
Полная версия:
Алексей Юрьевич Колышевский МЖ. Роман-жизнь от первого лица
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
Кач был здоровенным, накачанным сукиным сыном. Характер имел прескверный. Считал, да и, похоже, продолжает считать себя до сих пор, пупом земли. Его любимые словечки: «Я на пути к победе, кругом одно говно (это об окружающих). А вот это по-качевому (степень наивысшего одобрения). Да у тебя здоровья не хватит, блядь!» Ну, и все в этом духе. Детство у Кача было не совсем безоблачным. Его отец никогда не любил своего сына. Вплоть до того, что после того, как Жене исполнилось шестнадцать лет, он выгнал его из дому на попечение деда и бабушки и запретил появляться на отчей жилплощади в его, отцовском, присутствии. Воспитанием Кача занимался дед, полковник Советской армии, известный половине Москвы бабник и самодур. Женя впитал от деда все, что только было в том антипатичного, хотя влечение к женщинам – это несомненное достоинство, особенно в наше время однополых браков и тотальной педерастии в некоторых отраслях народного хозяйства. Не помню, чтобы он когда-то хоть что-нибудь читал. Во всяком случае, книгу я у него в руках так ни разу и не увидел. И, если честно, могу представить его максимум с какими-нибудь эротическими комиксами. Женя стараниями деда-полковника и бабушки, сотрудницы ректората МГУ, окончил школу имени Ромена Роллана с углубленным изучением французского языка, при этом ухитрившись сам французский язык не то что углубленно, а вообще никак не выучить. Просто в критичные дни, когда Женина успеваемость и поведение окончательно выводили из себя директора этой уважаемой школы, на пороге появлялся дедушка при полном параде и в начищенных орденах. Возразить после такого аргумента было как-то нечего, и директор, махнув рукой, переводил Женечку в следующий класс. И так вот Кач добрался до университета.
Однако же, справедливости ради, скажу, что человека честнее и порядочнее в дружбе, чем Женька, я не встречал никогда. Как и все настоящие злодеи, Кач всегда был очень сентиментальным человеком. Это всегда умиляло тех, кто не знал его близко. Выручал он меня несколько раз по-настоящему, и впервые он протянул мне руку именно тогда, когда я позвонил:
– Привет, Женя!
– О, Марголин! Привет, привет. Как у тебя-то (это его фирменное, замещает обыденное «как дела?»)?
– Да как сказать… Не особо что-то, если честно.
– Ну, а что случилось, Марк?
– Ну, что… С Марго разругался окончательно. Пошла она, сука, куда подальше со своими заскоками.
– Ну понятно. Ясно все. Одобряю. Ну, а что сейчас делаешь?
Я, разумеется, с самого начала этой беседы ждал. Ждал именно этого вопроса и мысленно поблагодарил Кача за то, что вопрос этот прозвучал, да еще и так скоро.
– А ни хера я не делаю. По двору слоняюсь, податься некуда, курю да вот с тобой разговариваю из телефонной будки.
– Ну, так приезжай ко мне, чего ты в самом деле-то? Я как раз собирался к тете идти в гости, пойдем вместе, я тебя с ней познакомлю.
– Да? А зачем мне с твоей тетей знакомиться? Она кто вообще?
– Да ладно, прекрати. Она прикольная тетка, красивая, в собственной квартире живет одна, с мужем развелась недавно. Пойдем, вон, чайку попьем, познакомишься, может, трахнешь ее как-нибудь.
– Да блин, как-то неудобно. Ну а вообще, не возмутится она, что ты к ней человека привел без спросу? Все-таки незнакомец, да еще в такое время?
– Да забей! Я ей сейчас перезвоню, обо всем договорюсь. Садись на троме (тро-ме – ме-тро, еще одно словечко из «словаря» Зверя) и приезжай ко мне на «Алексеевскую».
– Ага, уже еду. Спасибо, Жень!
– Да не за что, Марк, о чем ты! Жду!
Кач повесил трубку, я сделал то же самое. Закурил и, ни о чем особенно не думая, зашагал в сторону станции метро «Перово». Идти до нее было минут десять. А занял этот путь двенадцать с половиной лет.
