было с чего. В последнее время все шло через пень-колоду.
Посредник назначил встречу на квартире, где они встречались уже почти год. Тесный однокомнатный клоповник располагался на окраине города за кольцевой дорогой в готовящейся под снос ветхой пятиэтажке. На лестничной площадке имелась еще одна не выселенная квартира, но в данный момент она пустовала – неделю назад соседей свезли в дурдом на почве запущенной белой горячки.
Из мебели в комнате имелись стол, три стула, растрескавшийся буфет времен первых пятилеток и такой же древний платяной шкаф.
На этой конспиративной квартире, как ее пафосно именовал посредник, они встречались только вдвоем – обсудить новый заказ, передать аванс или окончательную оплату.
Стройбат докурил сигарету, бросил прямо на покрытый линолеумом пол и со смаком раздавил ее каблуком. Вот так бы давил всех и давил. Даже забесплатно. И начал бы со слизняка, который назначает встречи у черта на куличках и не имеет привычки приходить вовремя.
Он поднялся, прошелся по комнате, остановился напротив буфета со старым зеркалом. Из его мутной стеклянной зеленоватой глубины смотрел широкоплечий до квадратности, широколицый, почти лысый мужчина средних лет с красным обветренным лицом, покатым лбом и выступающей челюстью в стиле «питекантроп вульгарис». Руки длинные, загребущие, с непропорционально широкими ладонями молотобойца. Благодаря этим рукам жизнь у Стройбата состоялась, и он имел то, о чем когда-то не смел даже мечтать, – дорогую машину, баксы пачками, а не отдельными жалкими бумажками, модельного вида девок, готовых на все. Потому что эти руки с одинаковой ловкостью могли придушить клиента или точно навести ствол снайперской винтовки. Он заслуженный киллер, гроза денежных мешков, бандитов или просто тех, кому не повезло попасть в список стола заказов. Киллер – это круто. Это доходно… Иногда это опасно. Но опасно для лохов, а к ним Стройбат никогда себя не причислял. Лохи, работающие по этой редкой специальности, быстро упокаиваются в земле. А он жив и здоров. И на тот свет не собирается. Скорее он весь этот земной шар похоронит.
– Что, не нравлюсь, падлы, – прошептал он, имея в виду все человечество. – А я вас всех имел…
Стройбат криво улыбнулся, присел за стол, вытянул из пачки новую сигарету. Курил он только «Мальборо» – это было курево-мечта его молодости, тогда такое могли позволить себе только фарцовщики, а он все больше докуривал бычки, в лучшем случае смолил сигаретами «Лайка». И сегодня, затягиваясь дорогими сигаретами, он будто втягивал и выдыхал с дымом горечь нищеты и никчемности тех лет.
Заскрежетал замок входной двери, и в комнату вошел посредник – невысокий, полноватый, седой мужчина простецкого вида, напоминавший колхозного счетовода. Такой дурачок с виду, только глаза маленькие, прозрачные и неприятно отстраненные. Стройбату сильно не нравились его глаза. Ему понравилось бы их притушить. Может, когда-нибудь он так и поступит. Когда разочаруется в своем сотрудничестве с братвой и решит сделать ноги. Тогда и загасит эти мерзкие глазенки. Ибо не хрен…
– Здорово, Мишаня, – поприветствовал посредник, которого его подчиненная братва величала Питоном за холодный бездушный взгляд.
– Здоровей видали, – буркнул Стройбат. – Тебя хрен дождешься.
– Дела государственной важности, – хмыкнул Питон, склонный к канцеляризмам. – Закурить дашь?
Стройбату, к губе которого прилепилась сигарета, хотелось сказать с вызовом что-нибудь типа «не курю», но с Питоном так не разговаривают. Питон в бригаде авторитет. И что у него в голове, какой жестокий фокус он может выкинуть – одному черту известно. Он бывает непредсказуем, в чем киллер убеждался не раз.
Стройбат с неохотой вытащил «Мальборо», протянул сигарету своему работодателю. И осведомился:
– Чего звал?
– Хвоста за собой не приметил?
– Что? – опешил Стройбат. – С какого такого бодуна?
– Ты проверялся, прежде чем сюда заявиться? – гнул свое Питон.
Скорее всего, он когда-то работал в одной из спецслужб и теперь с нудной настойчивостью сельского учителя вдалбливал в голову Стройбата основы конспирации. И это было совершенно лишнее, поскольку киллер сам не лыком шит, да и с правоохранительной системой тоже был связан, правда, с другой стороны – был неоднократно судим за мелкие прегрешения. Мелкие – это по сравнению с тем, что ему довелось наворотить после последней отсидки, когда он вышел в люди.
