Алексей Калинин
Рюрикович
Однако, дело сделано. Заказ отправлен. Дальше остается только ждать.
Глава 3
«Каждый ведарь достоин своего обеда. Если ведаря не приглашают к обеду – значит ведарь только окончил завтрак»
Кодекс ведаря
Позже меня провели в менее просторные покои. Тут уже не было той пафосности и помпезности, которые я наблюдал немногим ранее. Зато тут была куча защитных заклинаний и обереги по углам комнаты поблёскивали не просто так. А ещё бородатые стрельцы возле двери просканировали меня взглядами так, что я почувствовал кожей лучи рентгена из их глаз. Просветили насквозь, до печёнок достали.
Провожавший служка сразу испарился, стоило мне пересечь черту двери. Я остался один. Время осмотреться у меня было. В эту комнату меня завели неслучайно, явно для какого-то серьёзного разговора. А если разговор будет серьезным, то стоит принять кое-какие меры.
– Тычимба? – проговорил я вполголоса.
– Внимаю, хозяин, – прошелестело еле слышно.
– Прошерсти покои на предмет прослушки.
– Уже сделано.
– Результат?
– Три ушка заткнуты, два глазка спят. Стукачки переведены в режим бездействия, – отчитался мой невидимый слуга.
Сейчас мой слуга невидим, но вот в другое время может принимать вид расплывчатой фигуры с завихрениями дымка внутри. Мы с ним вместе заходим уже не в первую жизнь защитника человечества, поэтому начали понимать друг друга с полуслова.
– Тогда сиди и слушай, по возможности – записывай! – скомандовал я всё так же вполголоса, а потом развернулся к двери, за которой послышались уверенные шаги.
Дверь беззвучно отворилась, и на пороге возник один из бородатых стрельцов. Он кинул внутрь комнаты новый сканирующий взгляд, не нашёл ничего любопытного и поэтому отшагнул в сторону, застыл у двери, взяв на изготовку серебряный бердыш.
Этот топор на длинной рукояти скорее дань традициям, чем необходимое оружие. В условиях помещений им особо не помашешь, но в отличие от старинных бердышей этот может складываться до пределов обычного топора, а также имеет несколько неприятных сюрпризов. Вот на древке этого видны руны молний и льда, значит, может как током шарахнуть, так и в ледовую фигуру превратить. Поэффективнее пистолета, нельзя не признать.
Следом за стрельцом вошёл царь-батюшка. На этот раз он был без свиты, галстук ослаблен, на манжетах рубашки отсутствуют запонки. Неофициальный разговор может позволить некоторую вольность по отношению к этикету в одежде.
– Ну и навёл ты шороху, Ваня, ну и навёл… – произнёс отец, а потом взглянул на стрельца. – Ступай, подожди снаружи. Никого не пускай!
– Есть! – вытянулся во фрунт стрелец и приложил два вытянутых пальца к головному убору, отдавая честь.
С виду шапка была истинно стрелецкой, вроде колпака с небольшими полями, вот только вместо обычной шерсти в ткань были вшиты кевларовые нити. И при необходимости поля шапки опускались, превращаясь в полноценный шлем, защищающий от пулевого ранения не хуже бронежилета.
Сам пару раз такие надевал, когда ходил на ведарские операции. Очень удобно, хотя от когтей некоторых монстров может не спасти. Против таких, как вендиго они не помогут…
За стрельцом закрылась дверь, после чего царь прошёлся по комнате и уселся в удобное кожаное кресло. Взглянул на меня из-под мохнатых бровей:
– Ну что, показал себя во всей красе?
– Показал, – пожал я плечами. – Как вы и просили, царь-батюшка.
– Да, как и просил. Даже чуточку переиграл с косточкой. Я уж было испугался, что Владимир Васильевич не удержится и вспылит…
– Так мне же и надобно было сыграть так, чтобы все подумали о вашей ко мне немилости. После подобного даже самый завзятый интриган будет смотреть на меня, как на отщепенца, – улыбнулся я щербатым ртом. – А что до косточки… почуял я запах алкотелея, редкого яда. Так что должен предупредить вас, батюшка, что хотят отравить Владимира Васильевича и подсыпают понемногу в еду отраву.
