Алексей Будищев
Петруша Рокамболь
III
Мягкий сумрак вкрадчиво струился во дворе весь в прозрачных шелестах, в ласковых вздохах. Кусты акаций будто томились у заборов, вырисовываясь воздушными намёками. Сквозь щель в зелёной ставне пробивал свет и ложился на бархатной зелени подорожника. Припав к этой щели глазом, Петруша сообщил Верхолётову:
– Они здесь обе. И Дашок, и Глашок. Сидят в столовой. Глашок вышивает туфлю, а Дашок нюхает табак. Вот никогда не знал, что Дашок занимается нюханьем табаку! – удивился он. И опять припал глазами к щели. Теперь он увидел и попугая «господина Кро», и «Помадку», мирно дремавшую на гарусной подушке, и кота «Мурза-Мурзу», щурившего светящиеся фиолетовые глаза.
– Всё благополучно? – справился у него Верхолётов, чувствуя тонкий холодок в пальцах.
– Всё благополучно! – ответил Петруша и оторвался от окна. Поспешно он надел затем на своё лицо чёрную полумаску, желая и в этом опередить Верхолётова.
Верхолётов и в этом последовал его примеру.
– Начнём, когда так, оперировать, – ободрил он Петрушу снисходительно.
Петруша пожал плечами и двинулся к чёрному крыльцу. По заранее и строго обдуманному плану прежде всего они должны были запереть снаружи на замок дверь чёрного хода. Железные кольца в косяке и в полотне двери здесь имелись, требовалось, значит, лишь захватить с собою замок и ключ. А тогда они должны были позвонить у парадного хода. Дверь отворят, конечно, к ним выйдет Федосеевна. И Верхолётов тотчас же арестует её тут же у парадного хода. А Петруша пройдёт к старухам Лярским и довершит дело. «Конечно, не проливая ни капли крови!» – как торжественно клялся он. И, подойдя к чёрному ходу, Петруша выполнил первый пункт строго обдуманной программы. Замок щёлкнул под рукою Петруши, дверь замкнулась. Двигаясь у самых стен, с чёрными масками на лицах, они оба поспешно обогнули дом и снова застыли у парадного хода, вдруг как-то странно насторожившись. Выполнение первого пункта программы точно внезапно перевоплотило их, сделав их вещью в чьих-то руках, жалкими автоматами, подчинёнными не собственной своей, свободной воле, а навязанной им машине, скрытой бездушной пружине. И, застыв у парадного хода, они внезапно поняли это своё перевоплощение и жутко испугались его. Но они хорошо поняли в ту же минуту, что им уже и не уйти от предначертанного, – как не уйти от мокрых объятий волн щепке, подхваченной бурным потоком.
Влачась между новых ощущений, чувствуя свою беспомощность, но желая показать себя всё ещё господином своих дел, Петруша вдруг улыбнулся бледной, точно нарисованной на его губах чем-то чужим, улыбкой и высокомерно спросил Верхолётова:
– Ну-с?
– Ну-с? – ответил и ему Верхолётов. И глухо добавил:
– Кто же из нас будет звонить в эту дверь?
– Да я, – снова неестественно улыбнулся Петруша совсем не своею улыбкой, пожимая плечами. И сильно надавил кнопку. Обострённым слухом он услышал свой звонок, жалко занывший где-то далеко от двери. Вероятно, на кухне.
В голову Петруши точно ударило что-то тяжкое, обдав его мозг словно гарью. Верхолётов шепнул ему:
– С-с-с…
И Петруша ещё раз почти с отчаянием надавил звонок. Опять точно завыла, гневно заплакала медь. Хрипло залаяла «Помадка». Крикнул чей-то голос, и зашуршали поспешные шаги.
– Это вы? – послышалось из-за двери весьма приветливо и радушно.
И в прорезе отворяемой двери показалась крупная волосатая бородавка на сморщенном желтовато-синем лице Федосеевны.
Петруша поспешно рванул к себе эту дверь. Верхолётов схватил Федосеевну за руку.
