Алексей Макеев
День назначенной смерти
Пролог
Волчья стая не голодала. В тайге еды – как в приличном супермаркете. Ранним утром задрали сохатого – годовалого лосенка. Грыз осоку в низине, а мамаша ушами хлопала. Налетели, как ветер. Вожак – волчище лет пятнадцати, матерый, мускулистый – в центровые не лез: на то и молодняк, пусть резвится. Волчата и дали жару – уже подросшие, поджарые, длинноногие. Завалили малыша, а лосиха ноги сделала, рванулась через чащу на болото. Кто-то из юнцов пристроился ей в хвост, да, получив копытом в ухо, отпал.
Стая была мобильной. Две самки, два самца с вожаком, трое молодых из одного помета. Охотились в обширном квадрате, но занесло их в этот вечер к человеческому жилью – в нарушение неписаных волчьих правил. Вожаку так приспичило. Свои причуды у волка, а спорить со старшим даже задиристый Щербатый остерегался.
Вожак трусил первым по темнеющему лесу, остальные сзади. И вдруг чу! – запах пищи… Он мог почуять кровь за милю, за две. Но тут ударило в ноздрю – внезапно, вкусно, будто ниоткуда. Волк встал, вздыбил загривок. Кудлатая волчица подошла и потерлась носом. Он отмахнулся, глухо прорычав – отстань. У бабы нюх слабее, не поймет ничего. Потрусил дальше, перешел на рысь, помчался, ощетинясь, гонимый запахом добычи…
А через поле жилье: опасно, человек имеет свойство палить из длинных палок. Сколько раз на своем веку он видел, как гнали братьев облавой – в овраги, на болота, валя наповал. Чудом уходил…
Маленькая фигурка мелькнула среди деревьев. Взвизгнула от страха. Что такое? Человеческий детеныш?… Волк насторожился, сбавил шаг. Тянуло человеческим жильем – курятником, дымом из печи. Виднелись огоньки за полянкой, скаты крыш, амбары, плетень на околице… Он помчался наперерез, перекрыл дорогу. Ребенок шарахнулся в кустарник, но волк уловил его намерение – метнулся с упреждением. И встал. Угрожать рычанием, оскалом? Зачем? Умный зверь: понимал – лицом к лицу человек не боец, а детеныш и вовсе смешон. Достаточно впиться желтым взглядом, и он очарованный попятится в самый лес, где нет ни света, ни охотника…
Он подошел к ребенку, обдав звериным духом, посмотрел. Глаза сверлящие, глубоко посаженные, осмысленные. Заскулил малыш – тоненько, жалобно. Девочка? Волк, крадучись, сделал шаг, второй. Ребенок выставил руки вперед: поранился, ладошки в крови… И тут не выдержали остальные. От голода не пухли, но запах крови ударил в головы, занервничали. Слюна полилась из пастей. Взбудоражились на весь лес, а Щербатый прыгнул поперек батьки, дернул малышку. Пронзительный возглас огласил опушку, помчался ветром через поле. Подобного нахальства вожак не стерпел. У кого тут нехватка? Ощетинился, оскалил пасть и массой налетел на недотепу, впился в горло. Покатились, визжа, по траве, собирая шишки и колючки…
А остальные смыкали круг, не оставляя ребенку шанса…
Часть первая
30 декабря. Четверг
Утро было серым и бессмысленным. Максимов в первозданном виде лежал на кровати и смотрел в потолок. По потолку ползло что-то бледное, мохнатое, с множеством лапок и, наверное, липкое. Откуда? На дворе канун Нового года, насекомых нет. Зато в активе галлюцинации и страшные воспоминания – до того момента, пока он не наклюкался как свинья. И почему он, собственно, в первозданном виде? А вдруг Маринка зайдет?
Он закрыл глаза. Когда открыл, существо одолело трещину, делящую потолок на две неравные трапеции, перетекло на стену и оседлало недоверченный шуруп. В зеленого человечка, весьма уместного по количеству вчерашнего выпитого, не превратилось.
Он смотрел на стену минут пять, пока не понял – произошло событие. Не хорошее, не плохое – просто событие. Он снова остался жив. Рука нашарила тапку. Бросок – гусеница рассталась с шурупом. В голове взорвалась граната, Максимов учащенно задышал.
