Алексей Макаров
Морские истории
АКУЛА
«Оренбург» уже две недели шёл через Тихий океан к Панамскому каналу.
Капитан не пошёл по дуге Большого круга, а, обойдя Японию с юга, спустился к двадцатой параллели, чтобы избежать зимних штормов у Камчатки и Алеут. Поэтому погодка баловала «Оренбург». Океан вёл себя, как усмирённая красавица, и только валы океанской зыби слегка раскачивали его.
Иванов, как обычно, заступил на дневную вахту в двенадцать часов. Обойдя главный двигатель и машинное отделение при приёмке вахты, он обнаружил, что на двух цилиндрах температура выхлопных газов по сравнению с его утренней вахтой поднялась градусов на двадцать.
После ухода четвёртого механика он вновь поднялся к крышкам цилиндров и осмотрел термометры, проверил работу выхлопных клапанов и ощупал подвижные детали. Вроде бы всё в порядке, но эта разница в температурах не давала ему покоя.
Пока он связывал это поднятие температуры только с тропиками. Ведь в машинном отделении температура тоже поднялась на двадцать градусов по сравнению с той, при которой они отходили из Находки. Там и в порту было минус десять с ветерком, а здесь днём температура наружного воздуха подбиралась к плюс тридцати. Кондиционер работал исправно, так что в каютах экипаж чувствовал себя комфортно.
Зато в машинном отделении в некоторых местах температура переваливала далеко за сорок, даже несмотря на полностью работающую вдувную вентиляцию. А так как ЦПУ в машинном отделении отсутствовало, то на вахте приходилось изрядно потеть.
Осмотрев клапана, Иванов спустился к посту управления главным двигателем и устроился на пожарном ящике с песком под струями вдувного вентилятора, где он немного охладился.
Просмотрев машинный журнал, он по записям механиков увидел, что температура выхлопных газов на этих двух цилиндрах час от часу поднималась. Это его ещё больше озадачило, но он решил подождать ещё час.
Рабочая бригада на работу вышла вовремя.
Иванов у поста управления оставил вместо себя вахтенного моториста, а сам поднялся в токарку.
В рабочей бригаде числилось четыре человека. Токарь Витя Горбунов, сварщик Миша Луков, моторист первого класса Саша Шайдуров и моторист второго класса Васька, который только недавно выпустился из «шмоньки». Опыта работы он никакого не имел, но чья-то «волосатая» лапа его направила на «Оренбург». Иванов старался ответственными работами его не нагружать, чтобы тот чего не натворил. Потому что с такими «специалистами» ему в своё время очень плотно пришлось столкнуться, да и себя он частенько вспоминал, когда был точно в таком же возрасте.
В токарке жара и шум не так сильно ощущались, как в самом машинном отделении, поэтому Иванов подошёл к парням и, уже не напрягая голоса, посетовал:
– Что-то температура на третьем и шестом поднялась, кабы чего не случилось. Ведь мы на них поставили сёдла после наплавки находкинским заводом.
– Да не бери ты в голову, – начал успокаивать его Миша, – всё с клапанами нормально. Это от общей температуры машины они поднялись. Я сейчас пойду и принесу дополнительные дуйки, так она там сразу упадёт.
– Вряд ли она от этого упадёт, – покачал головой Иванов. – Если бы от общей температуры, тогда бы и на всех остальных цилиндрах поднялась, а то только на двух, и именно на тех, где наплавленные сёдла стоят. Если фирменные сёдла выдерживают по пять тысяч часов и больше, то на эти завод давал гарантию только на две тысячи. А на самом деле это, я так думаю, намно-о-ого меньше.
– Да, – Миша почесал в затылке, – экономит пароходство на всём.
– Тогда ты не трать время на дуйки, – уже приказал Иванов сварщику, как самому опытному в ремонтной бригаде, – а займись подготовкой запасных клапанов. Кто его знает, что может случиться.
– Да ничего не случится, – махнул рукой Миша. – Пойдём посмотрим, а то я сегодня что-то не ходил на крышки.
– Тогда пошли, сам посмотришь, может, я и в самом деле панику развожу. – И, махнув рукой, Иванов позвал Мишу и Виктора за собой.
