Алексей Гравицкий
Золотая коллекция. Зона тумана
© Гравицкий А., 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Пролог
По счастью, он в меня не попал. Сначала был выстрел, потом звякнуло совсем рядом. Противный такой звук, как будто шкрябнули металлом о металл. На самом деле так оно и было, но подумать об этом я уже не успел. Пуля отрикошетила от огромной металлической трубы, за которой я присел перевести дыхание. Ухо дернуло болью, по шее потекло что-то влажное и горячее. Я тихо чертыхнулся и пополз в сторону. Надо было срочно менять место дислокации. Зона – не детский сад. В прятки тут играть можно, но только перепрятываться надо постоянно. А то рискуешь нарваться на того, который водит, и…
Я замер, собираясь с силами и настраивая себя на рывок. Мысленно сосчитал до трех и метнулся к бетонным блокам, грудой наваленным в десяти метрах от трубы. Застрекотал АК. Сзади бурунчиками взвилась земля, зачмокало, полетела бетонная крошка. Но я был уже в безопасности. Относительной безопасности.
– Эй, ушлепок, – позвал хриплый голос. – Ты еще живой?
За время нашей игры в прятки с догонялками он задавал мне этот вопрос в третий раз. И, судя по интервалам от одного «Эй, ушлепок» до другого, голос мой противник подавал, пока перезаряжал «калаш».
Я не стал отвечать. Зачем лишние слова? Резко распрямившись, я выкинул вперед руку с БП и нажал на спуск.
Перед моим укрытием – небольшое открытое пространство. По ту сторону пятачка торчали искореженные деревья. Змеились от ангара к туннелю рельсы, на которых стояла пара заброшенных неизвестно кем неизвестно когда железнодорожных вагонов. За одним из них и притаился мой стрелючий друг.
Руку привычно дернуло отдачей. Первая пуля пошла наудачу, второй и третий раз я стрелял уже точно зная, где находится мой противник. Попасть в него было нереально при всем желании, разве что таким же дурным рикошетом, каким мне порвало ухо. Впрочем, на дурные рикошеты никто и не рассчитывал. Добивался я другого – и добился.
Противник выматерился и скрылся за вагоном. Я дернулся вдоль блоков, но на полдороге резко остановил движение и на пределе возможностей рванул обратно за трубу. Молясь, чтобы он не успел меня увидеть, кинулся на землю, перекатился и посмотрел назад.
Застрекотали выстрелы. От блоков посыпалась бетонная крошка. Либо мой разозлившийся приятель не заметил маневра, либо решил подыграть. Так или иначе, валяться за трубой в данной ситуации не лучшее занятие. И я пополз вдоль трубы, изображая из себя пластуна.
У дальнего края трубы пришлось остановиться. Перевернувшись на спину, я запустил пятерню в карман. Пальцы нащупали патроны. Остатки былой роскоши. Я не отсчитывал, отмахнул горсточку навскидку и потянул на себя. Это поначалу стрелять трудно, заряжать трудно, чистить оружие трудно. Собрать и разобрать вообще непостижимая наука. Поначалу. Человеку поначалу все трудно, но со временем любой навык доводится до автоматизма. Мозг фиксирует схему и ставит ее выполнение на автопилот. Мозгу абсолютно все равно, что доводить до автоматизма. С одинаковым равнодушием он ставит на автомат мытье посуды, вождение машины, глажку рубашки или убийство людей.
Я не считал патроны. Просто рука машинально вытащила восемь штук, а пальцы машинально запихали их в обойму.
Стрельба по ту сторону прекратилась. Теперь был слышен только дождь. Серый, тоскливый, моросящий. Он шлепал по Зоне своими тоненькими кислотными лапками уже несколько часов, благодаря чему я лежал сейчас в раскисшей грязи. Несмотря на конец августа, погодка в последние дни установилась осенняя. Ладно, лирика это все.
От трубы можно было махнуть до забора, окольцовывающего со всех сторон ангар, а потом ломануться бегом прочь от места перестрелки. А можно было тихонько переместиться по кустам ближе к любителю справляться о моем здоровье и пристрелить его по-родственному. При условии, что соперник один, далеко и в неведении, первый вариант был бы выигрышным, если б не одно но. Он был бы выигрышным в любом другом месте, вот только в Зоне не бегают. Лучше сразу застрелиться. Это быстрее и безболезненнее.