Василий Иванович хмыкнул, потом показал на небольшой столик с напитками:
– А тут что? Можешь почуять?
– Я не пёс полицейский, чтобы рылом по вину водить и всякую отраву вынюхивать, – посерьёзнел я вмиг. – Василий Иванович, что на уме у вас? Зачем подобное представление?
На этот раз отец не стал хмыкать. Он так тяжело вздохнул, как будто только что закончил окучивать картофельное поле. Конечно, я понимал его – не раз приходилось общаться в прошлых жизнях с царями, королями, президентами, императорами да и просто вождями.
Груз ответственности велик, не каждому он по плечу. Поэтому и учат правителей с пелёнок повелевать людьми так, чтобы те слушались и повиновались.
– Зачем, говоришь? А затем, Ваня, что кругом одни предатели. Мало нам отродий Бездны, так ещё и дворяне да бояре смуту затеять норовят. Слухи, интриги, сплетни, подкупы, отравления, нож в спину – ничем не гнушаются твари. Каждый таракан норовит на царскую корону позариться. А что до отравы… Уже двое проверяльщиков еды отравились алкотелеем. И следов нет. Казнили поваров, прислужников, да что толку?
Царь снова вздохнул. Взглянул на меня и усмехнулся:
– Вот и принимает Владимир по чуть-чуть этого яда, чтобы иммунитет к подобной пакости выработался, и в случае чего успели откачать престолонаследника. До определённого момента принимает, а потом спускает накопившееся. Всё по уму делаем, так что не волнуйся.
– И это во дворце? Под охраной и камерами слежения? – покачал я головой.
– Да, прямо во дворце, прямо под охраной и камерами. В глаза улыбаются, а вот в темном переулке лучше не встречаться с этими иродами. Нет, я не боюсь – пока ещё силёнок хватит справиться, да и живица по венам гуляет, почти как у молодого, но… Самые опасные враги – это вовсе не те, кто приходит из Бездны, а те, кто стоит за спиной и улыбается. Правда, для таких у меня припасена пара сюрпризов…
Василий Иванович щёлкнул пальцами, отчего справа сверкнула яркая вспышка. Я ожидал этого и успел прикрыть глаза. В следующий миг в комнате раздалось грозное рычание. Возле кресла царя возвышался здоровенный медведь с пылающими глазами и приоткрытой пастью, из которой вырывались язычки пламени. Тотемный зверь рода Рюриковичей приготовился к прыжку…
– Ваша правда, царь-батюшка, – кивнул я в ответ. – Колодцы из Бездны пусть и открываются в последнее время всё чаще, но там всё ясно: есть твари, которые тебя хотят прирастить или сожрать. Им больше ничего и не нужно – ни статуса, ни почёта, ни славы. А вот тут, как я посмотрю… Твари похлеще гуляют.
Царь выбрался из кресла, подошёл к столику с напитками, посмотрел на него и выбрал пузатую бутылку с прозрачной жидкостью внутри. Открытие пробки прозвучало неожиданно громко, словно щёлкнули хлопушку. После этого прозрачная жидкость полилась в одну рюмку, затем в другую.
В это время медведь таял в воздухе, словно распадался на частички пыли. Последними исчезли горящие злобой глаза.
По ноздрям ударил запах алкоголя. Резковатый, но на составляющие раскладывался без труда: спирт, сахар и смесь трав, в которой доминировал анис, бадьян, фенхель и корень солодки.
– Из Франции прислали, – царь кивнул на бутылку. – Пастис называется. Помогает порой вставить мозги на место. Давай, выпьем, сынок, за нашу встречу, а то очень давно не виделись и неизвестно, когда теперь уже увидимся впредь. Да и увидимся ли вообще…
– Благодарю, царь-батюшка, но я алкоголь не приемлю… Ведарям алкоголь противопоказан – притупляет нюх и снижает реакцию. А мне нюх и реакция не раз жизнь спасали, – усмехнулся я, глядя на протянутую рюмку.