– Не учи ученого, ибо не хрен… Кто за мной может топать? От кого прятаться?
– От всего мира, Мишаня. Мир жесток и хочет нас пожрать. – Питон любил дешевые сентенции.
Стройбат, ненавидевший пустопорожние разглагольствования, отрезал:
– Похрен. Задолбаются пыль глотать, суки.
– Это ты про кого?
– Про всех. Ибо не хрен.
– А, тогда понятно… Ты хоть не на машине приехал?
– Чего спрашивать ерунду? Я на встречи на своих двоих хожу… Чего-то ты мутный сегодня, Питон. Что за кипиш?
– Есть обстоятельства и опасения… Косяк за тобой, сам знаешь, Мишенька, по последнему заказу.
– Так же, как и за тобой. Надо точно наводку давать, а не сопли жевать. Оба лоханулись.
– Но заказчик на тебя стрелки решил перевести.
– Что за на хрен? – возмутился Стройбат, которому разговор нравился все меньше. – Это ты меня крайним решил сделать? Косяки общие, а ответ мне одному держать?
Раздражение и злость колыхнулись мутной жижей, и к горлу подкатил твердый комок. Возникло почти непреодолимое желание схватить Питона за горло, разорвать ему рот, чтобы кровь хлынула рекой, а потом бить, бить, бить…
– Если бы решил, сдал бы, – резонно возразил Питон. – Ты нам нужен, Миша. Живой, здоровый, готовый к труду и обороне. Поэтому по-дружески советую – вали из Москвы. Ненадолго, пока мы со всеми предъявами по твоему последнему сольному выходу не разберемся.
Стройбат сжал кулаки, прикрыл глаза, и комок отступил от горла. Глубоко вздохнул. Расслабился. Поймал на себе очень внимательный, напряженный, изучающий холодный взгляд собеседника.
– Нужен, значит, – улыбнулся недобро Стройбат. – Ну, спасибо, брат, что пику в бок не вогнал.
– Мы еще поработаем… Мишань, давно хотел спросить: а тебе кого-нибудь было жалко?
– Чего? – удивился Стройбат. – С хрена ли?
– Все же кровушка человечья не водица, ее лить тяжело.
– А чего они? Козлы все. Стобаксовыми купюрами прикуривают, на «Бентли» рассекают, а мне их жалеть? Меня кто когда жалел? И хрен с ними со всеми, покойничками… Ибо не хрен.
– И похрен. – Питон хохотнул, но как-то жестянно, натужно. Он словно выпал из разговора, задумавшись о чем-то другом.
– А чего, сам-то не такой?
– Нет, – покачал головой Питон. – Может, хуже. Но не такой.
– Психология, однако, – хмыкнул Стройбат. – Вопрос на засыпку, Питон, – на какие гроши мне из Москвы валить?
– Что, закрома истощились? Быстро ты бабки спускаешь. Профессионально.
– Кубышку на черный день не откладываю. Да и дольняшку с общака честно заработал. Право имею!
– Имеешь, – неожиданно покладисто согласился Питон. – Тогда двигаем сейчас до точки, выпишу тебе материальную помощь. И документы на месте ребята тебе выправят.
– Хрен там. Назначай новое место встречи, я подъеду.
– Не доверяешь? – искренне удивился Питон. – Мне?
– А ты как думал?
– Я предполагал, что ты чудить начнешь, и кое-какую цифру для тебя взял. – Посредник положил на стол портфель. – Но ксиву тебе новую все равно придется выправлять, фотографироваться. Со старыми документами спалишься. Ребята тебя серьезные ищут.
– В городе передашь.
– Столько от тебя забот, Мишаня, даже не представляешь. – Питон открыл портфель. Запустил туда руку. И резко выдернул ее.
Ствол был какой-то гомосячий, маленький, нормальные пацаны такими не пользуются. Но зато с аккуратненьким глушителем.
Стройбат понял, что этот ствол для него и сейчас Питон будет стрелять. Без лишних уговоров и разговоров.
Впрочем, то, что ему выписали черную метку, киллер понял за миг до того, как увидел пистолет. В голосе посредника звякнуло что-то едва уловимое – будто у него вначале еще были сомнения, мочить или нет старого кореша, но этот разговор решил все. И Питон с легкостью подписал смертный приговор человеку, который горбатился на него долгих три года.
К такому повороту событий Стройбат оказался готов. Как только палец посредника заскользил по спусковому крючку, киллер резким рывком опрокинул на своего противника стол. Послышался негромкий хлопок – как будто лопнул надутый целлофановый пакет. Пуля ушла вверх и снайперски расколола болтающуюся на проводе под потолком лампочку.
Питон распластался на полу. Попробовал приподняться и выстрелить еще раз. Но Стройбат ударил его ногой и наступил на руку с пистолетом. Потом склонился над противником. Блеснуло выкидное лезвие ножа – жить посреднику оставалась пара секунд, не больше. Стройбат не собирался вести дискуссии за жизнь и с пафосом вопрошать – зачем ты меня предал, иуда? Точный удар лезвием в горло – и все счета обнулены, все отношения прерваны, до встречи на том свете.
С грохотом вылетела входная дверь. И тут же в помещении стало очень тесно. Комната стала напоминать хлев, пространство которого полностью заполняют две бычьи туши – это были вышибалы из бригады, в которой верховодил Питон. Огромные, тупые торпеды без разумения и сомнений, в любой момент по команде «фас» готовые рвать врагов хозяина в клочья, бросились в бой.
– На пол, сука! – заорал первым влетевший в комнату вышибала, вскидывая пистолет Макарова.
«Черт, Питона страховали!» – мелькнула в голове Стройбата быстрая мысль. А тело действовало само собой, его движения опережали полет мысли.
Киллер ринулся к окну.
Баххх – оглушительно ударил гром, но не из тучи, а из вороненого ствола. Бахх – еще один выстрел.
Стройбат ощутил тупой удар в плечо. Выставил вперед локоть и всем телом впечатался в окно. Звон стекла, грохот. Эх, только бы не пропороть осколками лицо и шею.
Второй этаж. Высоко, черт возьми! А Стройбат никак не был акробатом. Земля болезненно ударила по ногам. Он упал и зарылся лицом в колючие кусты, росшие прямо под окном. Коленом приложился очень больно, но не время распускать нюни. Надо бороться за жизнь! Он тут же вскочил. И увидел перед собой еще одного отъевшегося быка-производителя, в бригаде его именовали Тормозом – он действительно туго соображал, поэтому его всегда использовали на страховке.
Тормоз выпучил глаза и с каким-то утробным хрюканьем попытался выдернуть из-под мышки пистолет «ТТ». Ему это даже удалось. Но передернуть затвор он не успел. Стройбат уже был на ногах. Сжимая в руке нож, который так и не выпустил при прыжке, он резким броском преодолел разделявшее их расстояние. И в очередной раз подтвердил истину – хороший нож в ближнем бою не хуже пистолета.
Не сбавляя скорости, Стройбат сместился влево и прочертил острым, как бритва, лезвием лоб своего противника. Кровь сразу потоком хлынула из раны и залила глаза. Боль была дикая, Тормоз завизжал, как свинья, выронил пистолет и схватился за лицо. Все, теперь он больше не боец и его можно оставить за спиной.
В стороне заурчал мотор, и несшийся вперед на всех парах Стройбат краем глаза заметил, как из глубины двора тронулась машина.
Да, уважает Мишу Стройбата братва, если добрая половина банды примчалась его глушить.
Киллер ринулся вперед, в сторону кирпичных приземистых гаражей.
Сзади забарабанили выстрелы. Послышался истошный крик:
– Стой, Стройбат! Не тронем!
Как же! Не тронут… А ведь правду говорят. Здесь не тронут. А будет подвал. Хорошо знакомый подвал в полуразвалившемся доме рядом с подмосковной Щербинкой. Страшное место.
Опять громыхнул выстрел. Снова киллеру что-то кричали вслед. Но он не слушал. Вся эта какофония только придавала ему ускорение. Стройбат рвал жилы так, как никогда не рвал их раньше.
Он несся вперед. Перепрыгивал через сугробы, кусты, какие-то бетонные плиты и кирпичи. Падал, разбивая колени. Снова вскакивал. И думал лишь об одном – как бы не потерять сознание. Левая рука его онемела – предплечье задело пулей. Пришла пульсирующая боль, мир поплыл перед глазами. Дыхание сбивалось, сердце грозило лопнуть. Но это были не поводы сбавлять темп.
Вперед. Не оглядываться. Только вперед. Стройбат чувствовал себя как окруженный загонщиками волк. Как кабан на мушке у охотников. Да хотя бы как кролик. Лишь бы остаться жить. А там посмотрим еще. Ибо не хрен!
