Алексей Исаев
Битва за Крым 1941–1944 гг.
1.3. Авиация при обороне Крыма 1941 г
Хазанов Д.Б.
Крым всегда занимал особое место в нашей военной истории, истории флота и авиации в частности. Находящийся на южном побережье полуострова г. Севастополь с 1804 г. являлся Главной базой Черноморского флота (командовал с марта 1939 г. вице-адмирал Ф.С. Октябрьский), что сказалось на предвоенных замыслах советского командования в случае начала боевых действий – от моряков требовалось содействовать войскам на приморском фланге, в обороне побережья и военно-морских баз. Вынуждена была считаться с мощью флота (линкор, 6 крейсеров, 3 лидера, 13 эсминцев, 47 подводных лодок, другие корабли) в своих агрессивных планах летом 1941 г. и гитлеровская Германия.
ВВС флота, которыми перед войной командовал генерал-майор В.А. Русаков, имели бригадную организацию и являлись составной частью флота, насчитывали на 22 июня 632 боевых самолета, преимущественно устаревших типов[120]. Истребителей МиГ-3 имелось 16 – их осваивал 32-й иап ВВС ЧФ, а освоение истребителей Як-1 и бомбардировщиков Пе-2, по существу, началось только после начала боевых действий. Части и подразделения флотской авиации были разбросаны на всему Черноморскому побережью, но Крым играл очень важную роль – здесь базировались главные силы: два из трех авиаполков истребительной бригады и оба полка (бомбардировочный и минно-торпедный) бомбардировочной бригады, а также 5 отдельных эскадрилий – всего 364 самолета. В Севастополе находился и штаб ВВС ЧФ.
Наряду с положительными моментами в боевой подготовке экипажей имелось немало недостатков. Например, в истребительной авиации были слабо отработаны элементы боя звеном и эскадрильей, прикрытие группы бомбардировщиков, недостаточная практика ночных полетов и взаимодействие с системой ПВО ночью. В бомбардировочной авиации экипажам недоставало опыта длительных маршрутных полетов, они слабо маневрировали в зоне зенитного огня, лишь единицы могли пилотировать в облаках с использованием средств радионавигации, не тренировались в нанесении ударов по наземным целям. Как показало дальнейшее, времени для устранения этих недоработок уже не осталось – война стремительно приближалась.
Как теперь известно, германское командование определило единое время для вторжения своих самолетов в воздушное пространство СССР 22 июня 1941 г. – 3 ч 15 мин по среднеевропейскому времени или 4 ч 15 мин по московскому по всей границе. Однако были и исключения: аэродром у литовского Алитуса и базу флота в Севастополе атаковали раньше. Около 3 ч к оперативному дежурному штаба Черноморского флота капитану 3-го ранга Н.Т. Рыбалко от постов ВНОС стали поступать донесения о шуме моторов самолетов, идущих курсом на Севастополь. Такие же донесения получил и штаб противовоздушной обороны. Своих самолетов в воздухе не было, и начальник штаба флота контр-адмирал И.Д. Елисеев приказал зенитной артиллерии главной базы и стоящим на рейде кораблям открыть огонь. Над базой вспыхнули лучи прожекторов, и сразу же послышались первые залпы.
Вскоре после появления вражеских самолетов почти одновременно раздались два мощных взрыва: один в районе Приморского бульвара, а другой в центральной части города. Командующий флотом доложил наркому ВМФ, что Севастополь бомбят. Как выяснилось позднее, с самолетов сбрасывались не бомбы, а мины на парашютах. Действительно, командование 4-го Воздушного флота поручило отряду 6/KG4, возглавлявшемуся капитаном X. Ланге, ночной постановкой неконтактных мин закупорить корабли в бухтах главной базы, а затем уничтожить их ударами бомбардировочной авиации. Вот запись в дневнике 4-го ВФ от 22 июня: «II группа 4-й бомбардировочной эскадры 4-го авиакорпуса еще в темноте силами 9 Не 111 атаковала Севастополь. В гавани находился линкор "Парижская коммуна"…»[121]
Налет немцам не удался, застать врасплох наши корабли германские экипажи не смогли. Зенитчики открыли мощный огонь, помешав точно выполнить минные постановки, и также доложили о двух сбитых вражеских миноносцах. Несомненно, позитивную роль в повышении боеготовности сыграла срочная телеграмма, направленная в адрес Военного совета Черноморского флота наркомом ВМФ адмиралом Н.Г. Кузнецовым: «Оперативная готовность № 1 немедленно…» Содержание телеграммы тут же доложили начальнику штаба флота, и примерно к 3 ч ночи разнородные силы флота выполнили предписание флотоводца. Главная база черноморцев оказала более организованное сопротивление, чем наша любая другая военная база, подвергшаяся нападению летом 1941 г.