– Ни с места! Молчание! – выговорил он, выхватывая из кармана револьвер и потрясая им над плечом старухи.
Федосеевна спустилась на ступени крыльца, зажимая виски.
– Батюшки… ба… ба… – шептала она. Её глаза сделались стеклянными и мутными.
– Молчание! – ещё раз пригрозил ей Верхолётов строго.
И тотчас же дружелюбно потрепал её по плечу и добавил:
– Не бойтесь, мы не сделаем вам ничего худого. Мы только возьмём немного денег у Лярских…
– Ба… ба… ба… – шептала старуха и раскачивала головой.
Петруша быстро прошёл мимо неё из комнаты. В прихожей кубарем под его ноги подкатилась с неистовым лаем «Помадка», но, обнюхав его колени, вдруг замолчала. Снова залаяла, косясь на его маску, но уже совсем без злобы. И даже, хотя и презрительно, повиляла хвостом.
– Кто там? – послышалось из столовой.
Петруша вынул из кармана револьвер, поправил на лице маску и в два шага переступил порог столовой.
– Ни с места! Молчание! – произнёс он, делая свой голос хриплым и грубым, совершенно так же, как он произносил эти слова дома, разучивая перед зеркалом свою добровольную роль.
– Ни с места! – повторил он свой окрик.
Впрочем, старухи и без того не двигались, словно замерев в своих креслах. Глашок уронила на пол своё вышиванье. Дашок истерично моргала обеими веками. Только кот, презрительно щурясь, едва удостоил окинуть ленивым взором странного и грозного посетителя.
– Действую именем партии! – грозно заявил Петруша. – Мне надобны ваши деньги, сколько их у вас найдётся! Все без утайки! Повинуйтесь, ибо сопротивление бессмысленно! – высыпал он целым порохом.
Старухи безмолвствовали. Ластясь к коленам старух, совсем радостно лаяла «Помадка», точно хотела разоблачить перед хозяйками тайну пришельца.
«Не бойтесь, это только Петруша» – точно сообщала она хозяйкам своим весёлым лаем, и пробовала даже улыбнуться, подбирая седеющую щёку и обнажая жёлтые поломанные зубы.
Между тем Глашок как будто несколько пришла в себя и поняла, чего от неё требовал страшный посетитель. Вздрагивающей рукой она оправила на себе юбки, почему-то поспешно перекрестилась и, привстав с кресла, направилась шмыгающей походкой к пузатому комоду, выпятившему свой лоснящийся живот тут же, у стены столовой. Открыв верхний ящик, она долго рылась в нём, в то время как Дашок всё ещё потерянно моргала обеими веками, а Петруша стоял посреди столовой в горделивой позе, желая всем своим видом изобразить холодно-непреклонную волю и презрение к жизни.
«Ни один мускул его лица, полуприкрытого изящной полумаской, не дрогнул, – точно читал он по книжке: – а его благородная поза говорила о каменной воле»…
– Вот вам… деньги… четыреста пятьдесят ру… – проговорила Глашок, приближаясь сбивчивой походкой, придерживая в руках кипочку денег.
Петруша с достоинством поклонился и протянул руки.
«Что мне сказать им?» – думал он.
Старуха пожевала губами.
– Денег нам… не жалко… – вновь заговорила она, – пусть… четыреста пятьдесят нас не разорят… что же? Но нам жалко вас… вы ещё женщина…
«Что ей мне сказать?» – почти впадал в отчаяние Петруша.
– И что вас ожидает… если вы не образумитесь… – всё жевала губами старушка, – подумайте!.. юноша… юноша…
Петруша спрятал деньги в карман. «Так ли я поступаю», – мелькнуло в нём.
Выпрямившись, он произнёс:
– Сударыня, мы подчиняемся верховному комитету беспрекословно.
– Караул! Грабят! – вдруг истерично взвизгнула Дашок в своём кресле и неистово заколотила ногами об пол.
Проснувшийся попугай задавленно выкрикнул в своей клетке:
