Александра Турлякова
Когда магия покидает мир
– А ещё мальчишка какой-то в последнее время к нему прибился, – вспомнил тут кто-то, и сердце у Мэйвина ёкнуло. – Да-да, их не раз видели на улице вместе. И старик ещё какой-то тоже появлялся…
Мэйвин капюшон ещё ниже на лицо надвинул, при помощи магии напустил на себя туман неприглядности. Сейчас никто не запомнит ни лица его, ни всего облика, но и оставаться здесь, проявляя силу, опасно. А вдруг среди микаэлитов окажется кто-то, кто почувствует проявление магии и присутствие самого мага? Одного способного хватит, чтоб раскрыли, и что тогда? Погибнуть вслед за Кревисом?
Отвернувшись, Мэйвин к воротам шагнул: «Бежать нужно, бежать! Прочь из дома этого и из города. Куда вот только Эйнард запропастился? Следом же, кажется, шёл…»
Как можно было забыть о нём? О, Боже!
Мэйвин не успел уйти, какие-то крики заставили его вернуться.
А у костра происходило что-то, и людей вокруг столпилось ещё больше. Мэйвин еле-еле продрался вперёд, и от увиденного у него аж ноги подкосились.
Эйнард! Это был он! Это опять был он.
Спасая какую-то книгу, он бросился прямо в огонь, обжигая руки, выхватил обуглившийся по краям том, но тут же во всё это безобразие вмешался лысый брат-микаэлит. Несколькими ударами своего тяжёлого посоха, он свалили мальчишку на землю, и люди вокруг в стороны подались, как от чумного.
– Это он!.. Это он жил у книгочея!
Эйнарду не давали подняться, но и он сам не сдавался, книгу из рук так и не выпустил, прижимал её к груди с криком:
– Как вы можете?!.. Как вы можете это сжигать?! Это – всё?!!
Микаэлит схватил его за шиворот, комкая кружевной воротник белой рубашки, тряс и одновременно пытался поставить на ноги, а Эйнард отбрыкивался, яростно скалясь.
– Судить его надо, этого волчонка! – советовали вокруг. – Или испытать водой для начала. Может, и он колдун малолетний?
– Этот мальчик был со мной! – громко, так, чтоб слышали все, заявил Мэйвин. – Это мой слуга и раб! Он с рождения головой слаб, он и сейчас, наверное, не понял, где находится… Эйн, отдай благочестивому отцу книгу! Она тебе ни к чему!
Эйнард повиновался молча, с видимой неохотой, ему даже ума хватило не смотреть на Мэйвина, с изумлением раскрыв рот.
– И вы можете доказать, почтенный, что это ваш раб? У вас есть на него купчая?
Микаэлит выпустил Эйнарда, только посох упёр в землю так, что между Мэйвином и мальчиком сохранялась хоть и условная, но преграда.
– Нет, отец, купчую я не ношу с собой, и доказать мне нечем, к сожалению. Но он мой, и он сам может это подтвердить.
Мэйвин улыбнулся виновато, глядя монаху в самые зрачки тёмных глаз. То, что Ангус делал без всяких усилий, Мэйвину удавалось лишь с помощью короткого, но действенного заклятия, направленного силой мысли.
– Ваш слуга дурно воспитан! – Служитель Бога отвёл посох в сторону, небрежным движением подтолкнув Эйнарда вперёд. Отвернулся к костру, бросая в огонь отобранную книгу. О том, что случилось минуту назад, забыл моментально, не без помощи магии, конечно же.
– Дядя Кревис хотел подарить её мне… Это была книга о магии четырёх стихий. У каждого мага должна быть такая… Это должна была быть моя первая книга… лично моя…
Эйнард оправдывался, пока они шли по дорожке за ворота. Он был всё ещё возбуждён, поэтому говорил громко, без страха, никого и ничего не опасаясь.
Оказавшись на улице, Мэйвин грубо, за плечо повернул Эйнарда лицом к себе и, ни слова не говоря, отвесил звонкую крепкую пощёчину.
Он ещё говорил, а тут вдруг замолк, онемел будто, рот так и остался чуть приоткрытым. На Мэйвина глядел ошалелыми глазами и не моргал долго, почти минуту. Наконец сомкнул с громким лязгом зубы и одновременно моргнул. Моргнул медленно, будто без сил вдруг остался.
– И ты спросишь ещё меня: за что?
