bannerbannerbanner
Аз Бога Ведаю!

Сергей Алексеев
Аз Бога Ведаю!

Полная версия

Следовало бы немедля казнить Свенальда. И голову надеть на кол. Дружину его изгнать прочь из русских пределов!.. Но мудро ли это? Старый наемник достиг преклонных лет лишь потому, что всегда был расчетлив и осторожен, как волк на добыче, хитер, как лиса. Казни его сейчас – восстанет Лют Свенальдич и позорит Киев. Если отважился идти сватать княгиню, значит, заранее поостерегся, дал Люту наказ, как поступить. Уволить со службы и изгнать дружину наемную – уйдет его дружина в Дикополье или к хазарам. Наймутся к кагану, получат золото и кошт да пойдут зорить Русь! Все ходы в русских землях им известны, все броды не раз меряны, крепость городских стен известна…

Что сам Свенальд, что рать его – не подмога Руси, а тяжкий груз, от которого мудрено освободиться. Смирила гнев княгиня, затаила норов.

– Хоть и матерая я теперь, да все одно – вдова… Твоя правда, Свенальд, сидеть ли жене на престоле? Управиться ли с государством? Мужское дело – править…

– Позвать сватов? – предложил воевода.

– Постой, Свенальд, не станем спешить, – рассудила княгиня. – По русскому закону следует прежде тризну справить, мужа проводить в Последний Путь. Где его тело?

– На Уж-реке. Пока в земле лежит, – сказал наемник. – Муж твой теперь подождет – сваты не любят ждать.

– А подождать придется, – вздохнула она. – Не могу переступить обычая… Поведаю тебе тайну, Свенальд: если нарушу закон – Великий волхв изрочит меня в тот же час. И не красавицу-княгиню узрит Мал, а старуху. Ты прав, мой юный облик – суть чародейство. Пусть сваты возвращаются и ждут, когда совершу тризну.

– Нельзя им возвращаться пустыми. Не принесут благой вести – не сносить голов…

– Что же мне делать? – будто бы затужила княгиня. – Посоветуй, воевода.

– Добро, – помыслив, проронил он. – Прими послов пока, но при дворе держи, возле себя. Я же тем временем поеду на Уж-реку с малой дружиной и построю корабль. Ты же потом приедешь с послами, проводишь Игоря в Последний Путь, да сразу и свадьбу сотворим в древлянской земле. В Киев вернешься женою мужней.

– С тризны да на свадьбу? Не худо ли это? Не простят мне такой дерзости бояре…

– Они тебе сомнений не простят, безволия не стерпят, мягкости. Чем тверже будет твоя воля, тем короче станут у бояр и языки, и руки. Ты – великая княгиня!

– На мудрость твою полагаюсь, Свенальд, – слегка вдохновилась княгиня. – Будь по-твоему. Ступай на Уж-реку, готовь все к тризне, да чтобы честь по чести.

– Не терзайся, – заверил наемник. – Я выстрою ладный корабль, пусть князь себе плывет… Покуда у древлян, моего сына Люта не отпускай. Он вместо меня и бояр смирит, если потребуется, и Киев защитит от супостата. Да и за Святославом присмотрит. Асмуд стар и ныне не годится в кормильцы, поскольку жребий пал принести черную весть. Не худо было бы тебе Люта определить кормильцем.

– Провожу мужа в Последний Путь, тогда и определим, – пообещала княгиня. – Мне следует по закону совет с боярами держать. Не станем злить их понапрасну…

– Разумная ты жена, – одобрил наемник. – Мне лестно будет послужить тебе… А Люта я сегодня же пришлю.

Ей почудилось, будто Свенальд, подобно пауку, опутывает ее своими тенетами, не оставляя ни щелочки. Весь этот тяжкий разговор происходил в тайне, с глазу на глаз, однако при сем был Святослав, тихо и отрешенно играющий с кистенем. В тот миг ни Свенальд, ни сама княгиня не брали его в расчет: четырехлетний княжич, казалось, не в силах еще внять ни сговору лукавому, ни делам земным. Однако едва за воеводой затворилась дверь, Святослав кистенем в дверь указал – вослед старому наемнику:

– В его словах я не слышал ни слова правды. Не верь ему, мать.

– Да, свет мой ясный! – изумилась и обрадовалась княгиня. – Лукав сей воевода и коварен…

– Но и от тебя не услышал правды, – прервал ее сын. – Почему ты лгала ему?

