Алексей Атеев
Карты Люцифера
Запасливый черт, с завистью подумал Артем, утирая лицо и провожая взглядом стайку босоногих девиц. Легкие платьица, промокнув, весьма соблазнительно облепили стройные фигурки. Девчонки визжали от восторга и размахивали снятой обувью.
– Ты, мужик, не ждешь ли кого? – прозвучало над ухом.
Артем обернулся. Перед ним стоял высокий, атлетического сложения парень, похожий на боксера. Сломанный нос придавал лицу парня угрожающее выражение.
– Допустим, жду, – так же нагловато ответил наш герой. – А что?
Он прикинул свои силы. В центре всегда шлялось разное отребье, готовое сотворить любую пакость: обобрать простака, снять часы у пьяного, «дать в морду» интеллигенту в шляпе. Соотношение сил оказывалось явно не в пользу Артема. От старичка проку было мало.
– И тебя Артемом кличут? – не отставал «боксер».
– Ага.
– Меня прислал Иван Николаевич, – сообщил парень. – Ты ему должен что-то передать?
«Вот оно! – лихорадочно соображал Артем. – Сейчас начнется… Под белы ручки и на Петровку».
– Да не бзехай, – усмехнулся «боксер», видимо, уловив ход мыслей нашего героя. – Давай вещь, получи бабки. – И он протянул Артему сверток. – Можешь не пересчитывать – пять «штук», как в аптеке. Ну, будь, зайчик.
Сравнение с грызуном особенно покоробило Артема. Он так крепко сжал сверток, что прорвал газетную упаковку. Пальцы наткнулись на плотные края денежных пачек. И, странное дело, неуверенность и даже некий страх как рукой сняло. Он пренебрежительно глянул вслед парню: похоже, марьинорощинский. Там таких бойцов пруд пруди… «Сломанный нос» словно, прочитав его мысли, неожиданно обернулся:
– Эй, Артемчик! Совсем забыл! Мой шеф просил тебя быть вечером дома. Часов в десять… Он тебе позвонит. Усек?
Артем кивнул и тоже пошел к машине. Он посидел минут пять, дожидаясь Колычева. Наконец появился старичок.
– Уф! А гроза-то – будь здоров, – радостно объявил он, закрывая зонтик. – Совершеннейший шквал. Насколько я понял, к тебе подходил всего лишь слуга.
– Бандюга, – заметил Артем. – Хам!
– Чем же он тебя обидел? – весело поинтересовался Колычев. – Разговаривал невежливо?
– Я же говорю: хам!
– Н-да, Артемий. Взрослый ты мужик, а ведешь себя как ребенок. Если будешь обижаться на каждого дегенерата – до сорока не доживешь. Особенно при нашем занятии. Один не то скажет, другой не так посмотрит. Беда прямо… Усвой. Ты – единственный в своем роде на белом свете. Нет другого Артема Кострикова. И чужие мнения, насмешки, колкости должны отлетать от тебя, как резиновый мячик от каменной стены. Чем ранимее душа, тем скоротечней жизнь. Человек с легко уязвляемым самолюбием не достигнет успеха ни в одном деле. Он будет пугаться тени даже от самого легкого облачка, случайно упавшей на его непогрешимое «я». Понятно, «все мы люди, все человеки», – как говаривал классик устами своего героя. Никто не защищен от худого слова. Но нужно наращивать броню, защищающую сердечную мышцу. Иначе пропадешь. Смотри на вещи проще, не теряй чувства юмора. Парень этот, который тебе деньги передал, сел за руль черной «Волги», похоже, казенной. Номер я записал. Пересчитай деньги.
Артем разорвал остатки упаковки. В свертке находилось пять пачек. Парень не обманул.
– Полный расчет, – заметил он.
– Интересные ныне пошли покупатели, – с деланым изумлением произнес Колычев, – даже на товар не взглянут, а деньги выкладывают. Да деньги-то какие! Непонятно.
– Этот тип сказал: его шеф вечером позвонит.
– Я слышал. Может быть, этому – как же его обозначить, вроде и клиентом назвать язык не поворачивается, – нужно от тебя что-нибудь другое?
– То есть?