Очень осторожно я высунулся из-за трубы. От этого ее края место расположения моего противника, если он его, конечно, не сменил, видно не было. Меня это вполне устраивало. Стараясь двигаться бесшумно, я потрусил за кусты. Присел, вглядываясь сквозь ветки. Никакого шевеления. Не то мой соперник меня переигрывает, не то ждет, когда я высунусь из-за бетонных блоков. А может, решил, что я труп, и ушел? Не-е-ет, надо быть законченным идиотом, чтобы оставлять у себя за спиной недобитого противника. Зона таких не прощает. Потому и законченных идиотов здесь не водится.
Следующей точкой было древнее дерево с непомерно широким стволом. Именно из-за него совсем недавно я положил сотоварищей моего хрипатого друга. Их было двое, они гнали меня, как возбужденные фокстерьеры замерзшего и голодного лиса. Довольные собой глупые фокстерьеры. А лис притаился, подождал и напал первым. Одной гранаты оказалось достаточно, чтобы уложить обоих. Хрипатый оказался самым умным из этой гоп-компании: и сразу вперед не рвался, и теперь предпочитал сидеть и ждать, пока жертва высунется. То есть пока я высунусь. Ну да я тоже не дурак.
Взвешивая каждое движение, я переместился вперед. Застыл, уже имея возможность оценить происходящее вокруг, но все еще сливаясь с кустами. Хрипатого в зоне видимости не было, и я одним плавным, но быстрым маневром отделился от кустов и перетек под сень дерева. Повернувшись, прижался спиной к стволу и замер.
Прислушался. Тишина. Только шуршит тошнотворный дождь и далеко перекатывается игривый лай, с каким слепые псы гоняются друг за другом со склона одного холма на склон другого.
Затаив дыхание, я сполз спиной по стволу, опустился на корточки и вскинул пистолет.
Где он? Не мог же, в самом-то деле, уйти? Допустим, он бросил бы своих корешей-покойников. Нормальная ситуация, с трупами в Зоне не церемонятся. Хотя карманы им выпотрошить – тоже в порядке вещей. Но бросить меня с моим хабаром, на который эти трое изначально и нацелились… Нет, как говорил какой-то известный мужик: «Не верю!» Значит, хрипатый притаился за вагоном и ждет. А может, и не ждет, а давно уже обошел нашу полянку по широкой дуге и приближается ко мне со спины.
Я вздрогнул и мысленно выругался. Еще вот только паранойи не хватало для полного счастья. Спокойно. Не мог он меня обойти. Тогда где он? Ну не сидит же до сих пор за вагоном? Или сидит?
Слух напрягся до звона в ушах. Тишина. Только дождь и совсем далеко ускакавшие слепые собаки. А может, мой противник тоже подобрался ближе? Сидит сейчас за этим же деревом, только с другой стороны.
От этой мысли стало и вовсе не по себе. Так близко смерть подпускать нельзя. А он… Стоп! Сидит он за деревом или за фургоном – не важно. Он ведь не железный. Он ведь тоже человек. Значит, в его башке тоже крутятся мысли. Он так же вслушивается в дождь и думает, куда я подевался. И у него тоже сдают нервы. Вопрос только в том, у кого они сдадут раньше.
Я глубоко вдохнул, сосчитал до трех и медленно выдохнул. Ждать и слушать. Главное – не прозевать момент.
Сколько я так просидел под деревом, не знаю. Возможно, минуту, возможно, десять, возможно – час. По ощущениям, так прошла вечность. Причем прошла она в мучениях. Ничего не происходило. Только смолкли вдали собаки, да чуть сильнее зашептал дождь. Я уже был готов выскочить и расстрелять всю обойму в белый свет, когда по ту сторону ствола что-то шелохнулось. Словно палые листья тихонько поддали ногой.
В ушах снова зазвенело от напряжения. На секунду показалось, что ослышался, но нет. Ближе и громче хрустнула придавленная ботинком ветка. Я до боли вжался спиной в дерево.
