Алексей Макаров
За жизнь… Сборник рассказов. Издание третье (переработанное и дополненное)

***

Борзов подскочил на койке и ухватился за ногу. Наверное, он неловко повернул её во сне.

– Что, Владимирыч, опять тушишь пожар? – участливо спросил Вадик. – Сейчас сходим на завтрак, потом возьму бинты. Сделаем тебе перевязочку. Не волнуйся. До Японии пять денёчков осталось-то. А там и доктора рядом. Не переживай. Хотя и меня кошмары одолевают чуть ли не каждую ночь.

– Не говори, Вадя. И мне всякая хренотень по ночам жить не даёт, – как всегда спокойно подтвердил проснувшийся Серёга.

«Алика» мерно переваливалась с борта на борт. Двигатель работал мощно и ритмично. Что ж, она новая. Ей только шесть месяцев. Не то что было «Леди Белле» – двадцать семь лет. У «Алики» всё впереди.

А «Леди Белла» осталась одна в океане, в пятистах милях к северу от Гавайских островов, глубоко осевшая в воду кормой из-за затопленного машинного отделения, сгоревшая и брошенная на произвол судьбы.

Затонет ли она от первого же циклона? Или будет месяцами бродить по океану, как «Летучий голландец», пока её не найдут и не отбуксируют в порт на разгрузку и дальнейшую разделку. Ведь весь груз остался цел. Топливо в дизельных цистернах из-за затопления машины не взорвалось, поэтому она была цела и осталась на плаву.

Когда «Алика» уходила с места аварии, Борзов вышел на корму и долго смотрел вслед этой частичке своей судьбы, брошенной в океане жизни. Слёзы сами наворачивались на глаза. Но их сдувало ветром надвигавшегося циклона. Всё-таки как много хорошего у него было связано с ней, с «Леди Беллой».

А сейчас пора ковылять на ужин. Их повар, чилиец, изумительно готовит.

Владивосток, январь 2019

Реанимация

В мою палату чуть ли не ворвалась санитарка Валя, известная в кардиологическом отделении как разбитная тётка, потому что матерки у неё вылетали за здорово живёшь один за одним. Она швырнула на мою кровать простыню и задорно скомандовала:

– Ну-ка, разголяйся и давай в простыню завертайся, вон у меня коляска стоит, на ней и поедем в реанимацию.

Я был ошарашен, хотя мой врач Наталья Николаевна ещё два дня назад говорила мне, что так просто таблетками мою аритмию не собьёшь, придётся делать дефибрилляцию. Но тут это было так неожиданно, что непроизвольно вырвалось:

– Что мне делать в той реанимации?

– Давай-давай, нечего рассуждать, перелатывайся побыстрее. Нас уже там ждут.

А сегодня Наталья Николаевна напоминала мне на утреннем обходе, что мне будут делать дефибрилляцию, но о том, что это будет происходить в реанимации, разговора не было. Я был несколько удивлён. Но надо так надо.

Разделся. Валентина заглянула в палату и, увидев, что я уже заворачиваюсь в простыню, чуть ли не прокричала на всё отделение:

– А трусняк ты снял?

– Нет, не снял, непроизвольно вырвалось у меня.

– Так сымай его, нечего тебе в нём там делать. Вот у тебя простыня, так ты в неё и завертайся. Да давай быстренько-быстренько ко мне. Мне скоро обед накрывать. Некогда мне тут с тобой возиться.

– А тапки? – Я никак не мог сообразить, что же делать дальше, прежде чем отдаться в руки этой горланящей Валентине.

– Нечего тебе там в тапках делать. Там они тебе не понадобятся, – захохотала та.

Ну, что делать? Пришлось полностью раздеться, завернуться в простыню и сесть в коляску.

Валентина вывезла меня из палаты и покатила коляску по отделению до лифта, до которого было метров десять, но разговорчивая Валентина тут же меня спросила.

– Анекдот про слепого деда знаешь?

– Нет, не знаю. – Во всяком случае, мне сейчас было не до анекдотов.

– Ну так слушай. Решили помыть слепого деда в бане перед операцией, а в этот день в больнице был женский день. А бабы и говорят: «Да что нам этот дед, чего нам его бояться? Он же слепой, ничего не видит, давай его к нам в баню».