– Ну, я не знаю… – Старец хохотнул. – Изнеженность нравов, скажем…
– На что это вы намекаете?
– Между прочим, на Западе нынче изнеженность нравов в большой моде. Полистал я тамошнюю прессу. Только об этом и пишут. И тот изнежен, и другой изнежен… правда, в большинстве все люди искусства. Разные там актеры, режиссеры. Балетные танцовщики.
– Я что-то плохо понимаю. О какой изнеженности нравов идет речь?
– Когда мужчина с мужчиной… Гомосексуализм, другими словами.
– Тьфу, гадость какая! Ну, вы тоже скажете! Мне, слава богу, баб хватает.
– Баб ему хватает! Жениться пора, Артемий. Видный парень, а прозябаешь в холостяках.
– Никак не найду невесту подходящую.
– Хотя и видные ребята склонны к изнеженности нравов. Вот этот… актер французский… Как его?.. Еще графа Монте-Кристо играл… Да, Жан Марэ! Он тоже из этих будет.
– Жан Марэ?! Никогда не поверю. Чепуха!
– Чудак человек. Я в «Фигаро» читал большую статью про него.
– Клевещут.
– Там за клевету строго наказывают. Себе дороже. А этот самый Жан вовсе сей факт не скрывает, а гордится им. Он в этом смысле даже общественный деятель, председатель клуба или федерации.
– Ну вот ни на грамм не верю!
– И у нас, говорят, подобная публика имеется. В сквере возле Большого театра собираются. У фонтана…
– И чего это вы на старости лет интересуетесь этими уродами? Вот оно, пагубное влияние Запада. Может, желаете к ним присоединиться?
Колычев захохотал:
– Поздновато мне. А ведь знавал я в молодости и Дягилева,[10] и Нижинского.[11] Балетом, понимаешь, увлекался, скорее даже не балетом, а балеринками. К Кшесинской[12] в гости хаживал… Но нравы этой публики всегда вызывали недоумение и, я бы сказал, отдавали казармой.
– Казармой? – удивился Артем. – При чем здесь казарма?
– Да как же! В некоторых частях царской армии процветал содомский грех. Конечно, не в гвардии, где, коли обнародуют в полковом собрании сей позорный факт, офицеру, замеченному в подобном, грозит обструкция, а на окраинах империи, в какой-нибудь Кушке, где русских баб не имелось. Хотя, думаю, и в гвардии этим баловались. Вон даже у Козьмы Пруткова отмечено: «Кто не брезгает солдатской задницей, тому и фланговый служит племянницей». Правда, по-моему, танцоры балетные грешили содомией отнюдь не из-за отсутствия женского тела, а, наоборот, от избытка. Потягай-ка с утра до вечера балеринку! Батманы эти, фуэте… Вот и теряли интерес… А эстеты типа Дягилева… Опять же изнеженность нравов. Бравый солдат Швейк отчасти был прав, когда резюмировал, что все знатные баре в большинстве случаев педерасты. Впрочем, оставим эту тему с душком. Ты сейчас куда ехать собираешься?
– Домой вас отвезу.
– Слушай, Артемий, не в службу, а в дружбу, покатай по городу. Соскучился, понимаешь… Париж Парижем, а Москва-матушка одна такая. Братец вон говорит: все бы отдал, чтобы домой вернуться. Желаю, чтоб под русской березкой схоронили. Чушь, конечно, сентиментальная. Во Франции тоже березы растут.
– Кто ж ему мешает вернуться?
– Опасается. А вообще, как говорится, домой возврата нет. Все в прошлом. Остались только воспоминания. Он – русский, жена у него русская, а дети, считай, французы. Родной язык знают плохо, а литературу и историю и того хуже. Про внуков и говорить не стоит. Вообще по-русски не говорят. И это вполне закономерно. Иначе и быть не может. Брат рассказывал: младшая дочь, учась в пансионе, вообще скрывала свое происхождение. Наша полная фамилия – Боде-Колычевы. И брат с гордостью носит обе ее половины. А племянница моя, отбросив вторую часть, стала просто баронессой Боде. То есть вернулась к своим французским истокам.
– А вы отбросили первую часть, – заметил Артем. – Так стоит ли ее упрекать?