– Тебе царь Всея Руси выпить предлагает, а ты морду воротишь? – нахмурился Василий Иванович. – Ну ты и тип, Ваня… Вот и в самом деле порой смотрю на тебя и думаю – а не другак ли ты? Может, и не сын мне вовсе, а посланец из других миров? Из самой Бездны?
– Это потому что выпить не соглашаюсь? Забавные выводы, Ваше Величество, – хмыкнул я в ответ. – На основании этих выводов не один честный человек головы лишится.
Царь поджал губы, хмыкнул. Он что было силы швырнул рюмку о стену, в результате чего прозрачная жидкость красивой дугой выплеснулась из тары. Хрустальную рюмку я поймал уже почти у самой стены, рванувшись за ней в тот же миг. Жидкость ловить не стал – и так слишком много показал. Не стоит открывать все карты до конца, стоит припрятать парочку козырей в рукаве.
– Ну, что я говорил? Какой человек такое сделает? – произнёс царь, глядя на меня.
– Ведарь сделает, Ваше Величество. Вам это в Ведарской Общине подтвердят, – пожал я плечами, а потом поставил рюмку на место. – Скорость и реакцию там нарабатывать умеют…
– Это и хорошо. Думаю, что и скорость, и реакция тебе пригодятся. В училище немало чванливых дворянских сынков будет. Им твоё царское происхождение по барабану. Эти шуты думают, что при благоприятном стечении обстоятельств сами могут свои задницы на трон водрузить, – покачал головой Василий Иванович. – И ведь какой рассадник змей – каждый боярин так и суёт свой норов куда нужно и куда не нужно. Родословными хвастаются, как будто не понимают, что я в состоянии весь их род за один день истребить… Ух, слишком много воли получили бояре. Слишком много… Вот ты про сказку говорил, а ведь не сказка это вовсе никакая, а преобразованное пророчество Василия Блаженного. И говорил он как раз про третьего царского сына, который вступит на стезю народного защитника и…
В это время в дверь постучали. Царь насупился и громко крикнул:
– Я же сказал – никого не пускать!
– Царь-батюшка, не велите казнить, велите миловать! – раздался за дверью дребезжащий женский голос. – Это Мария Никифоровна, по поводу Ивана Васильевича…
– Вот и косметичка твоя подоспела, сейчас тебе хареографию поправят… – криво усмехнулся отец, а потом крикнул в сторону двери: – Пропустить Марию Никифоровну!
В открытую дверь вплыла та самая бородавчатая "красавица". Возле неё вертелся смазливый "вьюноша", который нёс пузатый кожаный портфель и всячески старался угодить своей спутнице: то ручку поддержать, то уменьшить занос на повороте, а то и вовсе помочь справиться с объёмным платьем, которое запросто могло послужить покрывалом для автомобиля.
– Василий Иванович, уж я так торопилась, – начала говорить Мария Никифоровна. – Так торопилась. Собрала всё, что может пригодиться. Уж мы из вашего гадкого утёнка сделаем сейчас прекрасного лебедя. Все девушки его будут…
Я криво усмехнулся. Вот тебе и раз – в дополнение к моим умениям ещё и симпатичную мордашку сделают? Хм, неплохо.
Конечно же, я слышал про Оболенскую Марию Никифоровну – лучшего лекаря Русского Царства. И также знаю, что она очень благоволит к молоденьким красивым мальчикам. И тот паж, что таскает за ней саквояж, и в самом деле может быть её малолетним фаворитом…
– А если вы моего Бореньку возьмёте в напарники по учёбе, то и вовсе сделаете меня самой счастливой на свете, Ваше Величество, – с елейной улыбкой проговорила Оболенская.
Так мне вдобавок и наседку добавляют? Забавно…
– Бореньку? – совсем ненатурально поднял бровь отец.
– Борис Фёдорович Годунов, – воскликнул мальчишка тонким голоском.
Он раскладывал на столе пузырёчки, флакончики, различные скальпели, примочки, травы. Делал это так уверенно, как будто не первый раз. Чтобы прокричать своё имя, он отвлёкся и отвесил поклон так низко, что коснулся пола рукой.