– В ответ на его ложь!

– Как печально мне на земле, – вдруг по-взрослому загоревал княжич. – Еще не взошел на престол, а его уже отнимают. Мне след исполнить свой рок, а вижу, придется всю жизнь сражаться за власть. Вот почему гаснет на Руси свет…

Княжич неожиданно зарыдал и, безутешный, уткнулся в подол матери. Он силился еще что-то сказать, но слезы перехватывали горло, сводили судорогой уста.

– Ты исполнишь свой рок! – попыталась утешить его княгиня. – Ты суть Великий князь! Ты станешь править Русью! Я не позволю отнять твой престол никому!

От слов ее Святослав заплакал еще горше – видно, иного ждал в утешение. Мать окончательно смешалась, не зная, как успокоить сына, взяла его на руки и стала носить по покоям.

– Не плачь, не плачь, мой Великий князь, – приговаривала она. – Пристало ли князю плакать? Увидят бояре и скажут: Святослав – наследник недостойный, слабый…

В тот миг взгляд ее остановился на мече: дар Валдая висел у княжича в изголовье. Не выпуская сына, княгиня сняла меч, проронила задумчиво:

– А впрочем, плачь… Плачь, сын мой! Но только мне в подол. Когда же взойдешь на престол – и слезы обронить не смей!

Со Святославом и мечом в руках она спустилась в гридницу и усадила сына на место отца – престол, окованный золотом. Меч положила рядом, под правую руку.

И приспустилась перед ним на одно колено.

– Присягаю тебе, Великий князь! Целую к тебе твой меч!

Святослав тотчас же перестал плакать и вытер слезы.

– Теперь я слышу правду. – Он всхлипнул. – И клятве твоей верю… Да только не настал еще час. Садись со мною рядом, мать.

Она послушно села на престол, и места хватило обоим – жене и дитяти. На славу или на позор творилось невиданное дело? Присягнут ли бояре столь непривычным соправителям над всей русской землей? Признают ли законной власть матери и малолетнего чада? А ну как затеют свой совет и приставят опеку, пока не возмужает наследник?..

В тот час в гридницу вбежал воевода Претич – верно, какую-то весть нес, да замер у порога, увидев на престоле княгиню и княжича. Не успела она и слова сказать, как верный воевода склонился на колено перед престолом.

– Я, Претич, боярый муж, присягаю вам, князи! Я мечом своим клянусь повиноваться во всех делах и помыслах ваших!

После этих слов Великий князь обязан был взять свой меч за лезвие и подать его рукоять на целование, однако слаба еще и нежна была детская рука, чтобы держать обоюдоострый булат, рассекающий на лету самый тонкий волос; мать же его, Великая княгиня, хоть и имела силы да жесткую ладонь, но не могла коснуться меча на престоле, кроме как устами, ибо не позволял обычай и ее женская суть принимать клятву на оружии – принадлежности мужской чести и достоинства. И тогда боярин сам взял меч и приложился к нему.

– Ты первым присягнул, так будь первым боярином подручным. – Княгиня указала Претичу место за столом у правой руки. – Но прежде, чем место свое занять, ступай и объяви Киеву: нет более среди живых Великого князя Игоря, мужа моего. А посему на престоле сын его, Святослав, и я, мать Великого князя Святослава. Да скажи еще, не вечно мне сидеть тут, а до поры, как мой сын возмужает.

– Исполню, княгиня. – Претич поклонился и направился к двери.

– Постой! – окликнула она. – С какой вестью ты шел к нам?

Боярин вернулся к престолу.

– Мои холопы весть худую принесли. На пристани древлянские послы, от князя Мала. Явились будто бы с покаянной головой за смерть мужа твоего, а в самом деле Мал прислал их, чтобы тебя сосватать. Об этом еще никому не ведомо…

– Мне ведомо, – тихо проговорила княгиня. – Пошли глашатаев по Киеву, а сам ступай на пристань да покличь мне предстоящего посла. Остальные пусть там ждут. Любо мне о сватовстве договориться.

– Добро, – вымолвил Претич спокойно, однако светлый его взор не мог скрыть тревоги, – ужели пойдешь за Мала?

– Ступай, ступай, – поторопила княгиня. – Да скоро возвращайся.

