Алексей Борисов
Человек за спиной

Полная версия

Мы навлекаем на себя ненависть, делая как добро, так и зло.

Никколо Макиавелли

«Государь»

Пролог

Пятница 6 мая 1877 года¹ в столице России выдалась удивительно теплой. Во втором часу порыв ветра с Финского залива прогнал с неба редкие облака, и над городом без помех засияло солнце. Почудилось, что лица петербуржцев на площади у Николаевского вокзала, невзирая на характерную для бойкого места суету, тоже просветлели. Далеко не благостным оно было, наверное, только у одного человека, шагах в пяти от трактира Силантьева на углу набережной Лиговского канала и Невского проспекта. Точнее, даже так: на нем застыло выражение ужаса, будто перед ним, откуда ни возьмись, возникла ядовитая гадина.

Перепуганным человеком был действительный статский советник² Петр Константинович Владыкин. В свои сорок два сохранив образцовую осанку, он хоть и поддался некоторой полноте в области живота, еще выглядел вполне привлекательно. Русоволосый, с аккуратно подстриженной бородой, пушистыми усами и бакенбардами, точь-в-точь как у государя императора Александра Николаевича, ростом Владыкин не уступал правофланговому Преображенского полка. Глаза имел карие, брови с ресницами густые, соболиные, нос правильной формы, губы чуть припухлые. Одет он был в будничный форменный сюртук темно-зеленого цвета, брюки в тон сюртуку, белоснежную накрахмаленную рубашку, черный жилет и фуражку. На стоячем воротничке выделялся черный же галстук.

– Здравия желаю, Петр Константинович, – учтиво повторил стоявший перед ним человек, приподняв над головой шляпу-котелок.

Владыкин попытался ответить, но из его горла лишь вырвалось нечто вроде хрипа.

Учтивый человек не производил демонического впечатления. Он был постарше своего визави, примерно на полголовы ниже, в плечах скорее узок. На бледном лице рос легкий пушок поверх подбородка и под носом. Взгляд его мутновато-серых глаз под редкими бровями был каким-то ускользающим, словно мужчина избегал смотреть прямо перед собой. На правой щеке виднелась небольшая круглая родинка, а тонкие губы в сочетании с глазами говорили, пожалуй, о скрытности натуры. Волосы под шляпой были соломенного цвета, короткие. Одеяние составляла шерстяная пиджачная пара коричневого цвета, которую дополняли сорочка и бордовый галстук. С брюками гармонировали удобные прогулочные туфли, левой рукой их хозяин опирался на английский зонт со стальным острием, служивший ему тростью.

– Прошу прощения? – вопросительно произнес он, как бы подразумевая, что готов прийти на помощь или, наоборот, избавить Петра Константиновича от своего присутствия при малейшем намеке с его стороны.

– Э-э… Да, разумеется. Здравствуйте, – наконец выдавил из себя Владыкин, лицо которого пошло розовыми пятнами.

Прозвучало хрипло и несколько невпопад.

– Решил, что обознался. Но теперь понимаю, что нет, – продолжил человек с зонтом.

Его голос по-прежнему был сама любезность, однако Петр Константинович вздрогнул, как от внезапного выстрела. Собеседник явно хотел что-то добавить, сделав паузу. Ее оказалось достаточно, чтобы действительный статский советник резко развернулся и, не вымолвив больше ни слова, ринулся к двери заведения. Рванув ее на себя и подавшись в проем, он едва не сшиб выходившего посетителя – судя по внешнему облику, мелкого торговца вразнос.

На этом краткий диалог закончился. Человек с родинкой поправил на голове котелок и еще несколько секунд смотрел на закрывшуюся дверь. Его глаза и физиономия сохраняли то же неопределенное выражение. По площади сновали прохожие, где-то на путях за Николаевским раздался протяжный гудок паровоза.

Человек ловко достал из внутреннего кармана часы фабрики Генри Мозера, бросил взгляд на циферблат. Затем, спрятав серебряный кругляш с цепочкой и не став никого дожидаться, он свернул за угол и неторопливо зашагал по Невскому в сторону центра.