– В моем случае речь шла о жизни и смерти, а ей ничего не угрожало.
– Только насмешки подруг по пансиону.
– Наверное, ты прав. Не суди, да не судим будешь. И все же… Смешно иной раз. Брат все вспоминал Ильинку, китайгородскую стену, ряды букинистов вдоль нее. Нету, говорю, никакой Ильинки. Есть улица Куйбышева. И стены нету, сломали почти всю. И букинистов нету… А он все свое. Булыжники Болотной площади у него перед глазами. Как на Болоте зимой клюквой торговали. Стоят рядами возы, а на них бабы в зипунах, и клюква в решетах пламенеет под лучами зимнего солнышка. А мимо покупатели шастают. Гимназисточка какая-нибудь пробежит в серенькой беличьей шубке. А щечки у нее, что та клюква. «Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные…» – пропел старичок и вздохнул. – Эх, молодость!.. Промелькнула и нет ее…
– А вот скажите, Михаил Львович, когда лучше: тогда или сейчас?
– Слушай, и брат мне тот же дурацкий вопрос задавал! Да разве можно на него ответить? Взять хоть нас с тобой. Вот мы едем в одном автомобиле, говорим на равных… А раньше можно ли такое было представить? Нонсенс.
– Вы хотите сказать: я вам не ровня.
– Да именно что ровня! Разве пятьдесят лет назад ты, сирота, смог бы получить высшее образование? А нынче, видишь, получил. Причем совершенно бесплатно. Жилье у тебя опять же дармовое. Ладно, досталось, скажем так, не совсем прямыми путями. Но ведь миллионы людей получают квартиры совершенно законно. И платят за них копейки. Дальше идем. Заболел у тебя зуб. Ты шагаешь в стоматологическую поликлинику. Где тебе опять же совершенно бесплатно его лечат.
– Так вы, выходит, горячий сторонник нынешнего строя? – иронически поинтересовался Артем. – А я-то считал наоборот.
– Я не сторонник, но и не противник.
– Как это?
– Просто стараюсь смотреть на вещи объективно. Скажу прямо – народ в России всегда был рабом, рабом остается и сейчас. Да, за народ всегда решала власть: раньше царь, сейчас руководство партии. И те и другие правители своих подданных не в грош не ставили. Могли проводить самые чудовищные эксперименты. Но при всем при том нынче комфортабельное рабство. Все при деле, а это огромный плюс. В той же Франции простой работяга разъезжает в собственном авто, но над ним постоянно висит дамоклов меч безработицы. За квартиру он платит треть своего заработка, продукты тоже дорогие… Да и вообще, подавляющее большинство населения живет в кредит. Есть работа – все нормально. Нет работы – хоть в петлю.
– Но ведь полно и богатых?
– Не спорю, и таких хватает. Но и у них не все гладко. Впрочем, чего это я тебе политграмоту читаю. Ты не хуже меня во всем разбираешься. В институте опять же политэкономию изучал. Права пословица: там хорошо, где нас нет. Ладно, хватит дискутировать. Вези-ка меня домой.
Артем обратил внимание, что как только разговор коснулся бытия состоятельных людей, Колычев несколько помрачнел, а игривые интонации куда-то исчезли.
«Лукавит старец, – понял Артем, – не все удается по полочкам разложить. Сам же говорит, у каждого рабочего автомобиль. А в кредит, не в кредит… какая разница. Один раз живем…» Однако подковыривать Колычева Артем не стал. Еще разволнуется…
– Ты держи меня в курсе событий, – сказал старец, когда Артем высаживал его перед домом в Малом Песчаном переулке. Артем пообещал.
Глава 5
КЛИЕНТ
Одна из странностей в странном течении нашей человеческой жизни – это неожиданность некоторых непредвиденных событий, которые, в один день и час, могут произвести погром там, где было сравнительно безопасно.
