– А что такое млекопитающиеся? – спрашивает он через минуту повара с серьезным лицом.
– Млекопитающиеся это те, которые на молоке воспитываются, – отвечает тот деловито.
– И человек, стало быть, млекопитающийся?
– И человек. Да.
– Каждый? И это уж так от Бога? По заповедям?
– Разумеется.
– А мужик, у которого коровы нет и отродясь не было? И который ежели на одной соске прокислой из оржаного хлеба воспитан? Какое же это тогда млекопитающееся, а? А ведь тогда тут нарушение произволения Бога! Лицо кучера внезапно делается суровым и строгим, будто его обдувает совсем иным ветром.
– Такой человек, – говорит он затем после продолжительной паузы и со сосредоточенным выражением, – такой человек уже не млекопитающееся. А произведение природы. Как таракан, блоха, вошь, лягушка и крыса! Понял? Понял ты меня, Пантелей Егорыч! – восклицает он возбужденно, и его лицо делается уже совсем зловещим.
– Ботаника этого не предусматривает, – сконфуженно роняет повар, почти шепотом. – Ботаника ведет свою линию, а к тебе в хлев, извините пожалуйста, она не заглядывает. К чему ей: есть у тебя корова, или нет? – Повар разводит руками, но лицо его, по-прежнему, сконфужено.
– То-то твоя ботаника не заглядывает куда нужно! – снова сердито восклицает кучер, шевеля бородою.
– Ботаника знает свое меню…
– И из этого выходит, что человек, понимаешь ли, крещеная душа, – восклицает, совсем не слушая его, кучер, – крещеная душа, – выдыхает он всею грудью, – приравнен к какому такому сословию? К блохе! К лягушке! К крысе! Зачем же тогда его крестили, «елицы во Христа крестистися», к чему, ежели он уж не человек, не млекопитающееся по произволению Бога, а пустое произведение природы? Как таракан!