Было без четверти три.

Глава первая
Смерть на Малой Мещанской

– Как съездили, Григорий Денисович? Проведали всех?

Министр императорского двора и уделов, граф Александр Владимирович Адлерберг располагался за своим рабочим столом в кабинете на набережной Фонтанки, 20. Стол был, как всегда, завален бумагами, которые его хозяин считал необходимым изучить лично. Между министром и бронзовым письменным прибором с идеально отточенными перьями лежало начатое письмо. На крупном, породистом лице Александра Владимировича были заметны следы усталости. Седые волосы, обрамлявшие высокий лоб, и могучие серебристые бакенбарды с усами ясно напоминали, что одному из высших сановников скоро предстояло разменять седьмой десяток лет. Черными, как смоль, оставались только его брови. По случаю субботы граф облачился в мундир генерала от инфантерии, а из наград выбрал один орден святого Андрея Первозванного.

– Благодарю, ваше сиятельство. Всё успел, – отозвался его собеседник, сидевший в гостевом кресле.

В нем легко было узнать человека с набережной Лиговского канала, которого так испугался Петр Константинович Владыкин. Коричневую пиджачную пару он сменил на неприметный мундир коллежского советника³ без всяких регалий.

– Ваш племянник сейчас на Дунае?

– Так точно. У Зимницы, в 53-м Волынском пехотном полку.

– В дивизии Драгомирова, значит. Что ж, ей предстоит важное дело, – министр двора и уделов еле слышно вздохнул. – Стратеги из военного министерства рассчитывают на быструю кампанию. Остается верить.

– Хотим по примеру Пруссии с Францией⁴?

В ровном голосе Григория Денисовича не прозвучало ни тени сомнения, но министр вздохнул снова.

– Хорошо бы, конечно. Правда, где столько немцев взять?..

– Если задержимся или, не дай Бог, увязнем, опять могут вмешаться другие державы. Англия точно, – задумчиво проговорил коллежский советник.

– В этом самое слабое место всего плана. Победить надо быстро, до осени, но в то же время не громить турок наголову, иначе последствий не оберемся. Боюсь, чересчур тонко для армии и ее вождей, – Адлерберг отложил перо.

– Будем надеяться на прозорливость и мудрость его величества.

Александр Владимирович нахмурился.

– На них и уповаю. От этой войны, Григорий Денисович, лично я не жду особого прибытка отечеству. Расходы на мобилизацию уже велики, миллион человек под ружьем, а мы еще толком не начинали. Финансовое ведомство стонет, и если бы только деньги имели значение… Много эмоций вокруг освобождения славян и куда меньше трезвого расчета.

– Изменить принятое решение мы не в силах. Мой далекий предок Иван Леонтьевич Платонов в 1524 году выехал из Литвы к великому князю Василию Третьему, чтобы служить. С тех пор продолжаем.

На эту историческую справку Григория Денисовича граф отреагировал задумчивым взором больших серо-голубых глаз.

– В вас я не сомневаюсь. Но оставим высокую политику и обратимся к прозе жизни. Здесь произошло кое-что, чем, вероятно, следует заняться.

Платонов, секунду назад казавшийся расслабленным, подобрался словно перед прыжком.

– Слушаю.

– Вы хорошо знали Петра Константиновича Владыкина?

– Из первого отделения канцелярии?

– Да.

– Что-то с ним случилось?

Граф Адлерберг вздохнул в третий раз, притом довольно отчетливо.

– Его убили вчера вечером.

Дом № 40 по Большой Морской улице имел полное право называться казенным. В его четырех этажах постоянно происходило движение людей в форме, вицмундирах, полукафтанах и штатском платье, а на просителей обоего пола и разных сословий Григорий Денисович Платонов начал натыкаться еще при главном входе и закончил в необъятной приемной первого лица. В этом внушительном сером здании с восьмигранной пожарной каланчой жил и выполнял свои обязанности обер-полицмейстер, генерал-адъютант Федор Федорович Трепов, отвечавший за порядок и спокойствие в Санкт-Петербурге и назначенный также градоначальником.