Брэм Стокер«Скорбь Сатаны»
Наш герой жил в районе Краснохолмской набережной, пускай не в самом центре, но зато почти на берегу Москвы-реки, в уютненьком зеленом райончике, где среди прочих граждан гнездились чиновники средней руки и отставные генералы. В Артемовой пятиэтажке обитали трое бывших военачальников. Один, видимо, писал мемуары, поскольку на люди почти не показывался, зато два других были притчей во языцех всего района. Каждый являлся владельцем собаки, причем одинаковой породы – немецкая овчарка. Генеральских сук звали Ева и Магда. Ранним утром заслуженные бойцы выводили Еву и Магду на собачью площадку. Форма одежды у генералов была примерно одинаковой: брюки с лампасами и пижамная куртка. Только у одного брюки заправлены в начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги, а у другого – навыпуск. Собаки тут же начинали яростно облаивать друг друга, генералы же до времени хранили гробовое молчание. Друг с другом они даже не здоровались. Однако наступал роковой миг, и ледяное молчание переходило в горячую схватку. Дело в том, что в пору войны генералы воевали на разных фронтах, и каждый считал своего командующего величайшим специалистом военной стратегии и тактики. Прямо противоположные взгляды на деятельность того или иного советского полководца подчас приводили к рукопашному бою. Генералы так яростно вцеплялись друг в друга, что даже собаки на время прекращали брех и с удивлением взирали на своих хозяев, отчаянно барахтающихся в пыли. Но стоило одному, в пылу перебранки, произнести имя Вождя, как скандал мгновенно утихал и генералы чинно расходились по домам до следующего утра.
Из окон своей двухкомнатной квартирки Артем частенько наблюдал батальные сцены, страшно смешившие его. Весь мир – театр. Древняя истина в подобные мгновения не раз приходила на ум. Эти два генерала, некогда, подобно богам, безраздельно распоряжавшиеся жизнями тысяч людей, вели себя, как малые дети, поскольку недалеко от них ушли в умственном развитии. Во всяком случае, такое складывалось впечатление.
Когда он вернулся домой, августовский день подходил к концу. Хотя Артем жил вдвоем с матерью, та бывала в квартире редко, предпочитая проводить летнюю пору на даче. Раз или два в неделю она появлялась дома, стирала белье, варила кастрюлю щей и отбывала назад, считая, что сын обихожен. Поскольку Артем обедал в ресторанах, щи частенько прокисали, и он брезгливо выливал содержимое кастрюли в унитаз. Именно так и поступил он сегодня, потом поджарил яичницу с колбасой, соорудил пару бутербродов с сыром, запил это все большой чашкой кофе со сгущенным молоком и, сыто отдуваясь, лег на диван и раскрыл журнал «Смена». Но читать не хотелось. Артем включил телевизор. По первой программе шла передача «Мастера искусств – Жерар Филип». Артем взглянул на смазливое лицо актера, вспомнил рассказ Колычева об изнеженности нравов во французском кинематографе и переключил телик на второй канал. Здесь гремел песнями и плясками Всесоюзный фестиваль самодеятельного искусства. Он выключил дурацкий ящик и взглянул на часы. Десять. Позвонит или не позвонит таинственный Иван Николаевич? Однако вместо телефонного затренькал дверной звонок.
Артем слегка встревожился. Он никого не ждал. Мать обычно ночевала на даче, а для визитов знакомых было поздновато. Артем глянул в дверной «глазок» и обомлел. Перед дверью стояла профессорша Ладейникова собственной персоной.
Ничего не понимая, Артем отворил дверь и воззрился на неожиданную посетительницу.
– Можно войти? – не здороваясь, спросила профессорша низким мелодичным голосом.
– Конечно, конечно, – засуетился Артем, – проходите, Агния Сергеевна.
Профессорша вошла, слегка задев не успевшего посторониться Артема плечом, обдала его сладковатым ароматом французских духов…
– Так и будем в прихожей разговаривать? – спокойно поинтересовалась она тоном, в котором позванивали льдинки.
– Нет, что вы! – смущенно промолвил Артем. – Пожалуйста, вот сюда. Присаживайтесь. – Он включил торшер, поскольку на улице совсем потемнело.
– А у вас довольно мило, – оглядев комнату, изрекла Агния Сергеевна и уселась в низкое глубокое кресло, выставив на обозрение Артему круглые мраморные колени. На ней было платье темно-винного цвета в белый горох, медовые волосы собраны в башнеобразную прическу под названием «бабетта». На красивом равнодушном лице написано превосходство и снисходительность.