Они спустились из токарки к платформе крышек главного двигателя и начали осмотр цилиндров. На подозрительных цилиндрах температура поднялась ещё на десять градусов.
Увидев такую картину, Иванов ткнул пальцем в сторону термометров и прокричал Мише на ухо:
– А ты мне тут мозги втирал, что из-за общей температуры!
Увидев, что второй механик прав, Миша виновато прокричал в ответ:
– Ты был прав, Дмитрич, прогорели клапана.
– Тогда я пошёл докладывать деду, а вы идите и готовьте на замену два клапана.
– Сразу два менять будем? – прокричал Миша.
Утвердительно кивнув в ответ, Иванов спустился к посту управления, где под струями вентилятора «балдел» Алик.
– Иди помогай Мише готовить клапана на замену, – приказал ему Иванов, а сам зашёл в телефонную будку и набрал номер старшего механика.
Несмотря на «адмиральский час» такую неприятную «новость» ему требовалось сообщить срочно.
Виктор Иванович зарекомендовал себя на редкость спокойным и рассудительным человеком. Даже несмотря на любые экстремальные ситуации, которые случались на судне, вывести его из равновесия казалось невозможно. Он никогда не кричал и никогда не повышал голос на своих подчинённых, всегда был спокоен и вежлив с ними и требовал того же от остальных механиков.
Спустившись в машину, дед осмотрел крышки цилиндров и сразу позвонил на мостик. Иванову стало понятно, что дед просит разрешения на вывод главного двигателя из режима полного хода.
Вскоре разрешение от капитана он получил, и через час Иванов вывел главный двигатель из режима.
Когда двигатель поработал некоторое время на малых оборотах, то дед скомандовал Иванову:
– Глуши кормильца.
Иванов поставил ручку топливной рукоятки на ноль, а телеграф на «Стоп». С мостика подтвердили команду, и сразу же зазвонил телефон. Дед зашёл в будку и что-то долго объяснял кому-то – наверное, капитану.
Выйдя из будки, он обтёр пот со лба и подошёл к Иванову.
– Сколько времени понадобится на замену? – тревожно поинтересовался он.
– Часа полтора, а может, меньше, – пожал плечами Иванов. – Клапана в Находке меняли, они не успели пригореть, так что за час или чуть больше управимся.
– Я так мастеру и сказал, – согласно кивнул головой дед. – Так что начинайте.
– Добро, – подтвердил Иванов, что понял постановку вопроса, и поднялся на верхние решётки.
Токарь со сварщиком за то время, пока Иванов выводил главный двигатель из режима, уже подготовили для замены клапана и весь инструмент.
– Нам дали полтора часа, – проинформировал их Иванов, – так что Муму за хвост тянуть не будем, давайте начинать, – и рабочая бригада принялась за работу.
На мостик поднялся помполит.
– А, Владимир Павлович! – обрадовался капитан, увидев его. – Ты проходи, проходи. Посмотри, какая красота кругом. – Он указал рукой на безбрежную гладь океана. – Ты вот что сделай. – Он уже серьёзнее посмотрел на помполита. – Организуй-ка купание экипажа, пока в машине идёт ремонт.
Помполит в недоумении посмотрел на капитана, который находился в благодушном состоянии.
– Как, здесь? В открытом океане? – Нерешительно спросил он.
– А что? – капитан с интересом посмотрел на помполита. – Не хочешь, что ли, искупнуться?
– Организовать-то можно, – колебался помполит, – но купаться боязно как-то… Да и глубина здесь немереная…
– Да что тебе та глубина? – перебил его капитан и рассмеялся. – Мы нырять за ракушками не будем, мы тут только у трапа побултыхаемся, пока механики ремонт на главном делают. Да и я нырну пару разков, – заявил он, расправив плечи.
Капитану хоть и было далеко за шестьдесят, но он был бодр, здоров, крепок, и не каждый сорокалетний мужик мог потягаться с ним силой.
Настроение у капитана сегодня было отличное. Он всем улыбался и шутил, поэтому помполит не стал с ним спорить, а только спросил:
– Что, можно сделать объявление по трансляции?