Григорий Денисович сообщил о себе дежурному офицеру. Долго ждать ответа не пришлось. Из кабинета к нему бодрым шагом выступил подтянутый, среднего роста брюнет в генеральском кавалерийском мундире, с усами вразлет, чуть оттопыренными ушами и высоким лбом с залысинами, лет сорока на вид. Глаза его глядели вполне дружелюбно.

– Генерал-майор Козлов, помощник градоначальника, – представился он. – Можно просто по имени отчеству: Александр Александрович.

– Я к вам от графа Адлерберга, – вполголоса начал Платонов.

– Да, Федор Федорович поручил мне оказывать всё необходимое содействие, – упредил его Козлов. – Что вас интересует?

– Любые, какие угодно обстоятельства, вплоть до мелочей. Дело передано сыскной полиции?

– Сразу, как только была выяснена личность убитого. Собственно, это не составило труда: в кармане сюртука у господина Владыкина лежали его визитные карточки и бумажник с монограммой.

– Александр Владимирович сообщил мне, что ваша основная версия – убийство при попытке ограбления.

– Именно так, никакого противоречия здесь нет, – Козлов сделал жест, приглашая перебраться в угол приемной, подальше от посторонних. – Убийцу спугнули жильцы дома, совершенно случайно. Следовали в питейное заведение поблизости.

Платонов пожевал губами.

– Рядовое преступление?

– Очень похоже на то. Правда, пока неясно, что делал покойный на Малой Мещанской в десять вечера.

– Я хотел бы ознакомиться со всеми бумагами и вещественными доказательствами, – мягко, но настойчиво сказал Григорий Денисович.

– Конечно, понимаю. О подобных… э-э… происшествиях мы обязаны докладывать государю, но Федор Федорович решил сначала поставить в известность его сиятельство.

– Правильно решил. Мало ли что может стать достоянием гласности.

Эти слова посланец министра произнес тоном, который не оставлял сомнений в его статусе.

Всё действительно произошло около десяти часов. Как было отмечено в протоколе, который составил пристав Казанской полицейской части, свидетелями преступления стали уроженцы Вологодской губернии Абросимов и Доронин, оба из крестьян, приехавшие в столицу на заработки. Они вместе вышли из доходного дома № 4 на углу Малой Мещанской и Столярного переулка, где снимали комнату, и, свернув со двора в арку, шагах в восьми-девяти перед собой увидели неизвестного, склонившегося над лежащим человеком. Свидетели были навеселе и собирались продолжить возлияния. В поведении незнакомца им не понравилось то, что он, увидев их, отпрянул в сторону. Доронин окликнул его, а тот молча кинулся навстречу приятелям.

Свое замешательство они объяснили тем, что времени на размышления совсем не осталось. В последнее мгновение Абросимов попробовал заступить путь бегущему, но тот крепко ударил его плечом, пересек двор и скрылся в другой арке, выходящей на набережную Екатерининского канала. Преследовать его они не стали, поскольку отвлеклись на лежащего мужчину, да и не сразу разобрались, что к чему. Под человеком уже растекалась лужа крови. Доронин поспешил в дворницкую, Абросимов остался рядом с телом. Далее был вызван городовой, который по прибытии констатировал смерть потерпевшего. Рана была глубокой, удар пришелся точно в печень.

Оружия не нашли. Предположительно им послужил нож или кинжал с длинным, не менее семи вершков⁵, лезвием. Шансов спастись у действительного статского советника не было, понял Платонов, читая медицинское заключение. Пользы от Абросимова с Дорониным тоже оказалось мало. Хотя, конечно, лучше такие свидетели, чем вовсе никаких. О внешности убийцы они не смогли сказать почти ничего внятного. «Очень уж быстро бежал», – процитировал Доронина аккуратный пристав. Широк в плечах, роста среднего, бородат. Могучую растительность уверенно отметили оба. «Чернявый», – оценил бородача Абросимов. Через уточняющие вопросы выяснилось, что помимо волос он имел в виду загар на лице.