Артема, крайне гордившегося модерновой обстановкой и привыкшего к возгласам восхищения, слегка покоробило это «мило». В квартирке у нашего героя было, что называется, «стильно». На полу большой якобы персидский ковер. На нем два кресла, между ними журнальный столик каплевидной формы, рядом торшер, похожий на цветок ландыша. Поодаль, на тумбе, громадный магнитофон «Тембр». На стенах несколько пестрых офортов абстрактной тематики и фотография Хемингуэя в грубом свитере под самое горло. Ни одной вещицы, типа иконы или другой старинной вещи, указывающей на занятие нашего героя, в комнате не имелось. Кресла поставлены с таким расчетом, чтобы ножки сидевшей напротив дамы или девицы находились перед глазами Артема.
Словом, «логово Казановы».
Профессорша щелкнула замком дорогой кожаной сумочки, достала пачку сигарет «Мальборо», продававшихся, как отлично знал Артем, только в валютных магазинах «Березка», и закурила.
– Не спрашиваю разрешения, – рассеянно изрекла она, – поскольку на столе стоит пепельница.
– Конечно, конечно. – Артем решил вести себя галантно. – Может быть, по рюмочке?
– А что вы можете предложить? – В тоне профессорши ему послышалась едва скрытая насмешка.
– «Мартини», – гордо произнес повеса, решив пожертвовать неприкосновенным запасом. Знай, мол, наших!
– Ну что ж, давайте попробуем ваш «Мартини».
Артем извлек из немецкого серванта два пузатых фужера, бутылку с пестрой этикеткой и коробку шоколадных конфет «Красная Шапочка». По пути он щелкнул клавишей «Тембра», и из выносных динамиков приглушенно полилась сладкая музыка оркестра Рэя Кониффа.
Агния Сергеевна понюхала содержимое своего бокала и, видимо, оставшись довольна, пригубила чуть отдающий желтизной напиток.
– Я, собственно, пришла к вам по делу, – сообщила она, глядя в окно, за которым совсем стемнело.
Артем молчал, ожидая продолжения.
– Верните мне эмали.
– То есть как? – опешил Артем.
– Да очень просто. Я верну вам деньги, а вы мне – эмали.
– Но это невозможно!
– Почему же? Очень даже возможно. Ведь вы меня обманули. Вскоре после того, как вы сегодня ушли от меня с покупкой, я отправилась в Бутырки, на свидание с Вартаном. И рассказала ему про ваш визит. Он страшно рассердился. Прямо-таки был в ярости. Ни о какой продаже, кричал, мы с ним не договаривались! Иди и верни! А если, говорит, не отдаст, передай: пусть пеняет на себя.
Артем с интересом взирал на роскошную женщину. В полумраке она казалась еще красивее. Взгляд его постоянно сползал на соблазнительные колени. В паху зажглась искорка желания. Но разум подсказывал: будь с ней осторожнее. Чего ради она приперлась на ночь глядя, почему не предупредила о своем визите? Допустим, Вартан ей действительно «хвоста накрутил». Но, несомненно, она не из пугливых и, главное, не дура.
И этот Иван Николаевич почему-то не звонит, неожиданно пришло в голову.
– Следовательно, вам лучше вернуть вещи, – закончила профессорша и выжидательно взглянула на Артема.
– Странно получается, – издалека начал Артем, – утром мы нашли взаимопонимание, а вечером…
– Думаю, и сейчас мы останемся друзьями. – Легкая чувственная хрипотца прозвучала в ее голосе. – Давайте выпьем. «Мартини» неплох, только теплый, и маслины не хватает. – Агния Сергеевна залпом допила бокал и откинулась на спинку кресла. Подол платья задрался еще выше, и глазам Артема открылись снежно-белые бедра. Профессорша чуть развела ноги в стороны, и во рту нашего героя мгновенно пересохло.
Что это, сигнал? Крепость готова к падению? А может, ловушка? Бросишься к воротам и угодишь в волчью яму?
Между тем Агния Сергеевна закинула ногу на ногу, полузакрыла глаза и покачивала носком изящной туфельки в такт музыке.
Пора действовать, решил Артем.
– Может быть, еще по чуть-чуть? – спросил он, указав на бутылку.
Профессорша кивнула.