– Делай, делай, – благодушно разрешил капитан, – а я пока пойду переоденусь. Да, – он нашёл глазами старпома, – Александр Иванович, скажи боцману, чтобы он трап вооружил, – и покинул мостик.
Желающие искупаться собрались у трапа правого борта. А что бы их не оказалось? Ведь капитан разрешил палубной команде прекратить на сегодня все работы и купаться. Не отказались от такой процедуры и женщины.
Боцман быстро вооружил трап, вахтенный матрос смайнал его до воды, и народ строем повалил в воду.
От трапа далеко никто не отплывал, только новый радист изображал из себя суперпловца. То он кролем доплывал до форштевня, то баттерфляем удалялся от судна чуть ли не на сто метров, и только голос старпома, усиленный громкоговорителем наружной связи, вернул его назад.
Час, в течение которого производился ремонт, пролетел быстро, и старпом объявил:
– Купание завершается. Всему экипажу выйти из воды и подняться на борт судна. Сейчас будет производиться проворачивание главного двигателя.
Ребята в экипаже оказались послушными, ведь никому же не хотелось попасть под работающий винт. Все дружно подплыли к трапу и поднялись на борт. Только один радист всё бултыхался у самой площадки трапа, не желая выходить из воды.
Старпом вновь грозно сделал объявление через громкоговоритель:
– Вадик, а тебе что, особое приглашение нужно? Быстро поднялся на борт.
Радист не спеша подплыл на спинке к трапу и, зацепившись за него руками, отрабатывал упражнение ногами. За ним при таком упражнении поднялся даже бурун волн, почти такой же, как и кильватерная струя «Оренбурга». Чувствовалось, что у него нет никакого желания взбираться на трап.
А вода оказалась божественной. Тёплая, прозрачная, изумрудного цвета. Сквозь её толщу просматривался на много метров в глубину борт судна, и на нём даже просматривались все его изъяны. Слабый ветерок даже не создавал рябь на поверхности воды и она выглядела, как зеркало где то у самого горизонта соединяющегося с голубой сферой неба. И только плавная океанская зыбь то заливала нижнюю площадку трапа, то вяло стекала с неё.
Но старпом от неповиновения радиста уже начал терять терпение, тем более что на мостик пришёл капитан и стармех из машины доложил, что ремонт закончен и главный двигатель готов к проворачиванию.
– Радисту немедленно выйти из воды и подняться на борт! – в который раз прозвучал над гладью океана его громоподобный голос и, не выдержав официального тона, он пообещал расшалившемуся радисту, что с ним разделаются самым жестоким образом все женщины лёгкого поведения со всех близлежащих островов Тихого океана.
Тут до радиста в конце концов дошло, что он задерживает судно, и он вылез на нижнюю площадку трапа. Прыгая на ней в попытках вытряхнуть воду из ушей, Вадик не спешил подниматься на борт.
И тут случилось то, чего никто не ожидал. Откуда-то из океанских глубин к судну начала приближаться огромная тень.
Те, кто остался у трапа, свесились через фальшборт и смотрели на разбаловавшегося радиста, отпуская в его адрес нелестные шутки, но когда тень начала приближаться к борту, то хором заорали:
– Вадик! Вадик!!! Вали быстрее оттуда! Смотри! – На этом словарь русского языка у наблюдающих заканчивался и шли одни только идиоматические выражения.
С площадки трапа Вадик не мог разглядеть того, что видели наблюдатели с борта, но под воздействием истеричных воплей он быстрее молнии взлетел по трапу на борт и уставился на приближающуюся тень.
Тень медленно приблизилась к трапу, и неожиданно у самой поверхности воды показалось громадное тело неизвестной рыбины тёмно-серого цвета с белыми пятнами.
Хотя морской гигант и не показался над водой, но вода у трапа забурлила, вздыбилась и большая волна захлестнула нижнюю площадку трапа, на которой несколько секунд назад прыгал радист.
Вадик, белее, чем недавно покрашенные переборки надстройки, молча стоял, разинув рот, и смотрел на то место, где он только что показывал фортели суперзаплывов.
