Алексей Апухтин
Избранное

Полная версия

Стихотворения

К родине

 
Далёко от тебя, о родина святая,
Уж целый год я жил в краях страны чужой
И часто о тебе грустил, воспоминая
Покой и счастие, минувшее с тобой.
И вот в стране зимы, болот, снегов глубоких,
Где, так же одинок, и я печально жил,
Я сохранил в душе остаток чувств высоких,
К тебе всю прежнюю любовь я сохранил.
  Теперь опять увижусь я с тобою,
  В моей груди вновь запылает кровь,
    Я примирюсь с своей судьбою,
  И явится мне вдохновенье вновь!
  Уж близко, близко… Всё смотрю я вдаль,
  С волнением чего-то ожидаю
  И с каждою тропинкой вспоминаю
То радость смутную, то тихую печаль.
И вспоминаю я свои былые годы,
  Как мирно здесь и счастливо я жил,
Как улыбался я всем красотам природы
    И в дебрях с эхом говорил.
  Уж скоро, скоро… Лошади бегут,
  Ямщик летит, вполголос напевая,
    И через несколько минут
Увижу я тебя, о родина святая!
 

15 июня 1853

Павлодар

Жизнь («О жизнь! Ты миг, но миг прекрасный…»)

 
О жизнь! Ты миг, но миг прекрасный,
Миг невозвратный, дорогой;
Равно счастливый и несчастный
Расстаться не хотят с тобой.
 
 
Ты миг, но данный нам от Бога
Не для того, чтобы роптать
На свой удел, свою дорогу
И дар бесценный проклинать.
 
 
Но чтобы жизнью наслаждаться,
Но чтобы ею дорожить,
Перед судьбой не преклоняться,
Молиться, веровать, любить.
 

10 августа 1853

Орел

Песня

 
Ах! Зачем тебя,
Полевой цветок,
Житель вольных мест,
С поля сорвали,
В душной комнате
Напоказ людям
Тебя бросили?
Не пахнёт в тебя
Запах сладостный
Золотой весны,
Не увидишь ты
Солнца летнего,
И не будешь ты
С дрожью радости
Слушать осени
Бурю грозную…
День пройдет, другой…
Где краса твоя?
Смотришь – за окном
Уж былиночка.
 

3 мая 1854

Санкт-Петербург

Цветок

 
Река бежит, река шумит,
Гордясь волною серебристой,
И над волной, блестя красой,
  Плывет цветок душистый.
«Зачем, цветок, тебя увлек
  Поток волны красою?
Взгляни, уж мгла везде легла
  Над пышною рекою;
Вот и луна, осенена
  Таинственным мерцаньем,
Над бездной вод средь звезд плывет
  С трепещущим сияньем…
Прогонит день ночную тень,
  От сна воспрянут люди,
И станет мать детей ласкать
  У жаркой, сонной груди,
И божий мир, как счастья пир,
  Предстанет пред тобою…
А ты летишь и не томишь
  Себя кручиной злою,
Что, может быть, тебе уж жить
  Недолго остается
И что с волной цветок иной
  Беспечен понесется!»
Река шумит и быстро мчит
  Цветок наш за собою,
И, как во сне, припав к волне,
  Он плачет над волною.
 

29 июня 1854

Павлодар

Два поэта

 
Блажен, блажен поэт, который цепи света
На прелесть дум и чувств свободных не менял:
Ему высокое название поэта
Дарит толпа с венком восторженных похвал.
И золото бежит к избраннику фортуны
За гимн невежеству, порокам и страстям.
Но холодно звучат тогда поэта струны,
Над жертвою его нечистый фимиам…
И, насладившися богатством и чинами,
Заснет он наконец навеки средь могил,
И слава кончится похвальными стихами
Того, кто сам толпу бессмысленно хвалил.
 