Через мгновение правее, в нескольких шагах от меня, появился ствол автомата. Замер, словно принюхиваясь, а потом показался и сам стрелок. Он не видел меня. Он высматривал меня совсем в другом месте. Он ждал, что я выскочу из-за бетонных блоков и начну стрелять по вагону. Он крался, чтобы застать меня врасплох.
Я не окликнул. Зачем лишние слова? Рука беззвучно подняла БП. Палец беззвучно нажал на спуск. Выстрел тоже был почти неслышным. «Бэпэшка» – дивная вещица. Этот пистолет разработали в шестидесятых годах прошлого века. На вооружение поставили, кажется, в 67-м. Причем работали с этим оружием военные разведгруппы и гэбэшники. А все дело в глушителе. Он у БП состоит из двух частей, благодаря чему насадок легко снимается и мгновенно ставится обратно. Бесшумное оружие. А здесь лишний шум никому не нужен.
Пуля вошла в затылок. Хрипатый неуклюже кувыркнулся вперед, клюкнул носом землю и застыл. Стало совсем тихо. Только дождь продолжал сыпать мелкой моросью.
Я опустил пистолет, достал ПДА и нажал кнопку запуска. Вокруг не было ни единой живой души. От чего сделалось не по себе еще больше, чем когда выжидал за деревом хрипатого. Да, разумеется, тогда рядом со мной был человек, который хотел убить меня. Но это был живой человек. А теперь я остался один на один с Зоной. Кто-то говорит, к этому можно привыкнуть. Врут. Я здесь шесть лет и до сих пор не привык. А те, кто кричал, что привыкли, уже не топчут Зону.
Хрустнуло застывшее колено. Отсидел. Сунув пистолет за пояс, я подошел к хрипатому и быстро обшарил его карманы. Ничего особенного. Патроны, бинт, нож и наполовину опустошенная мягкая пачка крепкой «Явы». И «капли». Довольно распространенный артефакт. Хотя на халяву, говорят, и уксус пьется.
Я снял с пояса контейнер, поставил перед собой. Сухо щелкнули запоры. «Капли» легли в последнюю свободную ячейку. Неплохо прошелся. Живой и с серьезным уловом. Пристегнув контейнер обратно, я подхватил АК. Хрипатому он, один пень, уже не понадобится. А вот нож, бинт и сигареты остались покойному хозяину. Не мародер же я, в самом-то деле? И трупы его подельников обыскивать тоже не стал. Достаточно было одного взгляда. Моя граната легла удачно. Настолько удачно, что ковыряться в том месиве, которое она устроила, мне совсем не хотелось. Я не чистоплюй, но противно. Да и необходимости нет.
На одно плечо легли лямки сброшенного, пока улепетывал от преследователей, рюкзака. Второе перетянул ремень трофейного АК. Н-да, топать будет тяжеловато.
На экране ПДА по-прежнему царил покой. Ни единой живой души. Я снова вслушался. Зона молчала, словно притаившись до поры. Только шуршал противный тягомотный дождь. Чертова морось. Эта уж если зарядила, то, как пить дать, на пару суток.
По спине побежали мурашки. Капли дождя противно скатывались за шиворот. Я поднял капюшон, слетевший во время перестрелки, зябко повел плечами и пошел прочь. Очень хотелось бежать отсюда без оглядки. Но в Зоне не бегают. В противном случае проще было дать себя застрелить. Хрипатый, хоть и сволочь распоследняя, порешил бы быстрее и гуманнее, чем Зона.
Часть первая. Хлюпик
1
По традиции оружие я оставил наверху. И теперь, топая вниз по лестнице, чувствовал себя голым. Утешало лишь то, что другие посетители в таком же положении.
Гул было слышно еще на верхнем пролете. В баре «Сто град» всегда гудит наслоение десятков что-то бормочущих голосов. Это такая же неотъемлемая часть местного колорита, как закрученная лестница и вечно недовольный охранник на входе. Здесь может быть шумно, а может быть тихо, но галдеж в этих стенах – в любое время суток. Что, в общем-то, немудрено. Бар в Зоне – вещь не сказать, что заурядная. «Сто град», конечно, не единственное заведение в своем роде, но если кому-то показалось, что кабаки здесь натыканы, как в Москве на Тверской, спешу расстроить: ничего подобного. Хотя сравнение так себе. Москалей вроде меня тут не так много. А отдельные товарищи могут и в рыло дать за подобные параллели.