Убийца, с их слов, был одет «по-мужицки». Поверх головы, кажется, носил картуз. Не исключено, что на набережной его ждали. Полиция обошла жильцов доходного дома, и один из них, чье окно было распахнуто из-за духоты, припомнил, что вслед за криками во дворе слышал шум отъезжающего экипажа. Впрочем, это могло быть простым совпадением. Бородач вполне успевал сбежать своим ходом.

Добравшись до описи личных вещей, которые принадлежали убитому, Григорий Денисович прервал чтение. Для ознакомления с материалами дела ему отвели место за узким столиком в помещении дежурного офицера. Коллежский советник встал и вновь попросил позвать генерал-майора Козлова.

– Александр Александрович, я хотел бы увидеть сами вещи, – обратился он к помощнику обер-полицмейстера, когда тот появился на пороге.

– Идемте, – согласился генерал.

При себе покойный Петр Константинович Владыкин имел, кроме визиток и бумажника с деньгами, карманные часы от «Тиссо», портсигар с папиросами производства фабрики Лоренца (до полного комплекта не хватало двух штук), коробок фосфорных спичек, костяной гребешок для волос, шелковый носовой платок и золотое обручальное кольцо. Все эти предметы были включены в опись. Однако внимание Платонова привлекли не они, а неровный, небрежно оторванный клок синеватой оберточной бумаги размером с ладонь. На нем простым карандашом, печатными буквами, было выведено единственное слово: «Кречет».

– Что это? – спросил Платонов у надзирателя, отвечавшего за вещественные доказательства.

– Не установлено, ваше высокоблагородие, – отрапортовал сотрудник сыскной полиции.

– А где лежало?

– В правом брючном кармане.

Дело у Казанской части, как видно, принимали на совесть. В опись загадочную бумажку педантично внесли тоже, присвоив ей наименование «Записка невыясненного содержания».

– Полагаете, имеет отношение к убийству? – поинтересовался Козлов.

– Не знаю пока, – пожал плечами Платонов. – Как Владыкин заходил в арку, получается, никто не видел?

– Увы, никто. Сыскная полиция посетила и дом напротив по Малой Мещанской, там ни в одной квартире нас не порадовали.

– Очень жаль.

В обеденный субботний час Малая Мещанская улица вряд ли могла похвастать чрезмерным многолюдством. Обитатели этого не слишком респектабельного места, свободные от трудов праведных, в основном заполняли набережную Екатерининского канала. Район доходных домов в большинстве своем населяли те, у кого с доходами было туго. Это прискорбное обстоятельство отнюдь не мешало им посещать многочисленные дешевые трактиры Столярного переулка, находившиеся дальше от набережной и Кокушкина моста. В них гуляли допоздна.

Григория Денисовича Платонова интересовало другое. Не став отпускать извозчика, он сначала заглянул в арку, где минувшим вечером произошло убийство. Прямоугольное отверстие скорее напоминало вход в туннель и производило мрачное, давящее впечатление даже при свете дня. В белесых же сумерках позднего майского вечера внутри арки, несомненно, было еще темнее и мрачнее. Проходной двор за ней, в самом деле, физически сильный человек мог проскочить за считанные секунды.

«Хорошо подобрано», – пробормотал Платонов. Вернувшись обратно на улицу, он принялся неспешно исследовать булыжную мостовую перед аркой. Здешний дворник, видимо, скреб метлой поверх камней: то ли инструмент поизносился, то ли его обладатель счел, что и так сойдет. Недокуренная папироса от Лоренца, в точности как из портсигара, обнаружилась в щели рядом с круглой тумбой, которая служила отбойником для экипажей и карет.

Редкие прохожие брели мимо, не обращая внимание на чиновника, присевшего на корточки. Чужие дела тут мало кого интересовали, и откровенничать с полицией народ не привык. Григорий Денисович выпрямился, положил окурок в небольшой кожаный кисет без табака, всегда носимый при себе. В этот миг спиной он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.