 
Но если он поймет свое предназначенье,
И станет с лирою он мыслить и страдать,
И дивной силою святого вдохновенья
Порок смеющийся стихом начнет карать, –
То пусть не ждет себе сердечного привета
Толпы бессмысленной, холодной и глухой…
И горько потечет земная жизнь поэта,
Но не погаснет огнь в курильнице святой.
Умрет… И кое-где проснутся сожаленья…
Но только внук, греха не видя за собой,
Смеясь над предками, с улыбкою презренья,
Почтит могучий стих холодной похвалой…
 

Июль 1854

Павлодар

Старая дорога

 
Я еду. На небе высоко
Плывет уж бледная луна,
И от селенья недалеко
Дорога старая видна.
И по дороге неизбитой
Звонки проезжих не гудят,
И лишь таинственно ракиты
По сторонам ее стоят,
И из-за них глядят уныло
Уж полусгнившие столбы
Да одинокая могила
Без упованья и мольбы.
И крест святынею своею
Могилы той не сторожит,
Лишь, наклонившися над нею,
Угрюмо шепчет ряд ракит.
И есть в окрестности преданье,
Что на могиле страшной той
Пресек свое существованье
Один страдалец молодой.
Однажды в ночь сюда пришел он
И имя Бога не призвал,
Но, адских мук и страсти полон,
Он в грудь вонзил себе кинжал.
И неотпетая могила
Дана преступника костям.
В ней песня слышалась уныло,
И тень являлась по ночам.
Всегда с боязнью и тревогой
Крестьянин мимо проходил, –
И скоро новую дорогу
Труд человека проложил…
 

10 августа 1854

Москва

«Ты спишь, дитя, а я встаю…»

 
    Ты спишь, дитя, а я встаю,
    Чтоб слезы лить в немой печали,
Но на твоем лице оставить не дерзали
Страдания печать ужасную свою.
  По-прежнему улыбка молодая
    Цветет на розовых устах,
  И детский смех, мой ропот прерывая,
Нередко слышится в давно глухих стенах!
  Полураскрыты глазки голубые,
    Плечо и грудь обнажены,
    И наподобие волны
    Играют кудри золотые…
О, если бы ты знал, младенец милый мой,
    С какой тоскою сердце бьется,
Когда к моей груди прильнешь ты головой
И звонкий поцелуй щеки моей коснется!
    Воспоминанья давят грудь…
Как нежно обнимал отец тебя порою!
  И верь, уж год как нет его с тобою.
Ах, если б вместе с ним в гробу и мне заснуть!..
    Заснуть?.. А ты, ребенок милый,
  Как в мире жить ты будешь без меня?
Нет, нет! Я не хочу безвременной могилы:
Пусть буду мучиться, страдать!.. Но для тебя!
  И не понять тебе моих страданий,
    Еще ты жизни не видал,
    Не видел горьких испытаний
  И мимолетной радости не знал.
Когда ж, значения слезы не понимая,
  В моих глазах ее приметишь ты.
Склоняется ко мне головка молодая,
И предо мной встают знакомые черты…
  Спи, ангел, спи, неведеньем счастливый
  Всех радостей и горестей земных:
    Сон беспокойный, нечестивый
    Да не коснется вежд твоих.
    Но божий ангел светозарный
    К тебе с небес да низойдет
    И гимн молитвы благодарной
К престолу божию наутро отнесет.
 

5 сентября 1854

Санкт-Петербург

Тоска

 
Вижу ли ночи светило приветное
Или денницы прекрасной блистание,
В сердце ласкаю мечту безответную,
Грустную думу земного страдания…
 
 
Пусть бы сошла к нам уж ночь та угрюмая
Или бы солнце на небе сокрылося,
Ропот сердечный унял бы я, думая:
Так что и счастье мое закатилося…
 
 
Так же, как мир ночью мрачной, безмолвною,
Сердце оделося черною тучею,
Но, как назло мне, величия полные,
Шепчутся звезды с волною кипучею…
 
 
Невыразимая, невыносимая
Давит тоска мою душу пустынную…
Где же ты, прелесть мечтаний любимая?
Люди сгубили тебя, неповинную.
 