Артем перешел на ее сторону и, наполняя фужер, как бы невзначай положил свободную руку ей на колено.
– Эй-эй, молодой человек, что вы себе позволяете?! – В тоне звучала явная игривость.
Вперед, вперед, труба зовет! Замок Снежной королевы, оказывается, не столь неприступен.
Артем отставил в сторону бутылку, опустился на колени и коснулся губами ее шеи. Он провел языком снизу вверх и взял губами мочку уха.
– Ну, не нужно, не нужно… Какой вы, однако, поспешный. Прямо лев, нет, бенгальский тигр! И кто бы мог подумать… Просто-таки вулкан страстей. Оставьте в покое мое ухо. – Профессорша стала вертеть головой из стороны в сторону, словно отгоняя назойливую муху. – Щекотно! Мурашки по всему телу бегут… – Она тяжело задышала. – Погоди… Не спеши… И раздевать меня не нужно. Я сама…
Те секунды, за которые она сбросила с себя платье и белье, показались Артему вечностью. Шуршание шелка вызвало чувственную дрожь. Увидев товар лицом, он и вовсе потерял голову. Пропорции оказались безупречны, хотя и несколько тяжеловаты. Спелая сверкающая красота обрушила на Артема всю свою неотразимую мощь. И лишь одно обстоятельство несколько сбивало с толку. Лицо профессорши оставалось по-прежнему лениво-отстраненным, и даже похотливая гримаска, по сути, не меняла его выражения.
И когда Артем попытался обнять ее и осторожно уложить на диван, профессорша окончательно поразила его, заявив:
– Нет, не так. Я привыкла, чтобы новый мужчина в первый раз брал меня сзади…
Когда все кончилось и слегка оглушенный изощренными ласками, но еще полный сил молодец решил продолжить «кувыркания», она равнодушно отстранила его и принялась одеваться.
– Неужели все? – обиженно спросил Артем.
– Мне достаточно, – прозвучало в ответ. – Так отдашь эмали? По-моему, я расплатилась сполна.
– Эма-ли? – протянул Артем. В вихре страстей он совсем забыл, зачем пришла Агния. Да и не были ли они всего лишь поводом? И как понимать фразу «расплатилась сполна»?
– Но вы… э-э… ты?.. – Артем не знал, как назвать новую пассию.
– Что – ты? – спросила профессорша, продолжая неторопливо одеваться.
– Я не совсем понял насчет оплаты.
– А ты решил, что произошедшее – порыв мгновенно проснувшейся страсти? – Агния Сергеевна хмыкнула. – Помоги-ка…
Артем застегнул ей лифчик, провел ладонью по шелковистому бедру. Прикосновение вновь пробудило желание. Артем попытался поцеловать сдобное плечико, но профессорша лениво отстранилась.
– Довольно. Возможно, в другой раз… А сейчас давай коробку.
– Разве было плохо? – с обидой произнес Артем.
– Нет, отчего же… Мне даже понравилось… У тебя получается. Чувствуется некоторый опыт, хотя, на мой взгляд, ты чересчур поспешен, – с явной насмешкой заметила Агния.
«Вот стерва! – злобно подумал Артем. Настроение мгновенно испортилось. – Ладно, получи в таком случае».
– Дык я их продал, – издевательски сообщил он.
– Кого продал? – спокойно спросила профессорша.
– Дык эмали.
– Неужели? – Интонации были по-прежнему миролюбивы. – Когда же ты успел?
– А сегодня же и продал. У меня на них покупатель давно имелся.
– Вот как? А ты, оказывается, везде поспешный. Шустрила. Только поспешность обычно нужна при ловле блох…
– …и хождении к чужой жене, – хохотнув, закончил изречение Артем.
– Верно, верно. Умница! Прическа опять же растрепалась. Ну, ничего… – Агния Сергеевна достала из сумочки широкую ленту. – Где тут у тебя зеркало?
– Сейчас покажу. – Артем повернулся к профессорше спиной, собираясь выйти в прихожую, но в это мгновение получил сильнейший удар по голове и рухнул без чувств.