Валентина открыла лифт, закатила коляску и закрыла за собой двери. А двери здоровые, тяжёлые, скрипучие. Они закрылись за нами, как будто отрезая нас от всей предыдущей жизни. Валентина нажала кнопку на панели.

Лифт спустился ниже на этаж, что заставило Валентину на секунду прерваться. Таким же тоном и в таком же ритме, как рассказывала анекдот, она продолжала:

– Ты смотри не сбеги от меня здесь. Ведь мы сейчас через гинекологию поедем.

Чтобы хоть что-то сказать, я попытался вставить пару слов:

– Да ну тебя со своими шутками. Там ведь только больные тётки. Что мне с ними в гинекологии делать? Мне бы самому оклематься, а ты мне – гинекология…

– Ну так слушай дальше, – не прерывая заданного темпа и не слушая меня, продолжала Валентина. – Привела санитарка из отделения в эту баню деда под рученьки. Усадила его на скамейку. И начала раздевать. Тётки в бане все заорали, завопили: чего ты, мол, привела деда сюда? А санитарка, которая привела мыть деда, и говорит им:

– Да не бойтесь вы его, он же слепой.

– А! Ну, если слепой, так пусть моется, – благосклонно разрешили они.

Одна молодуха и говорит:

– Дед, а дед. А руки у тебя как, не болят?

– Да пока ишшо целые, – прошамкал дед. – Не болят ишшо.

– Так пошли в парилку, дедушка. Попаришь меня там. А я позжее и тебя помою.

Взяла молодуха деда под рученьки и повела в парную. Всучила она там дедушке в руки веничек, легла на полог и направила руки деда себе на спину, чтобы он там веничком прошёлся. Ну, дедушка веничком охаживает молодушку. А молодушка и говорит:

– Так-так, дедушка, сюда-сюда-сюда. Ох! Как хорошо охаживаешь, дедушка! – А потом вдруг ойкнула: – Дедушка, так, по-моему, ты не туда…

А дед пыхтит и шепчет ей в спинку:

– Туда-туда, внученька. Только ты спокойненько лежи, не шевелись. Только вот ноженьки поширше раздвинь. Так и тебе удобнее будет.

С этими словами Валентина подвезла меня к дверям реанимации и, открыв стеклянную дверь, завезла в одну из палат.

Вокруг – чистота, порядок. Всё чисто, аккуратно. Над всеми кроватями висят какие-то приборы.

В палате стояло три пустые кровати, а одна, у окна, была занята каким-то существом.

С первого взгляда было непонятно, что там лежало. То ли это была обезьяна, то ли какое-то скрюченное существо, у которого из носа торчали две трубочки. В руку этого существа была вставлена капельница.

Я с удивлением смотрел на эту неправдоподобную картину. И при более подробном рассматривании оказалось, что это существо – человек.

Страх божий! Это был скелет – кости, плоская грудь. Непонятно было, кто это – мужчина или женщина. Это было что-то невероятное, но оно дышало.

Я смотрел на эту ужасающую картину, и в голове пронеслась мысль: «Нет, нет, нет! Не дай бог превратиться в такой овощ!»

Чувство омерзения заставило отвести взгляд от такого ужасного зрелища, поэтому я сразу отвернулся.

Валентина подкатила меня к одной из свободных кроватей.

– Вот и твоя кроватка. Вот эта, у стеночки, – указала она на крайнюю кровать. – Давай-ка вставай и ложись на неё. Простыночкой сверху прикройся и жди, сейчас к тебе придёт тётя врач и всё-всё тебе расскажет.

Валентина помогла мне выбраться из коляски и подтолкнула к кровати, а затем, подхватив свой транспорт, исчезла за дверью.

Я лёг на кровать и по совету Валентины, прикрывшись простынёй, принялся ждать.

Лежу на кровати, ничего не делаю. Пялюсь в потолок. Налево, где лежит это странное существо, стараюсь не смотреть. Но взгляд сам собой так и норовит глянуть туда заново. Существо дышало и что-то бормотало. Оттуда неслись то вздохи, то ахи. Я старался не слушать этого своего невольного соседа.

Но тут в палату зашла женщина в белом халате. Она ласково посмотрела на меня.

