Александра Плен
Портрет
– Набиваешь себе цену? – мужчина схватил меня за локоть и развернул к себе лицом.
Я молча уставилась в ледяные зеленые глаза. «Ничего страшного», – мысленно успокоила себя я. В зале тьма народу, на улице дежурит Альберто.
– Детка, – усмехнулся мужчина, – я могу купить все в этом зале. И сам зал в том числе. Да и дом Картье, если на то пошло.
Я по-прежнему непонимающе смотрела ему в лицо. На нас стали оборачиваться люди. Мужчина резко оттолкнул мою руку. Я сдержала порыв посмотреть, не остались ли синяки.
– Ты или полная дурочка или слишком умна, – наконец произнес он сквозь зубы.
– Мне нет еще шестнадцати, – произнесла я тихо любимую отговорку Мартин.
А вдруг прокатит?
– Врешь, – спокойно ответил мужчина.
Вру, конечно, но вряд ли он догадается о моем истинном возрасте. Мартин всегда мне говорила, что по моему лицу никто не сможет его определить. Мне могло быть как пятнадцать, так и тридцать. Смотря, о чем я думаю. Впервые за наш разговор у мужчины дернулись краешки губ, словно он собирался улыбнуться, но сдержался.
– Тогда я подожду, – поняв, что напирать бесполезно, мужчина пожал плечами, – и найду тебя позже. Когда ты передумаешь, – он немного помолчал и добавил, усмехнувшись. – Я могу быть щедрым, очень щедрым.
Я по-прежнему молчала.
– Меня зовут Франциск Лоран. Запомни, девочка.
– Очень приятно, – произнесла я и улыбнулась.
Мужчина напряженно смотрел мне в глаза. Потом, словно очнувшись ото сна, тряхнул головой и отошел в сторону. Я медленно пошла вперед, как ни в чем небывало. Внутри почему-то было легко и радостно. Оказывается, я тоже могу осаживать настойчивых кавалеров. Вот Мартин обрадуется. Я уже не тот хилый цветочек, что была раньше. Я могу за себя постоять. Молчание – мое оружие. Мужчины его не выносят.
Ко мне подошла Натали, девушка из Эскрибы.
– Это был Лоран? – прошептала она восхищенно. – Что он хотел?
Я пожала плечами.
– Посмотреть поближе ожерелье махараджи, – ответила я непринужденно.
Натали недоуменно уставилась на мою шею. На ней переливались всеми цветами радуги роскошные рубины и бриллианты.
– Я слышала, что он очень богат и щедр, – вздохнула она, закатив глаза, – что все его любовницы купаются в роскоши. Вот бы он обратил на меня внимание.
– Так пройдись мимо него. Вдруг обратит, – посоветовала я.
Натали направилась охотиться, а я переодеваться в третий раз. Последний на сегодня.
Постепенно жизнь вошла в свою колею. Съемки, показы, магазины, кафе, дом. Я уже сама могла заказывать такси и оплачивать обед в ресторане. Включать компьютер и заходить в интернет.
После того, как я определила свой возраст, раскопав данные по солнечным затмениям, я задалась целью найти корни. А так как ни родителей, ни родственников у меня не было, то единственными близкими людьми были Создатель и Лаура. Я была точной ее копией, ее продолжением. Можно сказать, дочерью. И хотела бы больше узнать о своей прародительнице.
В один из выходных я решила посетить замок Пуэрто в Таррагоне. Я помнила, что Лаура де Монтиньонес вышла замуж за дона Пуэрто. Каково было мое удивление, когда я обнаружила в интернете, что замок еще стоит и даже открыт для посещений туристов, а я нахожусь всего в часе езды от него.
Теперешние хозяева замка жили на Майорке, но к ним я не имела никакого отношения и не хотела их видеть. Моя Лаура не оставила после себя наследников, кроме меня. Она умерла бездетной.
– Есть ли портрет Лауры де Монтиньонес, жены дона Родригеса Пуэрто? – поинтересовалась я у работника замка.
Он провел меня вглубь и в длинном ряду династических портретов указал на небольшое полотно светловолосой девушки. Я поблагодарила и принялась пристально рассматривать свою древнюю родственницу.
Эта нарисованная Лаура была совершенно не похожа на себя. Точный портрет эпохи Ренессанса. Туго стянутые волосы, покрытые сеткой. Пышное иезуитское платье, делающее грудь плоской, а талию неправдоподобно узкой. Она сидела в кресле, обвешенная драгоценностями, словно проглотила шомпол. Плечи из-за огромных рукавов, казалось, росли прямо из ушей. Тонкие дугообразные брови, сжатые в узкую полоску губы. Нет, это не моя Лаура. Нечего бояться.
– Как она умерла? – спросила я у служащего, ожидающего меня у входа в галерею.
– Родригес Пуэрто умер в пятьдесят пять, – ответил он, – Лауре на тот момент было всего двадцать один. Она ушла в монастырь и жила там до конца жизни. Умерла вроде от чахотки в тридцать с небольшим. Точно не знаю.
Я поблагодарила и села в такси. Грустный конец грустной жизни. Я ехала домой, и слезы наворачивались на глаза. Прекрасная юная девушка, с сияющим взглядом и нежной улыбкой на лице. Такой я запомнила ее навсегда. Такой она была, когда входила в комнату к Создателю. Возможно, они были бы счастливы вместе. Возможно, у них родились бы дети. Возможно, художник написал бы еще много шедевров и умер в старости, окруженный почитателями, внуками и учениками. А, возможно, и нет. Где та грань между долгом и велением сердца? Между дочерней преданностью и страстью? Между безрассудством и трусостью? Я и сейчас не знаю ответа на этот вопрос, хоть прожила неизмеримо больше, чем она.