Похмельный день начинался. Он встал, раздавил гусеницу. Нормальная домашняя гусеница, отлично сочетающаяся с Новым годом. Из цветочного горшка, очевидно, вылезла, Маринка там чего только не выращивает. Натянул дырявое трико. Долго и задумчиво созерцал одинокий шуруп в стене. Сколько лет прожил в этой комнате, а ни разу не замечал, что из стены торчит шуруп.
Это ж надо так напиться. Последнее воспоминание – испуганный скотчтерьер с козлиной бородой, шарахающийся от незнакомого дяди, и хозяйка терьера, взирающая на пьяного сыщика с тихим ужасом. Бетонный забор, канава, разливное пиво на брюках… Бичуем, Константин Андреевич? Ангел-хранитель заботливо, как уже не раз, довел его до дому, сопроводил до унитаза и уложил в постель.
Из кухни доносились лающие звуки. Подобно Семен Семенычу Горбункову, очнувшемуся с похмелья и не нашедшему в квартире жены, он ухмыльнулся и побрел на кухню. Увы, там не было даже мента, жарящего яичницу. На улице лаял и чихал прохудившийся «Опель» соседа Борзых, этот звук доносился из форточки. На столе лежала записка: «Папахен, я уже убежала. Так держать!»
– Стыдно, Максимов, стыдно… – пробормотал он и открыл холодильник. Спиртного не было – Новый год еще в перспективе. Утренняя гомеопатия исключалась. В наличии имелись майонез и курица. Вид торчащей из кастрюли гузки лишь усилил страдания. Проглотив тошноту, Максимов потащился в ванную.
Жуткая драма разыгралась вчера вечером на пересечении улиц Казакова и Державина. Максимов возвращался с работы. Пару кварталов прошел пешком: при минус восьми грех не прогуляться. Заглянул в парфюмерную лавку, чтобы прикупить полезных штучек для Екатерины с Любашей. Попутно выслушал комплимент продавщицы (какой, дескать, хорошо одетый мужчины и без обручального кольца), отвесил пару встречных. Пообещал зайти на следующий день и еще что-нибудь сказать. Потом обнаружил, что кончаются сигареты, зашагал в павильон на упомянутом пересечении. Было тихо, хорошо, снег летал пушистыми хлопьями, искристые снежинки танцевали в свете фонаря. Даже писающий за углом «мальчик» с хроническим простатитом не испортил настроения. Купив сигареты, Максимов вышел из павильона и задумался. Почему бы не приобрести подарки к Новому году? Лохматову, Вернеру, родной дочери. Первому – бомбилью с калебасой (покуда не забыл, что это такое), второму – коньячный набор с рюмками, третьей – долгожданный плеер с возможностью прослушивания записей в формате МР3 и все такое (консультант расскажет). Главное, не выходить за рамки кошелька. Не он один такой – коллеги тоже где-то познают радость товарно-денежных отношений. Бродят по магазинам, мучительно гадая, что бы подарить любимому начальнику – чтобы и себе приятно, и ему не в тягость. Если бы он не замер у павильона, то не стал бы причастен к трагическим событиям. Появился пьяный охранник некоего ЧОП: здоровый кобель, рассупоненный, наглый. Обматерил продавщицу, треснул по загривку случайного покупателя, имевшего наглость сделать замечание. Осколки разлетевшейся витрины подстегнули пьяную ярость.
