Алексей Анатольев
Не судьба
Тяжело пыхтя, в машину втиснулся и Александр Семёнович, явно основательно и вкусно поддавший и закусивший, отчего он улыбался и был благодушен. Он плюхнулся рядом с женой на переднее сиденье и с ходу заявил:
– А мой тёзка лишь в самом конце расслабился. Учти, Юра, убивать тоже нужно умеючи! Дипломат должен быть всегда готовым к убийству! Чистоплюям здесь не место.
– Санька, не пори х. ню! – сказала Лидия Петровна, внимательно глядя перед собой на проезжую часть и продолжая держать губами потухшую сигарету.
– Лидунчик, ты чё, это правда жизни! А Юра, насколько я заметил, ещё витает в идеалистических облаках и не всегда врубается в суровую реальность. Верно ведь, Юра?
Юра молча кивнул. Спорить не хотелось. А Александр Семёнович продолжил, поскольку его распирало нередко проявлявшееся в более-менее подходящих ситуациях, особенно после принятия спиртного, желание поораторствовать и поучить молодое поколение уму-разуму:
– В дипломатической работе всё может случиться, мы ведь тут все как на войне. Всегда, даже, я бы сказал, во сне каждому из нас надо оставаться внутренне мобилизованным. Начальство прикажет убить – убивай и не медли!
Он сытно рыгнул, потом икнул, поёрзал на сиденье и сказал:
– Внукам потом расскажешь о сегодняшнем дне. Подумаешь, собаку убили! Туда ей и дорога. А поскольку каждый факт требует классификации и обобщения, скажу прямо: в жизни вообще опасно высунуться не вовремя. Вот шавка и схлопотала! Делай правильный вывод!
Юра всегда считал Александра Семёновича жирным дураком, не более. Тем не менее в его словах была доза здравого смысла.
История вторая. Рукопожатие с фашистом
У второй истории есть точная дата: 21 августа 1968 года. По всему миру в тот летний день разнеслась поразительная новость о том, что Советский Союз вместе с некоторыми другими государствами-членами Организации Варшавского договора пошёл на беспрецедентную меру: военную оккупацию своего военно-политического союзника – тоже входившей в ОВД Чехословацкой Социалистической Республики. Было арестовано и отправлено самолётом в Москву почти всё руководство государства и коммунистической партии. Взамен были назначены другие люди. Иными словами, СССР устроил в союзной Чехословакии настоящий государственный переворот! В оправдание этого невиданного поступка советское руководство сослалось на необходимость «защиты завоеваний мировой системы социализма» и попыталось мотивировать свои действия некими принципами «пролетарского интернационализма», которыми верхушка КПСС не раз прикрывала преступления правящего режима. Остальной мир отнёсся к случившемуся с недоумением и даже возмущением, поскольку предложенная СССР трактовка событий в Чехословакии и оправдание её оккупации была совершенно неубедительной. Внутрипартийные события в Чехословакии никоим образом не могли хоть в малейшей степени угрожать Советскому Союзу. Из членов Организации Варшавского Договора не согласилась участвовать в военной оккупации Чехословакии лишь Румыния, лидер которой Чаушеску захотел выглядеть белой вороной в социалистическом концлагере, что впоследствии не спасло его вместе с женой, которую ненавидела вся Румыния, от мучительной смерти где-то в румынском захолустье, да ещё и на проезжей дороге.
Все советские посольства и другие представительства за рубежом в той или иной степени столкнулись с акциями протеста – хорошо организованными митингами, шумным скандированием антисоветских лозунгов и другими акциями, не всегда безобидными. В результате Советский Союз немало потерял от ввода войск в Чехословакию и неизвестно что выиграл. «Сплочённость монолитного лагеря социализма» оказалась мнимой. О реакции в странах западного мира и говорить нечего. Там протестовали люди всех политических убеждений.
К вечеру 21 августа обстановка перед советским посольством в Токио накалилась. Ворота посольства, в рабочее время обычно в те годы открытые, пришлось плотно закрыть. К посольству приехали дополнительные наряды полиции. В самом посольстве постоянно раздавались телефонные звонки почти одинакового содержания: все звонившие требовали встречи с послом для выражения протеста против советской оккупации. Посол, естественно, не мог позволить себе целый день выслушивать «несправедливые нападки на КПСС и СССР и всякого рода злобные инсинуации». Он принял единственно правильное решение: направлять для встреч с протестующими младших дипломатических сотрудников, в частности Юру, которым было поручено принимать письменные петиции и выслушивать устные антисоветские тирады, при этом оставаясь вежливыми и избегая дискуссий.