Выдержав краткую паузу, Платонов моментально повернулся на каблуках. Его глаза уловили движение занавески в окне третьего этажа грязновато-желтого дома напротив. Белая материя дрогнула и застыла, скользкое ощущение чужого взгляда пропало. Григорий Денисович постоял еще с минуту, потом зашагал через улицу к дому.

– Барин, ждать? – окликнул его извозчик.

– Жди, – бросил он на ходу.

Во двор вела квадратная арка, очень похожая на ту, где погиб Владыкин. Проведя в уме необходимые вычисления, коллежский советник потянул на себя дверь в угловом парадном. В нос ему из полумрака ударил запах чего-то вроде прокисших щей или, возможно, плесени. Пол под ногами на площадке и на лестнице был давно не мыт. В одной из квартир второго этажа кто-то визгливо бранился.

Дверь нужной квартиры была без таблички. Платонов отрывисто постучал, эхо разнеслось по всем пяти этажам. Тишина. Постучал еще и услыхал подобие шороха за дверью.

– Будьте добры, помогите, – сказал он.

Звякнула отмыкаемая цепочка.

Глава вторая
Семейные истории

В дом на набережной Мойки пускал вышколенный швейцар. Владыкины занимали всю левую половину второго этажа, там же постоянно обитала их прислуга. Хозяйка приняла Григория Денисовича в гостиной. На вдове действительного статского советника было черное платье с глухим воротом, из украшений – только символическая нитка белого жемчуга на шее. Как про себя отметил Платонов, Ирина Сергеевна в иные времена отличалась если не редкой красотой, то безусловной привлекательностью. Увы, годы не пощадили ее. Лицо с тонкими чертами осталось чистым и практически без морщин, однако с ним диссонировала чрезмерная полнота, совершенно испортившая когда-то стройную фигуру. На незваного гостя Владыкина смотрела твердо, не мигая. По ее зеленоватым глазам с короткими ресницами невозможно было прочесть, плакала она или нет, получив горестное известие.

– Сударыня, приношу вам свои соболезнования, – сказал Платонов, сняв форменную фуражку и наклонив голову.

– Оставьте. Вы же не за этим явились, – без сантиментов отреагировала его собеседница.

Сесть она не предложила, сама оставшись стоять. Ритуал вежливости был соблюден, настало время продолжить расследование.

– Не стану спорить. Удобно ли задать вам несколько вопросов? – таким же тоном осведомился Григорий Денисович.

– Мне уже задавали вопросы господа из полиции. Вы имеете к ним отношение?

– Нет. Я служил вместе с вашим мужем. Старший помощник делопроизводителя третьего отделения канцелярии министра.

Владыкина приподняла бровь.

– Чем занимается ваше отделение?

– Делами по инспекторской и церемониальной частям.

– Инспекторской… Что сегодня инспектируете?

– Обстоятельства смерти вашего мужа внушают определенные подозрения.

– Кого и в чем подозревают?

Платонов по-прежнему был сама невозмутимость.

– Я не готов назвать конкретное лицо. Скажите, вас совсем не удивила столь поздняя отлучка Петра Константиновича в пятницу?

– Нет, – односложно и без колебаний ответила Владыкина.

– Почему?

– Его время от времени вызывали на службу по вечерам. Вам должно быть известно.

– Разумеется. Напомните, пожалуйста, когда это имело место в прошлый раз.

Этот вопрос заставил вдову помедлить.

– Довольно давно, – наконец сказала она.

– В апреле?

Ирина Сергеевна отрицательно качнула головой.

– Наверное, в марте.

– Раньше вызывали с такой же частотой?

– Раньше чаще, – раздраженно произнесла Владыкина. – Вы уверяли меня, что знаете, тогда зачем спрашиваете?

– Я знаю о порядке, принятом в нашем министерстве, не более, – Платонов продолжал, будто эмоции хозяйки его абсолютно не касались. – Петру Константиновичу приходилось регулярно отлучаться?

– То есть?

– Раз, два, три в неделю? Может быть, реже?

Вдова опять задумалась ненадолго.

– Примерно раз в две недели.

– В это же время?

– Я не помню точно. Поздно, да. Позже девяти.