Но Эйнард промолчал, смотрел на Мэйвина, и взгляд его всё тяжелел, тяжелел ощутимо. Ненависть была в этом взгляде, ненависть, готовая выплеснуться наружу с первым же сказанным словом.
Где-то Мэйвин уже видел такой взгляд, совсем недавно видел. Странное дело. Как мальчик и взрослый мужчина могут смотреть с одним и тем же выражением?
– Если ты и сам всё понял, то мы уходим прямо сейчас. Не тратя времени на болтовню!
Мэйвин отвернулся, пошёл по улице, но не чувствуя присутствия Эйнарда за своей спиной, вынужден был остановиться и обернуться.
Всё так и есть. Он и с места не сдвинулся. Будто прирос. Мимо люди шли и в одну сторону, и в другую. Кто-то ругался, задевая неловкого мальчишку локтем или плечом. Эйнард не глядел по сторонам, он сейчас одного только Мэйвина видел.
– Ты чего? Я же сказал, пошли!
Мэйвин вернулся. Он рассержен был и очень зол, и всё равно заставил себя сдержаться. Его состояние выдал не голос, а движение, с каким Мэйвин схватил Эйнарда за локоть и подтолкнул вперёд.
– Не надо! Не надо меня…
Эйнард высвободился одним рывком, отступил, глядя на Мэйвина снизу.
– Это как понимать вообще?
Эйнард не ответил, стоял от Мэйвина в стороне, так, чтоб тот не мог до него дотянуться, не сделав ни шага.
– Я не раб ваш и не слуга…
– Эйнард, Господи, что ты мелешь?! – Мэйвин всё же шагнул ему навстречу, и Эйнард снова попятился, отступая ещё больше.
– И даже если мама моя всего лишь нищая и побирушка… – выдохнул, вызывающе вскидывая подбородок. – Я должен был знать… Всю правду знать с самого начала!
– Сейчас нет времени на все эти разговоры. Ты сам видел, что случилось с Кревисом…
– Вот и надо было разогнать их всех своей магией! – крикнул Эйнард в лицо Мэйвину. – Так же, как там, в деревне… А не сматываться теперь… не врать…
Вторая пощёчина получилась на этот раз неожиданной для них обоих. Мэйвин одного лишь хотел: заставить его замолчать. Как он смеет обвинять, упрекать хоть в чём-то? И ещё так открыто говорить о магии? Вон, уже и люди оборачиваться начали. Их в последние дни при слове «маг» трясти прямо начинает.
– Пойдём, в этом городе опасно оставаться.
Мэйвин примиряюще тон сбавил с приказного на почти виноватый, оправдывающийся. Но Эйнард будто не заметил этой уступки, стоял, держась за щеку ладонью. Головой медленно покачал вправо-влево.
– Не-а… Сами идите! А я… я не хочу. Не хочу больше с вами… Никуда не хочу! – говоря, он отступал всё больше и больше, пока не натолкнулся спиной на прохожего, какого-то богатого вельможу или даже дворянина. Ругань последнего их обоих как отрезвила.
– Держите мальчика! – крикнул Мэйвин, понимая, что сейчас будет. Но Эйнард увернулся, бросился по улице со всей своей мальчишеской прытью.
– Что, очередной воришка? – со смехом спросил дворянин, плащом из дорогого сукна прикрывая серебряную витую рукоять меча.
– Хуже! – отозвался Мэйвин, отворачиваясь. В подробности и объяснения он вдаваться не стал.
Г Л А В А 5
Ну и где ловить его теперь прикажете, этого маленького паршивца? И как? Знакомых в городе у него никого, к кому бы он мог отправиться, поэтому и искать его как, не придумаешь. Был бы он Обращённым, магия бы помогла, и твоим учеником он тоже до конца так и не является, и значит, той обычной прочной связи между вами нет. И ни связаться мысленно, ни попросить, ни приказать, тем более.
А Ангус до сих пор в городе. Его сила, подпитанная ещё одной человеческой жизнью, чувствуется довольно явно, это сила последнего, оставшегося в Аннбурге мага, и она мешает улавливать слабо проявляющуюся силу мальчишки. Не поймёшь даже, далеко он или близко. Какие эмоции и мысли им сейчас двигают? Ну, злость – это точно!
Да, не стоило, наверное, с ним так. Эти слова о его матери. Ведь неправда это всё, по большому счёту. Не бродяжка она была и не нищенка, хоть и жила последние месяцы своей жизни хуже некуда.