– Мда… Годунов… Ну что же, пускай едет. Вань, ты же не против компании? – проговорил отец. – С другом всегда путь короче.
– Нет, я завсегда рад хорошему товарищу, – ответил я и ощерился своей неуклюжей улыбкой.
Что же, Годунов… Устрою я тебе райскую жизнь. Замучаешься доклады писать своей благодетельнице.
– Тогда приступим, – сказала Мария Никифоровна и протянула ко мне руки.
Её ладони запылали еле видимым голубоватым пламенем. Моё лицо тут же запылало, словно его сунули в жерло печи. Я должен был заорать от боли, но… Я сдержался, чем вызвал ещё один подозрительный взгляд царя.
Глава 4
«Каждый ведарь должен уважать старость. Если старый человек не получает уважения от ведаря – значит, он недостаточно стар»
Кодекс ведаря.
В покоях царицы прозвучал звонок телефона. Она неторопливо взглянула на экран, а после смахнула пальцем влево.
– Рада слышать вас, – проговорила Елена Васильевна, отходя от окна, где случайный соглядатай мог прочитать её речь по губам. – Прошу подождать одну секунду, – после этого бесстрастно посмотрела на девиц, которые занимались уборкой и протирали мебель. – Подите прочь! Я позову вас позже.
Девицы поклонились в ответ и шустро убрались подальше с царских глаз. Они уже успели выяснить, что царица не любит повторять дважды. А те, кто не понял с первого раза… О тех предпочитали не вспоминать плохим словом.
Дождавшись, пока за девицами закроется дверь, царица двинулась по своим покоям. Она любила свою комнату и поэтому заставляла ежедневно убираться в своём небольшом укрытии от внешнего мира. Ведь в этом укрытии каждая вещь была тщательно подобрана в соответствии со вкусом царицы.
Стены украшены бархатными обоями насыщенных зеленью оттенков, а полы покрыты мягкими коврами с изысканными узорами. Мебель из тёмного дерева с золотыми инкрустациями отражала статус и вкус её владелицы. Величественные портреты в золочёных рамах висели на стенах, предки сурово взирали на хозяйку комнаты, напоминая о своих великих делах.
В центре комнаты стоял массивный трон, обитый красной бархатной тканью и украшенный драгоценными камнями. Огромные окна, драпированные тяжёлыми шторами, пропускали внутрь мягкий свет, создавая атмосферу уединения и спокойствия. Люстры из хрусталя рассеивали свет, заставляя тени танцевать по стенам в такт музыке, которая звучала из уголка, где находилась совершенная аудиосистема.
Сочетание старины и современности создавало невероятный эффект, заставляющий голову кружиться.
Царица подошла к трону в центре комнаты, неторопливо уселась и снова приложила телефон к уху. Сам трон стоял на подставке из зачарованного мрамора, образуя идеально ровный круг. Этот зачарованный круг не давал вырваться наружу ни одному слову, если того не хотела хозяйка.
А царица меньше всего хотела, чтобы её слова слышал кто-нибудь ещё!
Она повернула небольшой изумруд на перстне, активируя Круг Тишины. Тут же трон словно накрыло непроницаемым коконом. Телефонная связь была защищённой от всех видов магической прослушки, а шевеление губ, благодаря Кругу Тишины, выдавало незначительную болтовню по поводу ногтей и стрижки.
– Вы очень рискуете, звоня в такое время. Но мало того, вы подвергаете риску меня, – недовольно проговорила царица. – Вызов от вас могли увидеть дворовые девки!
– Моя царица, простите мою несознательность, но я не мог удержаться, чтобы не услышать ваш медовый голос, – раздался в трубке приятный баритон. – Тем более, что на приёме вы даже взглядом не удосужились одарить вашего покорного слугу…
– Иван Фёдорович, но вы же знаете, что рядом с моим мужем даже мысли фривольные нельзя думать, не то что бросить взгляд.
– Приятно слышать, что по отношению ко мне у вас появились фривольные мысли, – тут же среагировал Иван Фёдорович Овчина Телепнёв-Оболенский.