Вместе с другими коллегами, уполномоченными разбираться с протестующими, Юре пришлось отложить другую работу и заниматься выслушиванием недовольных оккупацией Чехословакии. Он был очень польщён возложенной на него неожиданной миссией. Эмоции закипели в нём. Сочувствовать оккупированной Чехословакии и одновременно защищать официальную советскую позицию было непросто. С другой стороны, работа в МИДе СССР и особенно в посольстве постоянно требовала от Юры раздвоения личности. Вместе с тем, откровенно говоря, он почувствовал себя слегка напуганным, потому что невозможно предугадать поведение разозлённой толпы.
Первыми примчались протестовать представители Социалистической партии Японии (社会党), теперь она именуется Социал-демократической (社会民主党). Они оказались вполне приличными: сделали хорошо составленное заявление, не содержавшее прямых нападок на советскую внешнюю политику, вручили письменный текст и удалились.
Вторыми приехали представители правящей Либерально-демократической партии Японии (自由民主党). Тоже вполне корректная публика. Хорошо одетые, модно подстриженные, уверенные в себе. Хорошо составленный письменный протест, подготовленный, в отличие от протеста СПЯ, с правых позиций. Настоящая правящая элита.
Третьими были японские коммунисты (共産党), протестовавшие уж очень подчёркнуто недружелюбно. Все они оказались нетипичными для японцев: карикатурно злыми, старомодно и небрежно одетыми, плохо выбритыми, небрежно подстриженными, хотя плохие японские парикмахерские надо ещё умудриться отыскать. Короче говоря, японская разновидность «пролетариев». Не углубляясь в перипетии непростых отношений между КПСС и КПЯ, отметим, что нередко позиция японских социалистов по отношению к КПСС была менее конфронтационной, нежели позиция КПЯ. Так было и на тот раз. Коммунистов тоже пришлось терпеливо выслушать. Они возмутились, посчитав служебное положение принявших их молодых дипломатических сотрудников посольства не соответствующим для встречи с их «высокопоставленной» делегацией, хотя со стороны КПЯ приехали протестовать лишь третьестепенные лица. Юра тогда подумал, что будь его воля, он просто не пустил бы в посольство делегацию японских коммуняк. Но тогда эта партия имела в Японии гораздо большее влияние и довольно многочисленные фракции в палате представителей и палате советников. В тексте коммунистического протеста преобладала свойственная всем коммунистам демагогическая лексика типа «грубое попрание устоявшихся норм общения между государствами социалистического лагеря», «разрушение чаяний народов мира, видевших в СССР стойкого защитника монолитного лагеря социализма», «полное пренебрежение коллективным мнением чехословацких коммунистов» и тому подобное. Партии немарксистской ориентации выражались гораздо конкретнее.
Потом приехал лидер правой Партии демократического социализма (民主社会党) элегантный старичок Нисио. Любезно улыбаясь, он вручил свою визитную карточку и что-то пролепетал в духе кота Леопольда («Ребята, давайте жить дружно»). Тоже ничего выдающегося. Вполне интеллигентный старикашка.
Тем временем стало темно, рабочий день закончился. Пожаловал слегка помятый и заметно нетрезвый представитель партии Комэйто (公明党), который, деликатно дыша в сторону, сразу же сбивчиво и довольно эмоционально предъявил всему Советскому Союзу претензии за испорченный вечерний отдых, а затем чисто формально высказался о вводе войск в Чехословакию как о предосудительном поступке. Визит представителя Комэйто в целом носил характер чисто формального протеста для галочки. Он поспешно удалился, видимо, желая продолжить более приятное времяпровождение.
Все напряглись: какой следующий номер сегодняшней программы? И тут прибежал запыхавшийся и взъерошенный офицер полиции:
– Мне поручено охранять посольство. А вам всем, господа, насколько я понимаю, поручено принимать протестующих? Посмотрите, собралась целая толпа членов Патриотической партии Великой Японии (大日本愛国党). Даже их глава Акао Бин приехал. Раньше были приличные делегации, а тут шумная толпа! Что делать будем? Поговорите с ними или как? Если будут указания, я потребую, чтобы толпа разошлась.