 
Завистью черной, насмешкой жестокою
Ожесточили они сердце нежное
И растерзали навек одинокую
Душу страдальца рукою небрежною.
 

10 сентября 1854

Поэт

 
Взгляните на него, поэта наших дней.
  Лежащего во прахе пред толпою:
    Она – кумир его, и ей
  Поет он гимн, венчанный похвалою.
    Толпа сказала: «Не дерзай
Гласить нам истину холодными устами!
Не нужно правды нам, скорее расточай
    Запасы льстивых слов пред нами».
    И он в душе оледенил
    Огонь вскипающего чувства
  И тот огонь священный заменил
    Одною ржавчиной искусства;
    Он безрассудно пренебрег
    Души высокое стремленье
И дерзко произнес, низверженный пророк,
    Слова упрека и сомненья;
    Воспел порочный пир палат,
    Презренья к жизни дух бесплодный,
    Приличьем скрашенный разврат,
И гордость мелкую, и эгоизм холодный…
    Взгляните: вот и кончил он,
И, золото схватив дрожащею рукою,
  Бежит поэт к бесславному покою,
    Как раб трудами изнурен!
    Таков ли был питомец Феба,
    Когда, святого чувства полн,
    Он пел красу родного неба,
    И шум лесов, и ярость волн;
    Когда в простых и сладких звуках
    Творцу миров он гимны пел?
    Их слушал раб в тяжелых муках,
    Пред ними варвар цепенел!
    Поэт не требовал награды –
    Не для толпы он песнь слагал:
    Он покидал, свободный, грады,
    В дубравы тихие бежал,
    И там, где горы возвышались,
    В свободной, дикой стороне
    Поэта песни раздавались
    В ненарушимой тишине.
 

29 сентября 1854

Скажи, зачем?

 
  Скажи, певец, когда порою
  Стоишь над тихою Невою
  Ты ясным вечером, когда
Глядят лучи светила золотые
В последний раз на воды голубые,
Скажи, зачем безмолвствуешь тогда?
 
 
  Певец! Когда час ночи мирный
  Слетает с высоты эфирной
  Сменить тяжелый день труда
И блещет небо яркими звездами,
Не вдохновен высокими мечтами
(Скажи, зачем безмолвствуешь тогда?)
 
 
  А вот и празднует столица:
  Народ по стогнам веселится,
  Везде гудят колокола…
А в храмах Бога тихое моленье,
И певчих глас, и ладана куренье…
(Скажи, зачем безмолвствуешь тогда?)
 
 
  Не оттого ль, что эти звуки
  В тебе пробудят сердца муки,
  Как радость в прежние года,
Что, может быть, природы увяданье
Милей, чем блеск, души твоей страданью, –
Не оттого ль безмолвствуешь тогда?
 