Едва боярин удалился, как в гридницу вошел Свенальдич, бравый и отважный витязь, рожденный от гречанки, некогда полоненной отцом. От матери Лют унаследовал огромные темные глаза, а от Свенальда – желтые волосы и длинное лицо, на коем одновременно уживались горячая страсть и холодное бесстрастие. И если старый наемник и слуга русских князей всегда прятал свои глаза и взор под густыми седыми теперь бровями, то сын его смотрел казалось бы открыто, доверчиво, но с чуть заметной, скрываемой дерзостью, скорее даже легкой надменностью.

Свенальдич сломал шапку, поклонился.

– Желаешь ли, витязь, быть слугой моим? – спросила княгиня. – Сослужишь ли русскому престолу так, как отец твой?

– Желаю, матушка-княгиня! – страстно ответил польщенный Лют, которого раньше допускали ко двору лишь в качестве охраны.

– Хочу приставить тебя кормильцем к сыну моему, Святославу.

Свенальдич просиял:

– В сей же час приступлю! Уж я вскормлю! Уж я на путь наставлю!

– Не спеши, витязь, – мягко промолвила княгиня. – Прежде исполни мою волю, которую хочу поручить тебе.

– В чем ее суть, госпожа? Я вмиг исполню!

– Это должно остаться в глубокой тайне, Лют.

– Клянусь, княгиня!..

– Постой! – посуровела она и похолодела очами. – Где ныне твой отец?

– Ушел на Уж-реку! – доложил Свенальдич, несколько смущенный. – Исполнить твой указ… Взял много подводных коней и поскакал наметом. Спешит готовить тризну… Мне же велел ко двору явиться!

Его темные, южные глаза выражали легкую рассеянность, а простота открытого взора – преданность и желание служить, однако почуяла княгиня во всем этом одно лукавство. Лют знал все! И заговор против Великого князя, последующее сватовство вдовы княгини – ничего не обошлось без участия Свенальдича.

– Присягни Великому князю Святославу! – потребовала княгиня.

Ретивый витязь тут и в самом деле смешался, ибо без воли отца своего, Свенальда, не вправе был ни присягать, ни в службу наниматься, хотя и возрастом давно созрел. Мало того, старел – за полсотни перевалило Люту.

 

– Он несмышлен еще! – нашелся Свенальдич. – Не возмужал, чтобы…

– А возмужал ли ты, коль без отцовского слова не ступишь шагу? – спросила княгиня. – Не присягнешь Святославу – не сослужить тебе тайной службы, которую намереваюсь поручить.

Упоминание о тайной службе разожгло страсть Люта: где тайна – там и честь, и злато…

– Не мал я уже, княгиня! Могу и сам поступать!

– Присягни!

– Семь бед – один ответ! – витязь встал на колено и присягнул, поклялся Святославу служить правдой, а Руси – мечом своим. Но исполняя обряд, он горел от нетерпения, а княгиня умышленно тянула, не говорила ему о сути службы.

– Много ли оставил тебе дружины отец?

– Семь сот конных да три пеших, – признался Свенальдич и что-то заподозрил, нахмурил по-отцовски бровь. – Ежели стольный град от набега защитить – довольно, но ежели, госпожа, ты замыслила мне супротив отца выступить…

Недоговорил и устрашился.

– Иное я замыслила, – успокоила княгиня. – С чего ты взял, что я хочу с отцом тебя стравить? Откуда у тебя думы такие? В сей-то час, когда и так горе на Руси?

Горела на воре шапка! И холодный северный рассудок не в состоянии был потушить этого пламени!

– Какая же служба мне выпадает? – терял терпение Лют. – Коли тайная, и с присягой ко князю?

– Слушай меня, Свенальдич, – и жестко, и ласково сказала княгиня, доставая из ларца пергаментный свиток, перевитый кожаным ремнем. – Муж мой, Игорь, покуда правил на Руси, казну растратил, а из похода сокровищ не привез. А мне сейчас надобно и злата, и серебра, и каменьев самоцветных. Ведь я собой красна да не богата.

– Как же не богата, матушка? Вся Русь у твоих ног…

– Власть еще не суть богатство. А вот ежели при красе своей будет у меня полна сокровищница – стану я первой невестой среди прочих. И царь ромейский к моим ногам припадет. Без дружины и оружия я покорю его, как покорить не могли достославные князья.

