Алексей Фатьянов
Когда весна придет, не знаю
«В беззвездную ночь без оглядки идти…»
В беззвездную ночь без оглядки идти,
Не выбирая попроще пути.
И тихому дому кричать: «Отвяжись!»,
Чтоб слышать – в ладоши захлопала жизнь,
Чтоб жизнь пред тобой, как земля, распласталась,
Чтоб в новые песни открылась дверь,
Чтоб справа осталась ненужная старость,
Чтоб слева осталась ненужная смерть.
Я знаю, что так Водопьянов летел
На полюс, в еще неизвестные дали,
И славу его удивительных дел
Большие ветры сопровождали.
Мне дадены жизнью перо и бумага,
Мне выпали в жизни иные пути:
Почти незаметным, задумчивым шагом
По улицам всех городов пройти.
Чтоб лучших друзей отыскать в прохожих,
Чтоб песней лететь по степным рубежам,
Чтоб юность прославить, чтоб радость умножить,
Чтоб руки товарищей всех пожать,
Хотел, чтобы юность навечно осталась,
Чтоб юность стихами захлопнула дверь
В ненужное горе, в ненужную старость,
В ненужную старость, в ненужную смерть.
«В покое кресла, лампы кабинета…»
В покое кресла, лампы кабинета,
От песен мне покоя нет.
Висит мигающая, дальняя планета
В вечернем сумрачном окне.
Теперь я знаю, осень где-то рядом,
Я по звезде приход ее узнал,
По краскам вечера, по ветру, по нарядам,
По фонарям, горящим допоздна.
И потому что мы немножко постарели,
И потому что листья кружатся в саду…
Дай руку мне, в цветы и птичьи трели
Тебя за песнями я снова поведу.
Пойдем… Пойдем… Еще пылают зори.
Еще лазорев день, а вечер вдалеке.
Весна звенит и в птичьем разговоре,
И в улыбающемся ветру старике.
Пойдем… Пойдем… Вот здесь, Цветным бульваром,
Где первый раз тебя поцеловал.
Где сонная луна, скосясь над шумной парой,
Подслушала мои неверные слова.
Я ничего не помню в этом разговоре.
Мне лишь луна напомнила о нем.
Пойдем… Пойдем… Уж догорают зори,
Цветы закрылись и простились с днем.
Как утихают к ночи в море плески,
Так засыпает город, шорох, топот, звук.
Уж ночь рассыпала по небу блестки,
Что люди звездами ошибочно зовут.
«Все забыть, до каждой мелочи…»
Все забыть, до каждой мелочи,
Все забыть и потерять.
Мой подарок – шубку беличью,
Первой встреченной отдать.
Позабыть, что было люблено,
Позабыть и вкус, и цвет,
Позабыть и имя Любино,
Будто Любы вовсе нет.
Улетайте, дни прожитые,
Улетай, мой яркий сон,
Пролетая, расскажи ты ей,
Что в другую я влюблен.
Пусть неправда эта явная,
Вся цена ей ровно грош…
Люба, Люба, моя яблоня,
Для кого теперь цветешь?
Все забуду, пусть припрятал я,
Потеряю лишь к утру…
Только ты, трава примятая,
Распрямляйся на ветру.
«Ветер бежит по дороге…»
Ветер бежит по дороге,
Чуть задевая березы.
Гнутся они, недотроги.
Вечер морозен и розов.
Синицы в кустах лопотали
Что-то про сень и лень.
Снегами весенних проталин
Уходит сегодняшний день.
И философски настроена
Дружная наша семья.
Тихо сидим мы, двое нас:
Трубка моя и я.
Ветер мне в самое ухо
Ересь какую-то мелет.
Трубка моя потухла,
Теплится еле-еле.
Кто-то идет по расселинам,
Льдинки ломая с хрустом.
Вы б подошли да сели к нам.
Может, вам тоже грустно?
Глядя на звезды
Распахнем окошко в звездный вечер настежь.
Никого не ждем мы нынче в гости к нам.
Помечтаем вместе, дорогая Настя,
Посидим тихонько рядом у окна.
Где-то тихо-тихо возникает песня.
Одинокий ветер бродит по кустам.
Мимо звезд далеких
Ходит тонкий месяц
В бездорожье неба,
По глухим местам.