– Ну, как вы тут? – участливо обратилась она ко мне.

– Да нормально всё. Лежу вот пока, – стараясь не выдать своих эмоций, так же спокойно ответил я.

– Ну и отлично, – кивнула она. – А теперь подождите пару минут, я к вам чуть позже подойду. – И вышла из палаты.

Через некоторое время она вернулась с небольшим стальным подносом в руках. Перетянула мне жгутом руку, сделала укол и вставила «бабочку». Через неё ввела какую-то желтоватую жидкость, сняла жгут с руки и вновь ушла.

Тут же зашла другая женщина с прибором в руках. Прибор, наверное, был очень тяжёлый. Она его плотно прижимала к груди. Затем поставила его на тумбочку справа от моей головы и с облегчением выдохнула:

– Ну и тяжелючий же ты, зараза.

Из прибора торчало множество различных проводов, а сверху лежали два предмета, похожие на утюги с ручками.

Я-то знал, что мне будут делать дефибрилляцию, поэтому с интересом разглядывал эти «утюги». Сколько раз я видел их в кино, а вживую – впервые.

Подошла другая женщина ещё с каким-то приборчиком. Я понял, что этот приборчик для снятия кардиограмм, потому что из него торчали несколько проводов с присосками.

Женщина подошла к кровати и стала искать глазами, куда бы его поставить. Потом так же ласково попросила меня:

– Раздвинь-ка ножки…

На что я продолжил за неё:

– Солнышко…

Она весело ухмыльнулась и так же задорно продолжила:

– Давай-давай, раздвигай, не стесняйся.

Я раздвинул ноги, и она поставила между ними прибор около спинки кровати. Подошёл мужчина в белом аккуратном халате, проверил приборы и их подключение к розеткам. Повертел на них ручки и пощёлкал тумблерами. Видимо, оставшись довольным от произведённых тестов, он, одобрительно хмыкнув, вышел.

Затем к кровати быстро подошёл другой врач, уже в тёмно- синем костюме. Он посмотрел на меня, похлопал по щекам, посмотрел на грудь, пощупал руку, приподнял веки и, заглянув в глаза, спокойно и ласково произнёс:

– Ну, мы вам сейчас сделаем укольчик, вы заснёте, а потом, когда проснётесь, вас посадят на коляску, и вы поедете к себе в палату.

– Хорошо, – подтвердил я понимание его объяснений.

Подошла медсестра, ввела мне в «бабочку» уже прозрачную жидкость из шприца.

Опять ко мне подошёл врач, мужчина в тёмно-синем костюме, и посоветовал:

– Вы не сопротивляйтесь, если спать хочется, закрывайте глазки и засыпайте.

Я послушался его и закрыл глаза.

***

Почему-то я оказался в большой тёмной комнате. Левый ближний угол в ней был освещён слабым серым светом, а правый дальний угол был тёмный. В этой комнате стоял длинный-длинный стол. Он овалом вдавался в освещённое место и уходил в бесконечность, куда-то вдаль вправо. Я не поворачивал туда голову, но мне было видно, что там, вдоль этого стола, сидят люди, вереница голов которых растворялась в сгущающейся темноте бесконечности.

Я сидел, опустив голову за столом, положив руки на столешницу. Подняв голову, я посмотрел перед собой и удивился. Напротив меня сидели Иннин папа и Иннина мама.

Посмотрел направо. Справа от меня сидели моя мама и мой папа. Я попытался сказать маме что-нибудь хорошее, потому что я её давным-давно не видел, но мама смотрела только на папу, руки их были скрещены и лежали на столе. Они о чём-то, а о чём, я не слышал, разговаривали между собой, как будто меня и рядом не было.

Иннин папа и Иннина мама, точно так же скрестив руки на столе, разговаривали между собой. Я попытался им что-то сказать, но из моей глотки не вырвалось ни единого звука. Я посмотрел направо, затем налево. Все сидели парами и о чём-то разговаривали между собой.

Справа от меня люди сидели тоже парами, но их лица невозможно было различить из-за сгущающейся темноты в конце стола. Но всё-таки я разглядел там своих дедушку и бабушку. Они также о чём-то говорили, скрестив руки на столе, как когда-то в 1983 году в спальне у родителей.