20 ноября 1854

Первый снег

 
О снега первого нежданное явленье,
Приветствую тебя в моем уединенье!
Уединенье? Да! Среди толпы людей
Я так же одинок, как ландыш, из полей
Родных отторженный суровою рукою;
Среди прекрасных роз поник он головою,
И в рощу мирную из мраморных палат
Его желания свободные летят.
Приветствую тебя! Неведомою силой
Ты в смутной памяти былое оживило,
Мечтанья прошлых дней той юности златой,
Как утро зимнее, прекрасной и живой!
Картин знакомый ряд встает передо мною:
Я вижу небеса, подернутые мглою,
И скатерть снежную на сглаженных полях,
И крыши белые, и иней на дровах;
Вдали чернеет лес. С сиянием Авроры
По окнам разослал мороз свои узоры;
Там, за деревьями, роскошно и светло
Блестит замерзлых вод прозрачное стекло;
Там курится дымок над кровлями овинов…
В соседней комнате я слышу треск каминов,
К ним истопник бредет и шум своих шагов
Разносит за собой с тяжелой ношей дров.
С какою радостью живой, нелицемерной.
Бывало, я встречал тебя, предвестник верный
Зимы… Как я любил и сон ее снегов,
И длинную семью прекрасных вечеров!
Как часто, вкруг стола собравшися семьею,
Мы проводили их в беседах меж собою,
И ласки нежные иль звонкий смех порой
Сменяли чтение обычной чередой.
Я помню длинный зал, вечернею порою
Его перебегал я детскою стопою,
И часто пред окном, как будто бы сквозь сон,
Я становился вдруг, испуган, поражен,
А прелесть дивная морозной, зимней ночи
Манила и звала встревоженные очи…
Светила чудные сияли в вышине
И, улыбаяся, смотрели в душу мне;
Чистейшим серебром поля вдали сияли,
Леса пустынные недвижимо стояли;
Всё спало… Лишь мороз под окнами трещал…
И жутко было мне, и к няне я бежал.
Я помню комнатку… Пред образом горела
Лампада тусклая; старушка там сидела…
И сладок был мне звук ее речей простых,
Любовью дышащих… Увы! не слышу их
Среди надутых фраз да слов бездушных ныне:
Уж третью зиму я встречаю на чужбине,
Далеко от нее, от родины святой,
Не с шумной радостью, но с хладною тоской,
И сердце сжалося… но в холоде страданий
Ты возбудил во мне толпу воспоминаний,
Ты годы юности внезапно оживил,
И я тебя в душе за то благословил…
О, взвейся, легкий снег, над родиною дальной
Чтоб поселянин мог, природы сын печальный,
Скорей плоды трудов по зимнему пути
За плату скудную в продажу отвезти!
 

11 октября 1854

Эпаминонд

 
Когда на лаврах Мантинеи
Герой Эллады умирал
И сонм друзей, держа трофеи,
Страдальца ложе окружал, –
Мгновенный огнь одушевленья
Взор потухавший озарил.
И так, со взором убежденья.
Он окружавшим говорил:
«Друзья, не плачьте надо мною!
Недолговечен наш удел.
Блажен, кто жизни суетою
Еще измерить не успел,
Но кто за честь отчизны милой
Ее вовеки не щадил,
Разил врага – и над могилой
Его незлобливо простил!
Да, я умру, и прах мой тленный
Пустынный вихорь разнесет,
Но счастье родины священной
Красою новой зацветет!»
Умолк… Друзья еще внимали…
И видел месяц золотой,
Как, наклонившися, рыдали
Они над урной роковой.
Но слава имени героя
Его потомству предала,
И этой славы, взятой с боя,
И смерть сама не отняла.
 
 
Пронзен ядром в пылу сраженья,
Корнилов мертв в гробу лежит…
Но всей Руси благословенье
И в мир иной за ним летит.
Еще при грозном Наварине
Он украшеньем флота был;
Поборник правды и святыни.
Врагов отечества громил
И Севастополь величавый
Надежней стен оберегал…
Но смерть поспорила со славой,
И верный сын России пал,
За славу, честь родного края,
Как древний грек, он гордо пал,
И, всё земное покидая,
Он имя родины призвал.
Но у бессмертия порога
Он, верой пламенной горя,
Как христианин – вспомнил Бога,
Как верноподданный – царя.
О, пусть же ангел светозарный
Твою могилу осенит
И гимн России благодарной
На ней немолчно зазвучит!
 

26 октября 1854

Зимой

 
Зима. Пахнул в лицо мне воздух чистый…
Уж сумерки повисли над землей,
Трещит мороз, и пылью серебристой
Ложится снег на гладкой мостовой.
Порой фонарь огнистой полосою
Мелькнет… Да звон на небе прогудит…
  Неугомонною толпою
  Народ по улицам спешит.
 
 
И грустно мне!
     И мысль моя далеко,
И вижу я отчизны край родной:
Угрюмый лес задумался глубоко,
И звезды мирно шепчутся с землей,
Лучи луны на инее трепещут,
И мерзлый пар летает от земли,
  А в окнах светятся и блещут
  Гостеприимные огни.
 

6 января 1855

Санкт-Петербург

Подражание арабскому

 
В Аравии знойной поныне живет
Усопшего Межде счастливый народ,
И мудры их старцы, и жены прекрасны,
И юношей сонмы гяурам ужасны,
Но как затмеваются звезды луной,
Так всех затмевал их Набек молодой.
 