Ни в котором веке человек там не был,
Но мы завоюем эту высоту!
Мы откроем трассу в синем звездном небе,
Станцию «Юпитер»,
Станцию «Сатурн»!
Мы на дачу летом полетим ракетой.
– Что за остановка? – спросим мы в пути.
Проводник ответит:
– Полустанок это. «Марс».
– Прощай, планета!
– «Вега»!
– Не сойти ль? –
Ты представь – идем мы стройною аллеей.
Необычным цветом яблони цветут.
Тридцать солнц громадных, зорями алея,
В разных направленьях по небу идут.
Вдруг встречаем друга.
– Отдыхать?
– Ну, что вы!
В клубе «Красный пахарь» делаю доклад. –
Мы проходим дальше,
А с афиш метровых
Говорят нам буквы о гастролях МХАТ.
Над Дворцом Советов полыхает знамя,
И на всей планете вечер. Тишина…
– Мы откроем трассу.
– Скоро ли?
– Не знаю…
Окна в ночь раскрыты.
Блещет вышина.
Где-то очень тихо пролетает песня,
И, услышав песню, ветер тише стал.
Мимо звезд далеких
Ходит тонкий месяц
В бездорожье неба,
По глухим местам.
«Горечь первой папиросы…»
Горечь первой папиросы,
Сладость первых поцелуев
Эти пепельные косы,
Эти дымчатые струи
Мне напомнили опять.
И с тобою по селу я
(Вечер тихий, пали росы),
Я опять иду, милуясь,
До зари в луга гулять.
Пусть все звезды смотрят косо,
Ходит ветер по откосу,
Твои косы теребя.
И, качая в поле просо
Удивительного роста,
Он приветствует тебя.
«Давай, мой друг, поднимем тост…»
Давай, мой друг, поднимем тост
За цвет кудрявых лип,
За бесконечность дальних верст,
Что мы с тобой прошли.
Я снова в комнате своей,
А ты желанный гость.
Пронзил из сада ночь насквозь
Разбойник-соловей.
Сейчас нам сутками дано
Прогнать усталость спин,
Уж ночь, уж за полночь давно,
А мы с тобой не спим.
Совсем недавно – помнишь, друг? –
Упал последний лист,
И два десятка зверских вьюг
За нами погнались.
Когда мы выбились из сил
И встали, как стога,
Ты помнишь, звезды погасив,
Смеялися снега.
Но тут огромная весна
Пришла на помощь к нам.
Светает…
Тихо у окна
Качается сосна.
Дума матери
К непогоде ломит спину.
У соседки разузнать:
Может быть, пасьянс раскинуть
Или просто погадать:
На бубнового валета,
На далекого сынка.
Что-то снова писем нету,
Почитай, уж три денька.
Как-то он? Поди, несладко?
Не доест и не доспит.
Ведь землянка да палатка
От невзгод не охранит.
И окоп не дом, не отчий,
Пусть не больно новый дом.
Смерть, поди, там зубы точит,
Ходит, бродит за бугром.
Только ведь сынок нехрупкий,
Рос, как на опаре кис.
На стене его зарубки
Под карниз подобрались.
Он не даст себя в обиду,
С честью носит свой погон.
Это только разве с виду
Не обидит мухи он…
Так сама с собой украдкой
Мать-старушка говорит,
Бледно-желтая лампадка
Под иконами горит.
За окном дожди косые.
Низко клонится лоза,
Над большой землей – Россией,
Грохоча, идет гроза.
За окнами падает снег
Ветер первые зимние числа
Сплошь снежинками расцеловал,
Только я понимать разучился
Подгулявшего ветра слова.
Это было…
Я знаю, что было.
Ночью лезешь на сеновал,
А на крыше причудливо выл он…
Но тогда я его понимал.
Я не помню те даты и числа,
И не то чтобы память слаба,
Просто я понимать разучился
Подгулявшего ветра слова.
Он о чем-то в трубе разговаривал,
Замолкая, ворочаясь, и
Снег валил и до окон наваливал
Голубые сугробы свои.
Ничего не случилося, просто
Я от юности ранней отвык…
Не случайно знакомую поступь
Мне напомнил цветной половик.
Так всегда, если встретишь в доме
Хоть намек па прожитую даль,
То звучнее, гораздо знакомей
Пред тобою проходят года.