Все люди сидели вдоль этого длинного серого стола, который уходил в далёкую темень, а я всё смотрел и смотрел туда, стараясь хоть что-то там рассмотреть, но мне, кроме темноты, ничего не было видно.

Я даже попытался наклонить голову, чтобы всё-таки увидеть, где же окончание этого длинного стола, но конца его я так не увидел.

Я посмотрел налево от себя – там была бабушка Маруся. В руках у неё был телефон. Я пошарил по карманам. А где же мой телефон? А, вот он. Я нащупал его в кармане куртки.

Я его достал, но телефон был отключён. Я пытался его включить, но кнопка включения не работала, и экран у телефона не засветился. Я был так занят включением телефона, что не заметил, как бабушка Маруся встала и подняла ближе к свету свой телефон. Экран его засветился, и раздался телефонный звонок.

Бабушка Маруся голосом, который я давным-давно не слышал, громко произнесла:

– Да, Инна, я тебя слышу, сейчас, сейчас. Подожди. Да, он тут. Да, да, он тут, вот он сидит один. Ты что, хочешь с ним поговорить?

Мне показалось, что в телефоне прозвучал утвердительный ответ.

– Хорошо. Я передам ему трубку, – так же спокойно продолжила бабушка и передала мне трубку своего телефона, из которого я услышал голос Инны:

– Алечка, родной, ты где?

Я, стараясь говорить спокойно, прошептал:

– Я сам не знаю, где я. Я тут сижу за столом, напротив твои мама с папой, справа от меня мои мама с папой, они о чём-то разговаривают, но мне их не слышно.

Последние слова я произнёс очень громко, чуть ли не крича. Но мои соседи не обращали на меня внимания и не смотрели в мою сторону, продолжая общаться меж собой. Создавалось ощущение, что они меня не слышали совсем.

В ответ я спросил Инну:

– А ты где?

– Я? Я сейчас. Я сейчас к тебе приду. Подожди. Я тут недалеко. Я к тебе иду. Ты не переживай, мы всё равно сейчас встретимся, хорошо? Мы всегда будем вместе.

Я ничего не понимал, у меня вырвалось:

– Хорошо. Но где же ты? Я тебя не вижу и не слышу, – и лихорадочно принялся вертеть головой.

Неожиданно рядом раздавался столь родной и близкий мне голос:

– Вот я подхожу к двери, сейчас, подожди, я открою её. Открывай. Я уже здесь!

Раздался звонок в дверь, бабушка Маруся подошла к двери и распахнула её. Из двери брызнул, ослепляя меня, неестественно, невероятно белый свет. Его яркий поток из проёма двери освещал женскую фигуру.

Я эту фигуру узнаю из миллиона ста тысяч и одного человека, потому что это была именно она. Хотя лица её не было видно, свет шёл из-за её спины, но эта причёска, эти плечи, руки, бёдра, ноги…

Это была именно она. Моя неповторимая женщина.

Она была в обычном платье, в розовой кофточке, в которой она когда-то приехала ко мне на судно, такой красивой и лёгкой.

Перешагнув порог, она протянула ко мне руки, как бы предлагая мне их взять. Невольно я сам встал из-за стола и пошёл к ней, вытянув руки навстречу своему счастью.

Расстояние между нами было на взгляд небольшое – несколько метров, но мы это расстояние преодолевали очень и очень долго. Мне так хотелось, мне очень хотелось прижать моё дорогое создание к своему сердцу, чтобы оно было рядом со мной, чтобы мы соединились как можно быстрее.

Мне так хотелось услышать запах её волос, увидеть всю прелесть её глаз.

И вот… наши руки сомкнулись. Я увидел родное для меня лицо, его тонкие черты, красивые глаза. Эти бездонные зелёные озера, которые на меня так ласково смотрели. Кудри её волос разметались по плечам, и я потрогал их шёлк.

Это вызвало во мне желание ещё сильнее прижать её к себе и я крепко обнял её. Голова её легла мне на плечо, а лицо было приподнято немного вверх – ко мне.

Тут наши губы слились в поцелуе. После этого я облегчённо выдохнул.