При минировании бухты 22 июня, как и в последующих рейдах, противник использовал донные мины типа LMВ неконтактного действия, т. е. для их срабатывания не требовалось непосредственного контакта судна с датчиком цели данной мины. Их сбрасывали на парашютах. Вечером первого военного дня в Севастопольской бухте подорвался буксир СП-12, погибло 26 чел., это была первая, но далеко не последняя жертва нового оружия, которое не удавалось протралить привычными средствами. 26 июня в хронике боевых действий на море появилась запись: «Командование ЧФ сильно озабочено отсутствием эффективных средств борьбы с немецкими магнитными минами, поэтому тщательно изучалась неразорвавшаяся в Севастополе немецкая мина… В качестве первого возможного средства борьбы с ними командующий приказал организовать береговые и морские (на шлюпках и катерах) посты наблюдения для пеленгования мест падения мин…» [122]
В конце июня 1941 г. на всех флотах были созданы группы размагничивания кораблей, причем Черноморскую группу возглавил опытный специалист И.В. Климов. Содействие и непосредственную помощь в работе ей постоянно оказывали начальник технического отдела флота И.Я. Стеценко, флагманский инженер-механик Б.Я. Красиков, Военный совет ЧФ. 8 июля в Севастополь прибыла из Ленинграда группа научных сотрудников ЛФТИ, которая привезла с собой аппаратуру для измерения магнитных полей кораблей. Под началом профессора А.П. Александрова была развернута работа по изучению и применению английского опыта размагничивания кораблей, согласно договоренностям между советским и британским правительством и военно-морскими ведомствами – это был первый реальный опыт военного сотрудничества будущих союзников с начала Великой Отечественной, он позволил сохранить не одну человеческую жизнь.
Одновременно с минированием (до 15 июля самолеты из II/ KG4 только в районе Севастополя выставили до 120 авиационных мин) продолжалась воздушная разведка Главной базы. Как правило, вражеские самолеты проникали сюда на большой высоте ранним утром или на заходе солнца, старались использовать пасмурную погоду. Утром 25 июля (по другим данным, 27-го) Do 215 из 3/ObdL был сбит воздушным тараном, ставшим первым на Черноморском флоте. После донесения с поста ВНОС с Качинского аэродрома поднялась пара МиГ-3 из 32-го иап ВВС ЧФ. Разведчик шел на высоте 7000 м, и при наборе у ведомого лейтенанта П.А. Телегина перегрелся мотор, он вышел из боя и приземлился в Евпатории. Стрелки разведчика повредили машину лейтенанта Е.М. Рыжова, однако он продолжил бой, а когда заклинило оружие, пошел на таран. Через три часа после приводнения катер подобрал сильно ослабевшего смельчака и доставил в Одессу; вскоре его наградили орденом Красного Знамени.
С конца лета 1941 г. войска, находящиеся в Крыму, спешно готовили к боям. 51-я армия была сформирована тогда же на базе 9-го стрелкового корпуса с непосредственным подчинением Ставке ВГК (на правах фронта) и имела, по мнению вышестоящего командования, достаточно сил для решения главной задачи – не допустить вторжения неприятеля в Крым по суше через Перекопский перешеек и Сиваш. При этом командующий армией генерал-полковник Ф.И. Кузнецов и его штаб распределили свои соединения примерно равномерно по всему полуострову, включая побережье, считая реальной угрозой крупные десанты врага с моря, несмотря на полное господство Черноморского флота, и воздуха.
