Я стоял, как дурак. Между тем в комнате напряженная тишина разрешилась невообразимым гвалтом. Десять человек еле-еле удержали Петра Петровича, иначе он раскроил бы мне череп тяжелым бронзовым подсвечником. Через два дня он пытался снова сделать это, и когда мы сошлись на поляне в том же самом лесу, где стоит предательская землянка, он целил в меня из своего пистолета мучительно долго. Его пуля свистнула около моего левого уха, и я до сих помню ее отвратительное дзиньканье.
И так муж едва не убил меня, а жена возненавидела всею душою. Она не могла мне простить ни за что в мире те две минуты, когда она стояла под перекрестным огнем тридцати глаз, жалкая и смешная, с изображением моих усов на всем своем личике.
Рассказчик замолчал, подбрасывая на своей ладони поднятый им уголек, и, очевидно, погрузился в воспоминания.
– Мм-да-мм, – промычал его спутник, – охота же объясняться в любви в неподходящем месте!