– Что ты делаешь, придурок? – завопил молодой парень, проходящий с приятелем мимо. Начался беспредел. Пьяный в дым охранник выхватил пистолет и, выкрикивая похабщину, начал стрелять. Пистолет оказался не газовым. Стоящий в отдалении Максимов с ошеломлением наблюдал, как из ствола вырываются язычки пламени. Не каждый день такое увидишь. Одного из парней подонок ранил в шею, другому пробил грудь. Люди в панике разбегались. А стрелок, сразив двоих, перенес огонь в пространство. Продавщица ближайшего киоска бросилась к «тревожной кнопке». Распахнув ногой дверь, пьяный мерзавец ворвался в застекленный павильон, взял на мушку женщину в норковой шубе, сорвал с нее шапку. Женщина была беременной. Нашелся храбрец из числа стоящих у кассы, попытался вырвать пистолет, за что получил пулю в висок… Когда Максимов вбежал в павильон, внимание бандита переключилось на пожилую даму с внучкой, обе вопили о пощаде. Картина возмутительная: раненный в шею лежал без движения, кровь сочилась в снег, второй пытался приподняться, громко стонал. Труп внутри павильона, мозги на полу, под ногами пакет, из которого рассыпались продукты: палка сырокопченой колбасы, коробка конфет… Кучка рехнувшихся от страха граждан… Преступник, опьяненный видом крови, перекошенный, извергающий помойную брань, обернулся и вскинул пистолет. Максимов нырнул за холодильник с напитками. Пуля разнесла стекло. Второй обоймы у преступника не было. Щелчок – он судорожно пытался передернуть затвор, Максимов налетел, как коршун, с одного удара разнес подонку челюсть…
Дальнейшие события он помнил неотчетливо. Пелена перед глазами. Он бил подонка, пока не преобразил ему всю физиономию. До смерти не забивал – это точно. Оставил его, хрипящего, на корточках отполз к разбитой витрине. Народ потихоньку сматывался. Собирались зеваки. Когда вбежали охранники торгового центра и принялись вторично выбивать из негодяя дух, Максимов выбрался на улицу – не хотелось дожидаться приезда милиции, участвовать в составлении протокола, объясняться: неизвестно, чем еще закончится… И без него убийцу благополучно отправят за решетку, предъявят букет обвинений: «хулиганство с применением оружия», «нанесение тяжких телесных повреждений», «убийство лица, выполняющего общественный долг»… Лицензию на предоставление охранных услуг у фирмы, в которой работал убийца, скорее всего, отнимут. Долго и кропотливо будут выяснять, почему у охранника, который не был при исполнении, да еще и пьяного в три телеги, оказалось при себе оружие…
На улице его вырвало. Он увернулся от машины «Скорой помощи», от неспешно подъезжающего патруля с мигалкой, побрел через двор монолитной многоэтажки. Дальше память – вразнос. Импортный коньяк из горлышка на «берегу» заснеженного фонтана у Дворца культуры железнодорожников. Нервный очкарик, брошенный девушкой, подумывающий о суициде и упорно интересующийся, не желает ли Максимов присоединиться к благому делу. Совместное распитие. Очкарик, пошатываясь, удалялся во мрак. Короткая очередь в винно-водочный отдел, уговоры какого-то толстяка догнаться пивом в кедах… пардон, в кегах… Но когда на дамбе Октябрьского моста его – кривоходящего, падающего, одинокого – догнали наглые юнцы и попытались раздеть, Максимов не растерялся. Включились рефлексы. Счастье хулиганов, что дело происходило на дамбе, а не над рекой. Временное отступление, перегруппировка. Самого нахального он размазал носом по проезжей части, «напарника» схватил за шиворот, перевалил через ограждение и швырнул с откоса. Затем принципиально догнал первого, накостылял по ребрам и, невзирая на истошно плаксивое: «Дяденька, не на-а-адо!!!» – пинком отправил вслед за всеми. Тупо наблюдал, как, скуля от ужаса, формируя красивую снежную лавину, паршивец кубарем катится с гигантской дамбы…
Появление в родных стенах память просто игнорировала. Настало утро 30 декабря – страшное, как атомная война. Интуиция подсказывала: Новый год не принесет приятных сюрпризов.
Существо, возникшее в десять утра на пороге агентства «Профиль», напоминало руководителя лишь условно. Екатерина в новой кофточке, сверкающей мириадами блесток, водружала на стол начальника искусственную елочку. В телевизоре кривлялся безголосый поп-идол. Олежка Лохматов осторожно опускал в стакан с чаем кусочки рафинада и удивлялся, почему сахар растворяется с таким яростным шипением.