Боярин и конюший, воевода, князь Овчина Телепнёв-Оболенский умел повернуть разговор в свою сторону, а также слыл мастером комплиментов и красноречивых изысков. Возможно, именно этим, а также молодостью, свежестью и непохожестью на остальных дворян он привлёк взгляды молодой Елены в тот момент, когда она венчалась с Василием Ивановичем.
– Ах, оставьте, князь, свои слова для более внимающих ушей. Мои же закрыты для шалостей и славословий!
– Но тем не менее вы не прервали вызов…
– Не прервала, – согласилась царица. – Но вовсе по другой причине…
– Дайте мне только намёк на ту причину. Для вас я готов перевернуть всю Землю с ног на голову! Заставлю Солнце повернуть вспять, а Луна светить начнёт лишь для вас! Выстрою звёзды так, что каждую ночь они будут мерцать моим признанием в любви.
– Князь, – вздохнула Елена Васильевна. – Я вновь прошу вас оставить свои слова для иных ушей. Для ушей вашей жены, Марии Осиповны Дорогобужской…
– Да что жена, Елена Васильевна? Что жена? Вы же знаете, что мой отец сговорился с Дорогбужским и нас, юных отпрысков, свели вместе, как кобылицу с жеребцом. Ни любви, ни приятия – только политическая воля родительская… – далее последовал горький вздох, как будто Иван Фёдорович и в самом деле сожалел о своей участи. – А мои мысли только о вас, только о тех моментах, когда я был рядом с вами.
– Вы снова за старое?
– Я не могу иначе! – страстно вскричал Иван Фёдорович. – С той самой первой минуты, как вы прибыли из Литвы, как только коснулись своей ножкой нашей земли, как только взглянули на меня… С той минуты я понял, что всю свою жизнь я ждал только этого момента. И ради этого момента жил и существовал!
– Иван Фёдорович, вы можете хотя бы на одну минуту оставить ваше славословие?
– Да, конечно! Я весь превратился во внимание! – воздыхатель понял, что дальше попытка загрузить комплиментами царицу может привести к недовольству.
А недовольство царицы чревато ухудшением положения в обществе!
– Вы сегодня были на приёме и видели нечто такое, что не подобает царскому двору. Так вот, я не хочу, чтобы подобное могло твориться дальше, – проговорила негромко царица. – Не хочу дышать одним воздухом с особой, которая не может себя держать в руках и бросает вызов обществу своим существованием.
– Могу ли я предположить, что под особой вы понимаете некую несуразность из прошлого? Вы молчите, а молчание – знак согласия… Но вы и так не будете дышать с этой особой одним воздухом, – Иван Фёдорович изобразил непонимание. – Ведь она уедет вскоре, и неизвестно – вернётся ли обратно когда-нибудь…
Царица поджала губы. Этот фаворит слишком много себе позволял. Он прекрасно понимал, что Елена Васильевна имела в виду, но предпочёл сыграть в дурачка. Как будто перестраховывался… На всякий случай!
– Я не хочу, чтобы данная личность в дальнейшем могла заявиться во дворец. Слишком вызывающе она себя ведёт. И смотрела эта личность так, как будто примерялась к сиденью трона. Вы не поверите, но мне на миг показалось, что эта личность и в самом деле совершила убийство, даже сердце захолонуло…
– Мне тоже не понравилась выходка, – раздался голос князя Телепнёва-Оболенского. – Никому не позволено творить такие вещи и говорить такие слова! Пошутил! Ха! Да за такие шутки его выпороть следовало бы! Я сам едва не пальнул в него из оберега! Надо же, какие неподвластные уму вещи творятся в нашем царстве-государстве…
Князь при этом не сказал, что из его кошелька пропало несколько сотенных купюр. Говорить подобное означало допустить возможность кражи в царских покоях – в самом защищённом месте государства. Так что лучше было промолчать, как сделали все из тех, кто недосчитался той или иной суммы. Все предпочли смолчать, но не высказывать подозрение в отношении близко стоящего человека.
Царица немного помолчала, а потом произнесла:
– Отрадно слышать подобные слова. Всё моё окружение было возмущено подобным поступком. И все удивились, что наш царь смилостивился и даже предложил Ивану стать жильцом! Такого зверя пустить к добропорядочным дворянским детям! Да это же уму непостижимо!