– Ох, матушка! – вновь устрашился храбрый витязь. – Экую хитрость ты задумала…

– Сослужишь мне по правде – первым вельможей будешь, – посулила княгиня.

– Велишь мне дань взять сверх меры? – задор Свенальдича слегла увял.

– В скорбный год и мерной дани не берут…

– Пошлешь в разбой на хазар?

– Разбоем немного возьмешь…

– Или воевать их?

– Мне войны затевать не след нынче, подожду, когда сын вырастет.

– Куда же мне идти?! – не сдержавшись, воскликнул Лют. – И где искать сокровищ?

– Ступай в северную сторону, – велела княгиня. – Там в холодном море есть остров Ар. Чтобы отыскать его, возьми поморцев-мореходов. До острова этого пять сот и девять поприщ, без сведомых людей его не отыскать среди других островов.

– А далее – что? – едва дышал Свенальдич. Однако княгиня тянула, по-вдовьи горько размышляла:

– Хотела я отца твоего послать, да стар он, и боюсь, не вернется, сгинет по дороге. А ты молод и могуч, и вижу, до злата не жаден, как Свенальд. На кого мне теперь можно положиться, когда мужа нет и сын – суть несмышленыш?.. Помни, витязь, тайну я тебе открываю сокровенную, никто о ней, кроме меня, тебя и Святослава не должен ни знать, ни ведать.

– Да в чем же ее суть?

– На острове отыщешь каменный столп, – медленно продолжала княгиня. – С восточной стороны под столпом есть вход в пещеру. Ищи его на восходе солнца, первый луч укажет… А дружину свою у моря оставишь, возле насад, и под страхом смерти не вели тронуться с места, даже если ты целый месяц будешь искать тот столп. У входа тебя встретит Гой, подай ему эту грамоту, – она протянула Люту пергамент. – Он в пещере тебе дверь укажет и ключ даст… А свиток сей не разворачивай и не читай. Все одно, письмом он писан ныне незнаемым…

– Что же там, в пещере? – умирал от нетерпения витязь.

– Гой скажет, какие сундуки взять. Их всего пять, но ты возьми три малых, а два тяжелых оставь. Попросишь у Гоя три повозки, и чтобы в каждой по паре лошадей. Иначе не довезти тебе сундуки к насадам.

– Там – злато?

– И злато, и серебро, и каменья драгоценные, – проронила княгиня спокойно. – Ты верный витязь, на тебя полагаюсь. Доставишь сундуки мне – сдержу слово свое.

Свенальдич прижал свиток к груди.

– В сей миг отправляюсь! В сей же час!

– Исполнишь мою волю – и кормильцем станешь Святославу, и первым вельможей. Да сверх того сороковину от тех сундуков дам!

– Исполню, госпожа!

– В путь посылаю опасный, – предупредила она. – По Северу ушкуйники бродят, ватаги разбойные… В целости и сохранности привези сокровища!

– Всю дружину возьму с собой!

– Не бери всю! – запретила княгиня. – А только самых верных и храбрых… Появишься с большим войском на Севере – все народы всполошишь, распустишь молву…

– И то верно…

– Ступай, да свой поход держи в великой тайне!

– Не сомневайся, матушка-княгиня! – вскричал Лют. – И ты, Великий князь, хоть и несмышлен еще, – не сомневайся. Я с добычей вернусь!

Поклонился Свенальдич и покинул гридницу. А княгиня обняла Святослава, приласкалась к нему, утешила:

– Не быть ему кормильцем!

– Сей муж сказал правду, – неожиданно проговорил княжич. – Он не лгал, как отец его. Но ты лгала ему, мать! Почему ты лжешь мужам?

– В сем и есть суть правленья, – вздохнула мать. – Без лжи мне не совладать с жадностью и изменой… Мне надобно услать из Киева Люта с его лучшей частью дружины, пусть ищет остров Ар! Найдет – не вернется, и не найдет – тоже не вернется.

– Но ложью не добудешь правды!

– Эх, сын мой… Власть – это всегда ложь ради правды.

– Вот отчего гаснет на Руси Свет, – вздохнул княжич и вдруг вцепился в материнскую руку. – Мне страшно, матушка!

– Ну да не страшись, – утешила княгиня. – Как возмужаешь, так и станешь править по правде.