Григорий Денисович, прежде смотревший мимо хозяйки квартиры на средиземноморский пейзаж в красивой резной раме, взглянул ей прямо в глаза.

– Выходит, вы не удивились вызову? И тот факт, что за мужем прибыл не казенный курьер, а какой-то мальчишка, вас тоже не смутил?

– Решительно не понимаю, что вы имеете в виду! – с откровенной неприязнью фыркнула Владыкина. – Так было всегда. Понимаете? Всегда. Мало ли кого пошлют, я в этом не обязана разбираться.

– Полицейские задавали вам похожие вопросы?

– Только о том, происходило ли прежде нечто подобное.

– Вы рассказали то же, что и мне?

– Я просто сказала: «Да». У вас всё?

Григорий Денисович сдержанно поклонился и водрузил фуражку на голову.

– Слово «Кречет» вам ни о чем не говорит? – спросил он внезапно, когда Владыкина уже кивнула ему в знак прощания.

– Кречет? Птица? – удивленно переспросила она.

– Из семейства соколиных. Очень ценились охотниками и у нас, и в Европе.

– Вы любите охоту?

– Терпеть не могу. Убивать живых существ ради удовольствия… Нет уж, увольте.

Ирина Сергеевна, задержавшись, взглянула на Платонова как-то по-новому.

– Почему вы спросили?

– Видите ли, у вашего покойного супруга нашли странную записку с одним-единственным словом. Без подписи. Может, и не записку, а просто листок с заметкой на память. Знаете, черкнул, где пришлось…

– Записка у вас при себе?

– К сожалению, у следователя. Там печатные буквы, но руку я, пожалуй, узнал бы.

– Ничем не сумею вам помочь, – с сожалением ответила Владыкина. – Все бумаги мужа у нас опечатали и забрали еще утром. Могу одно сказать: к охоте он тоже был равнодушен.

Скрипнула дверь в переднюю.

– Desole, mere…⁶

Худенькая русоволосая девушка лет пятнадцати подалась назад и тотчас застыла в нерешительности. Ее наряд тоже напоминал о трагедии, постигшей семью Владыкиных. В зеленоватых глазах, совершенно как у Ирины Сергеевны, застыло выражение искреннего горя. Она определенно плакала, и много, сделал вывод Платонов.

– Господин Платонов знал отца, – без выражения произнесла вдова статского советника.

Григорий Денисович поклонился еще раз.

– Елизавета – моя старшая дочь, – пояснила Владыкина. – Еще есть младшая, Анастасия, ей в июне исполнится двенадцать. Впрочем, вы тоже должны быть в курсе.

Извозчик держал путь к Зимнему дворцу, находясь в приподнятом настроении. С клиентом ему повезло: Платонов не отпускал его, начиная с двадцатого номера по Фонтанке, и, кажется, готов был колесить еще. Чуть подсказывало, что заплатит, не торгуясь. Сам же Григорий Денисович, откинувшись на спинку сиденья, под стук копыт воскрешал в памяти разговор с жильцом дома на Малой Мещанской.

Там, за приоткрывшейся дверью без таблички, коллежский советник увидел седого, как лунь, человека в офицерском пехотном мундире времен Крымской кампании, с погонами майора. Мундир был изрядно поношен и сидел мешковато. Все пуговицы, впрочем, блестели, как только что пришитые. Человек с усилием опирался на грубую трость. Его левая штанина была заправлена в начищенный сапог, правая была подвернута чуть ниже колена, обнажая деревянный протез.

Все эти детали Платонов успел оценить буквально за пару секунд, пока отставной офицер не заговорил скрипучим голосом.

– Опять сыскная полиция?

В водянистых, с красными прожилками, глазах майора сквозила, пожалуй, не издевка, а скорее глухая обреченность. Увидев ее, Григорий Денисович отринул первоначальный план.

– Я хотел вам солгать и сказать, что занимаюсь частным сыском в интересах родственников покойного. Но теперь не стану.

Майор не стал захлопывать дверь и накидывать цепочку. Он тяжело, со свистом, дышал и ждал продолжения.

