Александра Шервинская
Мужчина. Инструкция по эксплуатации
***
Перевернув последнюю страницу очередного романа, в котором успешная в бизнесе, но совершенно невезучая в сердечных делах героиня нашла утешение и спасение от всех жизненных забот в объятиях сильного и тоже почему-то несчастного в личной жизни олигарха, я вздохнула и поудобнее устроилась на диване. Мысли и чувства, как всегда абсолютно противоречащие друг другу, требовали неторопливого анализа, сдобренного, по возможности, чашкой кофе. Не то чтобы я испытывала настоятельную необходимость проанализировать прочитанное, просто многолетняя привычка заставила примерить ситуацию на себя. «Примерка» душевного успокоения не принесла, скорее, наоборот.
Увы, я была катастрофически далека от той среды, в которой мне мог бы встретиться потенциально одинокий олигарх. Да что там – даже водитель этого самого олигарха. Хотя насчёт водителя я явно погорячилась: элитная частная школа, в которой я имела сомнительное удовольствие честно трудиться уже почти десять лет, иногда удостаивалась подобной чести. Что же касается воротил бизнеса, то мои представления о них ограничивались информацией, почерпнутой из интернета, журналов и этих самых книжек со счастливым концом.
Перебирая одну за другой все ситуации, в которых можно было бы познакомиться с солидным, состоятельным и одиноким джентльменом, я поняла, что в моей рационально мыслящей голове слова «состоятельный» и «одинокий» как-то не сочетаются. Однозначно и совершенно. Такие мужчины обычно не находятся, так сказать, в свободном доступе. Причём в борьбе за них женщины моей внешности и социального статуса отпадают уже в четвертьфинале. Может быть, даже раньше.
Мы безнадёжно проигрываем молодым и длинноногим обладательницам скромного (пока!) автомобиля и престижной, хотя и нелёгкой, профессии менеджера по связям с общественностью или, на худой конец, журналиста. И, разумеется, в отличие от таких, как я, у них нет за плечами ни одиннадцати лет не слишком удачного брака, ни безумного развода с разделом квартиры, ни парочки нервных срывов. И уж точно у них нет сыновей, с которыми, помимо всяческих радостных переживаний, сопряжена такая куча проблем, что даже думать не хочется.
Допив кофе и смирившись с потерей так и не встреченного олигарха, я перегнулась через подлокотник и подтащила к себе показавшуюся почему-то особенно тяжёлой сумку с тетрадями. «Слово о полку Игореве» явилось первым произведением в русской литературе…»
– Нет, не могу больше, – простонала я, ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь, – не могу и не хочу. Хочу замуж за олигарха, хочу отпуск на Канарах!
Почему именно на Канарах, я не смогла бы внятно объяснить: просто именно это место ассоциировалось у меня с абсолютным благополучием.
Только там отдыхают уставшие от салонов красоты и фитнеса женщины, осчастливившие собой бизнесмена, измученного непосильной борьбой за каждый европейский рубль.
Только там, выбрав из десятка симпатичнейших костюмчиков самый-самый, можно зайти в кафе или ресторанчик (что представляют собой ресторанчики на Канарах и так ли они вообще там называются, я представляла себе крайне смутно) и, томно опустившись в плетёное кресло, выпить бокал тоника со льдом или чашечку кофе с башенкой из взбитых сливок. Нет, наверное, всё же без сливок…
Фигура требовала жертв, и я прекрасно знала – каких именно. Борьба с лишними килограммами, которую мне приходилось вести всю сознательную жизнь, неизбежно заканчивалась их безоговорочной победой.
Настроение неудержимо начинало портиться. Канары в сочетании с размытым, но оттого ещё более привлекательным образом симпатичного олигарха настолько резко контрастировали с пачкой тетрадей и чашкой обычного растворимого кофе, что мне захотелось заплакать. Вернее, не заплакать, а тихонько заскулить, как щенку, которого рассеянный хозяин забыл забрать домой и оставил мокнуть под дождём.
Тоска, как всегда, подкралась совершенно незаметно. Я не знала, на что похожа тоска других людей, но моя собственная, личная, всегда напоминала мне мохнатого ушастого зверька, почему-то тёмно-синего цвета. Он всегда подкрадывается незаметно, так как у него очень мягкие пушистые лапы. Он не рычит, не царапается, а просто подходит и садится рядом. Он отламывает от тебя кусочки и, не меняя меланхоличного выражения мордочки, съедает их. Снова отламывает и снова съедает. И так до тех пор, пока от человека совсем ничего не остаётся. Я не знала, что бывает потом, когда уже всё съедено, да и не стремилась узнать, если честно. Поэтому, завидев на горизонте печально бредущую тёмно-синюю фигурку, решительно встала с дивана.