– Боюсь утратить свет в очах…

Недетская эта боязнь заставила содрогнуться княгиню.

– Годи, Великий князь, – обнимая сына, прошептала она. – Вот справлю тризну и определю тебе достойного кормильца. И с боярами договорюсь, не посмеют своеволить… Ты ведь знаешь Претича, что присягнул тебе первым?

– Знаю, матушка…

– Он славный боярин и рода досточтимого, варяжского. Он вскормит из тебя мужа и воина.

– Наука сия нехитра, матушка, – вздохнул Святослав. – Муж я от рождения, а воин волею судьбы, поскольку возле меча родился и живу. Прибудет силы, и подниму его… А вот однажды я спал и явилась ко мне… дева.

– Дева? – насторожилась княгиня.

– Да… Склонилась над колыбелью и заиграла на рожке.

– Ты знаешь, кто она? – едва сдержалась княгиня.

– Нет, матушка, не знаю… Но она так чудесно играла, что дух мой воспарил и к небу поднялся.

– Ни дева, ни жена не могут быть твоими кормильцами! Ты уж перешел на мужскую половину!

– Да, матушка… Но она так играла, что дух мой пробудился…

– Не смей вспоминать ее! – забывшись, не утаила гнева княгиня. – Это была Креслава! Наложница твоего отца!

– Так я не спал, все было наяву?

Спохватившись, княгиня сменила гнев на милость.

– Нет, сын, она приснилась… Твой покойный отец давно изгнал ее из терема.

– Ты лжешь мне, мать…

– Нет, нет, на сей раз говорю правду!

– Отец мой жив! А ты сказала – он покойный.

Княгиня застыла от напряжения, задавливая в себе желание в сей же час поведать сыну истину: Великий волхв Валдай взял с нее слово хранить таинство рождения Святослава…

– Твой отец, Великий князь Игорь, древлянами убит на Уж-реке, – с трудом вымолвила она.

– Я слышал об этом, – промолвил он. – Но отчего же мне тогда чудится, будто он жив и здравствует? И я ежечасно слышу его. Он звучит во мне, как пение рожка, на котором играла дева… Он парит надо мною соколом!

Княгиня обмерла, не зная, что ответить сыну, однако спас ее тиун, вошедший в гридницу.

– Древлянский посол, матушка-княгиня! С головою покаянной!

– Впусти его! – воспряла и ожила княгиня, обернулась к сыну. – Мужайся, князь! Сейчас позришь на убийцу отца своего! И прости меня за ложь и неправду.

Оставив княжича на престоле, она села по правую руку от него и приготовилась встречать свата.

– Дай руку мне, – вдруг попросил Святослав. – С твоею рукою мне ничего не страшно…

Дверь в гридницу отворилась, и вошел предстоящий посол древлян – молодой боярин, мысля поклониться, встряхнул кудрями да рассмеялся, поскольку не княгиню увидел на престоле, а дитя.

– Вот уж потешила вдова! Не князь, и не сама, но чадо усадила! Зачем младенцу-то сидеть во главе стола? Да еще и с мечом?

– Все на потеху вам, древляне, – смиренно промолвила княгиня. – И дитю на потеху. Княжич неразумен еще, а вы больно мудры. Так потешьтесь вкупе.

Сбитый с толку смирением посол возгордился.

– Ай да вдова! В сей час зрю, и верно твердит молва. Красна ты, матушка, и лепа – очей не отвести. И норовом смирна, знать, и ума палата.

– Кем посланы, боярин?

– А нашим князем!

– Это он убил мужа моего? – отводя очи, спросила княгиня.

– Он, вдова!

– А ныне послал ко мне покаянные головы?

– Нет, матушка, ныне сватать тебя послал.

– Как имя вашего князя? Мал?

– Мал именем, да образом велик!

Княгиня будто бы сробела, спросила пугливо и осторожно:

– Ежели… не пойду я за Мала?

Посол древлянский усмехнулся и, возгордясь еще пуще, к престолу приблизился. Великий князь зажмурился и сжал руку матери.

– Младенец неразумный на престоле, а подле – меч лежит, – промолвил посол. – Не страшно тебе в такие лета меч давать? Глядь, и заразится ненароком…

– Страшусь, боярин, – всхлипнула вдова. – Да просит он… Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Где мне совладать с княжичем без мужа? Осиротели мы, а сиротская судьба – ладья без кормчего весла. Несет по воле волн…

– Так что ж, пойдешь за Мала? – боярин подбоченился. – Достойней мужа тебе не сыскать. И княжонка не обидит, даст волость, может, в Искоростень посадит.