Было названо имя, а это означало высочайшее доверие. Подобного доверия мог быть достоин только самый близкий человек. Один из тех, кто не предаст и не ударит в спину. Князь даже усмехнулся, польщённый такими речами:
– Вы правы, Ваше Величество, моя царица. Подобный зверь должен обитать среди себе подобных! Его нельзя допускать к дворянам, его место среди ведарей и монстров! Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы он не добрался до пункта назначения!
Столько пыла было в этих словах, что Елена Васильевна невольно улыбнулась. Всё-таки хорошо иметь в союзниках боярина, которому можно поручить не очень достойное дело и который сделает это чисто. У царей всегда много врагов. Порой такие возникают среди тех, кого нельзя трогать публично, тогда их «удаление с горизонта» происходит при помощи доверенных людей.
От несчастного случая никто не застрахован, но вряд ли кто заподозрит их царское величие, когда возомнивший о себе невесть что боярин вдруг задумает взбрыкнуть и нечаянно подавится рыбной костью. Или же упадёт с кровати во сне, да так неудачно, что ударится головой о стоящую прикроватную тумбочку и повредит себе шейные позвонки. Или того хуже – запнётся о ступеньку и сковырнётся с лестницы, по которой с детства пробегал чуть ли не с завязанными глазами…
Все эти случаи заставляли других излишне свободолюбивых бояр призадуматься о словах, сказанных в укор царской семье. А уж в том, что сказанные слова попадут в нужные уши – об этом тоже позаботились слуги короны. Шпионские сети накрыли дворец и окрестности подобно покрову снежной зимой – требовалось крайне тщательно подбирать слова в речи, чтобы не быть заподозренным в сговоре или заговоре.
– Хорошо, что мы с вами поняли друг друга, – царица позволила голосу прозвучать мягче. – Но я прошу вас сделать так, чтобы митрополит Даниил ни о чём не догадался.
– Митрополит? Хм, жаль выводить его из игры – можно было бы представить нашего неучтивого проходимца как несущего жидовствующую ересь. Уж митрополит до жути не любит подобных существ. Стремится сделать их ниже… На голову.
– Нет-нет, не стоит. Ведь могут возникнуть вопросы, а царь… он хоть прилюдно и кривится на сына, но что-то мне подсказывает, что это просто игра.
Она представила себе лицо князя Овчины: прямой нос, высокие скулы, глубокие чёрные глаза, тонкие губы, кривящиеся в иронической ухмылке. Представила и почувствовала, что сердце начало биться активнее, словно она убыстрила шаг.
– Моя царица, позволено ли будет мне при следующей аудиенции встать к вам чуть ближе? – тут же подхватил на лету благословение к лёгкому тону Иван Фёдорович. – Всего лишь на метр ближе к вам, но на целую бесконечность ближе к счастью…
И снова потёк ручеёк журчащих слов, тех самых, которые так любят принимать в уши женщины и девушки. А в том, что царица была женщиной, не стоило сомневаться. Она могла любить и хотела быть любимой, но царствование накладывало свой отпечаток, и она не могла быть просто женщиной. Елена Васильевна была супругой царя российского, а это означало очень многое…
Последующие пять минут шло воркование двух людей, которые симпатизировали друг другу. По прошествии этих минут разговор был закончен взаимным пожеланием доброго вечера.
Князь Иван Фёдорович Овчина ещё немного посидел, глядя на экран телефона, а потом улыбнулся и произнёс:
– Я знаю, что ты хочешь сделать, моя родная. Ты хочешь единолично править Русью, убрав всех соперников, но… У тебя есть я. А я не упущу возможности запрячь тебя в стойло и заставлю есть с руки… Я и сам из рода Рюриковичей, то есть тоже достоин протирать задом царский трон. Достоин… Достоин побольше других!
Глава 5
«Настоящая смелость ведаря заключается в том, чтобы жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть. А также пожрать, когда нужно пожрать, и выпить, когда нужно выпить!»