Разыскавши потерянный след свой,
День за днем ты узнаешь лицо.
Встань, мое загорелое детство,
На высокое наше крыльцо.
Постучись в постаревшие двери,
В нашу комнату ветром ворвись
И, увидя меня, не поверя,
Рядом с юностью остановись.
Я узнаю тебя по приметам –
По веснушкам, по вихрю волос,
Потому непокорное это
Я, как дар моей юности, нес.
Я намного тебя стал старше,
В сыновья ты годишься мне.
Полнокровным
«Мужнинским» маршем
Я сегодня иду по стране.
Ты же первые брюки надело
И еще не привыкло к перу,
Тебе уши дерут, и за дело –
И без дела еще дерут.
Еще куришь тайком папиросу
И, мысленки свои теребя,
Хочешь стать ослепительно взрослым,
Чтоб девчонки влюблялись в тебя.
Ну, а мы, слесаря, инженеры,
Комбайнеры и моряки,
В прошлом своем – пионеры,
В будущем – старики,
В жизни потерянный след свой
Ищем в распутице дней,
Чтоб на миг ощутить свое детство,
Чтобы прошлое стало видней.
Чтобы мать, что тебя качала,
Заглянула в твои глаза.
Что ушло, улетело, промчалось…
Даже слово «прощай» не сказав.
Ветер тихо в трубе разговаривал,
Замолкая, ворочаясь, и
Снег валил и до окон наваливал
Голубые сугробы свои.
Видно, так предназначено ране
Слушать вьюги и, слушая их,
Все ходить, как бродяга и странник,
По страницам мечтаний своих.
Мне от них уже некуда деться,
Слышу рядом рассыпчатый смех.
Там смеется чужое детство.
.
За окнами падает снег.
«Забываю и вновь неизбежно…»
Забываю и вновь неизбежно,
Вспомнив все, я шепчу – ты моя.
Теплый ветер ребячески нежно
Тормошит под окном тополя.
Говорю я: «Приляг, ты устала…»
Успокоился ветер во сне,
И подкралася ночь и упала
Занавескою темной в окне.
…А кому говорю я? Милой?..
Никого со мной рядом нет…
Только ночь, проходящая мимо,
И осенний неяркий рассвет.
Помнишь, вместе с тобою мечтали?
Тихо падает, падает лист…
То ль мы счастья не досчитались,
То ль еще почему разошлись…
Есть бессмысленность в легкой удаче,
Но ее нелегко отдают.
Может быть, по ночам я плачу,
Только вида не подаю.
Ты ушла… Это понял по взглядам.
Ты к другому ушла – не виню.
Лишь не сравнивай нас – не надо.
Я тебя ни с одной не сравню.
Матросу дальнего плавания
Если пиво недопито,
Если песня недопета, –
Сразу вдруг оборвалась,
Значит, парню не до пива,
Значит, парню не до песни,
Значит, парень целый месяц
Не смыкал усталых глаз.
Он не слушает рассказы,
Он забыл свою фамилью,
Все твердит чужое имя
И почти совсем не пьян.
О голубке сероглазой,
Не поделенной двоими,
Ночью песенки у моря
Тихим голосом поет.
И, слегка ссутулив спину,
Он потом пойдет по взморью –
Слезы вырвутся (и пусть же –
Ты свои побереги!).
Этой ночью, длинной, длинной,
Словно скованные грустью,
Словно скованные горем,
Слышатся его шаги.
Глубоко вздыхает море
И целует в самом устье
Губы пламенной реки.
«Не грусти… и, пожалуйста, вытри глаза…»
Не грусти… и, пожалуйста, вытри глаза,
А не то скоро сам я заплачу.
Может быть, я уже не вернуся назад,
А ты думай – поехал на дачу.
А ты думай что хочешь, но только поверь,
Как сейчас в это сам я поверил.
Если встретится смерть, – то я встречу смерть,
Но скажу: вы ошиблися дверью.
А как кончится срок – я явлюсь на порог,
Постучу в голубое окно.
Ты мне с яблоками испечешь пирог,
И мы выпьем за жизнь вино.
Загорится луны голубая свеча,
И до звезд свою песню заброшу я.
Будет летняя ночь нас с тобою венчать,
Дорогая моя… Хорошая.