Княгиня тут обмякла, голова поникла, и лишь рука в ладонях сына осталась твердой, как кость.

– Не жди сейчас ответа, боярин. Ты знаешь русский обычай. Покуда мужа не проводила в Последний Путь, и мыслить о замужестве не смею. Се князю возможно иметь и жен, и наложниц во множестве. А удел жены – муж один-одинешенек, хоть живой, хоть мертвый; покуда на земле его прах, не услышишь моего слова.

– Знаю я ваш обычай, княгиня, – ответствовал сват. – Потому и не тороплю со свадьбой. Твори тризну по мужу, оплакивай… Но князь Мал требует, чтобы сговор нынче же состоялся, вопреки обычаю. Если пожелаешь, пусть до тризны в тайне останется.

– Боюсь преступить закон…

– Подумай, княгиня, – древлянский посол стал расхаживать по гриднице. – Твой муж был стар и из ума выжил. Ужели не в тягость тебе было за ним, этакой молодой и лепой? А князь Мал достоин твоей руки. Он и храбр, как пардус, и ликом красен. И люба ты ему! Инно осмелился бы руку поднять на Великого князя? Верно, ты мыслишь, он зло сотворил Руси, убив Игоря? Ан нет, княгиня – добро! Он Русь избавил от немощного владыки, а тебя – от старого и негодного мужа. Десницей Мала был сотворен божий промысел. След ли тебе блюсти старые законы?

– Коль люба я ему – подождет срока, – проговорила княгиня. – Так и передай князю.

Древлянский посол склонился к ней, заглянул в глаза из-под белесых бровей.

– Сдается мне, матушка, ты какую-то хитрость замыслила? Вид у тебя печальный, но в очах твоих огонь таится… И княжонок твой волчонком смотрит. Не закона ведь ты боишься, признайся?

– Бояр своих боюсь, – вдруг призналась княгиня. – Чтобы учинить сговор, след совет держать. Они же строптивы, не позволят пойти за убийцу мужа.

– Не ты ли ныне в Руси Великая княгиня? Ужели не знаешь, как смирить своих бояр?

– Знаю, древлянин, да все одно боюсь. Ибо никому из князей еще не удавалось сломить мужей боярых. Они престол блюдут зорко, хотя и глупы изрядно.

– Так ты согласна пойти за Мала? – не отступал сват.

– Что же мне творить, вдове? – взмолилась княгиня. – Без мужа всякий обидит. А обидит меня – обида всей Руси. И постоять будет некому…

– Согласна или нет?

– Не смею молвить слово…

– Ничего, сейчас посмеешь! – древлянин сдернул княжича с престола, зажал под мышкой. – Покуда не скажешь – не отпущу, а закричишь – вдруг ему беда случится, меч рядом…

Ровно раненая зверица вскинулась княгиня да тут же и осела: изрони неосторожное слово – навредит Святославу сей леший…

– Согласна!.. Отпусти сына!

– Нет уж, княгиня, я его с собой отнесу! Покуда ты не сломишь своих бояр! Глядишь, так они и сговорчивее будут!

Он прихватил с престола меч – булатный дар Валдая, приставил его лезвие к горлу Святослава. Княгиня забилась, как пойманная рыба: воистину сказывал младенец – ложью не добыть правды…

 

– Сломлю бояр! – поклялась она. – Оставь княжича!

– Сломишь? Каким же образом?

– Я знаю! Знаю как!

– Что-то не верится мне, матушка, – засомневался посол, направляясь к двери. – С княжичем мне будет надежнее ждать, когда покличешь на сговор. Вели тиунам своим выпустить меня!

– Постой, боярин! – взмолилась и затрепетала княгиня. – Не трогай сына! Смирю, смирю бояр! Словом и делом смирю! А узнают они, что ты наследника в залог взял, – никому несдобровать. Вместо свадьбы быть кровавому пиру!