– Меня послали из министерства, где служил убитый. Я не верю, что он пал от руки обычного грабителя.

– Полагаете, я должен вас выручить?

Прищур майора не сулил доброго отношения.

– Мой родной брат погиб на Малаховом кургане двадцать седьмого августа⁷. Подполковник Платонов Георгий Денисович, Модлинского полка 15-й резервной дивизии.

Когда пауза до неприличия затянулась, а Григорий Денисович уже был уверен, что беседа завершится сию минуту, жилец квартиры неловко сделал полшага назад.

– Прошу.

Квартира явила Платонову образчик сдержанной бедности, которая из последних сил удерживалась от скатывания в нищету. Немногочисленная вышедшая из моды мебель, выцветшие обои, давно не обновлявшийся паркет на полу без следов лака или мастики. Оконные занавески, правда, были чистые, выстиранные и накрахмаленные. Запаха кислятины из кухни Григорий Денисович не уловил: он, видимо, относился к соседям. Зато от хозяина, когда тот, держась за косяк, пропускал гостя в комнату, пахнуло водочным перегаром.

Юрий Тимофеевич Яхонтов командовал батальном в Галицком егерском полку 5-й дивизии. Большинство его солдат, унтер-офицеров и офицеров полегло в сражении на Черной речке 4 августа 1855 года, когда провалилась последняя попытка деблокировать Севастополь. Раненый осколком ядра, майор потерял сознание и под сильнейшим огнем французских стрелков был чудом вынесен с поля боя. Второе чудо случилось в полевом лазарете, где над ним колдовал хирург. Но на службу Яхонтов уже не вернулся.

– Бросили на верную смерть, и мы пошли. Как иначе? Присяга, долг… Шансов не было вовсе, генералы понимали, – сбивчиво рассказывал майор, сидя на тахте, застеленной полосатым покрывалом.

Платонов примостился возле окна, на жестком стуле. Тут и располагался нынешний наблюдательный пост Юрия Тимофеевича.

– Реад⁸ жизнью заплатил за ошибку, – напомнил коллежский советник.

– А сколько жизней погубил? Скольких калеками оставил?

Возразить было нечего. Разве что признать: вся та война была одной сплошной ошибкой. Подобало ли говорить такое чиновнику придворного ведомства? И полегчало бы Яхонтову от такого признания?

Да, отставной майор неласково отшил полицейского сыщика. Наотрез объявил ему, что никого не видел и ничего не слышал и ничьими делами не интересуется. В его словах и тоне звучала горькая обида на власть, которая назначила ему мелкую пенсию и бросила выживать, как придется.

После войны Яхонтова оставила жена, забрав пятилетнего сына. На Малой Мещанской он жил с сестрой, так и не вышедшей замуж. Потомственное дворянство не дало им особых преимуществ – кроме того, что Наталью Тимофеевну взяли гувернанткой в дом князя Урусова. Родовое имение в Рязанской губернии промотал еще их отец, и детям оставалось только служить или работать, невзирая на чужие мнения и предрассудки.

– Я ведь понимаю, что история ваша – темная, – дернув глазом, сменил тему Яхонтов.

– Почему темная? – спросил Платонов, но не слишком напористо, дабы не спугнуть удачу.

– Потому что они вместе были.

– Как вместе?

Майор прищурился опять, на сей раз хитро, будто видел Григория Денисовича насквозь.

– А так. Пришли пешком от моста.

– Вы не ошиблись?

– Помилуйте, как я мог ошибиться! Со зрением у меня полный порядок, в очках не нуждаюсь. К тому же парочка странная была. Этакий франт в цилиндре и с ним простой мужик в армяке, вроде извозчика.

– Запомнили мужика?

Выражение лица у Яхонтова сделалось довольным от осознания собственной значимости, глаза заблестели.

– Мужик обыкновенный. Коренастый, в плечах широкий. Ростом с вас. Бородища здоровая, лопатой.

– Чернявый?

– Как, говорите? Ну да, пожалуй. На цыгана похож.