В Крыму по-прежнему базировались крупные силы авиации флота, а ВВС собственно 51-й армии первоначально состояли из 182-го иап (командир – майор М.П. Нога) и 247-го иап (командир – майор М.А. Федосеев), а также 21-го дбап под командованием Героя Советского Союза подполковника Г.М. Прокофьева. Здесь же располагалась группа бомбардировщиков Краснодарских курсов усовершенствования ВВС (на самолетах СБ и ДБ-Зф), которые вскоре пополнили предыдущую часть. Возглавил сухопутную авиацию Крыма полковник В.А. Судец, ранее, до его расформирования, командовавший 4-м авиакорпусом Главного командования. Перед этими силами командующий 51-й отдельной армией генерал Кузнецов ставил множество задач: сорвать вместе с пехотой и кавалерией развертывание и сосредоточение противника на подходе к Крымскому полуострову, и особенно принять участие в борьбе с воздушными и морскими десантами. Считалось, что немцы обязательно будут их выбрасывать или высаживать, чтобы растянуть советскую оборону.
Как теперь понятно, прогноз командующего совершенно не оправдался. Представляя в конце августа 1941 г. на утверждение в Ставку план обороны полуострова, генерал Ф.И. Кузнецов, в частности, писал: «Центр Крыма – сплошной аэродром, что точно известно врагу. Противник не пойдет на авантюру высадки воздушного десанта изолированно от действий на северном направлении, но он может попытаться высадить воздушный десант несколько ранее наступления своих главных сил с севера, увязав во времени высадку морского и воздушного десантов, чтобы дезорганизовать наш тыл и оттянуть наши силы с перешейков. Надо ожидать высадки крупных авиадесантов до 15–20 тыс. чел.». Делается ошибочный вывод: «Центр Крыма – второе по значению операционное направление»[123].
В конце лета 1941 г. немецкая авиация в Крыму перешла от выполнения чисто разведывательных заданий к бомбардировкам городов, правда, силами лишь 10–12 Ju 88 или Не 111. Так, вечером 30 августа авиабомбы упали на Севастополь, Керчь, Джанкой, а на следующий вечер – Евпаторию. Тем временем, преодолев сопротивление советских войск в районе Каховского плацдарма, части 11-й германской армии, которую незадолго до этого возглавил генерал-полковник Э. фон Манштейн, начали выходить к крымским перешейкам. В начале сентября люфтваффе бомбили крупными авиабомбами Армянск и Перекоп, предполагая наличие там войсковых штабов.
Советское командование оценивало ситуацию как тревожную. Разведывательные полеты авиаторов-черноморцев в северном направлении подтверждали опасения. Нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов и его заместитель вице-адмирал Г.И. Левченко потребовали от командования Черноморского флота энергично задействовать морскую авиацию на сухопутном фронте. В результате в одном из командных пунктов штаба в Каче 13 сентября 1941 г. состоялось совещание под председательством заместителя командующего ВВС ЧФ генерал-майора В.В. Ермаченкова, было принято решение создать сводную морскую авиагруппу, куда первоначально передали семь подразделений из различных полков с базированием на полевых аэродромах в районе поселка Фрайдорф (ныне Новоселовка, южнее Армянска и северо-восточнее Евпатории), по имени которого авиагруппа и получила свое название (полное наименование: «Фрайдорфская истребительная авиагруппа ВВС ЧФ»).
Приказ о создании авиагруппы был подписан в тот же день, перебазирование закончилось 14-го, планировалось начать боевую работу на следующее утро, причем основной задачей считалась штурмовка наземных целей. Командиром назначили опытного майора А.З. Душина, его заместителем – капитана В.И. Мелихова, начальником штаба – полковника Я.Я. Страутмана. Первоначально группа состояла из 76 машин, преимущественно устаревших: 13 И-15бис, 3 И-153,32 И-16 (половина из них ранних серий с моторами М-25 и двумя пулеметами и лишь 6–7 машин с пушками ШВАК), 7 Як-1, 9 У-2б (самолет первоначального обучения, переделанный в легкий ночной бомбардировщик) и 12 МБР-2. Общее руководство боевыми действиями авиагруппы возлагалось на генерала В.В. Ермаченкова, материально-техническое обеспечение частей на передовых аэродромах – на 29-ю авиабазу, которой командовал капитан Ф.Ф. Клещенко[124].