– Кажись, твой корефан пожаловал, – съязвил боцман, смеясь и поглядывая на обалдевшего радиста. – Иди поздоровкайся с ним. Или слабо?
– Да пошёл ты… – Радист разразился нервными выражениями, ничего общего не имеющими с русским языком, но матросы, видя, что опасность миновала, принялись хохотать над главным пловцом судна.
Вскоре машину запустили, и судно возобновило свой путь по направлению к Панамскому каналу.
А когда через пару недель «Оренбург» подошёл к каналу, то капитан вновь устроил купание у трапа. Радиста на этом мероприятии никто не видел.
07.11.2021
«САНТА-ЛЮЧИЯ»
Иванов сделал последний реверс и внимательно смотрел на телеграф в ожидании, последуют ли ещё команды с мостика. Но прошло минут пятнадцать, а команд больше не поступало. Это означало, что швартовка в Сьенфуэгосе закончилась и палубная команда сейчас занята заведением последних концов.
Стармех нервно дефилировал за его спиной, опасаясь далеко отходить от конторки, на которой лежал развёрнутый машинный журнал, где записывались реверсы.
Раздался звонок телефона, и дед, подойдя к нему, поплотнее приложил трубку к уху, а другое прикрыл наушником.
ЦПУ на «Оренбурге» отсутствовало, и ходовую вахту приходилось нести в машинном отделении, около поста управления главным двигателем.
К шуму машинного отделения Иванов уже привык и иной раз, особенно в тропиках, когда присаживался на пожарный ящик с песком под струями машинной вентиляции, под равномерное «уханье» поршней главного двигателя ловил себя на том, что начинает дремать.
За месячный переход от Находки такой режим работы стал обычным, и на шум работы главного двигателя он уже особого внимания не обращал. Работает себе главный, да и пусть работает. Знай себе следи за его температурами да чтобы мотористы вовремя смазывали коромысла выхлопных клапанов и протирали подтёки масла.
Зато сейчас, когда главный двигатель стоял, в машине зависла какая-то непривычная тишина, разбавляемая только тарахтением динамок.
Положив трубку телефона, стармех подошёл к Иванову и громко сказал (но не прокричал на ухо, как на ходу):
– Всё, отбой. – Автоматически скрестив руки в привычном жесте. – Готовность один час. Я пошёл.
И, махнув на прощанье рукой, начал подниматься по трапу, ведущему наверх.
К Иванову подошёл Алик, который периодически во время манёвров подходил к посту управления, чтобы проконтролировать температуру охлаждающей воды и масла на главном двигателе.
– Отбой, Алик, – ответил Иванов на его вопросительный взгляд.
Его вахтенный моторист был не очень разговорчивым, он понимал своего механика и без особых приказаний. Дело своё он знал отлично. Иванов всегда с ним на вахте чувствовал себя спокойно. Он знал, что Алик никогда не подведёт и лишних напоминаний о мелочах ему делать не надо.
Алик кивнул в знак того, что всё понял, и поднялся на верхние решётки, чтобы закрыть пусковой воздух и открыть индикаторные краны.
Иванов же на конторке закончил заполнение машинного журнала, переписав в него информацию из чернового журнала.
Алик спустился, подсоединил валоповоротку и подошёл ко второму механику, ожидая дальнейших приказаний по стояночной вахте.
– Через час останови главные насосы и динамку, – напомнил ему Иванов, хотя этого говорить не требовалось. Алик и без напоминаний знал, что надо делать, – а я пойду посмотрю, где мы там встали.
И, прихватив машинный журнал, пошёл вверх по трапам.
Если учесть, что каюта второго механика находилась на третьей палубе, то ему пришлось преодолеть восемь трапов. Но Иванова без труда их преодолел и, открыв «броняшку» на своей палубе, вышел в коридор. Крайняя каюта в коридоре – его.
По сравнению с машинным отделением в каюте чувствовалась прохлада. Кондиционер добросовестно охлаждал помещения надстройки, а притушенный свет создавал мягкий полумрак.
Сполоснув руки и лицо, Иванов вышел в коридор и спустился на главную палубу.