– Мамочка родная… – оторопела Екатерина. – А мы решили, что босс с утра пораньше пошел за подарками. Сидим такие наивные и ждем… Я тоже хотела вам вчера подарки купить, а потом увидела эту красивую кофточку и подумала: да ну вас, ребята…
– Я хотел… – прохрипел Максимов, неверным шагом направляясь к замаскированному бару. Олежка Лохматов выронил подозрительный рафинад и недоверчиво воззрился на начальника.
– Вот это да-а….
– Пиво пил, – хлопая глазами, определила Екатерина. – После водки. А кроме того, пережил глубокую личную драму. Смертушка ты наша ходячая.
– А в пиве, между прочим, присутствует трупный яд, Константин Андреевич, – сглотнув, просветил Олежка. – Так называемый кадаверин. Образуется в результате брожения хмеля. Так что сильно на это дело не налегайте…
– Заткнись, – буркнул Максимов, открывая бар. Разноцветная шеренга, безусловно, радовала.
– Не поможет, – покачала головой Екатерина, – облегчение на час, а потом вторая волна. Между прочим, Костик, в соседнем супермаркете рядом с отделом приколов открылся новый отдел – «Все для похмелья» называется. Огурцом, конечно, не станешь, но от мучительной смерти – так называемого постинтоксикационного алкогольного синдрома…
– И ты помолчи, – уронил Максимов, зубами отвинчивая крышку с первого, что попалось под руку. Выпил маленькими глоточками. Подождал, пока разбежится по артериям и венам, поднял голову и обвел сотрудников свинцовым взглядом. Мысленно пересчитал.
– А где наш зам по половым связям с общественностью?
– Здесь я, – донесся из кладовки утробный голос Вернера. – Елочные игрушки с Любашей пытаемся достать…
– Пытается он… – проворчала оттуда же Любаша. – Всю уже облапал, а до елочных игрушек так и не добрались… Как смешно вы, Константин Андреевич, выразились – «по половым связям с общественностью»… Это я ему, что ли, общественность?
– Зампопол, – задумчиво изрекла Екатерина. – Надо бы запомнить.
В кладовке отчаянно завозились, захихикали, показались две лохматые головы.
– Мамочка… – перепугалась Любочка, – кто это к нам пришел?
– Ну и ну, – невозмутимо покачал головой Вернер. – А почему бы и нет, коллеги? В этом есть своя поэзия. Не помню, кто сказал, возможно, Лев Аннинский – что мы такие умельцы, что и сами себя лучше всяких врагов уничтожаем. Рассказывай, командир. Не забудь присесть и закусить.
– Мы надеемся, ты не на машине приехал? – предположила Екатерина.
– А на чем? – поджал губы Максимов. – Честное слово, не заметил, коллеги, – добрел до стоянки, сел, вырулил – два квартала проехал, вспомнил, а потом уж поздно было возвращаться… Н-да уж.
– Точно обалдел, – произнесли они как-то слаженно.
– На кого ж ты нас покинуть-то хотел? – добавила Екатерина.
Молча выслушали рассказ. Секретарша Любочка побледнела, встала и на цыпочках удалилась. Олежка с сожалением посмотрел на чашку с чаем, отодвинул ее на край стола. В глазах участливой Екатерины тихий ужас сменялся жалостью к ближнему. Вернер не поленился встать, заботливо налил в граненую стопку и мягко поставил перед начальником. «Спасибо, дорогой», – поблагодарил Максимов глазами и с удовольствием выпил.
– Ничего себе известие, – пробормотала Екатерина. – Это событие, между прочим, вошло в утреннюю криминальную сводку. Труп, двое раненых и много перепуганных граждан. Пострадавших доставили в больницу, покойника – в морг. Кто умирает, того не лечат. Преступник, набравшийся до поросячьего визга, схвачен, препровожден в СИЗО. Выйдет не скоро – году, я думаю, к 2030-му. Наибольшую активность при задержании преступника до приезда милиции проявили работники службы безопасности ООО «Гетман», владеющего «пассажем». Прибежали, скрутили преступника. Свидетели рассосались – стали протокол составлять, а нету никого… Ни о каком постороннем мужчине, принявшем деятельное участие в поимке злодея, не сообщается.
– Так он же скрылся с места преступления, – напомнил Вернер. – Загадочный мужчина таинственным образом исчез, переложив лавровый венок на головы непричастных. Непричастные не в обиде.