Он очнулся и долго не мог сообразить, что произошло. Страшно болела голова. Где-то рядом раздавались непонятное гудение и резкие щелчки. Артем пошевелился и, со стоном приподняв голову, разлепил веки. Он лежал на ковре, волосы слиплись, пропитавшись кровью и вермутом. К тому же в них было полно осколков от бутылки с «Мартини», которой профессорша его уложила. Артем кое-как встал и огляделся. Гул и щелчки издавала бешено вращающаяся магнитофонная кассета. Все было перевернуто вверх дном, вещи из серванта выброшены и в беспорядке раскиданы по комнате. Агния явно пыталась отыскать свои эмали.
Артем взглянул на часы. Стояла глубокая ночь.
– Вот ведь сука! – вслух произнес он и отправился в ванную.
С памятного вечера шло время, но ничего не происходило. Экспансивная профессорша больше не давала о себе знать, не звонил и Колычев, и, что особенно беспокоило Артема, не выходил на связь таинственный Иван Николаевич. Возможно, он все-таки звонил в то время, когда Артем пребывал в беспамятстве. Но если так, почему он не перезвонил на следующий день?
Полное затишье поначалу казалось непонятным, но за повседневной суетой Артем стал забывать о недавних событиях. Денек он провел дома, сначала отлеживался, но рана оказалась не смертельной, крепкий славянский череп нашего героя мог бы выдержать и удар кистенем. Приехала мать, повздыхала, поохала и принялась наводить порядок.
Пару дней Артем вынашивал планы мести коварной Агнии Сергеевне, но в конце концов затея потускнела и съежилась, как воздушный шарик. К тому же профессорша своими статями настолько потрясла его воображение, что он был готов забыть инцидент, явись она вновь.
Жизнь шла своим чередом. Нужно было, как наставляла Библия, которую Артем никогда не читал, «в поте лица своего добывать хлеб насущный». Август – мертвый сезон. Продавцы и покупатели исчезают неведомо куда, и наш герой хватался за любой пустяк, лишь бы занять время. Скажем, он узнал, что в Истре некий земледелец продает вырытые в огороде старинные монеты. Нанеся визит кладоискателю, он столкнулся с дремучим непониманием. Стоимость монет, в основном екатерининских пятаков, от силы трешка, но огородник желал за них не меньше пятидесяти рублей. Артема подобная цена не устраивала, но торговаться он не стал, а просто позвонил из автомата в местное отделение милиции и сообщил, что такой-то скрывает от государства вырытый клад. Причем утверждает, что нашел только медные деньги, хотя на самом деле спрятал в тайник вырытое серебро и золото.
«Пускай теперь доказывает…» – злорадно подумал Артем.
И только спустя неделю события сдвинулись с мертвой точки и, набирая обороты, вновь начали раскручиваться.
В среду, двадцать четвертого августа, поздно вечером, когда Артем уже собирался ложиться в постель, раздался телефонный звонок. Голос с характерными начальственными интонациями нельзя было спутать ни с каким другим.
– Артем? Это Иван Николаевич. Извини, что так поздно, но дело не терпит отлагательств. Завтра вечером, часов эдак в шесть, подходи в гостиницу «Советская», номер 27. Я буду тебя ждать.
Трубку положили. Артема несколько покоробил тон, каким с ним говорили. Словно с подчиненным! На «ты», и слова не дал вставить! С другой стороны, он платит деньги, значит, вправе вести себя как заблагорассудится.
Успокоив самолюбие подобным образом, Артем решил съездить к Колычеву и забрать последнюю эмаль.
Стояла прохладная пасмурная погода. Лето кончалось. Если неделю назад это было еще не так заметно, то сегодня, сидя в беседке у старичка, Артем с особой ясностью ощутил: осень на пороге. Крупные краснобокие яблоки виднелись сквозь поредевшую желтоватую листву, вовсю цвели астры, рдели пышные шапки георгинов. В садовых ароматах уже присутствовало увядание. Зрелость медленно перетекала в тление. Казалось бы, наш герой – человек не сентиментальный. Однако и его души коснулась грусть, наполняющая последние дни благословенной поры. Он, пригорюнившись, смотрел, как подрагивают под порывами ветра колючие шишки хмеля, увивавшего беседку.