Вообще, получить тут по соплям – плевое дело. Открываешь рот, говоришь «добрый день» – и этого уже бывает достаточно. А дальше как в том анекдоте: так, слово за слово, получил ежик по морде. Я предпочитаю молчать.
Впрочем, бармену пожелать доброго дня – это святое. Я свернул в сторону от лестницы, метнулся мимо злобного охранника. У этого хмыря явно комплексы. Эдакий маленький человечек, получивший некое подобие власти и упивающийся этим подарком судьбы. Не припомню случая, чтобы он не поторопил проходящего мимо или не рявкнул на замешкавшегося в дверях посетителя. Удовольствие он от этого получает, что ли?
Нет, такие в Зоне долго не живут. Разве что охраняют заведение типа «Ста град», которое и в охране-то не нуждается.
Не особо прислушиваясь к тому, что пробурчал недовольный сидячий комплекс, я прошмыгнул в зал и поспешил к стойке. Говорить мне тут не с кем, да и незачем. Я уже несколько лет стараюсь поддерживать минимум отношений с людьми, и жить от этого стало значительно легче.
Конечно, меня тут знают. Нельзя жить рядом с людьми и быть совсем уж незаметным. Но для большинства я представляю не больший интерес, чем, скажем, табурет. Почти для всех. Разумеется, есть исключения. Бармен, например.
– Добрый день, – позвал я негромко.
Бармен повернулся.
– День, – бесцветно отозвался он, потом сощурился.
На лице мелькнуло узнавание, и голос приобрел более-менее живой оттенок:
– Это ты, Угрюмый? Проходи, поговорим.
Я молча нырнул за стойку. Бармен жестом позвал за собой, хотя я бывал здесь не раз и прекрасно знал, куда идти: к задней, неприметной из общего зала двери. Дверь распахнулась прежде, чем мы до нее дошли. В проеме появился молодой парень с напряженным от натуги лицом. И было отчего напрячься – на вытянутых руках парнишка тащил три поставленных друг на дружку ящика с водкой.
Бармен отступил, пропуская паренька.
– Тут поставь, Сынок, – велел он парню.
Тот кивнул.
– И не таскай столько, надорвешься.
Парень снова коротко кивнул в ответ.
– И постой за стойкой малость. – Голос бармена вдруг стал благодушным. – Мне с Угрюмым перетереть надо.
Сынок послушно опустил на пол ящики, отодвинув их ближе к стене с прохода, и шагнул к стойке. Бармен расплылся в гордой улыбке и даже придержал мне створку. Короткий темный коридорчик привел к еще одной двери – помассивнее и посерьезнее. Около нее бармен остановился и принялся ковырять замок, встав так, чтобы мне не было видно, чего он там делает и нажимает. Обычная процедура.
Я уперся спиной в стену, откинул голову. Замки, скрывающие святая святых моего скупщика, мне были не интересны. Вламываться сюда среди ночи и грабить бармена я бы не стал ни при каких обстоятельствах. Меня больше занимал его парнишка. Посмотреть на ту гордость, с какой бармен сопровождает каждое его движение, так можно подумать, что они и в самом деле близкие родственники. С другой стороны, Сынком паренька каждая собака из завсегдатаев называет. Не всем же он сын? А вот сын ли он бармену – интересно. Но тот не расскажет, а я не спрошу. Не в моих привычках.
Бармен отпер дверь и посторонился, пропуская меня вперед. Я прошел в махонькую комнатку с кучей шкафов, стеллажей, двумя сейфами, письменным столом и парой замурзанных стульев. Подойдя к столу, я снова замер в ожидании бармена. Тот вошел следом, закрыл дверь поплотнее и снова защелкал замками. Паранойя – страшная штука. Впрочем, как говорил один мой весельчак-знакомый: если у вас паранойя, это не значит, что за вами никто не следит.
Шутник! Скабрезность старая как мир, но с подтекстом. В Зоне вообще любая хохма приобретает подтекст. Странное свойство этой местности. Хотя… в морге тоже шутят странно. И в милиции. Просто страшноватенькая действительность начинает диктовать свои законы, заставляет смеяться над тем, над чем нормальному человеку никогда и в голову не придет. А иначе нельзя, свихнешься.
