Алексей Толстой Душистые ветки акации белой (сборник)
Но, очи грустно опустив И наклонясь над крутизною,
Ты молча смотришь на залив, Окружена зеленой мглою… Скажи, о чем твоя печаль? Не той ли думой ты томима,
Что счастье, как морская даль, Бежит от нас неуловимо? Нет, не догнать его уж нам, Но в жизни есть еще отрады;
Не для тебя ли по скалам Бегут и брызжут водопады? Не для тебя ль в ночной тени Вчера цветы благоухали?
Из синих волн не для тебя ли Восходят солнечные дни? А этот вечер? О, взгляни, Какое мирное сиянье!
Не слышно в листьях трепетанья, Недвижно море; корабли, Как точки белые вдали, Едва скользят, в пространстве тая;
Какая тишина святая Царит кругом! Нисходит к нам Как бы предчувствие чего-то;
В ущельях ночь; в тумане там Дымится сизое болото, И все обрывы по краям Горят вечерней позолотой…
Лето 1856–1858
«Как здесь хорошо и приятно…»
Как здесь хорошо и приятно, Как запах дерев я люблю! Орешника лист ароматный Тебе я в тени настелю.
Я там, у подножья аула, Тебе шелковицы нарву, А лошадь и бурого мула Мы пустим в густую траву.
Ты здесь у фонтана приляжешь, Пока не минуется зной, Ты мне улыбнешься и скажешь, Что ты не устала со мной.
Лето 1856
«Растянулся на просторе…»
Растянулся на просторе И на сонных берегах, Окунувши морду в море, Косо смотрит Аюдаг[1].
Обогнуть его мне надо, Но холмов волнистый рой, Как разбросанное стадо, Все толпится предо мной.
Добрый конь мой, долго шел ты, Терпеливо ношу нес; Видишь там лилово-желтый, Солнцем тронутый утес?
Добрый конь мой, ободрися, Ускори ленивый бег, Там под сенью кипариса Ждет нас ужин и ночлег!
Вот уж час, как в ожиданье Конь удваивает шаг, Но на прежнем расстоянье Косо смотрит Аюдаг.
Тучи море затянули, Звезды блещут в небесах, Но не знаю, обогну ли Я до утра Аюдаг?
Лето 1856
«Войдем сюда; здесь меж руин…»
Войдем сюда; здесь меж руин Живет знакомый мне раввин; Во дни прошедшие, бывало, Видал я часто старика;
Для поздних лет он бодр немало, И перелистывать рука Старинных хартий не устала. Когда вдали ревут валы
И дикий кот, мяуча, бродит, Талмуда враг и Каббалы, Всю ночь в молитве он проводит; Душистей нет его вина,
Его улыбка добродушна, И, слышал я, его жена Тиха, прекрасна и послушна; Но недоверчив и ревнив Седой раввин…
Он примет странников радушно, Но не покажет им супруг Своей чудесной половины Ни за янтарь, ни за жемчуг, Ни за звенящие цехины!
Лето 1856
«Если б я был богом океана…»
Если б я был богом океана, Я б к ногам твоим принес, о друг, Все богатства царственного сана, Все мои кораллы и жемчуг!
Из морского сделал бы тюльпана Я ладью тебе, моя краса; Мачты были б розами убраны, Из чудесной ткани паруса!
Если б я был богом океана, Я б любил тебя, моя душа; Я б любил без бури, без обмана, Я б носил тебя, едва дыша!
Но беда тому, кто захотел бы Разлучить меня с тобою, друг! Всклокотал бы я и закипел бы! Все валы свои погнал бы вдруг!
В реве бури, в свисте урагана Враг узнал бы бога океана! Всюду, всюду б я его сыскал! Со степей сорвал бы я курганы!
Доплеснул волной до синих скал, Чтоб добыть тебя, моя циана, Если б я был богом океана!
Лето 1856
«Что за грустная обитель…»
Что за грустная обитель И какой знакомый вид! За стеной храпит смотритель, Сонно маятник стучит;
Стукнет вправо, стукнет влево, Будит мыслей длинный ряд, В нем рассказы и напевы Затверженные звучат.
А в подсвечнике пылает Догоревшая свеча; Где-то пес далеко лает, Ходит маятник, стуча;
Стукнет влево, стукнет вправо, Все твердит о старине; Грустно так; не знаю, право, Наяву я иль во сне?
Вот уж лошади готовы — Сел в кибитку и скачу, — Полно, так ли? Вижу снова Ту же сальную свечу,
Ту же грустную обитель, И кругом знакомый вид, За стеной храпит смотритель, Сонно маятник стучит…
Лето 1856
«Не верь мне, друг, когда, в избытке горя…»
Не верь мне, друг, когда, в избытке горя, Я говорю, что разлюбил тебя, В отлива час не верь измене моря, Оно к земле воротится, любя.
Уж я тоскую, прежней страсти полный, Мою свободу вновь тебе отдам, И уж бегут с обратным шумом волны Издалека к любимым берегам!
Лето 1856
«Острою секирой ранена береза…»
Острою секирой ранена береза, По коре сребристой покатились слезы;
Ты не плачь, береза, бедная, не сетуй! Рана не смертельна, вылечится к лету, Будешь красоваться, листьями убрана…
Лишь больное сердце не залечит раны!
Лето 1856
«Усни, печальный друг, уже с грядущей тьмой…»
Усни, печальный друг, уже с грядущей тьмой Вечерний алый свет сливается все боле; Блеящие стада вернулися домой, И улеглася пыль на опустелом поле.
Да снидет ангел сна, прекрасен и крылат, И да перенесет тебя он в жизнь иную! Издавна был он мне в печали друг и брат, Усни, мое дитя, к нему я не ревную!
На раны сердца он забвение прольет, Пытливую тоску от разума отымет И с горестной души на ней лежащий гнет До нового утра незримо приподымет.
Томимая весь день душевною борьбой, От взоров и речей враждебных ты устала, Усни, мое дитя, меж ними и тобой Он благостной рукой опустит покрывало!
Август 1856
«Да, братцы, это так, я не под пару вам…»
Да, братцы, это так, я не под пару вам, То я весь в солнце, то в тумане, Веселость у меня с печалью пополам, Как золото на черной ткани.
Вам весело, друзья, пируйте ж в добрый час, Не враг я песням и потехам, Но дайте погрустить, и, может быть, я вас. Еще опережу неудержимым смехом!
Август 1856
«Когда кругом безмолвен лес дремучий…»
Когда кругом безмолвен лес дремучий И вечер тих; Когда невольно просится певучий Из сердца стих; Когда упрек мне шепчет шелест нивы Иль шум дерев; Когда кипит во мне нетерпеливо Правдивый гнев; Когда вся жизнь моя покрыта тьмою Тяжелых туч; Когда вдали мелькнет передо мною Надежды луч; Средь суеты мирского развлеченья, Среди забот, Моя душа в надежде и в сомненье Тебя зовет; И трудно мне умом понять разлуку, Ты так близка, И хочет сжать твою родную руку Моя рука!
Август или сентябрь 1856
«Сердце, сильней разгораясь от году до году…»
Сердце, сильней разгораясь от году до году, Брошено в светскую жизнь, как в студеную воду. В ней, как железо в раскале, оно закипело: Сделала, жизнь, ты со мною недоброе дело!
Буду кипеть, негодуя, тоской и печалью, Все же не стану блестящей холодною сталью!