Алексей Будищев
Молодой друг
II
Балдин оглянулся. К нему шла Надежда Алексеевна; она была в белом капоте, под красным зонтом и в красных сафьяновых туфельках. Через ее шею было перекинуто мохнатое полотенце.
– Ну, вот и я! – сказала она, улыбаясь и сверкая ровными зубами: – Идемте к лодке и едем на остров.
Балдин, молча, последовал за нею.
Они спустились под горку и луговиною направились к речке.
– О чем вы думаете? – спросила студента Надежда Алексеевна.
Балдин помолчал и ответил:
– Я думаю – какими средствами природа сгущает кислород в озон.
Надежда Алексеевна расхохоталась.
– И охота вам думать о таких глупостях! Человек вы молодой, а стараетесь подражать Степану Иванычу. Право, это совсем не умно! Вы молоды, идете гулять с хорошенькой женщиной, – ведь я очень хорошенькая, – и думаете Бог знает о каких глупостях. Нет, вас серьезно надо взять в руки, иначе вы совсем испортитесь.
Балдин покраснел. Надежда Алексеевна продолжала:
– Ну, чего вы краснеете? Скажите лучше откровенно, неужто вы никогда не думаете обо мне? Так-таки никогда, а? Никогда? Ну, будьте паинькой, скажите, что же вы молчите, точно в рот воды набрали?
Она затормошила студента за рукав. Балдин, потупившись, шел рядом с нею и молчал.
– Фу, какой вы упрямый! – вздохнула Надежда Алексеевна и тоже притихла.
Они уже подошли к берегу речки. Маленькая, выкрашенная в зеленый цвет лодка покачивалась у берега, привязанная к ветке ветлы. Речка распадалась здесь на два рукава и образовала по середине маленький зеленый островок, лежавший на светлой поверхности речонки, как большой лист лопуха. Надежда Алексеевна, подобрав капот, сошла в лодку и, поместившись на корме, скомандовала Балдину:
– Ну, Кислород Кислородыч, садитесь в весла. Балдин увидел ее черные чулки и покраснел. Через минуту они уже были на острове. Опушенный густыми порослями лозняка, он только издали походил на зеленый лопух. На самом же деле он представлял собою луговину, сплошь усеянную желтыми и лиловыми цветами, и вблизи походил на цветочную корзину. Посреди этой цветочной корзины возвышался густой и развесистый вяз. Одна из его веток, очень толстая, но совершенно сухая, выдвигалась далеко в сторону, точно вяз пытался уцепиться ею за противоположный берег, чтобы перетащить свое громоздкое тело туда. Может быть, ему казалось здесь тесно, а может быть ему надоедало монотонное гудение пчел, с утра до ночи толкавшихся над желтыми и лиловыми цветами.
Надежда Алексеевна привела своего спутника к этому вязу и, опустившись под его тенью, пригласила и студента.
– Садитесь и вы, Озон Озоныч!
Балдин беспрекословно последовал ее примеру.
Между тем, Надежда Алексеевна говорила:
– Боже, как здесь хорошо! А это монотонное гудение пчел, вы не боитесь, что оно загипнотизирует нас обоих и погрузит в любовные грезы? Ведь эти пчелы точно изнемогают от любви!
– Они не могут изнемогать от любви, – возразил Балдин: – это рабочие пчелы, они не знают любви и поэтому их соты так гениальны. Любовь не мешает их работе. Если бы люди никогда не любили, они сделались бы…
– Деревяшками, я это знаю, – перебила студента Надежда Алексеевна.
Балдин покраснел.
– Я вовсе не то хотел сказать, – проговорил он, но Надежда Алексеевна снова перебила его:
– Ну, если не гудение пчел, то цветочная пыль, которою мы дышим; ведь цветочная пыль – это, кажется, любовь цветов?
– Если хотите, это, пожалуй, их любовь, – отвечал Балдин: – но любовь исключительно мужская и, следовательно, может действовать только на женщину.
Надежда Алексеевна улыбнулась.
– То есть, вы хотите сказать, что совершенно застрахованы от всяких опасностей? Не завидую вам в таком случае!
Она помолчала и снова с усмешкою спросила студента:
– А скажите, пожалуйста, товарищи наверно зовут вас медвежонком, хомяком или тюленем? Не правда ли?
Балдин улыбнулся. Все его лицо внезапно стало светло и ясно, как у ребенка.
– Нет, – отвечал он: – товарищи зовут меня пентюхом. Пентюхом, перепентюхом, выпентюхом.
Надежда Алексеевна расхохоталась и встала на ноги.
– Ну, так до свидания, господин Перепентюх! Подождите меня здесь, а я пока схожу искупаться.
Она, все еще улыбаясь, направилась к обтянутой холстом купальне, белевшей на левом берегу острова. Балдин остался один.
Он лег на траву и думал о Надежде Алексеевне. «Когда я остаюсь один на один с этою женщиною, со мной творится что-то недоброе. Ее присутствие точно заражает меня чем-то. Я вижу только ее и думаю только о ней. Ее глаза, руки, ноги, губы точно распадаются на бесконечное количество атомов, которые проникают в меня, заражают и опьяняют. И мне хочется броситься на нее, измять ее, причинить ей боль. Боже мой, как это мучительно!» Балдин закрыл глаза.
Он лежал на траве и думал. Балдин – студент второго курса естественного факультета того университета, где Ситников состоит профессором зоологии. Балдин служит у него вот уже два года в качестве личного секретаря, Ситников диктует ему свою «Зоологию», обширный труд, который должен быть окончен, по предположениям Ситникова, года через четыре. Балдин – сирота без роду и племени, окончивший гимназию на счет благотворителей, и место у Ситникова, который платил ему тридцать рублей в месяц на всем готовом, было для него сущим кладом. Впрочем, и самого профессора он очень любил и смотрел на него с благоговением. В настоящее время он проводил лето в имении Ситникова.
Балдин приподнялся; он услышал знакомый шелест платья. К нему подходила Надежда Алексеевна. Эта была высокая и стройная брюнетка с слегка вздернутым носом и яркими губами. В ее серых глазах сверкали порою зеленые искорки.
– Вот и я, – сказала она и опустилась рядом со студентом.
Студенту казалось, что от всей ее фигуры отделялся запах необыкновенно приятный и свежий, похожий на запах шиповника. Она улыбалась.
– Дайте мне папиросу, я слышу гудение комара.
Балдин протянул ей свой портсигар, но она взяла не папиросу, а руку студента. У студента потемнело в глазах. Внезапно он схватил обе руки молодой женщины и почти со злобою потянул ее к себе. Каким-то образом она очутилась в его объятиях. Но в эту минуту студент услышал за своею спиною шорох в порослях лозняка. Он вздрогнул и вскочил на ноги. Ему показалось, что в порослях лозняка мелькнула чья-то фигура. Балдин круто повернулся и пошел к лодке. Надежда Алексеевна нагнала его у самой реки.
Когда они переезжали речку, студент все время молчал и думал:
«Я прикоснулся к этой женщине и теперь я всюду буду носить ее в себе, как заразу. Что мне делать? Что мне делать?»
А Надежда Алексеевна правила рулем, покачивала станом и в такт приговаривала:
– Пентюх, перепентюх, выпентюх!