Древлянин остановился возле двери, из-за которой выглядывал тиун, изогнувшись в позе нападающего пардуса, и ждал лишь мига, чтоб нанести удар смертельный. Княгиня сделала ему знак – стоять: жизнь Святослава, казалось, висела на волоске! Однако он был спокоен и даже безразличен к творящемуся, возможно, потому, что в мочке уха его посверкивал Знак Рода…

– И как же ты смиришь своих бояр? – усмехнулся древлянин. – Послушаю тебя.

– Унижу их позором, – промолвила она. – Дерзостью их не сломать!.. А вот позором… Они становятся податливы и мягки лишь от стыда глубокого! И глаз поднять не смеют!

– Ну, ну, – заинтересовался посол. – Продолжай! Как же ты мыслишь опозорить сих гордецов?

– А честь великую воздам вам, послам! Им же будет позор!

– Не вразумел! – признался лесной человек и потряс головой.

– Оставь княжича и ступай к своим, на пристань, – велела княгиня. – И ждите утра. Наутро я пошлю за вами. А вы моим боярам загадайте загадку! Скажите: «Желаем идти ко княгине ни пешими, ни конными, ни по воде плыть». Они доверчивы, пытливы и оттого глупы! Станут ломать свои головы и придумают единственное – вас в ладьях посуху на себе понести. И понесут, чтоб показать свой досужий ум! Вам будет честь, а им, зловредным своевольникам, мука! И позор великий, ибо весь Киев позорит!

– Ни в уме, ни в красе не отказать тебе! – подивился древлянин и бросил княжича на престол, а меч – к ногам его. – Добро, согласен! Сие уж больно сватам понравится! И в самом деле – ни пешими, ни конными, ни по воде, а на боярах поедем ко двору, убивши прежде князя! Вот уж будет потеха!

– А хватятся бояре – да уж поздно будет, – заверила она. – Тугодумы они, и потому нахлебаются позора, того и не ведая…

Засмеялся древлянский сват, дверь ногой отворил.

– Эко замыслила! Ни пешими, ни конными! А в ладьях! Ха-ха-ха!..

И с тем удалился. И смех его долго стоял в княгининых ушах, разжигая страсть и ненависть лютую…

А смысленные бояре, мужи седобородые, тем часом, услышав весть от глашатаев, сошлись в боярских палатах и стали думу думать. В иной раз воля княжья всяко была истолкована – осуждена или возвышена, подвержена сомнению или, напротив, одобрена, однако сейчас на уста боярские ровно печать наложили. Молчали они, каждый в свою бороду, толкали и мяли в головах одну и ту же думу. Когда-то Род правил Родиной, сын его, Рос – Россией. Внук божий, Рус, дал имя своей земле, как велел древний закон – Русью. Незыблемый сей обычай нельзя было нарушить: землей-княгиней может править токмо князь – суть муж. Есть женское начало, есть мужское. В совокуплении же их творится третье – жизнь земная. И быть не может иначе! Но что же нынче сотворилось? Ужель по воле рока, предначертанного богом, землею русской станет править жена? Ужели на небесах старый бог Род одряхлел совсем и выжил из ума, коли сам нарушил незыблемый закон, некогда самолично установленный?

Даждьбожьих внуков – бояр думных – терзали страсти и сомнения. Долго они на своем тайном вече судили суд свой и древний ряд рядили. Разумом своим не один раз изведали все корни, ствол и крону Древа Жизни, но образ мироздания хранил тайну. Однако и бояре были не скудны умом: летая по ветвям, отыскали они молодой, сильный побег – суть князя Святослава, а около него, на уже мертвой ветви Вещего Олега вдруг обнаружили живой отросток! Он был диким, знать, обреченным испить остатки живительного сока и иссохнуть. Но ведь жил, существовал, незримой нитью связанный и с веткой князя Олега, и с недрами самого Древа.

И вспомнили бояре, кто привел жену Игорю, кто именем и роком поделился с нею. А коли Вещий князь избрал сию жену, чтобы княжеский род продолжить, знать, это рок и божий промысел. Так пусть же Ольга правит, покуда сын растет!

В этой мысли утвердившись, бояре по обычаю древнему встретили солнце, поклонились ему и отправились ко княжескому двору. А представ перед княгиней и малолетним Великим князем, присягнули им, мечами своими клялись и лобызали на верность рукоять подаренного Валдаем булата. Словно гора свалилась с плеч княгини. Одарила она думских бояр кого перстнем, кого серьгой и поведала о замыслах древлян, о посольстве их, что стояло у пристани. Разгневались бояре, тут же исполчились, чтобы избить сватов, но мудрая княгиня иначе рассудила:

– Дозвольте, старцы, мне самой отомстить за мужа. Своим сватам мне вина выносить. А вы иных древлян медом попотчуете, как придет срок. Мой лада ныне мертв, лежит в земле до часа на Уж-реке. Потому любо мне, чтобы сваты улеглись в нее живыми в Киеве!