Дни как птицы, как быстрые птицы летят,
Ты лови их, они улетают…
Ну, прощай, а то в доме давно уже спят,
До свиданья, родная… Светает…
«Нету глаз твоих бездонней…»
Нету глаз твоих бездонней,
Черноокая,
Теплоту твоих ладоней
Унесу, далекая,
Как в Москве, так на границе
Все года
Ты, наверно, будешь сниться,
Как всегда.
Мне запомнилась навеки
Робкая слеза…
Подними скорее веки,
Покажи глаза.
Нету глаз твоих бездонней,
Черноокая,
Теплоту твоих ладоней
Унесу далеко я.
Ночь московская
Вижу в тучах кривые рога я.
Лунный свет будто соткан из льна.
Что не спится тебе, дорогая?
Может, ты, дорогая, больна?
Знаешь, сядем давай, как в детстве,
У раскрытого в полночь окна.
Посмотри на луну – сколько действий
Совершает сегодня она.
Она рвет поседевшие тучи
И над крышей крадется, как вор.
Вон теперь сквозь деревья и сучья
Ткет узор из теней. Каково?
Наша улица спит, как ребенок,
Разметавшись… лишь вдалеке
Паровозы гудят спросонок
На крикливом своем языке.
Только ветры двух полушарий
Ходят около наших границ.
Им от войн уже некуда деться,
А дозоры не пустят их к нам.
Хорошо нам с тобой,
Как в детстве,
У раскрытого в полночь окна.
Город спит, только крепкие соки
Бродят в дереве. Пахнет сирень,
Только где-то, на Дальнем Востоке,
Еще ходит по улицам день.
Только, может, у нас в деревне
Пляс гармоник и дробен, и част.
Только с башни Кремлевской древней
Падает третий час.
Да заснувшую Красную площадь
Будит медленный шаг постовых.
Только алое знамя полощет
Ветер Родины, ветер Москвы.
На Востоке рассветные краски
Превращают тень ночи в туман.
Только сны, только сонные сказки
Приходили сегодня в дома.
А за ними шли звери и ветер,
Королевич, не в меру смешлив,
Но, как только заснули дети,
Сказки тотчас из дома ушли.
Будет вечер, и вымысел древний
Оживет, зажурчит, как вода,
И заплачет опять царевна,
Не смеявшаяся никогда.
Глядь – Иванушка уж под окошком,
Не видавшая в жизни потех,
Тут царевна как топнет ножкой
И рассыплет серебряный смех.
А колдун десять царствий кряду
Пролетит, повернувши кольцо,
И снесет опять курочка ряба
Золотое свое яйцо.
Эта небыль, войдя без стука, –
Слаще яблок, варенья и слив.
Будет долго детей баюкать,
До последнего дня земли.
Утро, полное солнца и мая,
Призывает работать и жить.
Оголтело летят трамваи,
Оголтело летят стрижи.
Протекают людские потоки –
Нашей Родины верная мощь…
А где-то, на Дальнем Востоке,
Начинается тихая ночь.
«Пахло невысохшим сеном…»
Пахло невысохшим сеном.
В озере пламя заката.
Ласточка в небе висела
И сразу пропала куда-то.
Навек мы простились у речки,
Дала ты на память платок.
Плакали долго кузнечики
Где-то у края дорог.
Где бы теперь только ни был,
В дальней бескрайности верст,
Кажется мне, что в небе
Ласточки вместо звезд.
Сколько их встретил, крылатых,
Я на своем пути.
И по платку, что дала ты
При расставанье когда-то,
Ласточек стая летит.
Песенка
Н. Ф.
Я от счастья сегодня шатаюсь,
В молодую кидаюсь траву.
Я все ветры к себе приглашаю,
Все любимое в гости зову.
И все ветры ко мне приходят,
И весна у окошка стоит,
И все звезды в ночном небосводе,
Будто лучшие взгляды твои.
Как ребенок, сегодня я верю
В то, что синий рассвет, и зарю,
И все ветры, летящие в двери,
Я на память тебе подарю.
Чтоб ты в платье зари одевалась,
Чтобы звезды светились в глазах,
Чтобы ночь темной лентой осталась
В твоих светлых, как лен, волосах.