При нанесении бомбоштурмовых ударов по неприятелю 17 сентября, например, некоторые экипажи Фрайдорфской авиагруппы три раза поднимались в небо. Дальнейшее повышение активности советской авиации, отмечавшейся в последней декаде сентября, оказалось очень своевременным. К тому же значительные усилия 4-го германского авиакорпуса потребовалось направить на одесское направление, поскольку, как записал в дневнике начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Ф. Гальдер, «румыны не смогут взять Одессу одни; Антонеску требует [от германского командования] 1) войска и 2) помощь авиацией»[125]. Летчики Фрайдорфской авиагруппы, которую удалось существенно пополнить людьми и самолетами, преимущественно участвовали в штурмовых ударах по колоннам немецких войск, которые попытались с ходу ворваться в Крым. Наряду с «мессершмиттами» и зенитками много проблем морским летчикам, особенно молодым, доставила сложность ориентировки над совершенно плоской, покрытой только травой солончаковой степью.
Командующий 11-й германской армией генерал Манштейн весьма пессимистически оценивал обстановку в небе над безлесными, лишенными естественных укрытий районами, которая не позволяла войскам замаскироваться: «Господство же в воздухе принадлежало советской авиации. Советские бомбардировщики и истребители непрерывно атаковали всякую обнаруженную цель. Не только пехота на переднем крае и батареи должны были окапываться, приходилось отрывать окопы и для каждой повозки и лошади в тыловой зоне, чтобы укрыть их от авиации противника. Дело доходило до того, что зенитные батареи не решались уже открывать огня, чтобы не быть сразу же подавленными воздушным налетом…»[126]
Наоборот, в отчете штаба ВВС 51-й армии дается положительная оценка применения армейской и флотской авиации в Крыму. Имея всего 437 самолетов, по-прежнему преимущественно устаревших, включая 146 гидросамолетов, ВВС 51-й армии и Фрайдорфская авиагруппа с 20 по 30 сентября 1941 г. выполнили 2127 самолетовылетов, сбросили на противника 389 т бомб и выпустили 267 тыс. различных снарядов. По докладам летного состава, было разбито на аэродромах 24 самолета и 70 сбито в воздушных боях при собственных потерях в 37 боевых машин. Бомбоштурмовыми ударами уничтожено на поле боя 19 танков, 231 автомашина, подавлен огонь или выведено из строя 25 орудий (6 батарей)[127].
Ставка ВГК пыталась за счет своих резервов усилить воздействие на войска противника в Северном Крыму. По ее указанию только что созданная для применения на Южном фронте РАГ-5 подполковника П.Г. Степановича в течение всего дня 26 сентября, когда части 11-й немецкой армии пробивали бреши через Перекопский вал и обстановка накалилась, должна была в полном составе – всеми тремя полками, насчитывающими 55 самолетов новых типов, – уничтожать неприятельскую пехоту и технику, вести борьбу с артиллерией. «Организацию взаимодействия с войсками 51-й армии провести члену Военного совета ВВС КА [армейскому комиссару 2-го ранга] т. Степанову с командующим 51-й армией», – указывалось в директиве[128].
Казалось, сказанное в авторитетных немецких и советских источниках трудно оспорить. Однако перевесом в воздухе скорее обладали немцы. За ними были значительный боевой опыт и летное мастерство большинства экипажей. К тому же переброска в середине сентября целой эскадры пикирующих бомбардировщиков StG 77 (правда, не более чем на две недели, поскольку потом соединение в полном составе приступило к поддержке прорыва группы генерала Г. Гудериана к Москве с юга) заметно усилила группировку генерала К. Пфлюгбайла, а перебазирование частей JG 77 на аэродром Чаплинка, в непосредственную близость от Перекопа, позволило германским истребителям сразу после взлета вступить в бой с советской авиацией. Всего немцы располагали до 300 боевых самолетов, включая примерно 125 двухмоторных бомбардировщиков и 75 пикировщиков[129].