– Чихал я на эту сомнительную честь, – споткнувшись, заявил Максимов.
– Затаскают, – буркнул Лохматов.
– Кстати, ни о каких хулиганах, подвернувшихся под твою горячую руку и скатившихся с дамбы Октябрьского моста, в новостях не упоминалось, командир. Радуйся. Ты просто мастер своего дела.
– Всех врагов одним махом, – улыбнулась Екатерина.
– Побивахом, – конкретизировал Олежка.
– Не кручинься, командир, – успокоил Вернер. – Такие вещи происходят каждый день. Просто мы участвуем в них редко. Вот и выглядит как нечто вопиющее. Расслабься. Жизнь штука несерьезная.
– Вот и покойник на том свете скажет, – хмуро бросил Лохматов.
– Все, коллеги, – хлопнул Максимов стопкой по столу. – Довольно лирики. Новый год грядет, дело серьезное! Делаем мучительную попытку сосредоточиться. Что у нас в перспективе? Монетизация льгот не по нашу честь – пусть пенсионеры после праздников выходят перекрывать дороги. Пешком ходить будем. Десятидневные каникулы тоже вас, слава богу, не касаются. Безделье вредит. Пятого числа буду крайне польщен увидеть всех на работе. Про цунами в Индийском океане тоже молчу – штука неприятная, но нас не задела.
– Тебе спасибо, – буркнул Вернер. – За нашу невысокую зарплату.
– В излишества не окунешься, – поддержал Лохматов.
– На такие деньги не то что приодеться – прираздеться толком нельзя, – присоединилась к коллегам Екатерина, снискав красивым заявлением тихие аплодисменты. Максимов поморщился.
– Вот и славно, дети мои. Сидите дома, готовьте заливную рыбу, ждите дедушку-дарителя – словом, по возможности достойно встречайте год Петуха.
– Я лучше Снегурочку подожду, – проворчал Вернер. – Есть тут на примете одна снегуристая…
– А тот, кто будет перебивать, выйдет на работу 31 декабря, – строго сказал Максимов. – Остальные не выйдут.
– Звучит-то как… – мечтательно закрыла глаза Екатерина.
– С небольшой поправкой, коллеги. Если сегодня, 30 декабря, до восемнадцати ноль-ноль не нарисуется клиент с важным и неотложным делом, готовый заплатить по десятикратному тарифу…
– Господи… – взметнула руки к потолку Екатерина. – Давайте же молиться со страстью нечеловеческой, чтобы не послали темные силы на наши несчастные головы…
– Не придет, – компетентно заявил Вернер. – Покажите мне такого чудака, кто под Новый год соберется воспользоваться услугами частных сыщиков. Веселиться надо! Праздновать!
– Сплюнь, – опасливо сказал Лохматов.
Вернер сплюнул. Все застыли, охваченные недобрым предчувствием. Тишина воцарилась в офисе. Любаша далеко в приемной стучала по клавиатуре – активная у нее игрушка, развивает физически; жильцы наверху апробировали новую дрель; в телевизоре четыре безголосые, но хорошенькие дивы старательно, но как-то сонно выводили: «Тик-так ходики…»
– Не дотерпим до шести, – со вздохом резюмировал Вернер. – В голый нерв превратимся.
– Плюс загадочное дело супружеской четы Корольковых, – вспомнил Максимов. – Не нравится оно мне, покоя не дает…
Меньше всего он ожидал, что последние слова вызовут бурю веселья, и стены содрогнутся от гомерического хохота. Олежка схватился за живот, пытался что-то сказать, но не мог, Вернер рухнул головой на стол, в припадке веселья сбросил на пол и разбил любимую чашку Лохматова, а Екатерина громко икала, и потребовались усилия всей команды, чтобы вернуть ее к нормальной жизни.
– Я сказал что-то не то? – обескураженно спросил Максимов.
– Все в порядке, – объяснил Вернер, хлопая Екатерину по спине. – Гражданка Королькова позвонила сегодня утром и пристыженно дала отбой. Загадка разрешилась.