 
Прекрасен он был, и могуч, и богат.
В степях Аравийских верблюдов и стад
Имел он в избытке, отраду Востока,
Но краше всех благ и даров от пророка
Его кобылица гнедая была –
Из пламени ада литая стрела.
 
 
Чтоб ей удивляться, из западных стран
К нему притекали толпы мусульман,
Язычник и рыцарь в железе и стали.
Поэты ей сладкие песни слагали,
И славный певец аравийских могил
Набеку такие слова говорил:
 
 
«Ты, солнца светлейший, богат не один,
Таких же, как ты, я богатств властелин;
От выси Синая до стен Абушера
Победой прославлено имя Дагера.
И, море святое увидя со скал,
На лиру певца я меч променял.
 
 
И вот я узрел кобылицу твою.
Я к ней пристрастился… и, раб твой, молю –
Отдай мне ее и минуты покою,
На что мне богатства? Они пред тобою…
Возьми их себе и владей ими век!»
Молчаньем суровым ответил Набек.
 
 
Вот едет Набек по равнинам пустынь
Аравии знойной… И видит – пред ним
Склоняется старец в одежде убогой:
«Аллах тебе в помощь и милость от Бога,
Набек милосердный». – «Ты знаешь меня?»
– «Твоей не узнать кобылицы нельзя».
 
 
«Ты беден?» – «Богатство меня не манит,
А голод терзает, и жажда томит
В пустыне бесследной, три дня и три ночи
Не ведали сна утомленные очи,
Из этой пустыни исторгни меня».
И слышит: «Саднея ко мне на коня».
 
 
«И рад бы, о путник, да сил уже нет, –
Был дряхлого нищего слабый ответ. –
Но ты мне поможешь, во имя пророка!»
Слезает Набек во мгновение ока,
И нищий, поддержан могучей рукой,
Свободен, сидит уж на шее крутой.
 
 
И старца внезапно меняется вид,
Он с юной отвагой коня горячит.
И конь, распустивши широкую гриву,
В пустыне понесся, веселый, игривый;
Блеснули на солнце, исчезли в пыли!
Лишь имя Дагера звучало вдали!
 
 
Набек, пораженный как громом, стоит,
Не видит, не слышит и, мрачен, молчит,
Везде пред очами его кобылица,
А солнце пустыню палит без границы,
А весь он осыпан песком золотым,
А груды червонцев лежат перед ним.
 

3 февраля 1855

Санкт-Петербург

Голгофа

 
Распятый на кресте нечистыми руками,
Меж двух разбойников Сын божий умирал.
Кругом мучители нестройными толпами,
У ног рыдала мать; девятый час настал:
Он предал дух Отцу. И тьма объяла землю.
И гром гремел, и, гласу гнева внемля,
    Евреи в страхе пали ниц…
И дрогнула земля, разверзлась тьма гробниц,
И мертвые, восстав, явилися живыми…
    А между тем в далеком Риме
Надменный временщик безумно пировал,
  Стяжанием неправедным богатый,
    И у ворот его палаты
    Голодный нищий умирал.
А между тем софист, на догматы ученья
Все доводы ума напрасно истощив,
Под бременем неправд, под игом заблужденья,
Являлся в сонмищах уныл и молчалив.
    Народ блуждал во тьме порока,
    Неслись стенания с земли.
Всё ждало истины…
      И скоро от Востока
Пришельцы новое ученье принесли.
И, старцы разумом и юные душою,
С молитвой пламенной, с крестом на раменах,
    Они пришли – и пали в прах
Слепые мудрецы пред речию святою.
    И нищий жизнь благословил,
И в запустении богатого обитель,
И в прахе идолы, а в храмах Бога сил
Сияет на кресте голгофский Искупитель!
 

