Алексей Игнатов
Места хватит всем
Ветер поднимает песок и несет вдоль стен построек, не достойных права называться домами. Песок срезает пузыри старой краски, царапает картонные стены, мелкая пыль покрывает оконные стекла там, где они еще есть. Дождь смывает ее, и потоки грязной воды наполняют улицы, но чистые дома, отмытые от грязи, выглядят еще хуже, чем покрытые пылью.
Самый старый дом с кривыми стенами покажется роскошным тому, кто вырос в настоящих трущобах, где на домах никогда не было табличек с адресами. Протекающая ванна, полная ржавой воды, стала бы подарком для того, кто несет ведро от водонапорной колонки, одно на пятьдесят домов. Тот, в чьих окнах есть стекла, может считать себя богачом в таком районе. И королем, если у него есть работа! Королем и жертвой сразу.
У кого есть работа, у того есть деньги. И он должен быть очень осторожен среди тех, у кого нет денег, но есть оружие. Люди в трущобах часто пропадают, по одному или целыми семьями, и никто не станет их искать.
И только одно место здесь отличалось от прочих. Один дом возвышался над всеми, во весь рост своих трех этажей, вмешавших двадцать семь квартир. Сложенный из белых кирпичей, всегда чистый, как будто дожди и песок обходили его стороной. Он стоял чуть на отшибе, за невидимой чертой, перейти которую не смела ни одна хижина. В доме не было счастливых жильцов. Никто не смог бы ответить, кто и когда построил его в трущобах. Самый старый их обитатель смог бы сказать только, что дом тут стоял еще до него.
Пустой, запертый, обнесенный высоким забором из сетки, перевитой с колючей проволокой. «Частная собственность! Вход воспрещен! Установлена сигнализация!» – запугивали прохожих таблички, повешенные через каждые пять метров. Среди разрухи дом ждал чего-то. Ждал, полный места, тепла, уютных квартир. Ждать оставалось уже не долго.
***
Фирсон шел домой.
Это простые слова, и они совершенно не передают суть ситуации. Он шел в то место, которой называл домом, к жене, которая становилась злее с каждым днем. К больному ребенку, для которого нет лекарств. Шел с пустыми карманами. Он не нашел работу, и не нашел ничего, что можно было бы украсть, так что сегодня можно не рассчитывать на ужин.
Грязь под ногами и грязь на стенах вокруг, звуки драки где-то рядом, и звуки, с которыми пьяный блюет на входную дверь соседа. Острый запах мочи от каждого дерева. Все это не так и плохо, если сравнивать с моментом, когда придется посмотреть в глаза дочери, и сказать, что папа снова не нашел денег ей на лекарства. И что она снова не будет есть.
Фирсон шел домой.
Он не спешил и шел так медленно как мог. У забора, окружавшего дом, он остановился и взялся руками за сетку. Шип колючей проволоки воткнулся в ладонь, и Фирсон сжал его, вгоняя глубже в тело. Вся эта никчемная жизнь построена на боли, и еще немного мелких страданий поможет отвлечься от главного.
Он рассматривал белоснежный дом за забором. Дом, в котором волосы его дочери не будут примерзать к стене зимними ночами. Дом, в который никто не решается войти. Кто его владелец? Корпорация? Правительство? Картель, успешно заменяющий в трущобах и правительство, и корпорации?
Фирсон поднял камень с земли и метнул его по высокой дуге. Это был сложный бросок, но камень перелетел забор, и стекло в окне дома разлетелось на куски. Вот теперь точно стало легче! Но ненадолго.
Он шел домой, и шпана на улице ограничивалась только презрительными взглядами. Они ощущали, как он беден – даже в понятиях трущоб, даже по сравнению с ними. На самом деле беден не тот, у кого мало денег. Беден тот, у кого уже нечего украсть. Без денег, работы, и в свои тридцать девять лет уже слишком старый, что бы разносить наркотики или грабить нищих. Старость приходит в тот момент, когда понимаешь, что не сможешь победить в драке с кучкой подростков, и обходишь их стороной, вместо того, что бы спихнуть с дороги.
Он не поздоровался с женой, когда пришел домой. Не поцеловал губы, покрытые пузырьками непобедимого герпеса. Вместо: «Привет!» много дней уже он говорил только одно:
– Как она?
«Она» – это его дочь, и ответ всегда был: «Плохо». Жар не спадал, и температура ее тела точно совпадала с возрастом отца. Она не росла и не падала, и не было ни лекарств, ни врачей. Не было и денег, что бы их получить. Народные средства не помогали, ни отвар травы, вырванной из трещин в асфальте, ни бульон, сваренный из невезучего и слишком ленивого голубя.