Юре было поручено срочно сбегать к начальству за дальнейшими инструкциями, а в ответ он неожиданно услышал:
– Неужели испугался? Выйди один к толпе, поговори!
Вот те на! Один?!! К толпе?!! А если поколотят?! Первой мгновенной реакцией Юры было желание ответить: «Сам выйди, а мне страшно!». Но он тут же взял себя в руки и понял, что надо выполнять поручение. Юра смотрится в зеркало, поправляет пиджак, причёску и галстук, потом выходит за ворота. Сразу же он оказывается ярко освещённым мощными прожекторами, слышны негромкий шум кинокамер и щёлканье затворов фотоаппаратов, в глаза бьют неприятные лучи фотовспышек. Бушевавшая до этого толпа буквально за одно мгновение замолкает. Полнейшая тишина. «Вот это дисциплина!» – подумал Юра. Он молча поклонился. Ему уже не было страшно. На первый план выходит изысканно одетый тощий японец с длинными седыми волосами, громко представляется и протягивает свою визитную карточку:
– 大日本愛国党の赤尾敏です。よろしくお願いいたします。 (Я Акао Бин из Патриотической партии Великой Японии, очень приятно встретиться с вами.)
Приняв, как требуют японские правила вежливости, двумя руками визитную карточку от импозантного старичка, Юра называет себя. И тут Акао-сан протягивает руку.!
Кстати, фамилия Акао, судя по значению двух иероглифов, может быть переведена как «Краснохвостов». Но вообще-то фамилии, как известно, никогда не переводятся.
Перед обменом рукопожатиями наступила пауза на несколько секунд. Японцы нередко обходятся без рукопожатий и подают руки иностранцам только в ответ на аналогичные жесты с другой стороны. Юра в замешательстве. Он кое-что читал об этом Акао: учёба в 1930-е годы в Германии, посещение выступлений Гитлера, участие в разных митингах и факельных шествиях. Короче говоря, перед Юрой – убеждённый фашист. В мозгу молниеносно прокручиваются разного рода советские запреты и страшилки. Подать руку фашисту вроде бы недопустимо, но ведь Юра дипломат! Переломив себя, он собирается с духом и подаёт фашисту руку. А тот приветливо улыбается и произносит небольшую речь примерно следующего содержания: японские патриоты – сторонники демократического развития всех народов мира, не надо препятствовать поступательному движению чехословацкой демократии, даже если там захотели порвать с социализмом советского типа, мы уважаем Советскую Армию и не желаем ей брать на себя позор неправедной оккупации. Затем с учтивым поклоном протягивает упакованный в красивый цилиндрический футляр увесистый свиток, прямо как в старину документ на пергаменте. После этого снова обмен поклонами, Юра поворачивается и возвращается в посольство, Акао-сан садится в оказывающийся припаркованным прямо перед воротами шикарный чёрный «Ниссан», и затем толпа очень быстро и молча расходится. Изумительнейшая дисциплина!
В посольстве первым делом – доклад руководству о встрече, дословное повторение всего сказанного. Свиток оказался очень вежливо составленным протестом, каллиграфически написанным кисточкой и чёрной тушью. Текст свитка с ходу перевёл советник посольства, широко известный переводчик Александр Михайлович, который продиктовал перевод стенографистке, не заглядывая в словари. Руководство осталось довольно:
– Признайтесь, Юрий Игоревич, страшно было?
– Откровенно говоря, Олег Александрович, только вначале и лишь немножко. Но я надеялся на полицию и на японскую дисциплинированность.
– Ну и правильно. Ничего, Молотов ведь тоже Гитлеру руку пожимал. На сегодня всё. Всем по домам! Завтра, подозреваю, спектакль продолжится. Будьте готовы!