Немецкие пехотинцы перед атакой на Перекопе. Позади солдат противотанковое ружье и плита 50-мм миномета.
«12 сентября был первый массированный удар авиации по Перекопу, и с этого времени активность 4-го германского Воздушного флота ежедневно повышалась, – вспоминал заместитель командарма-51 генерал-лейтенант П.И. Батов, наблюдая из опорного пункта «Червоний чабан». – Над Перекопским валом немецкие самолеты появлялись с утра и не оставляли нас в покое до вечера. Небольшими группами они заходили от Сиваша и, следуя один за другим, клали и клали бомбы по гребню. В морской дали скрывается одна группа, а от Сиваша появлялась другая. Не оставалось, кажется, непораженным ни метра. Плотность при массированной бомбежке была такая, что однажды произошло прямое попадание в корабельную башню, поставленную на валу в качестве НП начальника дивизионной артиллерии…» Павел Иванович резюмировал: «Под сильным давлением с воздуха мы особенно остро ощущали в те дни слабость нашего авиационного прикрытия»[130].
Наличие одномоторных Ju 87 дало немцам осязаемое преимущество, поскольку эти самолеты, во-первых, позволяли достигать высокой меткости бомбометания, поражая с пикирования то укрепления, то артиллерийские позиции, то наши контратакующие танки, если экипажам не мешали советские истребители и, во-вторых, действовали по боевым порядкам советских войск и наносили ощутимый урон, в то время как «сталинские соколы» преимущественно атаковали в ближнем тылу такие цели, как обозы, подходящие резервы, многочисленные удаленные от переднего края артиллерийские и минометные батареи; часто подобные удары не оказывали непосредственного влияния на исход конкретного боя, вопреки утверждению Манштейна.
Используя преимущественно авиабомбы ФАБ-50, АО-25 и более мелкие, советские летчики значительную часть вылетов выполнили ночью. Даже с учетом того, что немецкие бомбардировщики часть усилий сосредоточили на подавлении сопротивления Одесского оборонительного района, другую часть – на действия на коммуникациях между Крымом и Новороссийском, тоннаж сброшенных врагом авиабомб на советские позиции на Перекопском перешейке по крайней мере вдвое превосходил наш ответный залп. Степень использования каждого самолета (всего в среднем за 10 дней примерно 5 боевых вылетов на самолет) у нас также были существенно ниже, чем у противника. А вот оценку результатов ударов, особенно по бронированным целям, следует считать излишне оптимистичной.
Приведем примеры. В сводке за 26 сентября сообщается: «Днем 11 Пе-2 под прикрытием истребителей снова бомбили немецкие части в районе Перекопа; было уничтожено 8 танков и 11 автомашин». 29 сентября: «В первую половину дня 12 Пе-2 в сопровождении 5 ЛаГГ-3 бомбили вражеские войска на Перекопском перешейке; уничтожено до 40 автомашин и до двух рот пехоты противника. Во вторую половину дня 5 СБ и 8 Пе-2 снова бомбили войска на Перекопском перешейке; были отмечены три прямых попадания в танки». Следует добавить, что, согласно аналогичным сводкам, три вражеских танка были уничтожены ударами с воздуха 8 октября, семь – 9-го, и только в утреннем ударе 18 октября достигнуты прямые попадания по 10 танкам[131].