Платонов глянул в окно. Вход в арку доходного дома № 4 отсюда просматривался замечательно. Интересно, сколько часов и дней провел у этой отдушины во внешний мир герой Крымской войны?

– Останавливались перед аркой?

– Откуда вы знаете? – удивился майор.

– Предполагаю.

– Верно, постояли с полминуты. Чиновник ваш министерский заговорил с чернявым, потом закурил. Потом зашли внутрь. Дальше суета поднялась, это без меня знаете.

– Больше ничего необычного не запомнили?

– Больше нет, – глаза Юрия Тимофеевича потухли.

Григорий Денисович достал бумажник.

– Пропью ведь, – без выражения сказал ему новый свидетель.

– На ваше усмотрение, – ответил Платонов.

В канцелярии министерства императорского двора Григорий Денисович задержался ненадолго. Покидая Зимний через северо-восточный служебный подъезд, он по-свойски попрощался со стоявшими на карауле гренадерами. Одного из них, богатырской стати брюнета с подкрученными кверху a la Вильгельм Первый усами, Платонов знал лично и помнил его фамилию.

– Бдишь, Корнеев? – весело спросил коллежский советник.

– Бдим, ваше высокоблагородие, – молодцевато откликнулся гвардеец.

Довольный извозчик уже восседал на козлах, готовый мчать на угол Невского и набережной Лиговского канала. Местом следующей поездки стал трактир Силантьева. Субботним вечером он был полон, и дым в его залах с высокими потолками, как принято фигурально выражаться, стоял коромыслом. Половые в белых фартуках метались между столами, точно угорелые, спеша угодить гостям. Григорий Денисович поймал одного из них за локоть.

– Хозяина позови, срочно, – без церемоний сказал он ему на ухо, подкрепив просьбу мелкой монетой.

Трактирщик с раскрасневшимся лицом и каплями пота на мощном лбу (про такой обычно говорят: «Хоть поросят бей») появился из кухни. При тучной комплекции двигался он на удивление легко и проворно. Лицо его приняло предупредительное, но не слишком угодливое выражение. Илья Спиридонович Силантьев был выходцем из Ярославской губернии, а ярославцы держали много заведений в столице и знали себе цену.

Платонов, назвав себя и свою должность, без лишних слов показал хозяину трактира фотографию Владыкина, взятую в пользование у вдовы. На ней действительный статский советник красовался в парадном мундире при орденах и ленте. «Можете оставить себе», – ответила Ирина Сергеевна после обещания Григория Денисовича непременно вернуть карточку.

– Вчера с двух до трех видели его в заведении?

– Видел, – степенно подтвердил Силантьев. – Мужчина солидный.

– Один приходил?

– Один. Только ждали его.

– Кто? Бородач? Плотный, широкоплечий, на цыгана похожий?

Однако версия Платонова не подтвердилась.

– Нет, безбородый. Волос темный, но не совсем черный. Усики тонкие, сам не сказать, чтобы чересчур широк. Худощав скорее.

– А ростом велик?

– С него был где-то, с барина этого.

Дело принимало всё более интригующий оборот.

– Как одет?

– Да как мастеровые одеваются. Барин к нему подсел, говорили между собой, ровно приятели.

– Пили?

– Чай заказывали, калач.

Григорий Денисович помял пальцами переносицу. Он делал это всегда, чувствуя свежий след.

– Уходили по одному?

– По одному, – согласился Илья Спиридонович. – Сначала ваш господин, за ним второй.

– Но первый потом вернулся, так?

– Так, – повторил за чиновником трактирщик.

– Почтенный, что же я из вас клещами по слову тяну? Он не просто вернулся, а вбежал сломя голову, правда? – голос Платонова окреп до начальственного.

– Правда, – немного удивился Силантьев. – Обратно к столу подбегал. Видно, искал дружка-то.

– Не нашел?

– Как же нашел бы, раз он следом вышел?

– Что же было потом?

– Потом ушел опять. Совсем, то есть.

– Дело государственной важности, – веско, очень четко, с расстановкой объявил Платонов – Кто из половых обслуживал их стол?