Или станешь Угрюмым, мысленно усмехнулся я.
Бармен наконец справился с дверью, подошел к столу и встал напротив меня, уперев руки в столешницу.
– Сядь. – Мой скупщик опять стал недовольным: я был выше него, а он не любил, когда на него смотрят сверху. – Не люблю, когда ты надо мной типа возвышаешься.
Я послушно опустился на ветхий стул, если его можно было так назвать. От начальной конструкции сохранился только остов с обшарпанными ножками. Спинка давно и безвозвратно потерялась, а сиденье заменял криво отрезанный кусок ДСП. Скрипнуло.
– Ну, хвастайся.
Не дожидаясь повторного приглашения, я отстегнул контейнер и положил на стол. Бармен выдвинул ящик стола, достал из него перчатки из толстой кожи и принялся натягивать. Он не торопился, смаковал каждое движение. Я подавил зевок. Скупщику все игрульки, предвкушает он. А мне бы сдать хабар, хлопнуть три по сто и на боковую. Щелкнули запоры, прижимающие крышку контейнера. Бармен углубился в изучение моей добычи, сразу став похожим на здоровую жирную мышь, попавшую из студенческой общаги на свадебный стол и охреневшую от разнообразия.
Глазки скупщика блестели, как у оголодавшего, решившего сожрать все, до чего дотянется, а что не осилит – хоть понадкусывать. Я его понимал. В этот раз поход затянулся, и в контейнере на двенадцать ячеек свободных не осталось. А в двух были довольно серьезные штучки.
Крышка щелкнула, возвращаясь на место.
– Беру все по стандарту. Все, кроме «капель».
«Стандарт» для меня был не шибко грабительским, так что вполне удовлетворял запросам. А вот исключение для «капель» мне не понравилось. С чего бы? Я вперил мрачный взгляд в бармена. Тот зябко повел плечами, поспешил спрятать глазки.
– Не возьму. Мне тех «капель» и без твоих накапало. Впору лавку открывать. У меня в таком количестве их не возьмет никто.
Скупщик выглядел жалостливо. Но меня-то этим не проведешь. Не первый год Зону топчу. И с упырем этим не первый день знаком. Он все продаст. Причем по выгодной для него цене. Если сейчас «капель» много – так ни в жисть не потащит на продажу все. Продаст столько, сколько запросят. А остальное придержит, пока надобность не появится. И снова продаст с максимальной выгодой.
Жалостливые глазки снова скосились на меня, но я взгляда не отвел.
– Не дави на психику! – взвился бармен. – Тоже мне, вий доморощенный. Мозголомов своим взглядом пугай. Или гоблинов. Все по стандарту. Кроме «капель». «Капли» так возьму. Взамен – выпивка и закуска в счет заведения. И за комнату можешь не платить до другого раза.
Что ж, и на том спасибо.
– Ладно, я не жадный, – кивнул я бармену. – Отдохну всего недельку. За твой счет.
Полезший в сейф скупщик что-то громко уронил, чертыхнулся и полез поднимать.
– Не жадный, – проворчал он, вылезая из-под стола. – Сволочь ты.
– Все сволочи. Это ж Зона, а не институт благородных девиц.
Он протянул мне пачку бумажек, которые кто-то когда-то обозвал универсальным средством обмена. Пачка была перетянута плотной резинкой траурного цвета.
– На, держи.
Я провел пальцем по ребру пачки.
– Можешь не пересчитывать. Я не обманываю, – изобразил обиду скупщик и поспешно добавил: – Своих.
2
В зал я вернулся тем же макаром. С той лишь разницей, что прихватил у Сынка пузырь беленькой, стакан и тарелку. Стакан под водку, а тарелку – с колбасой. Разумеется, за счет «папаши»-бармена.
Обстановка помаленьку накалялась. Сегодня в баре было шумно, и я поспешил занять маленький столик в дальнем углу. Столик прятался под лестницей, ведущей наверх. Это было удобно. Здесь при всем желании больше двух человек не уместится. А пить в одиночку с Угрюмым вряд ли кто-то станет.
Я поставил на столик нехитрые харчи, сбросил на пол рюкзак. Бутылка была приятно прохладной. Это радовало. Не люблю теплую водку.