Надо иметь в виду, что в германской группировке, согласно немецким источникам, вовсе отсутствовали танки и имелось всего 18–20 штурмовых орудий в составе 190-го легкого дивизиона штурмовых орудий. Следовательно, все вышеприведенные донесения об уничтожении многочисленных танков, якобы подтвержденных фотоснимками, нельзя считать достоверными (кстати, советские танковые части в Крыму, абсолютное большинство которых – танкетки Т-37/Т-38, ранее принадлежавшие 4-му воздушно-десантному корпусу и вывезенные до начала войны на полуостров для ремонта, реально пострадали от ударов с воздуха, в том числе от обстрелов немецкими истребителями). Далее. Если просуммировать доклады наших летчиков, то не менее 50 самолетов, преимущественно «мессершмиттов», они сожгли или разрушили в конце сентября – начале октября на аэродромах Чаплинка, Аскания-Нова, Доренбург и др. Но в немецких документах зафиксирована гибель за сентябрь-октябрь 1941 г. в результате налетов на аэродромы к северу от перешейка только одного Bf 109 и одного Ju 52.
Обратимся к сводке штаба Черноморского флота за 27 сентября, где говорится о том, что в этот день после тщательной разведки авиация противника совершила с 13 ч 30 мин до 15 ч нападения на аэродромы Сарабуз, Кача, Евпатория, причем первый, где после сброса бомб вражеские летчики проштурмовали стоянки и постройки, наиболее пострадал: «На аэродроме Сарабуз погибли три и получили ранения 20 чел., незначительно повреждены два ангара, выведены из строя три авиамотора и водомасляный заправщик, повреждены один У-2 и трактор; на аэродроме Кача поврежден один МиГ-3»[132]. Если экипажи «юнкерсов» и «мессершмиттов», хорошо подготовленные к нанесению подобных ударов, не причинили сколь-нибудь ощутимого урона аэродромным постройкам и стоящей там технике, то почему советские командиры легко соглашались с тем, будто подразделение, скажем, И-5 или И-15бис уничтожало по 3–7 неприятельских самолетов за один заход?!
Лучшие советские летчики отличались мужеством и высокой техникой пилотирования, но вот в тактическом отношении заметно уступали в то время противнику. Впрочем, опыт наши приобретали и обобщали достаточно быстро, что видно из воспоминаний генерала М.В. Авдеева, тогда ст. лейтенанта 8-го иап, летавшего на Як-1: «Собственно, пара истребителей как боевая единица у нас тогда официально не существовала. Было звено, впереди командир – ведущий, по сторонам, сзади, прикрывали его левый и правый ведомые. На самолетах с малыми скоростями такой строй не сковывал свободы маневра и вполне себя оправдывал. Но для новых скоростных истребителей ни новое построение, ни новая тактика разработаны еще не были. Творчески мыслящие летчики сами вносили поправки… Свобода маневра и взаимное прикрытие обеспечивались незначительным удалением правого ведомого и в три-четыре раза большим – левого. Молодые же летчики по-прежнему жались крылом к крылу и не могли воспользоваться преимуществом новых машин…»[133]
Однако истребителей новых типов в боях над Перекопом и Ишунью участвовало очень мало, часто переход от звена к паре становился вынужденной мерой. Как следует из исследования М.Э. Морозова, в течение сентября 1941 г. ВВС ЧФ получили 13 Як-1, 29 МиГ-3 и 8 ЛаГГ-3, из которых лишь несколько попали на фронт в составе 62-го авиаполка [134]. Причина такого положения прежде всего кроится в указании командующего флотом вице-адмирала Ф.С. Октябрьского использовать скоростные «ястребки» в первую очередь для ПВО базы. Командующий ошибочно полагал, будто флоту не придется вести серьезных боевых действий на суше, и ко всем отвлечениям от морского направления относился как к временному явлению. Именно этим и объясняется тот факт, что для действий на севере Крыма было выделено не полнокровное соединение или соединения, а сводная группа, которая даже не имела нормального штаба и средств связи. На старых машинах чисто теоретически было невозможно организовать управление с земли – они не имели даже приемников. К тому же разнотипная авиационная техника частей и подразделений Фрайдорфской группы значительно усложняла поддержание высокой боеготовности. Очень непросто было и организовать взаимодействие, когда в группах при массированном ударе принимали участие самолеты 5–6 типов с сильно отличающимися летными характеристиками.