Но и он тоже хорош. На монаха кинулся! Уж никак не мозгами думал. Это хорошо ещё, что отпустили без всякого подозрения в ереси. Хорошо, что и народ вокруг на расправу не кинулся. Кревис, бедняга, взял на себя и ярость всю, и огонь. Упокой, Господи, душу его.
Кревис, Кревис, и почему ты знака мне никакого не подал? Не хотел, чтоб я вмешивался? Ни магии не применил, ни клич не подал.
Мэйвин аж остановился, прямо как шёл, так и встал посреди улицы.
«Ведь это ж он из-за мальчишки! Из-за Эйнарда, наследника нашего. Чтоб не бросился я спасать сдуру и не притащил и его за собой. Чтоб уйти мы могли из города спокойно».
Собой пожертвовал ради наследника, жизнью своей. Кревис, старый ты дурень! Ты до конца верил в то, что Эйнард будет когда-то нашим королём. Ты убить себя позволил толпе этой безмозглой, чтоб только мы уйти смогли.
«И как же я теперь смею бросить этого дуралея? Это после всего-то?! Я найду его, Кревис, найду обязательно! Уважу твою последнюю волю, но не оставлю мальчишку без помощи и защиты».
__________________
Это ж было ясно с самого начала! Что я ничто для него. Что мама моя никогда не была его дочерью, а я – внуком.
Он потому и не любил меня никогда. От него никогда похвалы не дождёшься. Хоть в лепёшку расшибись. Одни упрёки и недовольство. Конечно, как он сам сказал: «Мой слуга и раб». Ни внук, ни племянник, ни, тем более, ученик. А раб! Хорошенькое дельце, ничего не скажешь.
Ну и ладно! Ну и подумаешь! Видели мы таких… Но бить я себя больше не позволю. Никому не позволю!
Пускай мама моя и была нищенкой, это ещё не значит, что ко мне можно относиться как к недоумку. Как к «слабому на голову», так, кажется, сам дед Мэйвин сказал.
Он потому и не учил меня ничему дельному. Какие-то простейшие заклинания, а там, где нужна чистая полная магия, он требует «не лениться сосредотачивать свою волю и свою силу». Но я же не маг! Это магу легко применять силу, ему и заклинания учить ни к чему, захотел – и сделал. Одним движением пальца.
Вот почему он не хочет меня обращать? Ни разу про это не говорил. А вот дядя Кревис…
Да и с ним, вон, тоже! Его эти монахи арестовали, такой погром в доме устроили, и книги… книги все… Столько книг – всё в огонь! А деда что? Он ничего – ничегошеньки! – не сделал. Ни другу своему помочь, ни разогнать всех этих… Он смог бы, чего ему стоит? Пожар устроить, как тогда в посёлке. Или ураган сотворить. Так нет же! Струсил! Испугался! За себя испугался!
Даже суда над дядей Кревисом ждать не захотел. Бежать опять! Снова сматываться? Да сколько ж можно уже бегать?! По всему королевству уже побегали. Хватит! Больше я никуда не хочу бежать. Я здесь останусь, в Аннбурге в этом. Проживу как-нибудь, не маленький уже. А там, может, и дядю Кревиса отпустят. К нему попрошусь. Помогать и учиться. Он же даремскому наречию учить начинал, и почерку каллиграфическому тоже.
Он не прогонит, по крайней мере, не должен. Он с самого начала ко мне хорошо относился. И не ругал ни разу. Даже тогда, когда я чернильницу его любимую разбил, растяпа.
Он хороший, не то, что деда. Тот всё только ругать и поучать любит. Вот пусть и найдёт себе другого дурачка, а с меня хватит. Хватит!
_______________
В городе он никого не знал и идти ему, собственно, было некуда, кроме, как к Кревису. Обратно туда, откуда они с Мэйвином чуть ли не бегом сбежали. Но это Мэйвин монахов боялся, боялся ареста и потому готов был изворачиваться и врать, Эйнард же не боялся ничего.
Костёр посреди двора всё ещё горел, но теперь не так весело и сильно, как днём, и людей уже не осталось.
Никого не встретив, Эйнард вперёд прошёл в распахнутые двери. Сколько раз за три прошедшие недели он входил вот так, он быстро привык к новой обстановке, к городской жизни. К дяде Кревису и его дому.