Эти законопослушные, симпатичные граждане проживали на первом этаже – под агентством. Совсем как в сериале – Саша и Маша. Была у них болонка – Брулька. Шустрая, беленькая – Маша часто ее выгуливала под окнами. А намедни Брулька пропала. С концами. Максимов встретил супругу Королькову – то бишь Машу – у дверей подъезда: расстроенную, подавленную. И крайне изумленную. Куда пропала Брулька? Утром, как обычно, проводила мужа на работу (сама она временно не работает и терпеть не может этим заниматься) и готова присягнуть, что собачка вслед за Сашей в подъезд не выскакивала. Прибрала постель, приняла положенные водные процедуры, заварила кофе. Отсутствие Брульки полусонная Маша обнаружила лишь после того, как устроилась с чашкой кофе перед любимым утренним сериалом и не обнаружила в ногах привычного повизгивания. Но сначала не расстроилась – мало ли куда смылась любимица. Может, в прихожей на коврике валяется. Досмотрела сериал, помыла чашку. Тут и ощутила Маша легкое беспокойство. Не было болонки на коврике в прихожей! Бегло осмотрела квартиру – нету. Осмотрела углубленно. Прошерстила шкафы, обшарила выдвижные ящики под кухонным гарнитуром. Заглянула в диван, куда сложила постельное белье. Сунула нос за шторы, за буфет, за сервант, тщательно обыскала прихожую. Осмотрела холодильники, книжные полки, стиральную машину, в качестве бреда перевернула зимние сапоги, постучала об пол, потыкала спицей в землю с цветами и даже глянула за ковер, висящий на стене, – не сплющило ли там несчастную Брульку? Села на диван и взялась трезво оценивать ситуацию. Квартира на первом этаже, балкона нет. Форточка в зале в принципе открыта, поскольку топят нещадно, но снаружи к ней прибита сетка от комаров, которая как висела, так и продолжает висеть. Саша не считает сетку от комаров в канун Нового года чем-то абсурдным (зато потом не надо вешать), а Маша такими сложными хозяйственными работами старается себя не загружать…
Попытка трезво оценить ситуацию привела к тому, что у Маши сдвинулась крыша. Она схватилась за телефон, вызвала с работы мужа. Муж примчался, вторично обшарили квартиру. Нет болонки. И Саша готов присягнуть, что Брулька вслед за ним в подъезд не выбегала. И не в ее это обыкновениях. Ленивое существо. Сетка на окне не порвана, поэтому нет оснований полагать, что Брулька превратилась в кошку. А ночью собачка присутствовала в квартире точно, поскольку лезла на кровать, и Маша постоянно за нее цеплялась. Словом, мистика открытым текстом. Саша снова отбыл на работу, а Маша вся в слезах отправилась на улицу, где и встретила Максимова. Захлебываясь слезами, обо всем поведала. Максимов позвонил Екатерине, оторвал ее от сложной косметической операции по удалению заусенцев с ногтей, попросил помочь попавшей в беду гражданке. Опять последовал методичный квартирный шмон. В пять часов вечера – перед приходом Саши с работы – Екатерина вернулась в контору, села в позу мыслителя и тупо пробормотала: «Ничего не понимаю…»
Утром позвонила Маша и срывающимся от волнения голосом поведала, что Брулька нашлась! Собственно, она никуда и не пропадала. Вечером Саша пришел с работы, Маша всплакнула у него на плече – каково там бедной Брулечке в параллельном мире? В пятый раз обыскали квартиру. Стали готовиться ко сну. Саша разложил диван, вынув из него постельное белье, раскатал свернутое в рулон одеяло… и обнаружил сдавленную, сплющенную, почти задохнувшуюся Брульку! Маша утром на сонную голову скатала одеяло, не заметив, что на ней без задних ног дрыхнет собачка (Брулька белая и одеяло белое), сунула в ящик под диваном вместе с прочим бельем и побрела чистить зубы. А потом кофе, жвачка по телевизору… А Брульку так сдавило, что ни пукнуть, ни вякнуть. Так и пролежала несчастная весь день, не в силах подать звуковой сигнал. Когда ее нашли, она уже глазки закатывала. Живо Брульку в охапку, в машину – и бегом до ближайшей круглосуточной ветеринарной клиники. Вроде откачали, хорошие у нас медики, сердобольные, да и с чувством черного юмора у них полный порядок. Стены тряслись от хохота…
– Красивая новогодняя история, – подытожил, когда отгремело веселье, Вернер. Мельком глянул на часы. – Ага, еще немного времени прошло…
Похмелье отступало, упорно обороняясь и возводя баррикады. К одиннадцати часам в голове появились проблески. Для закрепления эффекта требовалось сунуть голову под кран. Он прошел на кухню, приспособленную для бытовых, в том числе похмельных, нужд, установил смесителем нужную температуру…
Когда Максимов, посвежевший и почти не издающий вони перегара, вошел в офис, скабрезных шуточек не последовало. Сотрудников сразила неподвижность. В кресле для посетителей восседал клиент и с надеждой смотрел на Максимова.