Несмотря на своё тропическое расположение, остров Свободы жарой в эту февральскую ночь не баловал, поэтому от прохладного ветерка, дующего со стороны моря, Иванов даже поёжился. Привык он за последний месяц к жаре. Если днём температура воздуха достигала двадцати пяти градусов и выше, то сейчас она снизилась ниже двадцати.
Невольно подумалось: «Как бы кондиционер не обмёрз», – но он тут же откинул от себя эту мысль и, перегнувшись через фальшборт, принялся осматривать причал, возле которого ошвартовался «Оренбург».
На причале ничего особенного он не увидел. Тишина и пустота. Только где-то вдали у высокого забора высились какие-то кучи мусора, но разглядеть, что там находилось, в темноте ночи он не смог. Сам причал освещался яркими прожекторами, установленным на высоких столбах, поэтому рядом с бортом было светло, как днём.
На палубе никого не было. Вахтенный матрос на причале заканчивал подвязывать сетку безопасности под парадным трапом.
Иванов спустился на причал и перекинулся несколькими фразами с вахтенным, но тот занимался своими делами и желания поговорить у него не возникло, тогда Иванов поинтересовался:
– А по носу у нас кто стоит?
– Похоже, банановоз, – нехотя ответил вахтенный. – Когда швартовались, я с бака видел, как там грузили или выгружали ящики на паллетах.
– А какой его порт приписки? – не отставал Иванов от матроса, ему захотелось узнать, советский это пароход или нет. А если советский, то на нём имелась возможность познакомиться с кем-нибудь или просто поговорить с коллегами.
– Да я как-то не обратил на это внимания, – недовольно ответил матрос, – не до этого было. Но что не наш, так это точно.
Иванов с интересом посмотрел вперёд, но разглядеть ничего не смог. В районе банановоза фонари так ярко не светили, как возле «Оренбурга».
– Пойду-ка я посмотрю, что они там грузят, – вслух выразил он свои мысли.
– Сходи, – безразлично пожал плечами матрос и, закончив обвязку трапа, поднялся на борт.
До четырёх утра всё равно делать нечего, и Иванов, чтобы удовлетворить собственное любопытство, пошёл к впередистоящему судну.
Судно и в самом деле, оказалось банановозом. Он стоял к «Оренбургу» кормой, поэтому Иванов прочитал, что порт его приписки – Панама, так что ничего интересного для себя он на нём бы не нашёл, даже если бы и поднялся к нему на борт.
Отойдя от причальной линии, он осмотрел банановоз со стороны. Даже с первого взгляда ему стало ясно, что судну лет тридцать. На бортах выделялся чуть ли не каждый шпангоут, как рёбра у голодной бездомной собаки, и на них сквозь белую краску яркими рыжими пятнами проступали следы ржавчины. Надстройка имела такой же неприглядный вид. Судно разительно отличалось от «Оренбурга», у которого борта, даже несмотря на последний длительный переход, отливали чернью, а надстройка – та вообще сверкала белизной.
На расстоянии метров в тридцать Иванов прошёл вдоль всего корпуса банановоза и развернулся, чтобы вернуться на судно. Любопытство своё он удовлетворил.
Проходя мимо второго трюма банановоза, напротив которого стояло много паллет с готовыми к погрузке ящиками, он неожиданно услышал окрик:
– Комарад! – на который обернулся.
Невольно что-то ёкнуло в груди от осознания того, что он что-то нарушил в портовских правилах и теперь не оберётся проблем.
На него смотрели два внушительного вида мужика в спецовках, по всей видимости, грузчики, но так как на банановоз ничего не грузили, то они стояли, прислонившись к одной из стопок ящиков, и поэтому Иванов их не увидел.
От души отлегло. «Хорошо, что не полиция», – невольно подумалось ему.
Доброжелательно настроенные мужики приветливо улыбались, подзывая ночного визитёра к себе. Иванов подошёл к ним, поприветствовав жестом руки, согнутой в локте и сжатой в кулаке. На Кубе такой жест означал: «Но пасаран» – «Они не пройдут».
Один из мужиков начал что-то быстро говорить по-испански, но Иванов, кроме «ноу компрендо», «муча трабаха», «мучача» и «шервеза», по-испански ничего не знал. Поэтому по-английски ответил, что не понимает их.