– Ну всё, мы вместе. А я так долго тебя ждал, – как будто вырвалось у меня. Ощущение счастья, ощущение яркого света, добра, ласки, которое шло от Инны, заполнило моё сердце и разум. Я смотрел на неё, а вокруг был только яркий, всепоглощающий белый свет. Белое-белое яркое солнце вставало из открытой двери и освещало нас. В моих объятиях была Инночка.

***

Кто-то хлопал меня по щекам:

– Ну, что, как вы себя чувствуете? Вы уже проснулись?

С трудом разлепляя глаза и не желая расставаться с ощущением радости и счастья, которое только что меня посетило, я только пробормотал:

– Да-да, всё нормально, всё хорошо.

Мне так не хотелось уходить оттуда, от этого счастливого видения, которое только что посетило меня, но я открыл глаза.

По щекам меня хлопала медсестра, которая делала мне укол снотворного, чтобы я заснул.

– Ну, вот и всё, – только и сказала сестра. – Всё прошло благополучно. Не двигайтесь, лежите спокойно. Вам пока нельзя шевелиться.

Я попытался пошутить:

– Я знаю, вы такие замечательные врачи, что, когда я в ваших руках, со мной не может ничего случиться.

Но она как-то отвела глаза в сторону и, не ответив, вышла из палаты.

Я повернул голову налево, стараясь опять рассмотреть это скрюченное странное существо, напоминающее обезьяну, с трубочками, которые входили в ноздри.

Объём в капельнице у этого существа уменьшился на одну треть.

«Ага, это значит, что под воздействием укола я спал примерно сорок минут», – промелькнула мысль. А мне показалось, что это было всего лишь мгновение. Но какое счастливое это было мгновение!

Мне так не хотелось опять возвращаться в эту жизнь. Мне так было хорошо там, откуда я только что вернулся!

Раздался голос разбитной Валентины, та опять вкатилась в палату со своей коляской.

– Ну что, – бодро кивнула она мне, – готов? Вставай, кутайся в свою простыню и садись.

Я резво отреагировал на приказ:

– Да, готов я, готов, – и попытался приподняться с кровати.

Тут же ко мне подскочили две медсестры, которые не позволили мне самостоятельно встать, а, осторожно взяв за руки, приподняли с кровати.

– Осторожно, осторожно, – приговаривали они, – не делайте резких движений.

Усадив на кровати, они с тревогой заглядывали мне в глаза.

– Ну как, у вас голова не кружится? – спросила одна из них.

Голова не кружилась.

– Нет-нет, – попытался я проконтролировать свои ощущения, – ничего не кружится, всё нормально, всё хорошо.

Ощущение лёгкости было и в руках, и в ногах, а сердце билось удивительно ровно. Я прислушался к нему. Перебоев не было. Если час назад перебои возникали после каждого пятого-десятого удара, то сейчас я ничего такого не ощущал.

– Ну вот и замечательно. Встаньте на ноги, – попросила медсестра.

Я встал на ноги. Медсёстры заботливо укутали меня простынёй и помогли устроиться в коляске.

Валентина опять так же громогласно провозгласила:

– Ну что, готов ехать через гинекологию?

Я, усмехнувшись, отреагировал на её очередную шутку:

– Да, готов, готов, вези. Только толку от меня в этой гинекологии не будет никакого.

Это было в сентябре 2015 года.

Папа Инны умер в 1985-м.

Мама Инны умерла в 2003-м.

Моя мама умерла в 2004-м.

Мой папа умер в 2003-м.

Мой дедушка умер в 1996-м.

Моя бабушка умерла 1991-м.

Бабушка Маруся умерла в 1986 году.

Владивосток, ноябрь 2015

Трубочка

Мы с Иной в Хабаровске были уже второй день. Причиной приезда послужило то, что Инна в подарок Наташе вышила из бисера икону. Она очень долго хотела сделать Наташе подарок, который бы ей запомнился на всю жизнь, поэтому Инна остановила выбор на иконе. Когда она дарила Наташе икону, та была до слёз растрогана такой заботой, так ей она понравилась.

Эти два дня пролетели как один. Общение, воспоминания о молодости, прогулки, поездка за город заполнили всё время.