Бизнесмен силового плана, противотанковая мина и две шлюхи
Ревность… Знакома ли она кому-либо еще так, как она знакома мне? Дикая, болезненная, растрепанная сумасшедшая баба в рваном балахоне, с костлявыми руками и гигантскими пальцами, разрывающими сердце ревнивца, с комариным хоботком вместо рта, тем самым, которым она делает инъекцию своего яда прямо в мозг. Дочь Вавилонской Блудницы, посылающая миражи о чужой похоти на экран подготовленного этим ядом рассудка. В юности эта безумная часто терзала меня, но то, с каким рвением она взялась за меня после знакомства с Лерой, оказалось для меня схваткой, которую я проиграл. Я поддался на ее уговоры, уверовав в то, что так нужно для любви, для того чтобы сохранить ее. Я всегда боялся признаться себе в том, что на самом деле то, что я сотворил с Лериным первым мужем, во многом выросло за счет того, что эту пашню поливали слезы моей зависти к его положению и достатку. Сравните нищего студента и миллионера. К тому же еще и трахавшего когда-то женщину, которая стала затем женой этого студента. Если студентик обыкновенное чмо, то он подрастет с этим дерьмом в груди, насасываясь пивом и тоскуя, и в конце концов рано или поздно выместит всю свою жалкую чмошную злобишку на женщине, которая вообще ни в чем не виновата. Всю совместную жизнь он будет оскорблять ее, самоутверждаясь таким образом, стремиться унизить, потрафив тем самым своей жалкой трусливой душонке. И всю его жизнь ему будет являться образ крепкого белозубого, с огромным, вздернутым к Луне фаллосом самца с «Ademars Piget» на волосатом запястье, раскинувшегося на шезлонге возле собственного бассейна и злорадно цедящего сквозь зубы:
– Да-а-а, чувачок, я трахал твою жену. Я имел ее сидя, я имел ее лежа, и на голове я имел ее тоже. А как она сосала! У тебя так же отсасывает? Боевые навыки не пропали? Ха-ха-ха-ха-ха!!!
И этот смех будет впиваться иглами в каждую клеточку гребаного мозга, и однажды мозг не выдержит и самопроизвольно отдаст команду на уничтожение… Той самой, которая так хорошо сосала у него когда-то…
Мне такой вариант не подходил. Я привык во всем искать первопричину. И, если так необходимо, устранять ее. Мозгу нужен покой. А покой – штука по нынешним временам очень дорогая. Вот я и решил устранить первопричину, наградив рассудок покоем, или, что вернее, не перегружая его хотя бы образом миллионера с эрегированным членом.
Я лежал в засаде. Смешно сказать: засада представляла собой буйно разросшийся куст красной смородины на дачном участке ее первого мужа. О! Я очень, очень, очень ревновал. Я не мог и представить себе, что мое любимое тело когда-то мял своими кривыми лапами этот упырь по фамилии Вертько. Они поженились, когда я еще ходил в школу, наверное, класс в девятый или десятый. Но меня в тот момент волновало не это, а то, проскочит ли искра по проводам? Достаточна ли мощность заряда? Вообще, какого черта я не приготовил вначале маленькую порцию и не испытал ее, заложив, ну, скажем, под квасную бочку одной придурковатой толстухи-продавщицы? Падут миры, переселятся народы, из России уедет последний еврей, а «тетянаташа», которая торгует квасом из бочки от сотворения мира, так и будет продолжать открывать и закрывать этот отвратительный кран, из которого по ее желанию будет литься квас, на радость будетлянам. Эта бочка для меня – целый мир, который не вызывает ностальгии и желания вернуться в долбаную эпоху сигарет «Космос», польских джинсов и кассетников «Электроника». К черту!!! Хочу ездить в «Lexus» и проводить отпуск в Акапулько! И при этом не быть мажором, партийным функционером или бюджетным вором. Заработал – потратил. Все.
Рецепт «штуки» рассказал один скоропостижный приятель. Скоропостижный, потому что однажды мы квасили с ним пиво на сачке Первого Гума [1], но ни до этого, ни после этого никогда больше не встречались. Кем на самом деле был этот «приятель», мне даже как-то страшно думать, уж очень «вовремя» он появился.
А представился этот любитель пива студентом-химиком. После десятой бутылки на каждого, когда в голове моей окончательно победил Джубадзе, я спросил заплетающимся языком:
– Вот ты, химик, скажи, как сделать из подручных средств такую хреновину, которая была бы мощностью с противотанковую мину, а?
Довольный тем, что на него обратили внимание, скромный очкастый химик с важным видом откашлялся и поведал мне:
– Сам я не пробовал, но предполагаю, что если взять алюминиевых опилок, корабельного сурика и еще кое-чего, что есть в свободной продаже, перемешать и набить этим канистру из-под бензина. Затем провести в нее провода и использовать в качестве источника замыкания обычную батарейку напряжением в 9 вольт. Гарантирую, что шарахнет так, что все вокруг распылит на молекулярном уровне!