Тогда один из мужиков начал тыкать пальцем в банановоз и в него, добавляя при этом какие-то междометия недовольным тоном. Иванову стало понятно, что он спрашивает его, не с банановоза ли он.
Иванов отрицательно покрутил головой и начал тыкать пальцем в «Оренбург», добавляя при этом уже известное «но компрендо», и для пущей убедительности произнёс, ударяя себя в грудь, знаменитую фразу из кинофильма: «Русо маринеро облико морале».
Лица мужиков после такого заявления вообще расплылись в улыбках, и они, обняв Иванова за плечи, повели его, что-то приговаривая, к стопкам ящиков, готовых к погрузке.
Один из новых знакомых распахнул полы куртки и вынул из ножен внушительный тесак.
Иванова непроизвольно посетила мысль: «Ну вот и хана пришла тебе, дорогой». Но новый знакомый и не подумал покушаться на его ничтожную жизнь, а распорол один из ящиков, в то время как второй мужик подставил полу своей куртки под посыпавшиеся из ящика апельсины.
Иванову мужики предложили один из апельсинов и жестами показали, чтобы он его попробовал. Иванов взял апельсин и попытался его очистить, но кожура оказалась настолько твёрдой и толстой, что он пальцами не смог её надорвать.
Тогда владелец ножа перевернул нож рукояткой к нему и жестами показал, чтобы их новый знакомый использовал его для очистки апельсина.
Взяв нож и аккуратно крест-накрест надрезав кожуру, Иванов снял её с плода. Увидев его манипуляции с апельсином, один из новых знакомых воскликнул:
– О, интеллигенто!
Но Иванов, не обращая внимания на его эмоции, разломил апельсин пополам и съел одну дольку.
Выражение лиц и слова мужиков однозначно обозначали их интерес к тому, понравился ли ему апельсин. Увидев их любопытные взгляды, Иванов понял их и, выпятив большой палец на руке, показал международный жест:
– Хорошо, гуд, перфекто, магнифико. – Откуда у него появился такой словарный запас, он и сам себе удивился.
Мужики поняли, что дружба завязалась, и принялись знакомиться. Одного из них звали Хуан, а другого Алехандро, а когда Иванов назвал своё имя, то они радостно принялись его повторять:
– Але́ксис, Але́ксис.
Мужик, что повыше и поплотнее, которого звали Хуан, обнял Иванова за плечи и подвёл к небольшой переносной будке, установленной возле выгруженных паллетов.
Около неё на земле лежали две сумки. Он приподнял одну, пошарил в её недрах и достал из сумки бутылку, заткнутую пробкой. Вцепившись в пробку зубами, он вынул её из бутылки и предложил Иванову попробовать содержимое. Что находилось в бутылке, Иванов не знал, но, во всяком случае, не молоко. Это он сразу понял по загадочному виду Хуана и Алехандро.
Иванов в нерешительности посмотрел на новых друзей, на открытую бутылку в своей руке, не зная, что ему в данный момент делать. Но Хуан, поняв его сомнения, взял его руку с бутылкой и мягко подталкивал её к лицу Иванова. В другой руке он держал очищенный апельсин и нежно, как мать ребёнку, приговаривал:
– Дринк, дринк, пить, пить, бебер.
И тут Иванов однозначно понял, что пить ему придётся, и совсем не прохладительный напиток.
Поднеся бутылку к носу, он понюхал, что же за питьё ему предлагают. В нос ударил стойкий сивушный запах, который он никогда ни с чем бы не спутал. Он ощутил запах самой настоящей самогонки.
Зная коварство этого напитка, Иванов выдохнул и сделал большой глоток.
Жидкость обожгла весь рот и гортань. Чувствовалось, что кубинская самогонка была намного крепче, чем сорок градусов.
Проглотив напиток, Иванов тут же засунул в рот, предложенный Хуаном апельсин.
Мужики от его действий довольно рассмеялись и тоже сделали по глотку из бутылки.