Он легко мог представить, что творится на душе у товарищей. Едва-едва заблестел лучик надежды…
– Здравствуйте, – тихо сказал со вкусом одетый мужчина – средних лет, скорее упитанный, чем худой, скорее невысокий, чем рослый, с приятной интеллигентной, но покрытой каким-то серым налетом физиономией. Такое ощущение, словно он месяц просидел в компании с покойником. Глаза у незнакомца были грустны и маловыразительны.
– Здравствуйте, – пробормотал Максимов. – С наступающим вас.
– И вас, – трагично вздохнул незнакомец.
Надрывисто заскрипело в голове. Не успело стать лучше, как снова похмелье…
Он украдкой покосился на коллег. Екатерина драматично улыбалась – ярко демонстрируя, как человечество, смеясь, расстается со своим будущим. Олежка изображал жадного потребителя рекламы, пялился в немой экран, где махали ногами блондинки в роли зубов. Вернер с выражением пафосного трагизма смотрел в пол.
– Мне сказали, что без вас в этом агентстве вопросы не решают… – посетитель мял в руках норковую кепи. – Меня зовут Николай Витальевич Кравцов…
– Слушаю вас, – вздохнул Максимов, погружаясь в директорское кресло. – Не стесняйтесь, уважаемый, рассказывайте, что у вас наболело.
Предварительный вывод относительно натуры и частично анкетных данных он уже сделал. Нерешительный, безвольный в житейских ситуациях человек, однако парадоксально преображающийся на работе и имеющий достаточно знаний и смекалки, чтобы вести успешный бизнес. Встречаются такие экземпляры. Как минимум пара высших образований. Горькая ирония – в том числе к самому себе… такому. То есть человек прекрасно понимает, что может быть смешон, но обстоятельства (которые вбил себе в голову) значительно выше.
Так оно и началось.
– Видите ли, – начал сбивчиво посетитель, – я возглавляю довольно крупное юридическое агентство «Гудвин»… Ну, вы понимаете – консультации населения по вопросам обеспечения права, соглашения с предприятиями, желающими обрести солидную юридическую поддержку, помогаем с обменом квартир, продажей, перепланировкой, оформлением документов, восстановлением утраченных документов; судебные дела – жилищные, семейные, наследственные, прочие вопросы…
– Не совсем, – честно признался Максимов.
– Да это не относится к делу, – бледно улыбнулся Кравцов. – Бизнес работает, в чем немалая заслуга моих заместителей… Я живу в приличном доме на улице Державина – двухуровневая квартира с дорогой отделкой… – снова бледная самоирония? – Трехэтажный коттедж в зоне ОбьГЭСа, две машины… Детей, к сожалению, не получилось. Близких родственников тоже, увы, нет. За исключением, разумеется, жены…
– Хорошо, давайте про жену, – тяжело вздохнув, подключился Вернер.
– А про жену рассказывать нечего, – развел руками Кравцов. – Зовут Альбина, тридцать четыре года, некоторые считают красавицей…
– Но не вы, – ожила Екатерина.
– Мне без разницы, – улыбнулся Кравцов. – Я давно уже вышел из того романтического возраста… Подождите, я еще не закончил. У жены имеется родная сестра Виктория, у Виктории – супруг Владислав. С детьми аналогично не повезло – просто проклятье какое-то родовое… Вы позволите закурить?