В первый день мы гуляли в парке, но когда нам на глаза попался теплоход, курсирующий по Амуру, мы поддались соблазну и прокатились на этом речном трамвайчике.

Замечательный трамвайчик! Музыка, тёплый ветер, солнечная погода сделали всё, чтобы полуторачасовое путешествие превратилось в сплошное удовольствие. А вечер с прогулкой в парке вдоль поющих и светящихся фонтанов довершил чудесную картину дня.

Второй день провели в разговорах, а вечером долго бродили по центральным улицам и на центральной площади у фонтанов.

Хотя, как говорила Наташа, перед нашим приездом вечера здесь были прохладными, а сейчас они были очень тёплыми и даже душными. Зато у фонтанов было в самом деле свежо, и звук струящейся воды успокаивал и располагал к беседам. Дневная духота немного сглаживалась распылённой водой.

Зато третий день для меня начался неудачно. Когда я утром нагнулся к сумке, чтобы достать свежую футболку, то ощутил, как в спину будто воткнули нож. Я еле-еле добрался до дивана, через полчаса вообще не мог встать и сделать пару шагов. Поясница болела невыносимо.

Жорик с Наташей и Инной бегали вокруг меня, предлагая и применяя лекарства, которые нашлись в доме.

Сделали укол «Диклофенака», приклеили «нанопластырь». Жорик напичкал меня болеутоляющими таблетками. Через пару часов мне стало легче, и только когда они убедились, что кризис боли миновал, занялись своими делами.

Жорик поехал на работу, а Наташа с Инной отправились к Игорю и Даше смотреть вислоухого британского кота Тòреса.

Меня оставили на диване с условием, чтобы я лежал и не двигался и к вечеру был готов к дальнейшим развлечениям.

К вечеру мне на самом деле стало намного легче. Я уже почти свободно мог передвигаться по дому.

Увидев мои успехи с передвижениями, Жорик то тут же заявил:

– Всё! Нечего сидеть дома. Поехали поедим шашлык. Я знаю такое место! Там готовят такие шашлыки, которые сами тают во рту! – Он даже причмокнул от удовольствия, показывая таким образом, насколько эти шашлыки восхитительны.

Все одновременно повернули головы в мою сторону и с опаской посмотрели на меня.

Чтобы продемонстрировать свою готовность и принять приглашение Жорика, я с небольшим трудом поднялся с дивана и явил присутствующим свою способность ходить. Демонстрация прошла довольно-таки неплохо.

– Вот, – подытожил Жорик. – Передвигаться он может. Значит, до машины дойдёт, а там уже дело техники, чтобы довезти его и посадить за стол.

Инна с Наташей сразу же пошли переодеваться для выхода в шашлычный ресторан, а мы с Жориком терпеливо уселись на диване, ожидая окончания процесса наведения красоты.

Минут через сорок этот миг настал, и мы спустились к машине. Меня загрузили на переднее сиденье. Инна с Наташей сели сзади, продолжая непрерывающуюся беседу. Жорик удобно устроился за рулём, и Highlander повёз нас по направлению к шашлычному ресторану.

Погода была на удивление солнечной, даже жаркой, но кондиционер в машине делал эту жару незаметной.

Из-за воскресенья и праздника в городе не было пробок, и мы быстро добрались до стадиона, рядом с которым и был этот вожделенный шашлычный ресторан.

Летний ресторан ничего особенного из себя не представлял. Огороженная заборчиком территория с несколькими строениями по периметру. Внутри находилась заасфальтированная площадка для танцев с пристроившейся крытой эстрадой, а вокруг неё были установлены беседки на шесть, восемь и двенадцать человек. На эстраде были установлены громадные колонки, но пока там ещё никого не было. Ненавязчивая лёгкая музыка неслась из небольших динамиков, установленных и спрятанных где-то по периметру площадки.

Наташа с облегчение вздохнула:

– Как хорошо, что пока ещё тихо. Можно будет хоть спокойно поесть шашлычок.

Музыка из спрятанных колонок не мешала говорить. Можно было даже не повышать голос.

Мы сделали заказ, и его нам быстро принесли.

Шашлыки и в самом деле были превосходные. Утолив первый голод, мы уже спокойно продолжили прерванную беседу. Только Наташа всё время беспокоилась:

– Ну и где этот твой Трубочка? Его шашлык уже начал остывать.