Чтоб такою, как ты, по планете
Был бы свет ослепительно-бел,
Молодой замечательный ветер
Уступал бы дорогу тебе.
Старик
Уже мимозы продают на перекрестках,
Разносит ветер птиц весенний крик.
И на Тверской бульвар, к газетному киоску,
Приходит в полдень сгорбленный старик.
Глаза сощурив, смотрит он на солнце.
Он просветлел. Улыбка в бороде,
Он позабыл про тяжесть всех бессонниц,
Про боль в спине… Старик помолодел.
Аэроплан над ним.
Быть может, внучка Маша
Куда-нибудь направилась в полет…
И он рукой приветно в небо машет,
Пока не исчезает самолет.
Тут площадь оглашается звонками.
И, разрезая гомон, шум и крик,
Кто знает, не его ль построенный руками
Идет трамвай? Блаженствует старик.
Еще бы… Жизнь не просто пролетела.
Она осталась в созданных вещах.
Старик идет, встряхнув больное тело,
Но девяносто лет остались на плечах.
Мальчишки с крыши запустили змея.
Старик идет на площадь, но постой…
И он отсчитывает семьдесят копеек:
Берет мимозу дочери на стол.
Он видит, как проходит вереницей
Отряд ребят с горнистом впереди.
Его лицо надолго прояснится,
Он даже песенку тихонько прогудит.
Пусть где-то ночь,
Ломота в пояснице,
Тупая боль в ввалившейся груди…
Весенний гам в Москву приносят птицы.
Москва живет,
Работает,
Гудит.
«Тучи на небе грузны и тучны…»
Тучи на небе грузны и тучны.
Дождику поутру литься.
Тихо… И только в часах ручных
Время едва шевелится.
В тучах заметил кривые рога я,
Месяц свой выставил лоб.
Знаешь, что мне, дорогая,
В голову вдруг пришло?
Помнишь, под охи и ахи,
Вздохи пурги за окном
Шагом таинственным страхи
Наш посещали дом.
Сказок седых герои
Вдруг приходили к нам.
Тихой, ночной порою
Страшно сидеть у окна.
Это отчетливо помнят
Люди до старческих дней:
Будто бы нет уже комнат,
Ты на озерном дне.
Сверху откуда-то льется
Манящий свет денной,
А над тобой смеется
Пляшущий водяной.
Ведьма косматая в ступе
Мчится, зубами скрипя,
Кажется, что наступит
Сам сатана на тебя.
Стулья проходят по лестнице,
Топая сотнею ножек.
Ночь одинокого месяца
Целит отточенный ножик.
Стекла оконные лижет
Просто кошмарный гном…
Сядь, дорогая, поближе
И занавесь окно…
Сядь, дорогая, поближе
И занавесь окно.
«Теперь на родине, я знаю это точно…»
Теперь на родине, я знаю это точно,
На землю черствую дожди упали ниц.
На крышах и на трубах водосточных
Расселись стаи галок и синиц.
Сошлись подруги к Старостиной Кате,
Толпятся вкруг стола, уселись на окне.
Грызут орехи, вышивают платья.
А Катя (чем я плох?) рубашку, может, мне.
Дожди идут, и вечер ближе, ближе.
И улицу завешивает тьма.
Промозглый ветер стекла окон лижет
И натыкается на спящие дома.
Не спит земля, раскинувшись широко,
Над нею юноши крылатые летят…
От Сестрорецка до Владивостока
В такую ночь все девушки не спят.
«Ты на память оставила клетчатый…»
Ты на память оставила клетчатый
От цветастого шарфа лоскут…
Ах, куда же девать человечью,
Непонятную эту тоску?
Холодны, признаюсь, без тебя вечера.
Ходит ветер околицей, стонет…
Ты забыла, что было вчера,
Пусть же прошлое тонет…
Тоня… Я брошу по ветру озябший лоскут
Твоего полушалка брусничного.
А ветер, как листья, швырнет тоску,
Листья из дела личного.
Они полетят на широком ветру,
Закружат бесформенный вальс.
Но ты их найдешь как-нибудь поутру
Там, где с тобой целовались.
«Ты по улице не раз тут…»
Ты по улице не раз тут
Проходила среди дня.
Отчего не скажешь – здравствуй,
И не взглянешь на меня?