Медленно поворачивая голову слева направо, Эйнард огляделся кругом. Он почти ничего не мог узнать, и не полумрак был тому причиной. Свет попадал внутрь всего из двух узких окон, украшенных кусочками цветного стекла. В этой комнате, совмещающей в себе и гостиную, и обеденный зал, дядя Кревис обычно принимал и своих немногих покупателей. Все книги, предложенные на продажу, размещались на одном стеллаже, сейчас же всё было сброшено, затоптано, перевёрнуто вверх дном. Всё здесь стало вдруг чужим, незнакомым.
Наверху, на втором этаже, там, где находились библиотека, кабинет и спальня, слышались незнакомые голоса каких-то чужих людей. Голоса, звуки шагов, ещё какой-то грохот, будто двигали мебель.
Почему они хозяйничают там?! Там, куда дядя Кревис никогда не пускал никого из чужих. Кто им дал на это право?
Эйнард к лестнице бросился – взбежать! раскричаться! разогнать их всех! – краем глаза у стола, сдвинутого криво в сторону, увидел лежащего на затоптанном полу человека.
До сознания ещё доходило, кто это мог быть, но чутьё, внутреннее чутьё подсказало правильный ответ.
В свои неполные четырнадцать Эйнард уже знал, что такое самосуд, уже видел, и даже не раз, как страшна и опасна бывает толпа напуганных людей.
В прошлом году жители посёлка устроили самосуд над женой поселкового пастуха, над хромой Макдел. Когда почти все коровы начали доиться кровью, крайней, неизвестно почему, объявили именно её. Эйнард не знал всех подробностей, он и на само сожжение не попал, ему потом ребята во всех подробностях рассказывали. То же самое и с ним с самим было бы, но им с Мэйвином удалось сбежать в последний момент. И вот сейчас это всё случилось с Кревисом.
Значит, не было никакого ареста, и суда тоже не будет. Ничего больше не будет. Ни чтения вслух перед сном, ни вечерних посиделок перед камином, ни занятий по каллиграфии, ни интересных историй, которых дядя Кревис знал великое множество.
Эйнард попятился – он понял вдруг, что ему больше нечего тут делать, – и споткнулся. Это была одна из комнатных туфель дяди Кревиса. Вторая всё ещё оставалась на его ноге.
«Почему он не сделал ничего, чтоб спастись?»
Стянув со стола скатерть, Эйнард осторожно прикрыл тело. Опустившись на колени, надел подобранную туфлю, натянул на ступни скатерть.
Пора уходить, пора. Поднимаясь, подобрал с пола одну из книг. Это был травник с подробными зарисовками различных лечебных растений. Названия, описания, рецепты. Хоть её взять себе на память о дяде Кревисе.
– Эй, ты! Ты чего тут делаешь?
Эйнард обернулся на окрик, пряча книгу под мышку. Монах-микаэлит в сером до пят одеянии спускался по лестнице вниз. Движения его при этом сохраняли такую плавность, будто он не шёл, а плыл над ступеньками.
– Это ты жил с колдуном?
Эйнард и на этот вопрос не ответил, он просто бросился вон. Но в дверях натолкнулся ещё на одного монаха, и тот перехватил мальчишку, выворачивая локти. Книга – дорогая, тяжёлая, с серебряной отделкой на передней и задней корочках, с позолоченными застёжками – тяжело грохнулась на пол.
– Чужие книги воруешь, паршивец!
– Там… там картинки… Много! – выдохнул Эйнард первое, что на ум пришло. – Они же всё равно теперь ничьи…
Он даже вырваться не пытался, как зачарованный, смотрел на медленно приближающегося микаэлита. Тот ногой небрежно книгу с пути оттолкнул, подняв подсвечник повыше, принялся разглядывать Эйнарда. Свет от двух свечей на сквозняке двигался неровно, корявые тени падали по сторонам.
– Ты ведь тоже колдун, – произнёс вдруг монах с довольной усмешкой.
– Нет! Я первый раз здесь, понятно вам! – выкрикнул нетерпеливо Эйнард, задёргался, пытаясь освободиться, но не смог и затих; глаза невольно отвёл в сторону под прощупывающим взглядом монаха и голову опустил.
Спорить было глупо и бессмысленно. Микаэлит и сам оказался нераскрытым магом. Сила его хоть и не была великой, но достаточной для того, чтоб чувствовать других и особенно Обращённых.