– Ещё отъезжает от дома, – успокоил её Жорик, – Что ты так распереживалась? Скоро будет. Не пропадёт шашлык. Если надо будет, то ещё закажем.

Меня и Инну с Серёгой познакомили год назад. Это произошло на свадьбе Игоря и Даши.

Вообще-то он был не Трубочка, а Сергей. Трубочка – это была его дворовая кличка из беспокойного детства. А между близкими и друзьями Серёга так и остался Трубочкой.

Инна с Наташей накрыли шашлык для Серёги и его жены тарелками, укутали их в двойную газету, чтобы хоть как-то сохранить его тепло.

Жорик ещё раз позвонил Серёге и сообщил, что тот приедет минут через десять.

Так и произошло. Серёга с Оксаной приехали через десять минут.

Внешне они были две противоположности.

Он – полноватый мужичок за пятьдесят, среднего роста, с обычным очень добрым лицом, которое сразу вызывало симпатию. Постоянно блуждающая полуулыбка сразу к себе располагала и привлекала. Но за всей этой привлекательностью в нависших бровях и мягких щёчках были спрятаны глаза. Казалось, что от них никуда невозможно деться. Через пару минут общения создавалось впечатление, что ты постоянно находишься под воздействием этих глаз. И даже несмотря на то, что Серёга сидел в противоположном углу беседки, у меня было чувство, что я постоянно нахожусь в фокусе его глаз.

А Оксана была полной противоположностью Сергею. Стройная блондинка, лет на пятнадцать моложе его, с большими выразительными глазами и губами. Если Серёга был подвижен как ртуть, то Оксана была спокойна и немногословна. Только выпив немного красного вина, она более подробно и обстоятельно начала отвечать на Наташины вопросы.

Серёга сидел напротив Жорика. Им было о чём поговорить, этим двум старинным друзьям. Они заказали ещё шашлыка, красного вина и немного спиртного покрепче. А для меня и Наташи воду и сок.

Когда мы сидели вчетвером, то в основном говорили Инна с Наташей. Мы с Жориком только поддерживали разговор наших жён, но когда за столом появился Серёга, то инициатива разговоров перешла непосредственно к нему.

Только сев за стол и поздоровавшись, он сразу же заявил:

– Я алкоголик.

От такого неожиданного заявления мы сразу притихли, а Серёга, посмотрев на наши озадаченные лица, продолжил:

– Но сейчас мне можно немного выпить, и это никак не подействует на мой бывший алкоголизм, – и тут же пояснил свои слова: – Причиной тому стал один случай в моей жизни, который и позволяет мне быть нормальным человеком.

– Это что же ты такое сделал с собой, что перестал быть алкоголиком? – неожиданно вырвалось у Инны. – Алкоголизм же неизлечим.

Выдержав паузу, Серёга оглядел нас пристальным взглядом и продолжил:

– Давайте выпьем за отсутствие алкоголизма, и я расскажу, как с этим злом надо бороться.

Все прыснули со смеху, но от тоста не отказались, чокнулись, пригубив предложенные напитки, и с нетерпением принялись ждать начала Серёгиного рассказа.

Из соседних беседок не было слышно их обитателей. Музыка так же ненавязчиво неслась из спрятанных динамиков, и ничто не мешало рассказчику начать свою исповедь.

Серёга ещё раз внимательно окинул взглядом присутствующих и, вздохнув, начал:

– Нет, вы не подумайте, что я и вправду алкоголик. Я бы им стал, но только один случай по-настоящему помог мне не стать им, – он вновь сделал паузу и, сосредоточившись, продолжил: – Работа у меня была в одной из компаний, распространявших спиртное по краю. Чем больше я в ней работал, тем всё больше и больше пил. Иногда после нескольких дней злоупотреблений у меня, извините за подробности, из заднего прохода начинала появляться кровь.

Поначалу это меня не беспокоило, потому что её было немного. Но потом её стало становиться всё больше и больше. Поэтому мне пришлось обратиться к врачу через своих знакомых, так как самому было неловко искать такого врача.