– Курите. И, пожалуйста, к делу, – до конца работы оставалось шесть часов. Не все еще потеряно.
Закурив, Кравцов частично справился с бледностью и попросил Максимова удалить посторонних. Недоуменно пожав плечами (от сотрудников какие, мол, секреты), Максимов все же выполнил просьбу. Троица с радостью умчалась – хоть в этом послабление.
Вникать в подробности человеческого сумасшествия приходилось часто. Но ни разу под Новый год. Очень даже не бедствующий человек гражданин Кравцов. В ноябре заключил, без преувеличения, многомиллионную сделку: путем замысловатых комбинаций узаконил самовольные строения, отгроханные руководителями крупных организаций. Дело, безусловно, темное, но в принципе не беззаконное. Ведь в отечественном праве столько дырок и извилистых ходов, что воспользоваться ими, обладая соответствующими знаниями, вовсе не преступление. И все бы шло нормально, но терзают Николая Витальевича… предчувствия смерти. «А какие они?» – тут же поинтересовался Максимов, надеясь поставить собеседника в тупик. Но Кравцов не растерялся. Сны он видит, популярно объяснил посетитель, с наличием кладбища. Тоскливо там. Днем хоронят, ночью мертвые с косами. Засыпать боится. Ангелы без лиц летают перед глазами. Тоска необъяснимая гложет. Жизнь, с момента обретения памяти, проходит перед глазами. Мать покойная нашептывает, к себе зовет. Да и как толково объяснить, что такое предчувствие смерти? Ну, представьте, что стоит перед вами расстрельный взвод, перекуривает, за работу вот-вот возьмется. Какие у вас предчувствия?.. Словом, вбил себе в голову удачливый бизнесмен, что этот год в его жизни – последний. Не тот, который впереди, а этот, от которого осталось тридцать восемь часов…
Работа по указанной причине валится из рук, пить начал, взвалил обязанности директора на плечи замов (слава богу, пока справляются). Дома все наперекосяк, депрессия гнетет, мрачные фантазии процветают. Начал жену подозревать в измене – хотя плевать хотел на ее измены, да и на нее… А тут еще зловещие электронные письма без обратного адреса, обращенные лично к нему, Кравцову. Человек он в принципе образованный, понимает, откуда в компьютере берутся письма. Обратился к провайдеру с просьбой поспособствовать, чтобы тайное сделалось явным (подкрепив просьбу хорошим вознаграждением). Но выяснить не удалось, координаты адресата были упрятаны не хуже пресловутого Грааля.
– Что за письма? – недоверчиво спросил Максимов. В фильмах ладно – там приходят электронные письма угрожающего содержания, и герои начинают метаться в ужасе. В жизни как-то несерьезно, и если данный факт все же имеет место, то это либо детство, либо невменяемость. Либо единственное, на что способен недоброжелатель.
– Полная чушь, – фыркнул Кравцов. – Отсутствие конкретных претензий, какие-то подспудные угрозы, детали биографии, о которых я уже не помню… А главное, намеки, что я обязан сделать ЧТО-ТО, хотя и непонятно, что… Отпечатано жирным шрифтом, как будто у меня плохое зрение. А может, просто подчеркивают угрозу – как вы думаете?
– Тексты писем случайно не захватили?
– Даже не сохранил, – поморщился Кравцов. – Удалял, как пыль с экрана. А если вас интересует примерное содержание… – Кравцов уставился в потолок, зашевелил губами, – извольте: «…Вы опять нарушили условие… У вас осталось четыре дня. Если вы не выполните все, что полагается…» А далее – загадочное многоточие, Константин Андреевич. Дескать, сам додумывай. И так далее, и тому подобное. Кажется, что пишет либо ребенок, либо человек, у которого не все в порядке с головой. Но впечатление производит. Понимаете? Поначалу – ничего, ничего, а потом вдруг начинает трясти…
– Может, вас с кем-то путают?
– Да нет, – вздохнул Кравцов, – по имени-отчеству величают.
– А вы не совершали в последнее время… – Максимов задумался, как бы поэтичнее выразить мысль. – Ну, скажем так, ничего предосудительного?