Дома Юра старается сосредоточиться и осмыслить происшедшее за день. Его тяготит рукопожатие с Акао, в этом видится что-то неподобающее. С другой стороны, рукопожатия прочно вошли в обычный ритуал человеческого общения, и при этом истинные взаимоотношения не при чём. Давно уже во всём мире обмениваются рукопожатиями самые заклятые враги, а тут благообразный ухоженный старичок с хорошими манерами. Ведь и в посольстве есть личности, которым Юра с превеликим удовольствием перестал бы подавать руку, но без этого никак нельзя. Работа есть работа. Прикажут – и сатану в попу поцелуешь!
С этой неоригинальной мыслью Юра наконец заснул. Молодой возраст и усталость никоим образом не могли в те годы стать причиной для бессонницы.
На следующий день, бреясь, Юра, как всегда во время утреннего туалета. размышлял о вчерашнем: что и как произошло, где и в чём он был неправ, и вывел для себя следующие постулаты.
В каждом поступке главное – суметь потом объяснить его себе и оправдать своё поведение. А для этого надо уметь понимать себя, любить или хотя бы уважать себя и делать выводы на будущее. Но уж если в твоём поступке выискивается ещё и служение интересам государства, эти интересы надо ставить превыше всего, потому что окружающие такое ценят. Поэтому, если быть до конца откровенным, в душе Юра понимал и поддерживал протестующих, поскольку считал и считает оккупацию Чехословакии наглой выходкой зарвавшегося советского руководства, однако как работник посольства он был обязан беспрекословно выполнять распоряжения начальства. Симпатии Юры к тем, кто протестовал против оккупации Чехословакии, никоим образом не распространялись на фашистов. В данной ситуации фашисты протестовали вместе с остальными, причём их форма протеста оказалась хорошо организованной и подчёркнуто корректной. Пожал руку фашисту – это чисто по работе и не связано с личными взглядами.
Второй день протестов не запомнился Юре ничем выдающимся. А далее – события приняли более интересный оборот. Такого ни Юра, ни остальные в посольстве не могли себе представить. Хотя, если поразмыслить, ничего сверхординарного, поскольку на насилие всегда хочется ответить насилием. Советское руководство явно не продумало, как будут выкручиваться наши за рубежом.
История третья. Острые разногласия среди наших
Отклики на оккупацию Чехословакии Советской Армией и армиями некоторых других государств-членов ОВД не ограничились демонстрациями и петициями протеста. Подспудное брожение, кто бы впоследствии что бы ни говорил, ощущалось даже в стенах советских загранучреждений, где не у всех советских дипломатов сусловско-брежневский вариант марксизма-ленинизма выхолостил из мозгов способность делать правильные выводы. В частности, Юре пришлось стать свидетельством яростных перепалок в столовой посольства, где обедали в основном те, кто приехал на работу вообще без жены или чьи жёны временно откочевали на родину с набитыми чемоданами. Татьяна готовить практически не умела, и поэтому Юра тоже обедал в столовой. Семейный бюджет вполне позволял лёгкие перекусы дома и более плотную еду в столовой посольства или в японском ресторане.
Инициатором дискуссий в обеденные перерывы был покойный Степан Кириллович, экономический обозреватель ТАСС, лысоватый, щупленький и с маленькими аккуратно подстриженными усиками. Он практически открыто взял на себя неблагодарную роль диссидента. До сих пор удивляет, почему он не боялся того, что было принято называть «оргвыводами». Можно сделать на этот счёт разные предположения, но Юра далёк от этого. Обладая острым умом и даром вести острую полемику с теми, кто придерживается противоположных взглядов, Степан Кириллович много сделал для разъяснения Юре истинного положения вещей, можно сказать, открыл глаза и растолковал некоторые очевидные истины, за что Юра ему до сих пор признателен. До приезда в Токио Татьяны Юра и Степан Кириллович нередко вместе обедали в выходные, обсуждая такие острые и болезненные темы, которые даже и не снились босоногой Ленке. Впоследствии к их совместной трапезе по выходным присоединялась и Татьяна, иногда молчавшая, иногда яростно вступавшая в дискуссию. Острый ум Юриной жены позволял ей подбирать меткие выражения, обобщать услышанное и делать такие выводы, на которые осторожный Юра часто не решался.
Отвлекаясь от сути повествования, отметим, что однажды в острой дискуссии о принадлежности Южно-Курильских островов в ответ на слова Алексея Ивановича, который упоминается далее, о «незабвенной памяти русских первопроходцев на Курилах» Татьяна громко уточнила:
– Будет правильнее назвать их первопроходимцами!