– Мать его! Это как раз мне и нужно!
Я все тщательно записал и на следующий после пьянки с познавательным уклоном день приступил к закупке ингредиентов. Попотеть пришлось с опилками. Их нужно было несколько килограммов, и я перетачивал в опилки алюминиевый «уголок», который подобрал где-то на свалке, целых две недели! К моменту, когда я закончил собирать «адскую машину», моя дьявольская решимость покинула меня, я устал и испугался того, что шальная мысль, которая так обильно орошала адреналином мой воспаленный мозг, близка к материальному воплощению. Но та, с кем я начал делить ложе, не давала мне забыть о моей адской ревности. Мои глаза краснели, ладони потели и начинали дрожать. Дрянное чувство. Как смешно мне сейчас вспоминать все это.
Лера – Женина «тетя» оказалась роскошной тридцатидвухлетней рыжеволосой женщиной, увидев которую я испытал желание запереться в туалете и «передернуть затвор». Она, конечно, это сразу поняла. Опытная женщина, сознательно потерявшая девственность в шестнадцать лет и рассказавшая мне об этом тогда, когда мы «просто трахались», а о браке никто еще и не думал. Ну, я, по крайней мере, уж точно не думал. Побывавшая замужем, нигде не работавшая, а жившая с того, что сдавала иногда свою квартиру иностранцам, знакомым одного француза. Жерома Порта – какого-то парижского барыги, которого я так ни разу и не видел. Но, сдается мне, он видел на Лере гораздо меньше белья, чем даже просто пояс с чулками. В то время гостиниц в Москве почти не было, а вариант ночлега на одну или две ночи в квартире за сто долларов вполне устраивал друзей барыги. Сейчас на сто долларов можно купить сигарет на полмесяца, а сто долларов в 1992 году – это были большие деньги. Иностранцы приезжали по нескольку раз в месяц, и Лера в это время жила в соседнем подъезде, в квартире родителей. Жила она скромно, но в свое удовольствие: учила английский язык с какой-то преподавательницей, ходила в школу росписи по шелку, в школу астрологии и в прочие бесчисленные школы и кружки. Эта страсть к занятию «чем-нибудь, чтобы не скучать» осталась у нее и поныне. И сейчас она ходит куда-то. Учит, кажется, Римское право. Была она начитанна, вволю спала и была в расцвете сил зрелой женщины, которая уже много чего повидала. Мне тогда было 19 лет, наше первое знакомство, при посредничестве Кача, состоялось довольно мило. Я, как и подобает интеллигентному московскому юноше, загибал ей что-то о творчестве Ремарка и Гофмана, бесконечно много пил горячий чай и не чувствовал его жара. Я был в ударе в тот поздний вечер сентября 1992 года. В конце чаепития я зашел в ванную сполоснуть разгоряченное лицо холодной водой и увидел бельевую корзину. Машинально открыв ее, я увидел Лерины сегодня снятые трусики, которые немедленно схватил и с упоением стал нюхать. Запах мне понравился потому, что это был МОЙ запах. Я представил себе, что на ней вовсе нет трусиков, и еле сдержался от того, чем хотел заняться, уединившись в туалете. Трусики перекочевали в карман моих джинсов, и я затем провел с ними несколько весьма извращенных и острых минут. Они же послужили поводом для моего повторного визита к ней. Я просто позвонил и сказал, что хочу вернуть ей одну вещь, которую прихватил «случайно». Она ответила, что была бы совсем не против получить ее обратно. Я приехал, остался у нее на ночь и влюбился. Наш неординарный роман, во время которого мы лишь изредка покидали кровать, продолжался вплоть до новогодней ночи 1993 года. Я приехал встречать с ней вместе Новый год, выпил, сделал ей предложение, получил согласие, и в марте того же года мы поженились. Студент и домохозяйка, старше его на двенадцать лет. 29 декабря 1993 года она родила нашу дочь. Я как раз должен был сдавать экзамен по политологии, но, узнав о том, что стал папой, ничего сдавать не пошел, а накурился с Верещем, знакомым официантом из «Праги», марихуаны и поехал поздравить Леру и поглядеть на новорожденную. По пути, при входе в метро, я украл букет роз, денег у меня все равно не было, и, если не считать этого, впрочем, свойственного мне, неблаговидного поступка, вполне «на уровне» отметил рождение моей Евы, моего прекрасного первенца.