Бояре сведомые, старцы, бывалые мужи и в прошлом витязи храбрые вдруг устрашились: взор огненный разил, как молния! Блистал, ровно меч булатный! А с уст княгини не слова слетали, но стрелы, каленные в огне.

Не осудили ее бояре, не посмели ослушаться и поспешили на пристань, к Днепру. Тая потеху будущую, сладость жажды мести, позвали сватов древлянских ко двору. Те же, наученные княгиней, отвечали как нужно. Бояре для вида поломали голову, а потом подняли ладьи на руки да понесли по Киеву. Хоть и кряхтели от натуги, волочились бороды по земле, оттого что гнулись в три погибели, но все одно смеялись.

– Почто же веселитесь? – спросили их сваты. – Ровно не вы несете, а вас несут?

– Загадку разгадали! Чего ж не смеяться? А мудрая загадка! Но нашему уму любая под силу!

– А хотите еще одну разгадать? – спросил предстоящий посол.

– Как же не хотим? Хотим! – наперебой закричали думные бояре. – Мы отгадывать дюже горазды!

– Ежели вот станет править в вашей стороне князь Мал, то как будет прозываться Русь?

Задумались сивобородые, пыхтя и стеная под тяжестью лодий, но сколько ни гадали, не нашли ответа. Уж почти ко двору приплыли посуху древляне – бояре все не могут отгадать.

– Коль Русью будет править Мал, – не выдержал предстоящий посол, – то сторона станет прозываться Малушей!

Бояре чуть ладьи не выронили от смеха.

– Чего же теперь-то смеетесь? Не отгадали загадки! – спросили их древляне.

– А имечко – Малуша! У княгини нашей есть рабыня, ключница с сиим именем. Вот уж возгордится-то рабыня!

Сваты сидели, подбоченясь, и между собой говорили так, глядя на бояр:

– Мы князя их сгубили, а им потеха. Эко глупая Русь!

– Не то что мы. По лесам-то у нас одни мудрецы живут!

– Ныне вот заберем княгиню. И Киев будет наш!

– И княжича заберем, Святослава! Что захотим, то ему и сделаем!

– Позри, эвон как глупы! Суть полудурки!

– Ведь и верно смешно: коли князь Мал, то и страна – Малуша!

– Ха-ха-ха! – неслось из лодий.

Двор княжий убран был – ворота настежь! Посольство славно встречали: не холопы – сама княгиня коврами устилала путь.

– Добро пожаловать! Въезжайте!

Бояре же внесли ладьи во двор и опустили их на ковры…

Да матушка-земля в тот миг разверзлась, расступилась и пожрала древлян!

И было им хуже в земле, чем ладе-князю, поскольку Игорь лежал в ней мертвый.

А мертвые сраму не имут…

На гульбище взойдя, княгиня вкушала плоды своей мести. Были они горше горчицы, но пьянее вина. Богиня Месть, поднявшись из глубин, была черна и безобразна, однако путь перед княгиней выстилала белым покровом, заманивая вдаль.

– Сего ведь мало, мало, – шептала томно и назойливо. – Ведь жив еще убийца Мал. Ступай за мной, я благородна и ныне тебе сестра. Ты ведаешь многие Пути, тебя водили тропой Траяна. Изведай же и этот Путь!

До той поры еще в Руси не ведали, что значит казнящая десница обиженной жены. Но ежели русская жена, испытав обиду смертную, возьмется мстить – не только затрепещут древляне, а и земля содрогнется от воплей обидчиков. И все будет мало, ибо стихия женских чувств – всех, от любви до ненависти, – не имеет пределов.

Любовалась княгиня и тешила в голове новые мысли о мести древлянам. В воображении своем видела, как зорит и жжет города и веси по Уж-реке, как топит в воде древлянских вельмож и рвет конями их князя Мала, о ком было сказано, что молод он, отважен, храбр и красен ликом…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35 
Рейтинг@Mail.ru