Колычеву, похоже, передалось настроение Артема. Обычно жизнерадостное лицо нынче выглядело грустноватым, даже очки не сверкали, а отливали тусклой мутью, словно бельма.
– Да, очень… – произнес он, ни к кому не обращаясь. – А дальше… – старец уныло пожевал губами. – Кто знает, сколько зим у меня впереди. Может быть, нынешняя – последняя. Говорят, некогда алхимики открыли эликсир бессмертия. Будто бы знаменитый французский врач шестнадцатого века Амбруаз Парэ приготавливал его из меда, лимонов, лепестков роз и еще чего-то… Но тайну унес с собой в могилу.
– Если он владел средством, то почему им не воспользовался? – резонно возразил Артем. – Чепуха!
– Ты думаешь? Но ведь доподлинно известно, что некоторые исторические личности жили очень долго. Граф Сен-Жермен хотя бы…
– Это он сам так утверждал, – продемонстрировал эрудицию Артем, – подтвердить же его слова не мог никто.
– И опровергнуть тоже.
– Неужели вы верите в эти сказки?
– Как тебе сказать. Я нахожусь в таком возрасте, что поневоле поверишь в любые басни, если они рождают надежду. Да за лишних пять лет жизни я готов отдать накопленное за многие годы и еще столько же.
– Вы же не имеете сбережений, – ехидно напомнил Артем.
– Всего лишь крохи. А еще в старинных книгах утверждается, будто отдельные смельчаки продавали душу дьяволу в обмен на бессмертие.
– Опять не вяжется одно с другим. Как же это может быть? Если человек бессмертен, то и душа его постоянно при нем.
– На этот счет существуют разные гипотезы. Дьявол мог по заключении сделки тут же изъять душу. Это, скажем, первый вариант. Мог поставить ряд условий, не выполнив которые договаривающаяся с ним сторона проигрывает. Что, насколько я понимаю, неизбежно. Дьявола, мне кажется, вообще невозможно обмануть.
– Вы, Михаил Львович, верите в существование нечистой силы? – удивленно спросил Артем.
– Допускаю, скажем так.
– Не ожидал. Думал, вы убежденный атеист и прагматик.
– Есть многое на свете, друг Горацио… А вообще-то я крещен. Ладно, оставим в покое вечные темы. Расскажи лучше, как у тебя дела?
Артем вкратце обрисовал ситуацию, упомянул об инциденте с профессоршей и о звонке Ивана Николаевича.
– Значит, говоришь, знойная женщина в знак благодарности треснула тебя по голове? Отчаянная, видать, вдовица. С подобными мадамками нужно вести себя крайне осторожно. Если она так лихо управилась с бутылкой, то и за другим не постоит. Я же тебе рассказывал о пропаже ее первого муженька. Не удивлюсь, если узнаю, что именно она приложила руку к данному делу. Короче, все упирается в эти эмали.
– Вам что-нибудь удалось раскопать? – осторожно поинтересовался Артем.
– Пойдем-ка в дом, а то здесь слишком прохладно, – запахивая стеганый халат, предложил Колычев, – там и поговорим.
В своем кабинете он включил лампу с зеленым абажуром, и комната стала походить на уютную пещерку с поблескивающими золотом корешками старинных книг и таинственными тенями по углам. Старец достал коробку, положил ее на стол, раскрыл… Свет упал на икону, и часть комнаты словно осветило. Сияние исходило от этой не особенно большой, покрытой эмалью пластины. Изможденное бородатое лицо Иоанна Крестителя, казалось, жило своей, невидимой постороннему потаенной жизнью. Излом правой руки с перстами, поднятыми для благословения, намекал на трагичность и жертвенность. Разноцветный орнамент по краям иконы поражал чистотой и яркостью красок. Из нескольких ячеек эмаль от времени выпала, но и это не портило общего впечатления от вещи, напротив, подчеркивало ее древность.
– Садись, Артем, и слушай! – начал старец, торжественно глядя на Артема. – Эта реликвия, по сути, не имеет цены.
– Как это?! – удивился наш герой. – Все имеет цену.
– Не перебивай, циник! – строго одернул его Колычев. – Все, да не все… Я же говорю: реликвия, притом святая. Некогда принадлежала самому князю Владимиру Святому, крестителю Руси.