***
– Нет, Поля, ты не понимаешь… Ну он же никогда не напишет это несчастное сочинение, исключительно потому что не может составить даже простое предложение из пяти слов, а я хочу, чтобы он написал целую страницу адекватного читаемого текста…Ты же понимаешь, что это в принципе невозможно… – моя подруга и коллега Маша в очередной раз страдала по поводу абсолютной бездарности одного из учеников, завершающего наконец-то в этом году получение элитного образования в нашей элитной школе. Уровень интеллектуальных способностей этого симпатичного молодого человека был аналогичен уровню позитива в новостной ленте – то есть находился намного ниже нулевой отметки. Но его отец, крупный бизнесмен (настолько крупный, что за десять лет работы я ни разу его не видела), исправно пополнял бюджет школы почти добровольными пожертвованиями, и поэтому никто не сомневался, что мальчик не просто закончит школу – он закончит её хорошо. Может быть, даже очень хорошо.
Машка страдала долго и привычно, поэтому половину слов я спокойно пропускала мимо ушей, думая о своём и поддакивая в правильных местах. Именно поэтому вопрос подруги застал меня врасплох.
– Ну, что скажешь? – довольный Машкин голос никак не подходил к разговору о бездарном бизнесменовском сыне.
– О чём?
– Не о чём, а о ком! – в голосе подруги мелькнуло удивление.
– О ком? – послушно повторила я.
– О Фёдоре…
– О каком Фёдоре? – я с ужасом поняла, что Машка поведала мне об очередном кандидате в кавалеры, а я всё прослушала. Теперь к повторному рассказу о неизвестном Фёдоре добавится длиннющая лекция на животрепещущую тему: «Как найти мужа?»
Сама Машка давно и прочно была замужем , закрывала глаза на лёгкие шалости своего благоверного и воспитывала двоих детей. Все шесть лет, прошедшие после моего развода, она пыталась меня пристроить. Машка так и говорила – «пристроить». Я же, в свою очередь, пристраиваться категорически не желала, и вовсе не потому, что мне так уж нравилось быть одной. Просто я не хотела жить так, как жила прежде, и не хотела жить так, как Машка.
– Принцев на белых конях не бывает! – втолковывала мне подруга.
– Не бывает, – послушно соглашалась я, но на провокации в виде двоюродных племянников, друзей Машкиного мужа и знакомых чьих-то знакомых не поддавалась. Тем более, что из всех этих попыток всё равно ничего не получалось, к глубочайшему изумлению подруги. Либо кавалер после пары звонков исчезал в неизвестном направлении, не удосужившись даже попрощаться, либо я сама начинала чувствовать необъяснимое раздражение при первых же звуках голоса потенциального ухажёра. Мне, если честно, было страшно неловко перед Машкой, тратившей на это уйму времени, сил и нервов. Но я ничего не могла поделать ни с собой, ни с ними.
– Не судьба! – говорила я Машке, и подруга на какое-то время успокаивалась. Но не надолго.
Через пятнадцать минут я уже знала, что Фёдор – сын хорошей приятельницы Машкиной мамы. Очень милый молодой человек всего лишь сорока двух лет от роду, доктор наук, профессор. Занимается не то Италией, не то Испанией – Машка точно не помнила. Не женат и не был никогда. Этот момент меня несколько смутил, и я даже аккуратно поинтересовалась, почему такое сокровище до сих пор никто не приватизировал. Машка ответить не смогла и призналась, что сама профессора никогда не видела, но слышала о нём много-много-много хорошего.
О внешности неведомого Фёдора сведений тоже было не очень много, хотя, по словам Машки, вроде как с внешностью у него всё в порядке.
– Такой, знаешь, типичный профессор, – в голосе подруги мелькнула нотка неуверенности, но я не стала заострять на этом внимание. «Я и сама не Мерилин Монро, – подумала про себя, – а профессор немногим хуже олигарха…наверное…»
Отвязаться от Машки было практически невозможно, поэтому эпохальную встречу назначили на первую неделю после экзаменов, замаскировав матримониальные планы празднованием Дня Конституции. Или Дня Независимости? Или это одно и то же? В смысле – праздник один и тот же? Абсолютно аполитичной мне это было глубоко безразлично.
К тому времени сын Тёма уже отправится покорять новые вершины владения немецким языком в специализированный лагерь в Австрии, и я буду свободна, как ветер. Кроме того, всегда есть шанс, что Машка, измученная экзаменами, позабудет о своей идее.
Но, как выяснилось, подруга не только не забыла, но и развила бурную деятельность, достойную, с моей точки зрения, лучшего применения. Машка решила почему-то, что причина того, что у меня не складывались отношения, была в том, что со всеми прежними кандидатами я встречалась на нейтральной территории: в кафе или в ресторане – и ни разу не побаловала их домашними деликатесами. Поэтому встречу с профессором было решено провести дома, в атмосфере домашнего уюта, которая просто не оставит жертве выбора.