Постепенно бои приобретали все более ожесточенный характер, наши потери существенно возросли. Сохранился рапорт командиру эскадрильи от пилота 32-го иап сержанта Н. Николаева об одном из боев 9 октября: «После выполнения боевого задания в районе Григорьевки сопровождали бомбардировщиков на обратном пути. В районе Ишуни пилот мл. лейтенант Колесников отстал, и больше я его не видел. Командир звена т. Аллахвердов подал сигнал подойти ближе. В это время нас обстреляла зенитная артиллерия противника. Пристроившись к командиру звена на высоте 3000 м, я почувствовал в 15.52 попадание снаряда зенитки по правой плоскости. Мл. лейтенант Аллахвердов сделал левый переворот, а я стал разворачиваться вправо. При этом меня со стороны солнца атаковал один Bf 109. Попал полевой плоскости: самолет загорелся. Я под прикрытием подполковника Юмашева на самолете Як-1 пошел на снижение на свою территорию. На горящем самолете произвел посадку в 16.45 в районе Мунус-Татарский на брюхо. Самолет сгорел, сам имею легкие ушибы справа: руки, ноги, спины. После приземления видел, как три Bf 109 гнались за Аллахвердовым на малой высоте, зажгли его, после чего он врезался в землю. Летчик и самолет сгорели»[135].
В этот день (при 84 ночных и 23 дневных вылетах потери составили 5 истребителей) едва остался в живых один из лучших бойцов морской авиации командир эскадрильи 32-го иап капитан И.С. Любимов. Летая днем и ночью, в разных метеоусловиях, Иван Степанович зарекомендовал себя не только храбрым и мужественным бойцом, но и дисциплинированным, исключительно ответственным за судьбы своих подчиненных. При 115 боевых вылетах с налетом 140 ч на его боевом счету к 25 сентября значились два сбитых истребителя и один бомбардировщик противника. К 9 октября счет черноморца пополнился еще одной личной и одной групповой победой. В жестоком бою его Як-1 был поврежден, летчик получил ранение, но сумел посадить машину в степи на колеса. Однако «мессершмитты» решили добить «як» на земле, зажгли его и вторично тяжело ранили разрывными пулями Любимова во вторую ногу. В госпитале Севастополя ступню пришлось ампутировать, однако и с протезом летчик после излечения продолжал летать, громить врага. Он закончил войну на Черном море полковником, командиром 4-й иад ВВС ЧФ, Героем Советского Союза.
Штурмовые орудия на марше. САУ этого типа являлись основным типом бронетехники, использовавшимся немцами в Крыму.
Если «яки» являлись лучшими истребителями для воздушного боя, то бронированные «илы» успели зарекомендовать себя наиболее эффективным средством уничтожения различных наземных целей. 11 октября 1941 г. командир звена 103-го шап (ВВС 51-й армии) лейтенант Г.Т. Кузнецов повел четверку штурмовиков в район Перекопа. Требовалось во что бы то ни стало подавить огонь вражеской артиллерии, которая засыпала снарядами окопы обороняющихся советских войск. Четверка Ил-2 не только подавила этот огонь, но и не менее 20 минут штурмовала траншеи, расстреливая засевших в них солдат, невзирая на огонь зенитного и стрелкового оружия. Израсходовав боезапас, ведущий стал уводить группу от цели. Когда до своего аэродрома Новоцарицыно осталось совсем немного, самолет ведущего стал периодически рыскать по курсу и высоте. На подходе к аэродрому командир группы покачал крыльями, резко клюнул носом – сигнал роспуска – и, не выпуская шасси, с ходу пошел на посадку. Подбежавшие техники открыли фонарь и увидели, что Кузнецов скончался – у него под левым глазом торчал осколок зенитного снаряда.