– Держи его крепче, брат Михас, а я поищу верёвку. Нам придётся хорошо связать нашего красавца… И кляп тоже надо сделать, чтоб, не дай Бог, не случилось чего. Правда же? – Всё так же довольно улыбаясь, монах подмигнул Эйнарду левым глазом. В этом было что-то приятельское, почти товарищеское, но именно сейчас Эйнарду стало впервые по-настоящему страшно.
Он обмяк в руках второго монаха, голова низко-низко склонилась, так, что пряди волос, спадая, лицо закрыли и глаза. Он как будто смирился со своей участью, и точно так же решил и тот, кто его удерживал.
– А мы знали, что ты придёшь, что ты обязательно вернёшься, – принялся рассказывать микаэлит. Оставив подсвечник на столе, он искал что-то, спотыкаясь о разбросанные книги, с громким хрустом наступая на битую посуду из буфета. – Нам тебя хорошо соседи описали… Мальчишка с очень светлыми волосами, светлокожий, а глаза тёмные. Ты, значит! А колдун ничего про тебя не сказал, хотя его и спрашивали… Говорил, что тебя уже нет в городе… Что ты не его ученик, что ты просто сын хорошего знакомого…
Монах, наконец, нашёл верёвку. Ту самую, на которой повесили дядю Кревиса. Оттянув кусок достаточной длины, принялся распинывать посуду – искал нож. Всё это он делал медленно, без спешки.
Эйнард следил за ним сквозь пряди падающих на глаза волос. Он ждал с терпением взрослого, умудрённого опытом человека, и, наконец, дождался. Монах с необычным даремским именем Михас отпустил одну его руку, шагнул к столу.
– Можно обойтись только верёвкой. Куда он денется?
Второй микаэлит рассмеялся в ответ, повёл подбородком.
– Не-ет! Кляп нашему малолетнему колдуну нужен обязательно… Чтоб не сумел нашептать чего интересного…
Незаметным движением освободившейся руки Эйнард поддел подсвечник, и свечи полетели на пол, как раз на разбросанные вещи, на разорванные на листы книги.
Одна из свечей потухла, но вторая, вывалившись из подставки подсвечника, покатилась по полу. Весёлые, поначалу совсем неопасные язычки огня заплясали, получив новую пищу.
– Господь Вседержитель! – Оба монаха с криком бросились затаптывать пламя. Микаэлит Михас при этом руку Эйнарда так и не выпустил, только перехватил пониже, за запястье. Недолго думая, Эйнард укусил его за пальцы. Зубами до крови впился, а когда почувствовал, что свободен, рванул прочь из дома.
За ним, конечно, бросились вдогонку, ругались и проклинали в спину, но ничего этого Эйнард уже не слышал. На миг ослеплённый светом после домашнего полумрака, он мчался по улицам, сам не зная куда.
Прочь из города! Быстрее! Быстрее! Пока не начали ловить! Пока не объявили охоту!
На шаг перешёл тогда лишь, когда лёгкие начали гореть, и в горле пересохло. Вот ведь, чуть по самые уши не вляпался. Это ж надо! Но сбежал же, и это хорошо, а вот дядю Кревиса жалко. Хороший ведь был старик, добрый, и знал сколько! Уйму всего. Даже некоторым заклинаниям успел научить. А они его, гады, без всякого суда. Казнить по последнему распоряжению короля можно теперь только в Столице, всё остальное – самосуд.
А что делать теперь? Один совсем остался. Хотя, если честно, с рождения был один. Кто отец – одному Богу известно, а мать… Да и мама – всего лишь нищая попрошайка. Ну и пускай! Буду, как она. Но Мэйвина искать не пойду. Ни за что! Что сделано, то сделано.
Так думать было хорошо до тех пор, пока желудок не подвело. Последний раз поесть довелось только ранним утром, ещё с Мэйвином и с дядей Кревисом. Тогда они все ещё были вместе, все живы, и ничто никакой беды не предвещало. Кто бы мог подумать, что это было последнее утро в жизни Кревиса, и в их вполне благополучной устроенной жизни?
А теперь что? Ничего! И какой смысл загадывать? Никакая магия не помогает увидеть будущее. Это никому не дано, кроме Господа.