17 апреля 1855

Май в Петербурге

 
Месяц вешний, ты ли это?
Ты, предвестник близкий лета,
Месяц песен соловья?
Май ли, жалуясь украдкой,
Ревматизмом, лихорадкой
В лазарете встретил я?
 
 
Скучно! Вечер темный длится –
Словно зимний! Печь дымится,
Крупный дождь в окно стучит;
Все попрятались от стужи,
Только слышно, как чрез лужи
Сонный ванька дребезжит.
 
 
А в краю, где протекали
Без забот и без печали
Первой юности года,
Потухает луч заката
И зажглась во тьме богато
Ночи мирная звезда.
 
 
Вдоль околицы мелькая.
Поселян толпа густая
С поля тянется домой;
Зеленеет пышно нива,
И под липою стыдливо
Зреет ландыш молодой.
 

27 мая 1855

Ночью

 
Веет воздух чистый
Из туманной дали,
Нитью серебристой
Звезды засверкали,
Головой сосновой
Лес благоухает,
Ярко месяц новый
Над прудом сияет.
Спят среди покоя
Голубые воды,
Утомясь от зноя
В забытье природы.
Не колыхнет колос,
Лист не шевельнется,
Заунывный голос
Песни не прольется.
 

18 июня 1855

Павлодар

Уженье

 
Над водою склонялися липы густые,
Отражались в воде небеса голубые,
И деревья и небо, волнуясь слегка,
В величавой красе колебала река.
 
 
И так тихо кругом… Обаяния полны,
С берегами крутыми шепталися волны.
Говорливо журча… И меж них, одинок,
Под лучами заката блестел поплавок.
 
 
Вот он дрогнул слегка, и опять предо мною
Неподвижно и прямо стоит над водою,
Вот опять в глубину невредимо скользит
Под немолчный и радостный смех нереид.
 
 
А в душе пролетает за думою дума…
О, как сладко вдали от житейского шума
Предаваться мечтам, их лелеять душой
И, природу любя, жить с ней жизнью одной.
 
 
Я мечтаю о многом, о детстве счастливом,
И вдруг вижу себя я ребенком игривым,
И, как прежде бывало, уж мыслию я
Обегаю дубравы, сады и поля.
 
 
Я мечтаю о том, когда слово науки
Заменило природы мне сладкие звуки…
И о многом, о чем так отрадно мечтать
И чего невозможно в словах рассказать.
 
 
А всё тихо кругом… Обаяния полны,
С крутизнами зелеными шепчутся волны,
И деревья и небо, волнуясь слегка,
В красоте величавой колеблет река.
 

29 июня 1855

Павлодар

Предчувствие

А. П. Апухтиной

 

 

 
Не знаю почему, но сердце замирает,
Не знаю почему, но вся душа дрожит,
Но сон очей моих усталых не смыкает,
Но ум мучительно над сердцем тяготит.
 
 
Я к ложу жаркому приникнул головою,
И, кажется, всю жизнь я выплакать готов…
И быстро предо мной проходят чередою
Все дрязги мелкие всех прожитых годов.
 
 
Я вспоминаю всё: надежды и сомненья,
Былые радости и горе прежних дней,
И в памяти моей, как черные виденья,
Мелькают образы знакомые людей…
 
 
А мысль о будущем, как червь, меня снедает,
Немого ужаса душа моя полна,
И тьма меня томит, и давит, и смущает,
И не дождаться мне обманчивого сна.
 

1 июля 1855

Вечер

 
Окно отворено… Последний луч заката
Потух… Широкий путь лежит передо мной;
Вдали виднеются рассыпанные хаты;
Акации сплелись над спящею водой;
Всё стихло в глубине разросшегося сада…
Порой по небесам зарница пробежит;
Протяжный звук рогов скликает с поля стадо
И в чутком воздухе далеко дребезжит.
Яснее видит ум, свободней грудь трепещет,
И сердце, полное сомненья, гонит прочь…
О, скоро ли луна во тьме небес заблещет
И трепетно сойдет пленительная ночь!..
 