Тогда все были удивлены её острой репликой, а Алексей Иванович потом подошёл к Татьяне и прочёл ей лекцию о том, как надо вести себя на собраниях и встречах. Татьяна что-то ему кратко ответила, после чего он всегда избегал её. Это очень навредило карьере Юры, но он не имел к жене никаких претензий.
Но вернёмся к теме нашего повествования. Степан Кириллович был, скорее всего, разведён, поскольку никто никогда ничего не слышал о его семейной жизни. Обычно вначале Юра изумлялся смелым выводам Степана Кирилловича, но потом, после тщательного обдумывания всего услышанного почти всегда внутренне соглашался с ним. Степан Кириллович был первым, от кого Юра услышал истины, ставшие теперь для него и большинства других в России аксиомами:
– марксизм и в особенности марксизм-ленинизм ошибочны, так как без возможности личного обогащения у человека нет стимула хорошо работать;
– идеи коммунизма противоречат естественным инстинктам человека;
– однопартийная система – признак фашизма, нам нужна многопартийная система;
– Советский Союз не вечен и не протянет следующие 50 лет;
– Ленин и Сталин как политики и как личности вызывают неприязнь и отвращение;
– Сталин не лучше Гитлера, мы победили в войне не благодаря ему, а вопреки;
– возвращение японцам «северных территорий» неизбежно;
– даже в случае возврата к рыночной экономике наши отношения со многими странами Запада не будут дружескими, потому что, во-первых, никто не отменял законы геополитики, а также вследствие коренных различий между Россией и Западом.
Потом, после отъезда из Японии вначале Степана Кирилловича, а затем и Юры с Татьяной их общение прекратилось. Примерно пятнадцать лет спустя Юра принял участие в похоронах Степана Кирилловича.
В один из обеденных перерывов столовая была, как обычно, полна едоков. За один стол сели Степан Кириллович и ещё кто-то, и вскоре к ним присоединился первый секретарь посольства Алексей Иванович, про которого все знали, что он курирует связи с компартией и руководимыми коммунистами организациями, а также что вообще он работник ЦК и ещё другого ведомства, а какого конкретно – пусть читатели догадываются сами.
Разговор начался с мелких тем и потом перешёл на Чехословакию. После заносчивой бравады Алексея Ивановича типа «здорово мы им врезали, пусть зарубят себе на носу, что отступать от завоеваний социализма СССР никому не позволит» наступила неловкая пауза. Юра, сидевший за соседним столом, весь напрягся: что последует дальше?
Степан Кириллович своим обычно тихим голосом произнёс:
– Я вижу всё это иначе.
– Как же можно смотреть на происшедшее иначе? Тут нужна принципиальная партийная позиция, – укоризненно сказал Алексей Иванович и строго уставился на оппонента.
– Такая, как вы изволили выразиться, принципиальная партийная позиция идёт вразрез с пропагандируемым нами курсом на мирное сосуществование и потворствует американской точке зрения, согласно которой мир поделён на две основные зоны влияния. Мы упрекаем США в том, что там не терпят ни малейшего инакомыслия, а сами пошли на открытую оккупацию союзника из-за того, что воля населения и действия партийного руководства Чехословакии противоречат нашей позиции. Так мы наживаем новых врагов и предаём старых друзей. Хуже не придумаешь! Или я не прав?
Алексей Иванович буквально вскипел, перейдя от тенорка к неприятному визгу:
– Стёпа, пойми же, там же у власти были наши враги!
– Лёша, где ты усмотрел врагов? Не в Дубчеке ли ты их нашёл?
– Дубчек не самый опасный, но он стал марионеткой сионистов!
= Лёша, сейчас не то время, когда всюду выискивали сионистов и космополитов. Нельзя же так открыто проповедовать антисемитизм! Не забывай о супруге нашего генсека! – Степан Кириллович и Алексей Иванович постепенно краснели.
– Да чё вы, мужики, ешьте побыстрее суп, он же остынет, а я второе готова принести, – попыталась направить обоих на путь нормального диалога во время еды повариха Мария Павловна. Она, чувствуется, была озабочена возможными последствиями разгоравшегося диспута за обеденным столом, нарушающего процесс спокойного принятия пищи.