А вот то, что из Аннбурга надо сматываться, это и дураку понятно. Правда, Эйнард никак себе не представлял расположение городских улиц. Он и в самом городе бывал очень мало: несколько раз с дядей Кревисом на рынке, да ещё в соседнюю лавку за продуктами заходили вместе, сам плату за мула относил на постоялый двор, и ещё сегодня побывал с дедом Мэйвином в трактире, в этой «Пегой лошади», будь она трижды неладна.
«Он бы и сам мог все свои дела сделать, зачем меня было с собой тащить? Какой в этом смысл был? Да никакого! Вот только…»
Где б ты был сейчас, если б дома с дядей Кревисом остался? Так и повесили бы вас рядышком, ладком, как преступников на одном дереве на перекрёстке трёх дорог.
М-да, весёленькое дельце получается! Тебе, дураку, спасибо надо было деду сказать за то, что он, сам того не зная, шкуру твою спас, а ты… Раскричался! Остолоп ты, однако, был остолопом, им и останешься. А может, поискать его? Вдруг он тут ещё, в городе?
Эйнард остановился, крутанулся на месте туда-сюда, по сторонам глядя. Он чувствовал близкое присутствие силы. Кожу грело хорошо знакомое тепло, как если б медленно к горящему костру подходил, да ещё с закрытыми глазами. Чтоб не глазами свет видеть, а всем телом исходящее тепло улавливать.
А деда говорил, что каждый маг по-своему чувствует другого мага. У каждого свои особенные ощущения. У Эйнарда же получалось так, почти как в той детской игре, известной каждому: «тепло-холодно».
Ну, и где же он? Где? Ведь рядом же должен быть! Тут невозможно ошибиться.
Эйнард медленно пошёл вперёд, заглядывая в лица прохожих. Дурнем пялился, пока не толкнулся в кого-то из встречных.
– Простите… – бросил на ходу и только потом глаза перевёл.
– Какой невоспитанный мальчик! – Мужчина поймал Эйнарда за руку чуть выше локтя, пальцами крепко стиснул, аж кость заныла.
– Ну, я же извинился! Пустите! – Что-то знакомое было в облике этого прохожего, и голос звучал мягко, негромко, успокаивающе.
Эйнард понял вдруг, что уже видел сегодня этого человека. Точно! В таверне утром. Вспомнил, хоть и видел-то всего мельком. Это, выходит, и есть Ангус, ученик деда Мэйвина.
– А ты почему один? Где твой дедушка? – И он тоже узнал Эйнарда, смотрел прямо в глаза по-змеиному, не мигая, но сам улыбался участливо, с наивным интересом.
– Не знаю! – буркнул Эйнард, сердито локтем дёрнул. – Пустите, прошу вас! Я не хотел… Я не вас искал. Я просто ошибся…
– Так ты тоже его ищешь? – Мужчина рассмеялся с непритворным облегчением. – Давай мы вместе поищем твоего дедушку.
– А разве вы уже не виделись с ним сегодня? В таверне… – Эйнард исподлобья глядел на Ангуса. Он нравился ему: молодое открытое лицо, располагающая белозубая улыбка, чуть смуглая кожа, тёмные глаза с серьёзным, почему-то настораживающим блеском. Это-то выражение глаз и было препятствием к полному доверию.
– Да, мы встречались, но не до конца обсудили некоторые вещи, – этот странный Ангус говорил, а сам продолжал улыбаться, и ещё – Эйнард не сразу, правда, это понял – он вёл его куда-то, так и удерживая за локоть.
– Постойте! Куда вы так быстро? Да постойте же! – выкрикнул Эйнард, еле-еле поспевая за взрослым. Они свернули в какой-то глухой тесный проулок, и Ангус толкнул Эйнарда спиной на стену из пористого камня. – Я не знаю, где он! Ищите его сами… А я не собираюсь…
Эйнард не договорил – Ангус одной рукой схватил его за горло, локтем передавил, а ладонью другой руки зажал рот. Держал долго, до тех пор, пока мальчишка не затих, потеряв сознание.
– Ну, вот, вот так-то лучше!
Перекладывая обмякшее тело поудобнее, проверил пульс под нижней челюстью. Когда выпрямился с тяжёлой ношей на руках, встретился глазами с каким-то бродягой. Тот единственный видел, что случилось, остановился с открытым ртом.
– Какие-то проблемы?
– Что вы, господин! – Нищий головой замотал, попятился, выронил костыль, наклонился подобрать, и Ангус бросил ему под ноги мелкую серебряную монетку.