Накануне знаменательного события я почти два часа обсуждала с Машкой меню, героическими усилиями сократив количество запланированных подругой блюд с восьми до трёх.
– Маш, если я приготовлю всё, о чём ты говоришь, он не только не сможет меня рассмотреть, он не сможет даже просто встать из-за стола и потом никогда не простит мне несварения желудка, которое станет неизбежным.
– Ничего подобного, – не хотела уступать любящая вкусно поесть Машка, – путь к сердцу мужчины лежит через желудок!
– Да не съест он столько, и остатки придётся выбрасывать, а у меня не та, знаешь ли, зарплата, чтобы разбрасываться продуктами.
– Съест! А что не потянет – с собой заберёт. Мы ему в пакетики упакуем…
– С ума сошла! У нас же не китайский ресторан, – начала я, разозлившись, но стоило мне представить себе Машку, заворачивающую в пакетики недоеденное мясо и складывающую в баночки остатки салата, как приступ неудержимого хохота на время лишил меня возможности говорить.
– Ты что? Плачешь?
– Маш, а недопитый чай…в бутылочку из-под «Пепси», да? Ты только представь себе картинку… – дальше я говорить уже не могла.
Машка, всегда отличавшаяся буйным воображением, растерянно помолчала минутку, потом негромко хихикнула, видимо, представила себе профессора, нагруженного пакетиками, баночками и контейнерами с недоеденным праздничным обедом, и через минуту кроме стонов и всхлипов, прерываемых оханьем, из трубки не доносилось уже ничего.
– Ладно, – простонала она, немного успокоившись, – пусть будет только салат, мясо и пирог с капустой. А то ведь и вправду придётся…
– Yes! – шёпотом сказала я самой себе, но, как оказалось, радоваться было рано.
– А что ты наденешь?
– Я?
– Ну не я же…Хотя я надену синюю юбку и лиловую блузочку, которую мы с тобой тогда купили, помнишь?
Ещё бы я не помнила! Покупку этой блузки мне не забыть никогда, как и продавцам бутика, который Машка как-то зимой осчастливила своим визитом. Тогда подруга позвонила мне на мобильный с вопросом, подкупающим своей непосредственностью.
– Полечка! – защебетала тогда Машка, едва услышав мой голос в трубке, – как ты думаешь, какую блузочку мне купить: ту, которая слева, или вот эту, которая с оборочками? Только у меня камера сломалась, так что показать не могу…
Вообще-то, я давно привыкла с безалаберности и легкомыслию Машки, что, впрочем, ничуть не мешало ей быть прекрасным профессионалом, но тут растерялась даже я. Было совершенно не ясно, каким образом я, находясь на другом конце города, могу выбрать блузку, которую даже не вижу.
В итоге, после получаса обсуждений, была выбрана та, «которая слева». Как рассказывал Машкин муж, который, как выяснилось потом, всё время стоял рядом и как советчик не привлекался по только Машке понятным причинам, весь коллектив магазинчика искренне уговаривал Машку заходить к ним почаще, решив, видимо, таким образом сэкономить на билетах в цирк.
– Так я жду ответа на поставленный мною вопрос, – Машка обожала цитаты из старых советских комедий, тогда как я с той же страстью цитировала по всякому удобному случаю «Сказ про Федота-стрельца» Филатова, считая его гениальным произведением.
С моим гардеробом проблем было гораздо больше, так как укоренившиеся с годами комплексы заставляли меня скрывать слишком пышный бюст, с упорством маньяка запаковывая себя в нечто тёмное и балахонистое. Все попытки знакомых убедить меня, что подобные формы надо не прятать, а наоборот, демонстрировать с чувством законной гордости, разбивались о мою непоколебимую уверенность в непривлекательности собственной фигуры.
– Ну…я надену…что-нибудь…
– Да уж наверное, – хихикнула Машка, – хотя было бы любопытно, если бы ты решила ничего не надевать…С твоими-то формами…Профессора тогда можно в принципе не кормить. Вообще.
– Ну тебя, – я разозлилась, так как всегда очень болезненно реагировала на подобные подколы.
– Значит, так, – строгим «учительским» голосов объявила Машка, – наденешь джинсы и пёстренькую блузочку с воланом, ну, ту…французскую…
– Хорошо, надену французскую, – поспешила согласиться я, понимая, что в данном случае дешевле сразу согласиться со всеми предложениями.
– Ладно, иди готовься, – милостиво отпустила меня подруга и отключилась.
***
На следующий день Машка пришла часа за полтора до оговоренного времени и застала меня в самом радужном расположении духа: наверное, на меня, как и на всех нормальных людей, приближение отпуска действовало благотворно.