Кодекс ведаря
Поправили моё рыльце не хило. Теперь я и сам на себя стал мало похож. После всех процедур и лечения на меня из зеркала уставилась хмурая физия молодого скуластого отрока, чем-то похожего на Дон Кихота в молодости.
Тело жилистое, словно сплетенное из сухих мышц. Нос острый, слегка крючковатый, словно спер его у коршуна. Глаза цвета неба, смотрят дерзко. Волос черный, жесткий, как грива аргамака. В общем, подобные мерзавцы вызывают у сверстников желание помахаться, а мамки сразу начинают прятать своих дочек подальше от наглых глаз.
Мария Никифоровна чуть слюнками не истекла, когда любовалась своим произведением. Специально подправила и выделила родовые черты так, чтобы они выделялись за километр, но и вместе с тем придала лицу выражение завзятого хулигана. По просьбе отца…
Василий Иванович только хмыкнул, глядя на получившийся результат. Шрамы и рубцы от битв с монстрами пропали с тела. Теперь я ничем не отличался от спортивных ребят, которые поступали на воинскую службу и учились воевать против чудовищ Бездны.
После всех операций Мария Никифоровна поклонилась царю:
– Ваше царское величие, я сделала всё, что могла. Теперь Ивана можно узнать, но только близким. Те, кто его никогда прежде не видели, вряд ли поверят, что перед ними царский сын. Вы представите его новый образ двору?
– Не стоит, – покачал головой царь. – Всё равно это рано или поздно откроется, но вот о том, что я принимал участие в его преображении… Нет, об этом лучше никому не знать. Слышал, Боря Годунов?
– Конечно-конечно, Ваше Величество, – тут же поклонился мой будущий спутник. – Я никому и никогда не скажу, что вы хоть как-то благоволите вашему сыну.
– Умный мальчик. Далеко пойдёшь, если раньше не расстанешься с руками и ногами. Чего ты побледнел? Шучу я так, – криво усмехнулся отец и добавил, стерев с лица ухмылку. – Возможно. Но ты держи ухо востро, а то ведь без ушей и шапка держаться не будет!
Борис и в самом деле побледнел. Как бы в штаны ни напрудил после такого царского напутствия. Пусть он и происходил от боярского рода Дмитрия Зерно, который служил ещё великому московскому князю Ивану Калите, а все его предки были боярами при московском дворе, но время шло и сейчас былые заслуги рода уходили в небытие…
Отцом Бориса был помещик средней руки в Вяземском уезде, а это означало, что если Годунов, подкинутый подолом Оболенской на высоту московского двора, совершит хотя бы один проступок, то весь его род может запросто закончиться где-нибудь в сибирских закоулках.
– Ваше Величество, мой ставленник будет молчалив, как рыба. И рот его откроется лишь по моей просьбе, – поспешила вмешаться Оболенская.
– Мария Никифоровна, только по вашей просьбе и из-за глубочайшего моего к вам благоволения поверю, что этот молодой человек будет молчать. Для всего двора я недоволен Иваном. Пусть так будет и впредь, до поры, до времени. Иван, как только ты подучишься, как только соберешь вокруг себя верных людей, так я тебя «помилую» и приму обратно. До той поры – чем дальше от дворца, тем тебе будет спокойнее.
– Ваша правда, Ваше Величество, – склонил я голову в подобии поклона. – Я ещё не готов противостоять интригам и раскрывать заговоры. Я прекрасно знаю болевые точки утопцев или смертельную дозу неразличимого яда москарина, но… В социальном плане я вряд ли готов к управлению людьми. Я благодарю вас за прозорливость и мудрость. В очередной раз поражаюсь вашему уму и способности видеть будущее.
Ну да, немного лести не помешает. Не буду же я говорить, что вёл в бой армии, которые многократно превышают даже армию Царства Русского. Ни к чему это. Пусть царь-батюшка и вглядывается в меня, словно пытается разобрать шифр морщинок в уголках глаз, но я не поддамся на подобную провокацию.
