Алексей Будищев
Сыч

Полная версия

 
Егорий храбрый, на синю гору
Мани свою карту, рот вяжи!
Спаси моих овечушек от всякого зверя,
От лихого человека, от напасти! Аминь!
 

Это заклятие он произносил трижды с глубокой, светившейся на всем лице верой, что после этого ни один волк не посмеет и близко подойти к кашарам. Так он открывал свою пастушью жизнь. И затем вплоть до глубокой осени, вплоть до пронзительного ветра и жёлтых листьев, он жил среди подпасков и овец, греясь на солнце, ночуя под открытым небом и вечера просиживая у костра, как библейский израильтянин. Так проходило его лето, осень, зима и вся жизнь. Любил ли он когда-нибудь женщину, мечтал ли о собственной семье, тяготился ли своей одинокой жизнью, – об этом никто ничего не знал.

Однажды – это случилось в декабре, в голодный год – Сыч ходил на вывернутых ногах по усадьбе, постукивая в колотушку и прислушиваясь к потрескиванью мороза. Ночь была морозная и тихая. На белом, как пух, снегу неподвижно лежали лиловатые тени усадебных построек; тишина была мертвая; только сырые бревна строений потрескивали порою от молчаливого дыхания мороза. Сыч ходил, стучал в колотушку и слушал. И вдруг под одним из амбаров он услышал подозрительный шорох. Сыч окаменел, вытянув шею. Шорох повторился. И тогда, сунув колотушку за кушак, Сыч пошел к амбару, осторожно ступая по снегу, как лисица, подкрадывающаяся к зайцу. Таким образом он подошел к амбару, слегка пригнулся и стал смотреть под его высокий сруб. Очевидно, он увидел там что-нибудь очень любопытное, потому что его лицо внезапно осветилось как бы весельем; минуту он помолчал, а затем весело проговорил:

– Ну, будя; нацедил, брат, с полпуда, и будя! Вылезай, брат, не то собаками стравлю! Эх, сокол!

Сыч подождал ответа, но ответа не последовало; под амбаром было тихо, совершенно тихо, и Сыч заговорил снова:

– Чего молчишь-то? Чего слепого на бревна-то наводишь? Ай, думаешь, не вижу? Лежит, как добрый, на спинке, буравом половицу просверлил и муку из сусека цедит! Воры, анафемы! У меня, брат, не сопрешь; врешь, – жидок! Вылезай, говорят тебе, а не то всю псарню скричу!

И тут Сыч легонько свистнул; где-то на задворках в ответ на его свист тявкнула собака. В то же время из-под амбара на четвереньках вылез рваный мужичишка с мешком в руках.