– Ой, спасибо, господин! Я никому ничего не скажу… Даже если спрашивать будут, не скажу… Так и скажу: старый больной Тамма не видел ничего…
– Шуруй отсюда! Быстро!
Г Л А В А 6
Сознание возвращалось медленно и как будто урывками. Боль в затёкшем теле, в сведённых судорогой челюстях, и ничего не соображающая голова. Глаза он открыл в последнюю очередь и удивился темноте вокруг. Ночь! Как так ночь?! Такого быть не может!
Головой закрутил, пытаясь оглядеться кругом, дёрнулся всем телом – и застонал невольно. Рот перетягивал кусок какой-то тряпки, связанный на затылке узлом, и эта повязка не давала смыкать челюсти и мешала говорить. Хрипло кашляя прямо через повязку, с трудом удерживая больную голову, Эйнард всё же осмотрелся, благо, луна светила достаточно ярко.
Он был на кладбище. Кругом, куда ни глянь, в ночное небо тянулись покосившиеся распятия крестов, громоздились там и тут кирпичные склепы, смотрели незрячими глазами скорбящие ангелы из надмогильных скульптур. Тихо было, по-кладбищенски спокойно, и довольно прохладно, как и бывает в сентябре.
Сам Эйнард был привязан к одному из каменных крестов за раскинутые в стороны руки, очень тонкая верёвка туго стягивала и грудь, при каждом вдохе больно врезалась в тело.
Чья это шутка вообще? Тупая и совсем не смешная шутка.
Кто мог это сделать? Ангус?
Он был последним, кого видел и помнил Эйнард. Но он же взрослый человек! Не в манере взрослых шутить таким образом.
Ангус подошёл совсем неслышно. Поднявшийся на могильный холм, он казался ещё выше ростом, а при свете луны – старше и холоднее лицом. Остановился как раз напротив, разглядывая с одним лишь интересом.
– Ну, что, парень, познакомимся поближе?
Эйнард не мог ничего ответить, только зубами впился в повязку, удилами раздирающую рот. С такой ненавистью глянул, что маг рассмеялся невольно, качнувшись с носков на пятки высоких, в мягкую складочку, сапог.
– Я уберу её, если ты пообещаешь не орать и не задавать глупые вопросы.
– Пошёл ты! – ругнулся Эйнард. Он и сам-то не понял, что сказал, но Ангус понял, понял и рассмеялся снова.
– Какой ты сердитый, какой ты вредный мальчишка. Надо бы сказать Мэйвину, что он плохо тебя воспитывает. Что иной раз лучше будет выпороть, чем десять раз объяснять на словах.
Эйнард не хотел всё это слушать, дёрнулся всем телом, мотнул головой снизу вверх. Верёвка, тонкая, как леска, оказалась неожиданно прочной. Всеми узлами впилась, и Эйнард понял, что лодыжки обеих ног у него тоже связаны.
– Зря дёргаешься. Ты всё равно ничего не сможешь сделать. Ничего!
Ангус схватил Эйнарда за лицо, пальцами больно сдавил щёки, заставляя глядеть себе в глаза, удерживал, а сам продолжал:
– Я могу отпустить тебя, и пальцем не тронув; могу и убить – мне ничего не стоит. Всё зависит от тебя самого: будешь хорошо себя вести, останешься жить; сделаешь то, что мне нужно, останешься жить. Не будешь кричать и брыкаться – останешься жить! Кивни, если правильно понял. Ну же!
Эйнард только чуть глаза прикрыл. Взгляд Ангуса, казалось, в самое нутро проникал, подчинял себе. Но всё это было лишь наваждением, стоило на миг зажмуриться – и всё прошло.
Ангуса эта устойчивость к внушению удивила безмерно, он бровями дёрнул, отпуская мальчишку. Отвернулся.
Постоял немного в раздумчивом молчании, растирая пальцы, которыми только что держал мальчишку. Когда он в сознании, сила, загнанная в тесную оболочку тела, ощущается прямо-таки жаром. Когда эта сила, наконец, получит выход при обращении, он сможет почти всё, что может быть дано магу. Любое заклинание, вплоть до метаморфоза. Даже внушение на него не действует, хотя ему поддаются все маги, с какими хоть когда-нибудь сталкивался Ангус. И люди тоже попадают под это влияние, даже ещё проще и быстрее.