Врач был молодой и, как мне показалось, все мои рассказы о неприятности, происходящей со мной, воспринял со смехом. Мне даже неудобно стало рассказывать ему об этом. Тем более о таком интимном месте. Но врач, сдерживая улыбку, успокоил меня:

– Да не переживайте вы так сильно. Сделаем мы вам колоноскопию. Определим, где у вас там трещина или что-то другое. Устраним мы вам все ваши беды. Это не такая уж и большая проблема. Это всё очень просто. Вы, главное, не переживайте.

От его слов мне стало как-то не по себе. Особенно от таинственного слова «колоноскопия». Я как-то недоверчиво посмотрел на этого весёлого проктолога и попросил его показать или рассказать мне о сути этой колоноскопии. Просьба, наверное, выглядела не очень убедительно. Но, глядя на моё страдальческое лицо, он согласился:

– Что, страшновато? Да не так страшен чёрт, как его малюют. Сейчас я вам всё покажу.

Он поднялся из-за стола и провёл меня в соседний кабинет. Окна в этом кабинете были зашторены, что создавало зловещую обстановку.

Посередине кабинета стоял огромный чёрный стол с какими-то проводами. В другом углу находился другой стол с компьютером, а между ними на стене был закреплён монитор с большим экраном.

Доктор подошёл к столу и взял один из проводов в руку. Это оказался шланг диаметром чуть больше пальца с набалдашником на конце.

– Вот эту штуковину, – поигрывая набалдашником и садистски ухмыляясь, – мы вводим в задний проход. Включаем компьютер и на мониторе смотрим, что внутри у вас кровоточит. Не волнуйтесь. Это не так страшно, как вам сейчас кажется.

Но у меня внутри что-то похолодело и сжалось. Доктору, вероятно, стало понятно моё состояние, и он, уже более мягко, продолжил:

– Можно эту манипуляцию провести и под наркозом. Только он у нас платный.

Меня прямо-таки осенило. Это было моё спасение, это была моя соломинка утопающего.

– Хорошо, хорошо, – торопливо перебил я его. – Пусть будет платный. Только чтобы не видеть всего этого, – я кивнул в сторону стола.

– Хорошо. Сделаем вам всё под наркозом, – понимающе согласился доктор. Видно, он не раз сталкивался с такими «смельчаками», как я.

– Тогда завтра и приходите. Я вас положу в палату, где вас подготовят к предстоящей процедуре.

Я вздохнул с облегчением. Хорошо, что хоть не сегодня. Почему-то этот момент встречи со шлангом и его набалдашником мне хотелось отложить как можно дальше.

Но откладывай, не откладывай, а назавтра я уже был в палате.

Палата была на двоих. На соседней койке лежал парень. Вид его лица меня не воодушевлял.

Он лежал как-то боком и немного изогнувшись.

Я бодро представился ему:

– Серёга, – и так же бодро продолжил: – Чего это ты такой кислый?

– Валёк, – еле шевеля губами, пролепетал он.

– Чего это с тобой? – всё так же бодро допытывался я у него.

Тот опять, чуть ли не шепча, ответил мне:

– Я посмотрю, как ты тут завтра орать будешь.

– А что? Буду? – не понял я его.

– Как засунут тебе эту хреновину… не то что орать, шептать не захочешь. Я вот без наркоза согласился на операцию. Дурак! Пожалел пару тысяч…

– А я сразу с наркозом, – уже не так бодро произнёс я.

Но тут вошла сестра и пригласила меня в процедурную. Это у них так она называется – процедурная. Теперь я больше склоняюсь к тому, что это самая настоящая пыточная.

Сестра ласково предложила мне лечь на бочок и приспустить штаны.

– А что это вы там собираетесь делать? – с подозрением глянул я на неё.

– Да ничего особенного. Надо же вас подготовить к операции. Кишечник должен быть пустым. Вот сейчас мы вам клизмочку и сделаем, – так же ласково ворковала она.

– Да? Клизмочку? – я опять с недоверием посмотрел на сестру через плечо. Мне было видно, как она пододвинула к кровати штатив, на котором висела эта самая клизмочка.

Это была не клизмочка. Это был самый настоящий бурдюк. Как мне показалось, литров на десять.

Сестра взяла такой же громадный чайник и наполнила из него этот самый бурдюк. А потом так же нежненько предложила: