Алексей Апухтин
Избранное

Полная версия

Дорожная дума

 
Позднею ночью, равниною снежной
Еду я. Тихо. Всё в поле молчит…
Глухо звучат по дороге безбрежной
Скрип от полозьев и топот копыт.
 
 
Всё, что, прощаясь, ты мне говорила,
Снова твержу я в невольной тоске.
Долог мой путь, и дорога уныла…
Что-то в уютном твоем уголке?
 
 
Слышен ли смех? Догорают ли свечи?
Так же ль блистает твой взор, как вчера?
Те же ли смелые, юные речи
Будут немолчно звучать до утра?
 
 
Кто там с тобой? Ты глядишь ли бесстрастно
Иль трепещешь, волнуясь, любя?
Только б тебе полюбить не напрасно,
Только б другие любили тебя!
 
 
Только бы кончился день без печали,
Только бы вечер прошел веселей,
Только бы сны золотые летали
Над головою усталой твоей!
 
 
Только бы счастье со светлыми днями
Так же гналось по пятам за тобой,
Как наши тени бегут за санями
Снежной равниной порою ночной!
 

1865 или 1866

Юмористические стихотворения. Пародии. Эпиграммы. Экспромты

Чудеса

 
Какие чудеса творятся
У нас по прихоти судьбы:
С сынами Франции мирятся
Угрюмой Англии сыны.
И даже (верх всех удивлений!)
Союз меж ними заключен,
И от бульдожьих уверений
В чаду Луи Наполеон!
Уж не опять ли воедино
Они под знаменем креста
Идут толпами в Палестину,
Чтоб воевать за гроб Христа?
Нет, для народов просвещенных
Теперь уж выгоды в том нет:
Что взять им с греков угнетенных?
Зато не беден Магомет!
И против Руси собирают
Они за то войска свои,
Что к грекам руку простирают
Они в знак мира и любви.
А турок просто в восхищенье!
До этих пор он жил как зверь,
Не зная вовсе просвещенья,
А просвещается теперь!
Уж вместо сабли он иголку
Изделья английского взял
И на французскую ермолку
Чалму родную променял.
Но европейского покроя
Его одежда не спасла,
И под ермолкой, под чалмою,
Одна у турка голова.
Ведь мы уж были у Синопа,
И просвещенных мусульман
На кораблях купцов Европы
Их просветивших англичан.
И для французиков нахальных
Готов у нас уж пир такой,
Что без своих нарядов бальных
Они воротятся домой.
А если захотят остаться,
От дорогих таких гостей
Не можем, право, отказаться,
Не успокоив их костей.
 

5 апреля 1854

Перо

 
    Несясь дорогою большою,
Перо гусиное в сторонке вижу я,
    И вот уж странною мечтою
    Душа наполнилась моя.
Скажи, давно ли гусь тобою любовался,
Увидя образ свой в серебряных волнах,
  Или когда пред самкой красовался
И чувства выражал ей в пламенных словах?
  Потом, когда на кухню гусь попался
И повар там его искусно общипал,
    На чью ты долю, друг, достался,
  И кто тебя дорогой потерял?
  Помещик ли тобой свои расходы
    В тетрадку ветхую писал
  И вечерком, любуяся природой,
    В зубах тобою ковырял?
  А может быть, помещик, светских правил.
  Сам погружен в важнейшие дела,
  Приказчику именье предоставил:
  Скажи, всегда ль рука его лгала?
  Чиновник ли в порыве вдохновенья
По десяти листов тобою в день марал
    И в сладкий миг отдохновенья
  Тебя в зубах с достоинством держал?
  Но если же плешивая Фемида
    Уж до советника дошла,
Ты отдыхал, мой друг: больная Немезида
  Тебя только для подписи брала.
В руках Фиглярина ль в сей пасмурной юдоли
  Ты лавочку в Гороховой хвалил
    И под ярмом хозяйской воли,
Как меч Суворова, ты Гоголя разил?
Твой хвост откушен, друг: как рифм найти, не зная,
Писака ли тебя с досадою изгрыз,
Иль крыса белая, под старость отдыхая,
Не кинула ль тебя на долю черных крыс?
  Иль, может быть, душевные беседы
  Поэт векам передавал тобой:
Отечества ли пел он громкие победы,
  Иль подличал пред старшими порой;
  Элегии ль унылые напевы,
Или сонета звук, иль нежный мадригал
    Любви прелестной юной девы,
    Как дар великий, посвящал;
  Иль с чудною могущественной лирой
  Он за века минувшие летал;
Или карал людей он едкою сатирой
  И колкой эпиграммой обличал?..
    И, может быть, людьми гонимый
    За обличенье их страстей
И в самом бедствии ничем не победимый,
Он бросил здесь тебя с проклятьем на людей.
 

26 июля 1854

Пародия («Пьяные уланы…»)

 
Пьяные уланы
Спят перед столом,
Мягкие диваны
Залиты вином.
Лишь не спит влюбленный,
Погружен в мечты, –
Подожди немного,
Захрапишь и ты.
 

6 августа 1854

Орел

Пародия («И странно, и дико…»)

И скучно и грустно…

 
И странно, и дико, и целый мне век не понять
    Тех толстых уродливых книжек:
Ну как журналистам, по правде, не грех разругать
  «Отрывки моих поэтических вспышек»?
Уж я ль не трудился! Пудовые оды писал,
    Элегии, драмы, романы,
Сонеты, баллады, эклоги, «Весне» мадригал,
  В гекзаметры даже облек «Еруслана»
Для славы одной! (Ну, конечно, и денежки брал –
    Без них и поэтам ведь жутко!)
И всё понапрасну!.. Теперь только я распознал,
  Что жизнь – препустая и глупая шутка!
 

7 ноября 1854

Желание славянина

 
Дайте мне наряд суровый,
Дайте мурмолку мою,
Пред скамьею стол дубовый,
Деревянную скамью.
Дайте с луком буженины,
Псов ужасных на цепях
Да лубочные картины
На некрашеных стенах.
 
 
Дайте мне большую полку
Всевозможных древних книг,
Голубую одноколку,
Челядинцев верховых.
Пусть увижу в доме новом
Золотую старину
Да в кокошнике парчовом
Белобрысую жену.
 
 
Чтоб подруга дорогая
Всё сидела бы одна,
Полотенце вышивая
У закрытого окна,
А на пир с лицом смиренным
Выходила бы она
И огромный кубок с пенным
Выпивала бы до дна…
 

5 июля 1855

Из Байрона (пародия)

 
Пускай свой путь земной пройду я
Людьми не понят, не любим, –
Но час настанет: не тоскуя,
Я труп безгласный брошу им!
И пусть могилы одинокой
Никто слезой не оросит –
Мне всё равно! Заснув глубоко,
Душа не узрит мрамор плит.
 

26 августа 1855

Приезд (пародия)

 
Осенний дождь волною грязной
   Так и мочил,
Когда к клячонке безобразной
   Я подходил.
 
 
Смотрели грустно так и лужи,
   И улиц тьма,
И как-то сжалися от стужи
   Кругом дома.
 
 
И ванька мой к квартире дальной
   Едва плелся,
И, шапку сняв, глядел печально,
   На чай прося.
 

1 сентября 1855

Гений поэта

П. И. Ч<айковско>му

 
Чудный гений! В тьму пучин
Бросил стих свой исполин…
Шею вывернув Пегасу,
Музу вздевши на аркан,
В тропы лбом, пятой к Парнасу,
Мощный скачет великан.
 

14 ноября 1855

«Видок печальный, дух изгнанья…»

1

 
Видок печальный, дух изгнанья,
Коптел над «Северной пчелой»,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой,
Когда он слыл в всеобщем мненье
Учеником Карамзина
И в том не ведала сомненья
Его блаженная душа.
Теперь же ученик унылый
Унижен до рабов его,
И много, много… и всего
Припомнить не имел он силы.
 

2

 
В литературе он блуждал
Давно без цели и приюта;
Вослед за годом год бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя «Пчелой»,
Он клеветал без наслажденья,
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья –
И врать наскучило ему.
 

3

 
И непротертыми глазами
На «Сын Отечества» взирал,
Масальский прозой и стихами
Пред ним, как жемчугом, блистал.
А Кукольник, палач банкротов,
С пивною кружкою в руке,
Ревел – а хищный Брант и Зотов,
За ним следя невдалеке,
Его с почтеньем поддержали.
И Феба пьяные сыны
Среди пустынной тишины
Его в харчевню провожали.
И дик, и грязен был журнал,
Как переполненный подвал…
Но мой Фиглярин облил супом
Творенья друга своего,
И на челе его преглупом
Не отразилось ничего.
 

4

 
И вот пред ним иные мненья
В иных обертках зацвели:
То «Библиотеку для чтенья»
Ему от Греча принесли.
Счастливейший журнал земли!
Какие дивные рассказы
Брамбеус по свету пустил
И в «Библиотеку» вклеил.
Стихи блестящи, как алмазы,
И не рецензию, а брань
Глаголет всякая гортань.
Но, кроме зависти холодной,
Журнала блеск не возбудил
В душе Фиглярина бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил.
Всего, что пред собой он видел,
Боялся он, всё ненавидел.
 

1856 или 1857

Первое апреля

 
Денек веселый! С давних пор
Обычай есть патриархальный
У нас: и лгать, и всякий вздор
Сегодня всем пороть нахально,
Хоть ложь-то, впрочем, привилась
Так хорошо к нам в самом деле,
Что каждый день в году у нас
Отчасти – первое апреля.
 
 
Но вот N. N., приятель мой,
Он вечно лжет и мрачен вечно;
Не мудрено: его порой
Бранят за то… Теперь беспечно
Смеется, шутит… Как понять?
А! понимаю: пустомеля
Всем безопасно может врать –
Сегодня первое апреля.
 
 
Приносят мне письмо. Его
Я чуть не рву от нетерпенья, –
Оно от друга моего.
Однако что за удивленье!
В нем столько чувства, даже честь
Во всем: и в мыслях и на деле.
Смотрю на надпись: так и есть!
Читаю: первое апреля.
 
 
«Откуда вы, друзья мои?
Чайковский?» – «Я сидел у Лего».
– «А ты, Селецкий?» – «У Морни…»
– «А Эртель?» – «У Кобылы пегой…»
– «А Каратаев?» – «Дома был…»
– «А Галкин?» – «Прямо от Бореля…»
– «Как, что за чушь? Ах, я забыл,
Ведь нынче первое апреля».
 
 
Знакомых встретите… на вас
Все смотрят с подозреньем тоже.
«Скажите мне, который час?» –
Вдруг спросят как-то злей и строже.
«Такой-то» – «Ах, неправда, нет;
Вы с нами пошутить хотели…»
Что ж, нынче шутит целый свет –
Сегодня первое апреля.
 
 
А я теперь, наоборот,
Способен даже больше верить:
Сегодня всякий, правда, лжет,
Зато не нужно лицемерить…
Сегодня можно говорить
Всю правду, метко в друга целя,
Потом всё в шутку обратить:
«Сегодня первое апреля».
 
 
Сегодня мне скажите вы,
Что не берут в России взяток,
Что город есть скверней Москвы,
Что в «Пчелке» мало опечаток,
Что в свете мало дураков…
Вполне достигнете вы цели,
Всему поверить я готов, –
Сегодня первое апреля.
 

5 апреля 1857

Санкт-Петербург

П. Чайковскому («Нет, над письмом твоим напрасно я сижу…»)

Послание

 
Нет, над письмом твоим напрасно я сижу,
   Тебя напрасно проклинаю,
Увы! там адреса нигде не нахожу,
   Куда писать тебе, на знаю.
Не посылать же мне «чрез Феба на Парнас»..
   Во-первых, имени такого,
Как Феб иль Аполлон, и в святцах нет у нас
   (Нельзя ж святым считать Попова),
А во-вторых, Парнас высок, и на него
   Кривые ноги почтальона
Пути не обретут, как не обрел его
   Наш критик Пухты и Платона…
Что делать? Не пишу. А много б твой «поэт»
   Порассказал тебе невольно:
Как потерял он вдруг и деньги и билет,
   Попавши в град первопрестольный;
Как из Москвы, трясясь в телеге, он скакал
   С певцом любви, певцом Украйны,
Как сей певец ему секретно поверял
   Давно известные всем тайны.
Как он, измученный, боялся каждый миг
   Внезапной смерти от удара,
Как, наконец, пешком торжественно достиг
   Полей роскошных Павлодара;
Как он ничем еще не занялся пока
   И в мирной лени – слава Богу! –
Энциклопедию, стихи обоих «К» –
   Всё забывает понемногу;
Но как друзей своих, наперекор судьбе,
   Он помнит вечно и тоскует,
За макаронами мечтает о тебе,
   А за «безе» тебя целует,
Как, разорвав вчера тетрадь стихов своих,
   Он крикнул, точно Дон Диего:
«Спаси его, Господь, от пакостей таких,
   Как ты спасал его от Лего!»
……………
 

5 июля 1857

Павлодар

Пародия («Боже, в каком я теперь упоении…»)

 
Боже, в каком я теперь упоении
  С «Вестником русским» в руках!
Что за прелестные стихотворения,
    Ах!
 
 
Там Данилевский и А. П. таинственный,
Майков – наш флюгер-поэт,
  Лучше же всех несравненный, единственный –
    Фет.
 
 
Много бессмыслиц прочтешь патетических,
  Множество фраз посреди,
Много и рифм, а картин поэтических
    Жди!
 

18 февраля 1858

Русской гетере

 
В изящной Греции гетеры молодые.
С толпою мудрецов сидели до зари,
  Гипотезы судили мировые
  И розами венчали алтари…
Тот век давно прошел… К богам исчезла вера,
Чудесный мир забыт… И ты, моя гетера,
    Твой нрав веселый не таков:
К лицу тебе твоя пастушеская шляпа,
  И изо всех языческих богов
    Ты любишь – одного Приапа.
 

13 января 1859

«Для вас так много мы трудились…»

 
Для вас так много мы трудились,
И вот в один и тот же час
Мы развелись и помирились
И даже плакали для вас.
Нас слишком строго не судите,
Ведь с вами, право, господа, –
Хотите ль вы иль не хотите –
Мы разведемся навсегда.
 

18 апреля 1859

Ожидание
Подражание Ламартину

 
В час тихий вечера, над озером зеркальным,
Я ждал, уединясь в раздумий печальном,
И долго я смотрел при шелесте древес
На ясную лазурь темнеющих небес.
Кругом передо мной широкий дол тянулся;
Так тихо было всё, что лист не шевельнулся;
Носился ветерок над спящею водой,
И небо чистое висело надо мной.
Я ждал, я ждал, я ждал – никто не появлялся,
Один лишь голос мой пустынно раздавался,
И дума грустная запала в ум тогда:
Зачем и для чего я приходил сюда?
Никто не назначал мне тайного свиданья,
Ждать было некого… К чему же ожиданье?
……………
Я в мире одинок, и мне волнует кровь
Раздумье тихое скорее, чем любовь.
Но все-таки я ждал… Я ждал, чтоб ночь глухая
На землю спала бы, кругом благоухая,
Чтоб опрокинулся весь этот свод небес
В пучину озера, при шелесте древес.
Потом, припомнив все печали и утраты,
Я тихо арию пропел из «Травиаты»
И шагом медленным понес к себе домой
Измученную грудь, убитую тоской…
……………
 

<1860>

В альбом

Е. Е. А.

 

 
Вчера на чудном, светлом бале,
От вальса быстрого устав,
Вы, невзначай и задрожав,
Свою перчатку разорвали.
И я подумал: «О, мой Бог!..
(А на душе так было сладко)
Я был бы счастлив, если б мог
Быть той разорванной перчаткой!»
 

1860

Каролине Карловне Павловой

По прочтении ее поэмы «Кадриль»

 
Я прочитал, я прочитал,
Я перечитывал три раза
И наизусть припоминал
Страницы вашего рассказа.
Какие рифмы, что за стиль!
Восторга слез я лил немало,
И сердце страстно танцевало
Под ваш пленительный кадриль.
Теперь в душе одно желанье:
О, если б где-нибудь в собранье
Или на бале встретить вас,
Всю окруженную цветами, –
И провести в беседе с вами
Хотя один ничтожный час;
О ходе русского прогресса
Тираду длинную сказать…
О Пушкине потолковать…
И после… с вами, поэтесса,
Одну кадриль протанцевать!
 

1860

Красное Село

Элегия

Посвящается г. О. Дютшу, автору оперы «Кроатка, или Соперница»

 
Я видел, видел их… Исполненный вниманья,
Я слушал юношей, и жен, и стариков,
А вкруг меня неслись свистки, рукоплесканья
    И гул несвязных голосов.
Но что ж! Ни Лазарев, то яростный, то нежный,
    Ни даже пламенный Серов
Не вызвали б моей элегии мятежной
    И гармонических стихов.
Я молча бы прошел пред их гремящей славой…
    Но в утро то мой юный ум
  Пленял иной художник величавый,
    Иной властитель наших дум.
То был великий Дютш, по музыке приятной
  Всем гениям возвышенный собрат;
Происхождением – германец, вероятно,
    Душою – истинный кроат.
Но Боже, Боже мой! как шатко всё земное!
Как гений глубоко способен упадать!
Он позабыл сердец сочувствие святое,
Он Лазарева стал лукаво порицать.
И вдруг – от ужаса перо мое немеет! –
Маэстро закричал, взглянувши на него:
«„Соперница“ твоя соперниц не имеет,
    Уж хуже нету ничего!»
  Смутился Дютш. Смутилося собранье,
    Услышав эти словеса,
И громче прежнего неслись рукоплесканья
    И завывали голоса.
 

Между декабрем 1860 и апрелем 1861

Красному яблочку червоточинка не в укор

Пословица в одном действии, в стихах

подражание великосветским комедиям-пословицам русского театра

Граф, 30 л.

Графиня, 20 л.

Князь, 22 л.

Слуга, 40 л.

Театр представляет богато убранную гостиную.

Явление 1

Графиня (одна)

 
Как скучно быть одной…
 

Явление 2

Те же и слуга (входя).

Слуга

 
К вам князь.
 

Графиня

Проси скорее…

Явление 3

 
Князь, за ним слуга.
 

Князь

 
Войти ли мне иль нет, пленительная фея?
Мне сердце всё твердит: любовь в ее груди,
А опыт говорит: уйди, уйди, уйди!
 

Слуга уходит.

Явление 4

Графиня и князь.

Графиня

 
Я не ждала вас, князь…
 

Князь

 
А я… я жду ответа!
Для вас я пренебрег родными, мненьем света,
Свободой, деньгами, кредитом у Дюссо…
Для вас, для вас одной я, словом, бросил всё…
Я думаю, всегда для дамы это лестно…
 

Графиня

 
Вы попрекаете, и очень неуместно.
 

Князь

 
Я попрекаю, я? Пусть вас накажет Бог!
Подумать даже я подобного не мог.
Но слушайте: когда с небес ударят грозы
И землю обольют живительным дождем,
Земля с отчаяньем глотает эти слезы,
И стонет, и дрожит в безмолвии немом.
Но вот умчался гром, и солнце уж над нами
Сияет весело весенними лучами,
Всё радуется здесь, красуется, цветет,
А дождь, вина всему, уж больше не идет!
Мне часто в голову приходит то сравненье:
Любовь есть солнце, да! Она наш верный вождь.
Я – вся земля, я – всё цветущее творенье,
А вы – вы дождь!
К чему же поведет бесплодная гордыня?
Вот что я нынче вам хотел сказать, графиня.
 

Графиня

 
Я долго слушала вас, вовсе не сердясь…
Теперь уж ваш черед меня послушать, князь.
 

Князь

 
Я превращаюсь в слух… Клянуся Аполлоном,
Я рад бы сделаться на этот миг шпионом.
 

Графиня (небрежно)

 
И выгодно б для вас остаться им, я чай?
 

(Переменив тон и становясь в позу.)

 
Случалось ли когда вам, просто, невзначай,
Остановить на том досужее вниманье:
Какое женщине дается воспитанье?
С пеленок связана, не понята никем,
Она доверчиво в мужчинах зрит эдем,
Когда ж приблизится коварный искуситель,
Ей прямо говорит: «Подальше не хотите ль», –
И, всеми брошена, палимая стыдом,
Она прощает всё и молится о нем…
Теперь скажите мне по совести признанье:
Какое женщине дается воспитанье?
 

Князь

 
Графиня, вы меня заставили краснеть…
Ну, можно ль лучше вас на вещи все смотреть?
На память мне пришел один куплет французской,
Импровизация княгини Чернопузской…
 

Графиня

 
Импровизация тогда лишь хороша,
Когда в ней есть и ум, и чувство, и душа.
 

Князь

 
А кстати, где ваш муж?
 

Графиня

 
Он в клубе.
 

Князь

 
Неужели?
 

(Целуя руку ей.)

 
И он оставил вас для этой мелкой цели?
 

(Становясь на колени.)

 
Он вас покинул, вас? Ваш муж, ей-богу, глуп!
 

Явление 5

Граф (показываясь в дверях)

 
Я здесь, я слышал всё, я не поехал в клуб!
 

Князь (в сторону)

 
Некстати же я стал пред нею на колени!
 

Графиня

(в сторону)

 
Предвижу много я кровавых объяснений!
 

Граф (язвительно)

 
Достойный ловелас! Извольте выйти вон!
 

Князь (спокойно)

 
Мое почтенье, граф! Графине мой поклон!
 

(Изящно кланяется и уходит.)

Явление 6

Графиня и граф.

Граф

 
Ну что, довольны вы моей судьбой печальной?
По счастью, я для вас не изверг театральный:
Не стану проклинать, не стану убивать,
А просто вам скажу, что мне на вас плевать!
Не стану выставлять я ваших черных пятен,
И дым отечества мне сладок и приятен,
Но прыгать я готов на сажень от земли,
Когда подумаю, кого вы предпочли…
 

Графиня

 
Подумайте ж и вы – скажу вам в оправданье –
Какое женщине дается воспитанье?
С пеленок связана…
 

Граф (подсказывая с иронией)

 
Не понята никем…
 

Графиня (не понимая иронии)

 
Она доверчиво в мужчинах зрит эдем…
 

Граф

 
Довольно! Это я давно на память знаю
И «Сын Отечества» читать предпочитаю!
 

(Иронически кланяется и уходит.)

Явление 7

Графиня (одна)

 
Как скучно быть одной…
 

(Уходит.)

Явление 8

Слуга (входя на цыпочках)

 
Да, погляжу в окно:
Лизету милую к себе я жду давно…
Однако надо мне подумать в ожиданье:
Какое женщине дается воспитанье?
 

Задумывается. Занавес медленно опускается. Картина.

<1862>

К портрету И. В. Вернадского

 
Приличней похвалы ему нельзя сказать:
Мать дочери велит статьи его читать.
 

<1862>

К портрету А. Н. Серова

 
О музыке судя лет сорок вкось и вкривь,
Над Ростиславом он отпраздновал победу.
  Сначала выпустил Юдифь,
    Потом – Рогнеду.
 
 
Из музыканта он вдруг педагогом стал,
Но в педагогии покрылся вечным срамом.
  Плохое воспитанье дал
    Он этим дамам:
 
 
Одна Владимира хотела уморить,
Другая пьяного прельстила Олоферна,
  И обе так привыкли выть,
    Что даже скверно.
 

24 августа 1869

Фея моря

Из Эйхендорфа

 
Море спит в тиши ночной,
И корабль плывет большой;
Вслед за ним, косой играя,
Фея плещется морская.
 
 
Видят бедные пловцы
Разноцветные дворцы;
Песня, полная тоскою,
Раздается над водою…
 
 
Солнце встало – и опять
Феи моря не видать,
И не видно меж волнами
Корабля с его пловцами.
 

23 сентября 1869

Плач Юстиниана

 
Ночью вчера, задремав очень рано,
В грезах увидел я Юстиниана.
В мантии длинной, обшит соболями,
Так говорил он, сверкая очами:
«Русь дорогая! Тебя ли я вижу?
Что с тобой? Ты не уступишь Парижу!
Есть учрежденья в тебе мировые,
Рельсы на Невском, суды окружные –
Чтоб не отстать от рутины заморской;
Есть в тебе даже надзор прокурорской;
Точно в других образованных странах,
Есть и присяжные… в длинных кафтанах.
В судьи ученых тебе и не надо,
Судьям в лаптях ты, родимая, рада.
Им уж не место в конторе питейной:
Судят и рядят весь мир на Литейной.
Вечно во всем виноваты дворяне,
Это присяжные знают заране,
Свистнуть начальника в рожу полезно,
Это мужицкому сердцу любезно.
„Вот молодец, – говорят они хором, –
Стоит ли думать над этаким вздором?“
Если ж нельзя похвалить его гласно,
„Он сумасшедший“, – решат все согласно,
Но ненадолго ума он лишился,
Треснул – и тотчас опять исцелился!
Публика хлопает, – и в наказанье
Шлют ее вон… под конец заседанья.
Злы у вас судьи, но злей адвокаты:
Редко кто чешется, все демократы!
Как я любуюсь на все эти секты,
Я, написавший когда-то пандекты,
Как бы министры мои удивились,
Знавшие весь corpus juris civilis{Свод гражданского права (лат.). – Ред.},
Если б из дальней, родной Византии
Ветер занес их на север России!
Там, в Византии, сравненный с Минервой,
Законодатель считался я первый, –
Здесь же остаться мне первым уж трудно:
Здесь сочиняет законы Зарудный!»
Смолк император при имени этом,
Словно ужаленный острым ланцетом,
И в подтвержденье великой печали
Слезы из глаз его вдруг побежали.
Чтоб усыпить его силой целебной,
Дал я прочесть ему «Вестник судебный»,
Сам же прочел об Урусовском деле
И, к удивленью, проснулся в постели.
Видно, недаром всё это виденье!
Было ужасно мое пробужденье:
Солнце в глаза уж смеялось мне резко,
От мирового лежала повестка,
И осторожно, как некие воры,
В спальню входили ко мне кредиторы.
 

14 ноября 1869