Для тебя надел я новый,
Неодеванный еще,
Синий, с крапинкой лиловой,
Для тебя, для чернобровой,
Самый модный пиджачок.
Вспомни, Любушка-Любуся,
Чудо – небо в синих бусах,
Чудо – ленты в косах русых,
Подходи, целуй, любуйся!
Целовала – мало, мало!
Обнимала – мало, мало!
Все мне мало, мало было –
Я же знаю, что любила!
Неужели позабыла?
Ты по улице не раз тут
Проходила среди дня.
Отчего не скажешь – здравствуй,
И не взглянешь на меня?
«Я уйду, как пришел, незамеченным…»
Я уйду, как пришел, незамеченным,
Затеряюсь в широких ветрах,
Отдыхая с улыбчивым вечером
На коленях нескошенных трав.
И не будет беседы… Скучая,
Буду думать, траву теребя,
О стакане остывшего чая,
Недопитом вчера у тебя.
И, в щеках ощущая горенье,
Не сдержу очумелую кровь.
Возвращусь, чтобы с веткой сирени
Бросить в руки твои – любовь.
Чтобы в теплых твоих ладонях
Удержалась она, тепла…
…Так ребята берут гармони,
Чтобы песня у них поплыла.
Не могу я уйти незамеченным,
Я хочу, чтоб, теряясь в ветрах,
Шли мы вместе улыбчивым вечером
По коврам замечательных трав.
«Окна тихо хлопали в вечер голубой…»
Окна тихо хлопали в вечер голубой,
Хорошо ли, плохо ли жили мы с тобой.
Не об этом думаю, не о том тужу,
Раз с другою вечером под руку хожу.
Говорю, что разные есть в пути извилины,
Может, и напрасно мы крепко полюбили,
Этого не знаю. Может, в целом свете
Я один шагаю в тишину и ветер.
Пусть увозит прошлое время-грузовик,
Ты меня, хорошая, лучше не зови.
Избыток чувств
Убежать бы в луга,
Закопаться в траве,
Чтоб лицо целовали цветы.
Отшумевшая сила шальных кровей,
Как сегодня бушуешь ты!
И понять этот гул невозможно никак…
Мне б коня чистокровного прыть,
Ускакать бы, бежать
Иль на дно ботника
Навзничь упасть
И уплыть.
Чтоб река, набегая, рычала тебе,
На дыбы становясь, про смерть.
Ты б спокойно,
Так только спокоен Тибет,
Ей сказал, как собаке, – не сметь!
Чтоб она, успокоясь, вильнула хвостом,
Покатила бы глухо волну.
Чтобы звезды пришли в непомерный восторг
И гурьбой окружили луну,
А она, наклонившись седой головой,
Начала бы такой рассказ:
«Жил да был на земле паренек молодой,
Он стихи сочинял про нас.
В небольшой деревеньке – вон там, под горой,
Он родился в весенний день,
И когда он ломал у соседей плетень,
Дед всегда говорил – герой!
А потом для порядка вожжой стегал
(Мальчику это не в стыд…).
Он ходил по глубоким, скрипучим снегам
В школу
За три версты.
Собирал по весне дикий лук и щавель.
Был влюблен уже лет с десяти.
А потом он попал на асфальт площадей,
Где и будет жить
До седин…
Было б все хорошо, если б вот не стихи
(По рассказам друзей-стариков,
Это хуже, чем тысяча всяких стихий,
Стихия рожденья стихов).
Вот и бродит он всюду…
Не спит по ночам…
Бредит рожью, рекой, синевой»…
Тут все звезды рассыпятся и закричат:
– Мы же знаем, мы знаем его!
Это он (за какие такие грехи
Не за славой, конечно же, гонится?),
Он все ходит, и пишет, и пишет стихи
Под диктовку своей бессонницы.
……………………………………
Мне бы с ветром идти наравне по стране,
Обгоняя шаганье времен.
Я летел бы до звезд… Только ветра вот нет,
Только в землю вот в эту влюблен…
Только я целиком себя строчкам отдал.
Только я у любимой в тюрьме.
Я бы с ветром на мачтах висел, хохотал
И в обнимку сидел на корме…
Только я обнимался с любимой не раз,
Только я уже в дальнем пути…
Потому не уйти от зазывчивых глаз,
От мучений и слез не уйти.