Угрюмым меня назвали не просто так. Когда я попал в Зону, мне было настолько паршиво, что это погоняло вполне соответствовало реалиям. Со временем стало легче, но, пообтершись здесь и поняв для себя кое-что, я стал тщательно поддерживать сложившийся образ.
В Зоне нельзя выпячиваться. Стать героем запретной территории приятно и выгодно. Это тешит самолюбие, это дает уважение и подкидывает хорошую работенку, за которую платят хорошие деньги. Но есть и обратная сторона медали. Громкая слава плодит завистников. А хорошая и высокооплачиваемая работенка связана, как правило, с неоправданным риском. Так что герои у Зоны каждый год новые. Одни приходят, другие уходят. Их смерть обрастает легендами. Сегодня они колотят деньги и пьют в «Сто град», а назавтра и имен их никто не вспомнит. Разве что расскажут байку про загадочно пропавшего сталкера.
Сколько их было, этих героев. Я помню их всех до единого. Память у меня хорошая. Вечная память.
Я плесканул водки на два пальца, опрокинул на выдохе и, быстро занюхав колбасой, тут же сунул кругляш в рот. Прошло гладко, если не считать гадостного привкуса. От водки – сивушного, от колбасы – чесночного. Плеснув вторую порцию в стакан, я принялся за еду. Негоже пить на пустой желудок.
А вот про меня никогда ничего не трепали, пришло в голову, пока челюсти были заняты колбасой. И не будут. Это мое кредо – не отсвечивать. Я и не отсвечиваю. Не беру крупные заказы, вообще не беру заказы. Тихо-мирно таскаю артефакты и сдаю по дешевке бармену. Знаю, что меня обдирают, но не имею ничего против. Это плата не за наглость бармена, а за спокойную неприметную жизнь. У меня нет друзей, я их не завожу. У меня нет врагов, я их не оставляю. Принято считать, что в Зоне одиночки долго не живут. Это не так. Главное – не выпячиваться и не пытаться прыгнуть выше головы. Тогда можно прожить здесь очень долго. По крайней мере, пока не заработаешь на новую жизнь. Об этом мечтал каждый, кто топтал аномальные земли и у кого там, в нормальном мире, оставалось хоть что-то, к чему стоило бы вернуться. У меня там не было ничего. Что внешний мир, что концентрированно сволочная Зона – мне было до лампочки. Мне хотелось только тишины и покоя. Рутинных неглубоких рейдов и маленьких радостей вроде бутылки водки и крепкого сна.
За глупыми мыслями я немного увлекся, и колбасы осталось меньше половины. Не будем превращать закуску в ужин, как сказал бы один мой знакомый сталкер.
Водка, как наждак, сухо процарапала горло, горячим комом прокатилась по пищеводу и, недовольно поворочавшись, устроилась в желудке. Неудачно пошло. Я поморщился и потянул руку за колбасой.
– Сколько раз я тебе говорил, Угрюмый, не делай из еды культа. Не превращай закуску в ужин.
Я чертыхнулся. Стоило только подумать, что вдвоем с Угрюмым пить станет только сумасшедший, – и вот вам, пожалуйста. Сумасшедший тут как тут.
На столешницу с грохотом опустился стакан. Мунлайт, не отпуская граненых боков, смотрел на меня. На хитрой роже растянулась гнусная улыбка. Эта улыбка приросла к нему, кажется, навсегда вместе с коротко стриженой бородкой-подковкой. Во всяком случае, я не припомню, чтобы видел его хоть раз без ухмылки и скабрезных шуточек.
Он появился здесь года три назад. При среднем росте этот темноволосый балагур имел ярко выраженное пивное брюшко, и я тогда подумал, что он здесь долго не протянет. ЧЗО – не курорт. Но время шло, а он топтал Зону, и довольно успешно. Помимо пивного брюшка у него обнаружились довольно крепкие руки и некислые навыки в стрельбе. Про свою прошлую жизнь он, как и все прочие, не распространялся. Только пошутил как-то, что в прошлом любил пиво, пострелять-побегать и работу с крепкими физическими нагрузками.