Я для всех всего лишь молодой царский сын. Пусть и прошедший охрененную подготовку и уничтоживший за короткий период времени не один десяток монстров из Бездны, но я для всех всего лишь молодой, юный и неопытный отпрыск царских кровей.
А то, что в прошлых жизнях я уничтожал целые легионы только за один вечер… Об этом лучше не упоминать. Так будет проще для всех.
Мои потуги в славословии были оценены Марией Никифоровной по достоинству. Она склонила свою покрытую бородавками голову и благосклонно улыбнулась. Эх, хорошая она женщина, всё-таки… Лекарь отменный! А что страшна, как сама смерть и любит молоденьких мальчиков… Это сугубо её личное дело.
И дело этих самых мальчиков.
Всё по согласию и без принуждения. Мальчику нужен карьерный рост, княгине нужно утешение и молодость рядом. Кто-то добывает славу в боях, кто-то в постельных утехах. И там и там нужны сила и умение.
Царь улыбнулся в ответ на мои слова, а потом снова сдвинул брови:
– Ну что же, сын… Сейчас я на тебя покричу, а ты постарайся выглядеть опечаленным и разозлённым, когда выскочишь вон. Твоя комната всё ещё остается за тобой. Там переночуешь и утром отправитесь в Белоозеро. Без прощаний и всяких соплей. Думаю, что через три года мы с тобой увидимся и тогда уже поговорим нормально. А сейчас…
Я чуть улыбнулся и кивнул в ответ на слова отца. Он же набрал в грудь воздух и гневно закричал:
– Я тебе кто?!! Царь или не царь?!! Что ты о себе возомнил, щенок?!! А ну пошел прочь с глаз моих!!! Да я тебя!!! Я тебя!!!
Я понял это как команду к выходу и выскочил наружу. Постарался нагнуть голову и прикрыть лицо, чтобы стражники не пялились на мою новую личность. Пробурчал себе под нос:
– Вот и увиделся с родственниками…
После этого я поспешил вдоль по коридору. Мои славные предки взирали на то, как я спешил по мраморному полу. Их строгие взгляды словно старались прожечь дыры в спине. И чем ближе по времени к основателю рода Рюрику, тем взгляды становились строже.
Я остановился возле большого портрета основателя. Статный бородатый мужчина в шлеме-шишаке и в полной боевой выкладке того времени уставился на меня. Я ухмыльнулся:
– Ну что, варяг, повоюем?
Рюрик не ответил. Он продолжал бесстрастно смотреть на меня. Что он мог ответить? Не при нём начались прорывы Бездны, но его потомкам приходится разруливать эти самые прорывы.
И явно готовилось что-то большое, если в тело одного из царских сыновей был послан я. Дело пахло жареным. И когда жареное превратится в сгоревшее – только хозяевам Бездны известно.
Дальнейший мой путь прошел без проволочек. Мимо стрельцов и дворовых людей я проходил, склонив голову и наполовину скрыв лицо ладонью с телефоном. Если кто глазастый и успел зацепиться за мою физиономию взглядом, то увидели только родовые черты, и ничего более.
На пороге своей детской комнаты я остановился. Немного подождал, пока слуга просочится внутрь и просканирует комнату на предмет всякой-разной хренотени. Постоял десять секунд, как будто пытался справиться с нахлынувшими воспоминаниями, а потом толкнул дверь.
Как всегда, дверь открылась без скрипа. Улыбнулся, заглядывая внутрь – почти всё осталось на своих местах. Вдохнул полной грудью воздух детства. Вдохнул без опаски – если что и было тут, то Тычимба успел бы предупредить.
– Семь глазков и четыре ушка, – прошептал мне воздух. – Обезврежены.
– Не надо было. Пусть бы работали. Всё равно ко мне никто не придёт, ведь я же в опале у батюшки царя, – проговорил я, закрыв за спиной дверь.
– Тогда отступите на шаг, вашество, – прошептал воздух. – Снова активирую.
Я сделал всё, как просил Тычимба, а потом прошел внутрь комнаты. Остановился.
Воспоминания словно стая голодных комаров накинулись со всех сторон, жаля и кусая память. Пусть тут я провел всего пять лет, но эти пять лет со мной была мама! А потом…