15 июля 1855

Облака

Н. П. Барышникову

 
Сверкает солнце жгучее,
В саду ни ветерка,
А по небу летучие
Проходят облака.
Я в час полудня знойного,
В томящий мертвый час
Волненья беспокойного
Люблю смотреть на вас.
Но в зное те ж холодные,
Без цели и следа,
Несетесь вы, свободные,
Неведомо куда.
Всё небо облетаете…
То хмуритесь порой,
То весело играете
На тверди голубой.
А в вечера росистые.
Когда, с закатом дня
Лилово-золотистые,
Глядите на меня!
Вы, цепью изумрудною
Носяся в вышине,
Какие думы чудные
Нашептывали мне!..
А ночью при сиянии
Чарующей луны
Стоите в обаянии,
Кругом озарены.
Когда всё, сном объятое,
Попряталось в тени,
Вы, светлые, крылатые,
Мелькаете одни!
 

3 августа 1855

Павлодар

Близость осени

 
Еще осенние туманы
Не скрыли рощи златотканой;
Еще и солнце иногда
На небе светит, и порою
Летают низко над землею
Унылых ласточек стада, –
 
 
Но листья желтыми коврами
Шумят уж грустно под ногами,
Сыреет пестрая земля;
Куда ни кинешь взор пытливый –
Встречает высохшие нивы
И обнаженные поля.
 
 
И долго ходишь в вечер длинный
Без цели в комнате пустынной…
Всё как-то пасмурно молчит –
Лишь бьется маятник докучный,
Да ветер свищет однозвучно,
Да дождь под окнами стучит.
 

14 августа 1855

Отъезд

 
Осенний ветер так уныло
  В полях свистал,
Когда края отчизны милой
  Я покидал.
 
 
Смотрели грустно сосны, ели
  И небеса.
И как-то пасмурно шумели
  Кругом леса.
 
 
И застилал туман чужую
  Черту земли,
И кони на гору крутую
  Едва везли.
 

26 августа 1855

Орел

Сиротка

 
На могиле твоей, ох родная моя,
Напролет всю ту ночку проплакала я.
  И вот нынче в потемках опять,
Как в избе улеглись и на небе звезда
Загорелась, бегом я бежала сюда,
  Чтоб меня не могли удержать.
 
 
Здесь, родная, частенько я вижусь с тобой,
И отсюда теперь (пусть приходят за мной!)
  Ни за что не пойду… Для чего?
Я лежу в колыбельке… Так сладко над ней
Чей-то голос поет, что и сам соловей
  Не напомнит мне звуков его.
 
 
И родная так тихо ласкает меня…
Раз заснула она среди белого дня…
  И чужие стояли кругом, –
На меня с сожаленьем смотрели они,
А когда меня к ней на руках поднесли,
  Я рыдала, не зная о чем.
 
 
И одели ее, и сюда привезли.
И запели протяжно и глухо дьячки:
  «Со святыми ее упокой!»
Я прижалась от страха… Не смела взглянуть…
И зарыли в могилу ее… И на грудь
  Положили ей камень большой.
 
 
И потом воротились… С тех пор веселей
Уж никто не певал над постелью моей, –
  Одинокой осталася я.
А что после, не помню… Нет, помню: в избе
Жил какой-то старик… Горевал о тебе,
  Да бивал понапрасну меня.
 
 
Но потом и его уж не стало… Тогда
Я сироткой бездомной была названа, –
  Я живу у чужих на беду:
И ругают меня, и в осенние дни,
Как на печках лежат и толкуют они,
  За гусями я в поле иду.
 
 
Ох, родная! Могила твоя холодна…
Но людского участья теплее она –
  Здесь могу я свободно дышать,
Здесь не люди стоят, а деревья одни,
И с усмешкою злой не смеются они,
  Как начну о тебе тосковать.
 
 
Сиротою не будут гнушаться, как те,
Нет! Они будто стонут в ночной темноте…
  Всё кругом будто плачет со мной:
И так пасмурно туча на небе висит,
И так жалобно ветер листами шумит
  Да поет мне про песни родной.
 

1 октября 1855