Алексей Будищев
Семибоярские
Его пальцы нервно теребили маленькую русую бородку, но серые глаза глядели уверенно, твердо и холодно. Он был очень похож на отца. – А как вы живете? – спросил он вдруг.
– Весь оживившись, Гурочка затрясся в беззвучном смехе, желая что-то сказать, но давясь от смеха и лишь пузырями вздувая слюни.
– Крыс! – наконец воскликнул он пронзительно, снова весь заколебавшись от беззвучного хохота.
– Что крыс? – переспросил его Валерьян. Холодной печалью засветились его глаза.
Давясь от хохота и припадая, лицом к согнутым коленам, Гурочка выкликал:
– Крыс…, Крыс… Крыс я теперь на удочку ловлю… Крючком! С пылу, с жару!
Перегнувшись и перевалившись к подушкам Гурочка уткнул дергавшееся лицо в розовую ситцевую наволочку и заплакал. Валерьян подошел к нему, сел на его постель и стал ласкать его голову широкой загрубевшей ладонью.
– Ну будет тебе, будет, – заговорил он ласково. – О чем ты?
– Тебя мне жалко, – проронил, хлопая губами, Гурочка.
– Ну, будет, – повторил Валерьян.
– И маму мне жалко. Выжили они вас, окаянные… хныкал Гурочка.
Серое лицо Валерьяна побледнело, ненавистью на минуту блеснули холодные глаза, и белые, ровные крепкие зубы мелькнули из-под тонких усов.
– Ну, будет, – вновь повторил он уже сердито. – Ведь тебе семнадцать лет Гурочка, а ты все еще точно маленький. Ты все еще не учишься? – спросил он брата, опять прикасаясь ладонью к его темени.
– Нет, – ответил Гурочка, еще встряхивая плечами, но заметно успокаиваясь. – Нет, где же учиться? памяти у меня совсем нет, и по арифметике я сейчас же путаюсь. Не понимаю, что надо вычесть и что сложить…
– Ремеслу тебя надо учить, – сказал Валерьян.
Гурочка уже совсем успокоился.
– Это дворянину-то ремеслу учиться? – спросил он, повернув лицо к брату.
Брат вздохнул и замолчал, будто напряженно размышляя о чем-то.
Оранжевое пламя огарка медленно колебалось. За окном сухо шуршала солома, гудел ветер и пронзительно взвизгивала дверца чердака точно истерично выкликала одно и то же, непонятное, но полное ненависти слово.
Валерьян глухо произнес:
И все, что пред собой он видел,
Он презирал, иль ненавидел…
– А что же я о твоем спанье-то не позабочусь, – вдруг спохватился Гурочка. Он проворно бросился с кровати, изогнувшись почти подлез под нее, выдвинул какой-то ящик, и, выволакивая оттуда розовую подушку и широкий из грубого драпа чапан, бормотал:
– Это тебе под голову. А этим ты укроешься. А спать ты будешь здесь же вот на этом диванчике. Хорошо? Господи! – Он вдруг всплеснул руками, – а мне-то и невдомек! ты, может быть, на сон грядущий чего перекусить хочешь? Валеря, Валерюшка, Валерьяшинька! Может быть перекусишь чего?
Валерьян так же глухо ответил:
– Я два дня ничего не ел…
– Ну? точно испугался Гурочка и выронил из своих рук подушку.
Его губы обвисли, кожа у глаз сморщилась и четырехугольный живот как бы запрыгал, предвещая истерику.
– Ну, будет тебе, – сердито цыкнул на него Валерьян.
Из кабинета донесся хриплый громкий кашель Семибоярского.
– Что там такое? – спросил его голос хмуро.
– Отец проснулся, – прошептал Гурочка.
Лицо Валерьяна точно окаменело.
– Ты предупредил бы отца о моем приходе, – выговорил он сухо.
Гурочка заспешил, порывисто дергаясь, натянул брюки, обул валенки и, захватив огарок, пошел в кабинет отца, откуда выбивал свет. А Валерьян вытянул ноги, сжал губы и задумался. До его слуха долетел скрипучий шепот двух голосов. Потом к этим двум голосам присоединился третий – Аннушкин. Затем в столовой зазвякали посудой, хлопнули где-то дверью, уронили что-то стеклянное. Наконец вошел Гурочка и сказал:
– Отец ждет тебя в столовой. Сейчас разогреют свиные котлеты. Отец рад, что тебя простили.
Валерьян сидел, не переменяя позы.
Гурочка потрогал брата за рукав.
– Ты слышишь?
– Ну, идем, – наконец выговорил Валерьян, равнодушно поднялся на ноги и двинулся в столовую.
Гурочка последовал за ним.
– Как встретятся, так сейчас же и погрызутся до крови, – подумал он, – опять Валеря уйдет.
Ему стало и весело и страшно. Ссоры отца и брата казались ему забавными. Забавно они швыряли друг в друга тарелками во время этих ссор. Забавно кричали друг на друга осиплыми полными ненависти голосами.
Но отец встретил Валерьяна почти радушно.
– Если ты прощен, и если ты искренне раскаялся во всем своем прошлом – сказал он ему, – я рад тебе, подойди и поцелуемся…
– Вот как! – удивленно подумал Гурочка и беззвучно хихикнул. – На долго ли?
И он не ошибся: ссора произошла через два дня.