– Классно выглядишь, – сообщила она, – можно считать, профессор уже влюбился и даже сделал тебе предложение. Неважно, что он об этом пока ещё не знает: у него просто нет шансов устоять перед твоей неземной красотой.
Я фыркнула, но на шутку не обиделась, а отправила неугомонную подругу на кухню, чтобы от её досрочного прихода была реальная практическая польза. А сама занялась наведением окончательного порядка в комнате.
– Поля, а у тебя хлеб только чёрный, или и белый есть? – прокричала из кухни Машка. – А то к селёдке лучше беленький идёт, а?
– Посмотри в хлебнице, – отозвалась я, пристраивая на тумбочку вазу с пионами.
– А тут никакого нет: ни чёрного, ни белого, – Машка появилась на пороге с пустой плетёной корзиночкой в руках, – а как же мы без хлеба? А селёдочка?!
Зная почти патологическую любовь подруги к селёдке, я пообещала купить оба сорта хлеба и отправилась в сетевой магазин, который, к счастью, находился в соседнем доме. Выходя из подъезда, я столкнулась с парой пенсионеров, которые неторопливо поднимались по ступенькам.
Когда через пятнадцать минут, прижимая к сердцу буханку классического чёрного хлеба и батон, я вернулась, то чуть не выронила покупки, обнаружив на площадке между первым и вторым этажами Машку, которая стояла и нервно курила. Последний раз я видела подругу курящей года три назад, но странным было не только это. Вместо того, чтобы удобно устроиться на балконе с пепельницей, Машка ютилась на не самой привлекательной лестничной клетке.
– Маня, что случилось? – я почти вжалась в стену в ожидании какого-нибудь совершенно ужасного ответа.
– Полечка, ты, главное, не волнуйся, – проговорила Машка каким-то сдавленным голосом, – там твои… наши гости пришли.
– Гости? А почему не гость? Твой профессор что, друга притащил? Так у нас еды много, прокормим, – я не видела в ситуации ничего ужасного.
– Он не с другом… Он с мамой, – просипела Машка, поперхнувшись дымом.
– С чьей мамой? – не поняла я. – С твоей?
– Со своей…мамой. Они пришли на тебя посмотреть…Оба. Я на лестницу специально вышла – тебя предупредить, – Машка смотрела с таким виноватым видом, что мне стало смешно.
– А профессор-то как? Ничего? Симпатичный?
– Мама у него очень миленькая такая старушка… – Машкино молчание относительно профессорской внешности наводило на определённые размышления, и я не без трепета вошла в квартиру.
На диване в гостиной сидели встреченные мной в подъезде пенсионеры и смотрели на меня, радостно улыбаясь.
– Здравствуйте, Полиночка! – заворковала старушка, бодро вскакивая мне навстречу. – А вот и мы!
– Здравствуйте! – просияла в ответ я, и только многолетний опыт преподавательской деятельности позволил мне сохранить нейтральное и даже радостное выражение лица. – Очень рада вас видеть! Я очень много слышала о вас, очень много!
При этих словах я обернулась к любимой подруге и так на неё посмотрела, что она предпочла укрыться на кухне и даже старательно там чем-то загремела.
– Меня зовут Элеонора Михайловна, – представилась старушка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась просто рано состарившейся женщиной лет шестидесяти, – а это Фёдор, мой сын.
С дивана поднялся сын Фёдор, профессор. Ростом он был чуть ниже меня, стройный, хотя правильнее было бы сказать – щупленький, с всклокоченной бородкой непонятного, но когда-то, видимо, русого цвета. Костюм, неуловимо напоминавший школьную форму из советских кинофильмов, был куплен, видимо, давно. Может быть, очень давно, так как даже не отличающийся богатырским телосложением Фёдор смог из него вырасти: и рукава, и брюки были несколько коротковаты. Картину дополняла ярко-розовая рубашка, дивно гармонировавшая с синим костюмом и голубым галстуком. В руках это чудо природы держало букет.
– Очень рад встрече, – сказало оно, пытаясь одновременно пожать мне руку и вручить букет.
Пока я судорожно пыталась придумать тему для непринуждённой светской беседы, а предательница Машка изображала бурную занятость на кухне, в комнату неторопливо вплыла моя любимая кошка Шкода. Не глядя ни на кого, она прошествовала из одного конца комнаты в другой, давая гостям возможность насладиться своей невероятной красотой. Это тоже был своего рода ритуал, совершаемый каждый раз, когда в доме появлялись новые люди. Кошка ни секунды не сомневалась в собственной неотразимости, имея для этого, впрочем, веские основания. Шкода была хороша собой до неприличия: шелковистая тёмно-серая шерсть с серебристым отливом, огромные янтарные глазищи и шикарнейший пушистый хвост. Я всегда завидовала кошачьей уверенности в собственной привлекательности и даже готова была взять пару уроков.