Через пять минут языковой барьер был преодолён, и Иванов уже знал, что выгрузка ночью не ведётся и Хуан с Алехандро охраняют приготовленные апельсины. Что у них есть семьи и сколько детей у каждого. Что у Хуана есть даже любовница, хотя жена у него очень хорошая, но Хуан же мужчина сильный и его очень любят все женщины.
Переносную будку горе охранники открыли, и оказалось, что и Алехандро припас точно такую же бутылку, которую он вскоре совместными усилиями опустошили.
Откуда-то появился небольшой транзистор на батарейках, и Хуан для разнообразия включил его и, покрутив регулятор настройки поймал, наверное, ночной канал. Неожиданно из транзистора зазвучала «Санта-Лючия», которую самозабвенно исполнял какой-то певец.
Когда песня закончилась, мужики уже сами, в своём собственном исполнении начали демонстрировать Иванову вокальные данные. Ох, как они заливались! И Иванов им вторил, хотя, кроме слов из припева «Санта-Лючии», ни одного слова больше не знал.
Песня ему нравилась. Она в исполнении Робертино Лоретти частенько передавалась и по советскому радио, но так как тот исполнял её на итальянском языке, слов этой песни Иванов не знал, кроме припева.
Оказывается, что все они не только любят эту песню, но и смотрели фильмы с участием Раджа Капура «Господин 420» и «Бродяга». Но ни Иванов, ни его новые друзья слов песен из этих фильмов не знали, так что орали только мелодии.
Всё бы казалось замечательным, но Иванов, посмотрев на часы, увидел, что до сдачи вахты ему осталось всего пятнадцать минут. Надо было идти поднимать третьего механика на вахту.
Мужики его поняли и отпустили, взяв обещание, что Иванов обязательно вернётся.
Иванов без проблем взобрался на трап. На его счастье, вахтенного матроса на палубе не оказалось, поэтому он незамеченным прошёл к своей каюте.
Чтобы и дальше не светиться, и не шарахаться по коридорам, он набрал номер телефона третьего механика и постарался придать своему голосу более-менее трезвые нотки.
– Серёга, – важно проговорил Иванов в телефонную трубку, – подъём, и зайди ко мне. Дело есть.
Тот что-то недовольно пробурчал, но Иванов этого уже не разобрал.
Минут через пять Серёга заглянул в каюту к Иванову.
– Чё надо? Чего звал? – недовольно проговорил он, но даже в полумраке каюты разглядел Иванова и неподдельно удивился: – И где это ты так?
– Там, – Иванов широким жестом указал на переборку, ведущую в коридор, – с охранниками.
– Ну, ты даёшь! – непроизвольно удивился Серёга. – Когда успел? Ведь только встали, – но тут же поинтересовался: – И чего пили?
– Самогонку, местную, – признался Иванов, уже еле ворочая языком. – Крепкая, зараза. Но я больше не могу пить. Спать хочу. А они меня там ждут.
– Да куда тебе! – замахал руками на Иванова Серёга. – Ложись. Никуда ты не пойдёшь. Не хватало ещё на помпу нарваться, тогда вообще визу прихлопнут.
– Но они же меня там ждут, – упрямо настаивал Иванов.
– Я за тебя схожу, извинюсь, скажу, что ты устал, – начал уговаривать Иванова Серёга.
– Ну, тогда, – Иванов вновь упрямо мотнул головой, – сам сходи и возьми тропикан в холодильнике и им отдай. – Он попытался встать, но что-то у него это не получилось.
Серёга уложил друга на диван, достал из холодильника две бутылки тропического вина, которое выдавали за нахождение в тропиках – на этот раз им выдавали «Саперави», – и вышел из каюты.
В обед он зашёл к Иванову и угостил его апельсинами, рассказав об охранниках и о том, что он их оставил спокойно спящими в будке.
Вечером экипаж вывезли в гостиницу, потому что судно поставили на фумигацию. В гостинице они прожили три дня.
Хосе и Алехандро Иванов больше не видел, а с Серёгой они работали вместе ещё долго. Потом судьба раскидала их по разным пароходам, и встретились они только лет через пятнадцать, когда и Серёга, и Иванов уже работали старшими механиками. Вспоминали время совместной работы, слушали песню «Санта-Лючия» и от души подпевали Робертино Лоретти.
08.10.2021