Но её не слушали и не слышали. Противостоящие стороны завелись не на шутку.
– Мы столько лет помогали Чехословакии строить социализм не для того, чтобы сионисты всё за несколько недель порушили! – вскричал Алексей Иванович.
– Лёша, у меня не создалось впечатление, что в Чехословакии намечался отход от завоеваний социализма! – парировал Степан Кириллович.
– Ха, так они тебе прямо и скажут об этом!
– Лёша, но ведь ты обвиняешь чехословацкое партийное руководство в том, в чём обвиняли Хрущёва после его доклада о культе личности. Нельзя же становиться на позицию Албании и Северной Кореи!
– Стёпа, при чём тут Хрущёв? Ты знаешь позицию ЦК и не прикидывайся, будто ничего не знал о чехословацком деле. Мы с тобой сейчас не у меня на даче, там бы выпили, потрепались вволю. Поэтому изволь либо замолчать, либо пеняй на себя. Я к тебе очень хорошо отношусь, лично я вообще против единомыслия, но решение ввести войска, ты должен понимать, продиктовано высшими интересами КПСС и СССР, и точка! Вон Юра всё слышит, что он подумает? Между прочим, когда Косыгин проинформировал Джонсона о вводе войск в течение следующих двух-трёх часов ночи и объяснил ему, что наши войска остановятся на границе с ФРГ, Джонсон воспринял это как совершенно нормальное явление. А нам чего вдруг осуждать наших? Мы здесь обязаны демонстрировать единомыслие и следовать партийной линии. Я тоже не знаю всех нюансов обстановки в Чехословакии, но мне это совершенно не нужно! ЦК и Политбюро во всём разберутся, – Алексей Иванович оглянулся на Юру, надеясь, видимо, на какую-то реплику или иную реакцию на сказанное.
Ну что можно ответить на такой бред? Лучше промолчать. Поэтому Юра сделал вид, будто не расслышал, и буквально уткнулся носом в прекрасно приготовленную свиную отбивную. Марию Павловну не зря взяли на должность главного повара столовой.
– Лёша, Джонсон не воспринял оккупацию как нормальное развитие событий. Просто он в ноябре не будет участвовать в выборах, он теперь lame duck, как говорят в Америке, и поэтому Джонсон устранился от решения проблемы. Кстати, на выборах в ноябре победит Никсон. Мне трудно с тобой дискутировать, потому что ты фактически затыкаешь мне рот! – сказал Степан Кириллович и встал из-за стола.
– Степан Кириллович, а как же свиная отбивная и апельсиновый сок? – забеспокоилась повариха. – Я так старалась. Доешьте весь обед, пожалуйста!
– Спасибо, Марья Павловна, я сыт по горло речами Алексея Ивановича. – Произнеся это, Степан Кириллович сунул поварихе стандартную стоимость обеда и вышел из столовой.
– Что он такое брякнул на прощание? Как это Никсон сможет победить, если он уже один раз проиграл на президентских выборах? Тоже мне американист выискался? Как в пустую бочку газанул! И вообще я что-то Стёпу не пойму! Раз ты приехал на загранработу, засунь своё личное мнение себе в ж…! – непривычно резко прокомментировал уход оппонента Алексей Иванович, встал, положил на стул деньги и удалился.
В столовой воцарилась гробовая тишина. Все быстро доели обед и поспешили во двор, поскольку время обеденного перерыва ещё не закончилось.
Юра не стал особенно размышлять по поводу услышанного. Ясно, что произошло столкновение двух позиций, и сторонник официального взгляда на оккупацию Чехословакии нагло заткнул рот оппоненту. С кем это здесь можно обсудить? Решительно не с кем. Юре было что терять, его карьера только начинала набирать обороты. Лучше помалкивать. Капээсэсовский подлец Алексей Иванович слопает его и не поморщится. Но всплеск эмоций в обеденный перерыв стал для Юры первым свидетельством скрытого раскола в КПСС и СССР, ярко проявившегося в период горбачёвской перестройки.
Алексей Иванович умер лишь в 2017 году в возрасте за 90 лет, надолго пережив Степана Кирилловича. Злодеи нередко оказываются долгожителями.