Правда, был в жизни Ангуса один человек, вернее, одна. Она, как и этот мальчишка, была устойчива к зачарованию. Но где она теперь? В мире живых её нет уже давно.
Плохо дело. Как его тогда заставлять? Если без внушения, одними уговорами или силой, можно долго провозиться. Ну, раз так, не будем зря терять время.
Ангус снова повернулся к распятому на кресте Эйнарду, прежде чем сдёрнуть вниз повязку, предупредил:
– Сделаешь глупость – ударю!
Отдышавшись и откашлявшись, Эйнард выкрикнул сердито:
– Это шутка такая, да? Не надо думать, что я…
Ангус не дал договорить, да ему и не интересно было слушать эти глупые, детские угрозы. Пальцами взялся за стянутую вниз повязку, накручивая, так натянул, что мальчишка захрипел и заткнулся.
– Я, кажется, предупреждал тебя, чтоб ты вёл себя тихо. Или ты хочешь, чтобы я снова тебя заткнул?
– Какого чёрта тебе нужно? – сипло откашлявшись, огрызнулся Эйнард. – У меня нет ничего… И где Мэйвин, я не знаю…
– А ты позови! – Ангус голову к правому плечу склонил с выжидательной улыбкой. – Ты же можешь… Ты ученик…
– Ты тоже! И что? Сам зови! Мне и без него неплохо было…
Ангус рассмеялся, бесстрашие этого малолетки его забавляло. Он что, думает – это всё шутка, игра какая-то? Что это всё несерьёзно?
– Зови Мэйвина! – снова повторил приказ Ангус. – Я ведь всё равно тебя заставлю… Ко мне он не придёт, он знает, что́ мне от него нужно, а вот за тобой, мой хороший… за тобой он бегом побежит.
– Не побежит! – хмурясь и покусывая губы, чуть слышно выдохнул Эйнард. – Его и в городе-то уже, наверно, нет…
– Не надо врать, я его чувствую. Хоть ты и мешаешь мне сильно, но Мэйвина я хорошо чувствую. Он последний маг в городе остался, вашего дружка вздёрнули сегодня. Как бродягу или вора! Тупая смерть для мага, правда же? – Ангус рассмеялся, видя, как реагирует на его слова мальчишка. – А я, представь себе, рядом был. Он же только от вас отгородился. А я всё чувствовал. И как его били, и как допрашивали, и как вешали – тоже!
– Урод! – прошептал Эйнард, скривившись, отвёл глаза. – Ты мог бы помочь ему… спасти его…
– Спокойнее, мальчик! Речь сейчас совсем не о нём. Мне нужен Мэйвин. Что может быть проще – вызвать своего учителя…
– Он не учитель мне вовсе… Он почти ничему меня не учил… – возразил Эйнард слабым голосом.
Он так устал за этот бесконечный день. Он хотел есть и пить, хотел спать, и ещё он сильно зяб в одной полотняной рубашке. И руки уже совсем занемели от этой проклятой верёвки, даже пальцами не пошевелить. Сколько можно уже издеваться? Что может быть проще, магу найти мага? Сила, сосредоточенная в каждом, поможет. Так нет же! Это кладбище зачем-то, эти угрозы и этот проклятый крест. Когда всё это кончится?
– А разве Мэйвин не говорил, что ему запрещено воспитывать замену? То, что ты с ним, – это подсудное дело. Его убить могут, если узнают. А ты болтаешься за ним всюду…
– Ничего я не болтаюсь! Я даже не знаю, где он сейчас… Я вообще ничего не знаю!
Ангус будто не слышал Эйнарда, глядел на него, улыбаясь, руки держал на широком поясном ремне.
– А мне кажется, я понял, зачем он таскает тебя за собой. Не учит, не обращает и не прогоняет тоже. Даже в таверну он взял тебя с собой… Потому что боялся идти один. – Ангус рассмеялся, откидывая голову, и тут вдруг к Эйнарду приблизился почти вплотную, прошептал тихо-тихо, как секретом страшным поделился: – Ты знаешь, дружок, что твой Мэйвин боится меня? Он всегда меня боялся, ещё когда я был мальчишкой, чуть старше тебя.
А в тебе, мальчик, такой запас. Всего лишь одно прикосновение даёт столько сил…
Ангус подушечками пальцев коснулся щеки Эйнарда, ласкающим движением провёл до самого подбородка.
– Такой хорошенький и такой способный мальчик… такой богатый… такой щедрый…