Список героев осенних боев в Крыму пополнили два летчика, выполнившие воздушные тараны недалеко от Севастополя. 28 сентября 1941 г. отличился ст. лейтенант С.Е. Карасев из 32-го иап ВВС ЧФ, который с утра в паре с мл. лейтенантом Я.М. Ивановым (о его подвиге будет рассказано ниже) патрулировал недалеко от Качи. Как это обычно бывало, немецкие разведчики появлялись над Главной базой на больших высотах; наши летчики-истребители искали неприятеля в разрыве облаков и почти всегда выше себя. Сохранился и был потом напечатан рассказ самого Семена Евстигнеевича Карасева:
«Самолет МиГ-3 был высотным истребителем, поэтому мы быстро нагнали вражеский разведчик. Это был Ju 88. Я открыл огонь по кабине. Успел дать только две очереди, как мои пулеметы замолкли. Я их перезарядил и в упор открыл огонь по мотору «юнкерса». Но пулеметы вновь отказали. К тому времени в нашем полку уже имелись некоторые теоретические разработки техники воздушного тарана: с какой стороны лучше заходить, на какой скорости, чем предпочтительнее наносить удар. В бою я все это вспомнил и решил винтом отрубить «юнкерсу» руль высоты. Уровняв скорости, стал подводить свой самолет к стабилизатору разведчика. Но воздушная струя Ju 88 сильно тряхнула МиГ-3, с меня сорвало очки и кислородную маску. Лопасти винта в каких-то сантиметрах, а может быть, и миллиметрах прошли сзади стабилизатора со свастикой, не задев его.
Даю газ и делаю вторую попытку таранить. И опять мой самолет болтануло, и он оказался над правой плоскостью «юнкерса». Тогда я убрал газ, несколько отстал и метрах в пяти от себя увидел, как стволы пулеметов вражеского самолета поворачиваются в мою сторону. Медлить больше было нельзя, и я свалил «миг» на хвост «юнкерса». Хорошо помню, как дернул кольцо парашюта, как он раскрылся. Видел, как из падающего разведчика выбросились два фашиста на парашютах, как подо мной быстро неслись катера, чтобы успеть подобрать приводнившихся… Но когда я поднялся на борт, меня встретили враждебно, приняв, видимо, за гитлеровца. Я стащил кожаный реглан, и на рукаве кителя краснофлотцы увидели пятиконечную звезду. Тут же окружили меня заботой, как ребенка…»[136]
Через 20 дней, 18 октября 1941 г., героем дня снова стал летчик 32-го полка, снова летавший на МиГ-3. На этот раз таран выполнил лейтенант Н.И. Савва. В паре с лейтенантом Е.М. Рыжовым, уже сбившим врага ударом собственного самолета, он на высоте 6000 м атаковал вражеский разведчик Do 215 в районе Балаклавы. Пулеметный огонь немецких стрелков повредил мотор «мига» Рыжова, тот вынужден был выйти из боя и вернуться на свой аэродром. Ведя бой в одиночку, Николай Иванович заставил замолчать стрелка и вывел из строя один из моторов разведчика. Но вскоре боеприпасы закончились, а неприятель уходил. Тогда Савва прибавил скорость и направил свой «миг» на правый киль вражеского самолета. Лопасти винта отрубили у «дорнье» руль управления. Разведчик сорвался в штопор и рухнул в море в 40 км от берега.
И Карасева, и Савву наградили орденом Красного Знамени. Но судьбы их сложились по-разному. Первый закончил войну в звании майора, будучи заместителем командира 11-го гв. иап ВВС ЧФ. Всего на его счету 9 вражеских самолетов, сбитых им лично или в группе с товарищами. Второй оборонял Крым, а затем в 7-м иап ВВС ЧФ участвовал в защите Кавказа. Всего он уничтожил 3 самолета. 14 января 1942 г. при взлете с аэродрома Анапа в сложных погодных условиях его МиГ-3 задел за препятствие и разбился вместе с летчиком. В результате осенних таранов 1941 г. немцы лишились Ju 88 из 3(F)/121 и Do 215 из 3(F)/ObdL и восьми опытных членов экипажей. Четыре немецких авиатора с «дорнье» успели выпрыгнуть с парашютами и опустились в море. Но наш сторожевой катер смог обнаружить лишь одного немца, когда тот уже был мертв…