Но все это было тогда, в будущем, а в то время я лежал в засаде и ждал. Стоял один из последних теплых сентябрьских вечеров, и Вертько должен был обязательно приехать.
Я расскажу то, что знаю об Олеге Вертько. Бывшем муже моей жены. Бывшем подонке. Бывшем убийце. Бывшем бандите. Бывшем миллионере и бывшем человеке. Мне, как я уже сказал, было тогда девятнадцать. Ему года сорок два или около того. Вполне состоявшийся, превосходно упакованный и авторитетный в своем кругу чижик. Круг его состоял из чеченской «крыши», вместе с которой он занимался бесконечными «киданиями», аферами самого гнусного пошиба, торговлей краденными в Европе автомашинами, какими-то мутными делами в Венгрии и прочим весьма и весьма незаконным промыслом. Он начал во времена СССР в объединении «Экспортхлеб» Министерства внешней торговли. Затем переквалифицировался в кооператоры, а после стал тем, кого я называю «бизнесмены силового плана».
В современном российском капиталистическом мирке бизнесмены силового плана – это самая обширная группа бизнесменов. Те из них, кто избежал заказной пули от таких же, как они сами, из-за того, что, в свою очередь, нанесли удар первыми, окружили себя тремя поясами обороны, создав собственные детективные агентства и охранные предприятия, напоминающие подчас численностью и вооружением армии стран масштаба, скажем, Гондураса. Они слишком хорошо усвоили, что в том мирке, в котором можно поймать за хвост денежного Змея, нравы, а вернее, нравственность полностью отсутствует. Можно все: «заказывать» конкурента ментам и чекистам, «мочить» конкурента, опять же «под заказ», не платить никакие налоги, выводить все нажитые непонятно, а вернее, понятно каким путем капиталы за границу, измываться над сотрудниками, выплачивая им смешные гроши и заставляя работать по 14—16 часов в сутки. Кстати, столько, сколько работают в российских частных компаниях, не работают нигде. По крайней мере, в Европе и США. Я и сам до недавнего времени работал в конторе, в которой официально нет праздничных дней, рабочий день не нормирован, отпуск 2 недели в году и за него ничего не платят. Зачем я хочу убить человека? Я позже отвечу. Дочитайте до конца.
Вертько не чурался ничего противозаконного. Его жизненным принципом был принцип волка: отгрызть кусок повкуснее и с ним смыться. А судьба жертвы, судьбы людей, которым он искалечил жизнь, нанес моральные и физические увечья, его не волновали. Лицо у него было омерзительным: какое-то мятое, как грязная простынь в борделе, глазки, прищуренные и злобные, подбородок съехал куда-то в сторону от постоянной гримасы высокомерия и жестокости. Вот какого перца я приговорил к полету в небо за счет энергии взрыва.
…А он все не приезжал. Собаки уже привыкли ко мне и перестали лаять в сторону куста смородины. В 1992 году охранных систем на приусадебных участках еще не устанавливали, а о собственной охране Вертько как-то не заботился. Она сопровождала его, но не постоянно. Считал, видимо, что у него с братвой все поделено и никто на него не рыпнется, никому он не должен. Ну, на то он и адский гад, чтобы нагадить столько и стольким, что просто не мог предвидеть удара с той стороны, о существовании которой он и не догадывался.
Дом был кирпичным. В лучших традициях новорусской архитектуры. Красный кирпич, три этажа, крыша-мансарда и нелепый открытый балкон-терраса. Внизу у Вертько был устроен каминный зал, где он любил развлекаться со шлюхами на брошенных возле камина звериных шкурах. Плейбой, блядь. Знал я все это так хорошо потому, что наблюдал за дачей все лето, пробираясь на нее по ночам со стороны станции пригородной электрички. Самым трудным делом было выбрать место расположения бомбы. Подкоп был исключен: слишком велика была вероятность «запалиться», да и делом это было очень трудоемким, так как замаскировать следы закладки «штуки» было бы нереально. Оставалось одно: действовать с максимальным риском и быстротой, убедившись, что гадина расположилась в каминном зале.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Первый Гум – это первый гуманитарный корпус МГУ. Факультеты: филологический, философский, исторический и юридический. Знаменит своими сачками, «большим» и «малым». «Сачок» – место, где тусят студенты, «задвигающие» занятия. Очень веселое и значимое в студенческой жизни место.