Мунлайт был из тех немногих, кто меня заприметил и знал. Я его тоже знал, но знакомство наше было скорее шапочным. Никаких взаимных обязательств, никаких близких отношений, никаких общих дел. Так только, треп под настроение. Причем трепался больше он. Я говорить много не люблю. Зачем?
– Ну что ты смотришь? – полюбопытствовал он. – Налей.
Я молча накатил в подставленный стакан. Он бодро поднял его, звякнул им по краю моего. Сам я пить не торопился, однако это непрошеного гостя ни разу не смутило. Он снова с грохотом шваркнул стаканом по столешнице, без спросу тяпнул кусок колбасы, но есть не стал, смачно втянув чесночный запах, положил колбасу обратно.
– Пить надоело, – сообщил он, пододвигая ко мне стакан.
– Не пей, – пожал плечами я.
– Узнаю Угрюмого, – заржал Мунлайт. – Как всегда – сама деликатность. Тебе водки жалко?
Вопрос был риторическим. По крайней мере, мне так показалось. И отвечать я не стал. Мунлайт демонстративно вздохнул, как будто я его две недели использовал вместо «отмычки», а теперь даже узнавать не желаю. Рука его со спокойной уверенностью подхватила мой пузырь. Водка полилась в стакан непрошеного собутыльника не на два, а на все четыре пальца.
Вернув бутылку на место, он подхватил обнюханный уже колбасный кусок и принялся блаженно водить носом то над стаканом, то над закуской. Ноздри его трепетали так, словно он уловил какой-то чудесный, недоступный человечеству аромат и спешит нанюхаться, пока нежданное ароматное счастье не испарилось.
– Ты решил нажраться за мой счет? – не выдержал я.
– Я ж говорю – сама деликатность, – хохотнул Мун и пригубил водку, словно в стакане плескался горячий чай из эксклюзивной коллекции, а не мерзкое сивушное пойло местного розлива.
Я молча опрокинул стакан и плеснул еще. Чем быстрее кончится водка, тем быстрее закончится этот разговор. И я мирно отправлюсь спать. Уж спать-то мне здесь никто не помешает. Хотя некоторые кудесники умудрялись находить в Зоне и баб. Впрочем, на этом все чудеса и заканчивались, потому как проблемы от них были все те же, что и во внешнем мире. Не зря мудрый русский народ сказал: «Баба с возу – кобыле легче».
– У меня к тебе дело, – выдал Мунлайт в промежутке между смакованием водки. – Есть работенка.
Он взял театральную паузу, словно давая мне время на обдумывание сказанного. А я подумал, что с подобной фразы может начинаться только какая-нибудь гадостная авантюра, которая нарушит мою размеренную жизнь и не даст мне еще очень долго спать в свое удовольствие.
– Есть один человечек, – продолжил Мунлайт с налетом загадочности, поигрывая стаканом.
Этот вертящийся в пальцах и бряцающий по столу стакан меня почему-то раздражал больше всего. Я перехватил руку Муна, прижал к столешнице стакан и налил в него под самый край. На вечно ухмыляющейся роже мелькнула тень удивления.
– Пей и топай, – коротко объяснил я, выливая остатки водки себе в стакан.
По ту сторону зала кто-то с наездом забасил дежурную тираду, с какой обычно начинается мордобой. Все, пора баиньки. Я залпом залудил огненную воду и, собрав с тарелки остатки колбасы, приготовился отчалить.
– Будешь идиотом, – засуетился Мунлайт, тщательно пытаясь скрыть волнение. – Дело денежное.
– Меня не интересуют денежные дела, – задержался я. – У меня свои методы работы.
– Знаю-знаю, – усмехнулся он. – Только такие расклады подгоняют не каждый день. Ты послушай сперва. Такие предложения бывают раз в жизни.
– Именно поэтому предпочитаю от них отказываться. Лучше жить без подобных предложений, чем принимать предложения, которые становятся последними в жизни.
– Ну, не жалей потом, – пожал плечами Мунлайт, маскируя разочарование пофигизмом. – И не говори…
Что именно мне не стоит потом говорить, я так и не узнал. Сперва раздался дикий грохот с другой стороны зала, прервавший моего собеседника на полуслове. Затем басовитый рык. А потом над ухом взревел подскочивший Мунлайт:
– Твою мать! Это ж мои деньги!