Еще в замке Пуэрто у меня разболелась голова. Я отнесла это к тягостным воспоминаниям и расстроенным чувствам. Но все оказалось гораздо хуже.
Первое серьезное событие произошло во время полета в Мадрид. В столице Испании проходила выставка дома «Картье», и несколько топ моделей «Эскрибы» должны были показывать украшения вживую. Меня и еще двух девушек пригласили из Барселоны. Вскоре, после того, как мы взлетели, мне неожиданно стало плохо. Закружилась голова, затошнило, лоб покрыл холодный пот.
– Тебя всегда тошнит в самолете? – шепотом поинтересовалась Мартин, поддерживая, провожая в туалет.
– Не знаю, – так же шепотом ответила я, – не помню.
На самом деле я впервые летала в своей жизни и не знала, тошнит меня от этого или от чего-то другого.
Все два дня, пока мы работали в Мадриде, меня выворачивало наизнанку. Я с трудом могла стоять на ногах, говорить, двигаться. Наглотавшись таблеток, которые дал доктор, и, сжав волю в кулак, я демонстрировала украшения, медленно и степенно прохаживаясь среди гостей. Все восхищались моим холодным неприступным видом. А я просто держалась из последних сил. Потом в газетах писали, как прекрасно моя бледная перламутровая кожа оттеняла сапфиры и рубины. Называли меня ледяной принцессой с волшебной неземной красотой, а я попросту два дня ничего не ела и не пила, кроме лекарств.
В Барселоне стало лучше. Только мы сели в аэропорту, все болезненные ощущения как рукой сняло. Я и Мартин терялись в догадках, что это было. Страх полета или что-то другое? В итоге мы решили передвигаться по стране на поезде или автомобиле. Но и это не помогло.
В следующую поездку в Мадрид повторилось то же самое. Хотя мы поехали на скоростном экспрессе. Те же симптомы – тошнота, головокружение, паника.
– Может быть, сойдем? – обеспокоенно поинтересовалась Мартин. – Ты совсем побелела.
Я отрицательно мотнула головой. Выдержала тот раз, выдержу и этот. Но нужно было хорошенько поразмыслить. Почему в Барселоне со мной все в порядке, а как только я удаляюсь от нее, с каждой сотней миль нарастают боль и страх? Чем дальше от дома, тем становится все хуже и хуже. За несколько месяцев работы моделью я никуда не уезжала из города. Все фотосессии проводили в Барселоне. Только однажды я посетила Таррагону. Стоп! Там тоже болела голова, но совсем слабо. Замок Пуэрто был расположен на севере Таррагоны, в ста километрах от Барселоны.
Безумная догадка забрезжила в голове. Неужели, меня держит картина? Как пуповина, она связывает меня с собой, не давая оторваться и стать свободной. Я что, буду теперь всю жизнь привязана к рамке, из которой вышла? Или к полотну, на котором была нарисована?
«Ничего страшного», – пыталась я себя успокоить. Рама, наверное, еще находиться в Барселоне. Необходимо только найти и забрать себе. Только где ее искать? А вдруг Джордж выбросил ненужную рамку? И она валяется на мусорной свалке, ожидая, когда ее сожгут?
Я чувствовала, что нужно торопиться, иначе однажды я обнаружу, что полотно улетело за океан или вовсе уничтожено, а я корчусь от боли в Барселоне, не зная, что делать и куда бежать.
По приезду домой, я взялась за проблему всерьез. Сначала наняла таксиста, и мы с ним целый день катались по трассам Испании. Я отмечала в блокноте, после скольких миль начинаются болезненные ощущения. С какой интенсивностью они нарастают, и как долго я могу терпеть без вынужденного употребления таблеток. Уже через сотню миль чувствовала небольшое напряжение, после двухсот – сильную головную боль. Свой максимум я знала – это шестьсот километров, расстояние до Мадрида. На большее расстояние мне экспериментировать не хотелось. Слишком ужасные были ощущения.
Значит, минимум сто, максимум шестьсот. Мартин я ничего не сказала. Иначе мне пришлось бы рассказывать все остальное. Она сделала вывод, что этот страх берет начало из моей амнезии. Пусть так думает и дальше.
Я залезла в интернет и принялась искать данные о Джордже Олдридже. И каково было мое удивление, когда прочитала, что он находится в стадии развода с Изабеллой Касс, владелицей галереи на Рамблас! Они разводятся, прожив всего… Я подняла голову кверху и ликующе рассмеялась. Полгода!
Что же произошло? Как за такой короткий промежуток времени они успели надоесть друг другу? Почему-то мне стало легко и радостно. Похлопав в ладоши и покружив по комнате, в конце концов, я все-таки взяла себя в руки и уселась за стол. Для меня это событие было счастливым, но я же не знаю, а вдруг для Джорджа оно тягостное и горькое?
Я взяла чистый лист бумаги и принялась составлять план, как отобрать рамку.
***
Утром Джордж подписал документы. Адвокат советовал не спешить, но Джорджу хотелось поскорей оставить позади и Изабеллу, и его неудавшийся брак. Забыть, как страшный сон. Условия были грабительские. Она претендовала на половину виллы и половину доходов с его книг, которые он издал до развода.
– Разве она может? – удивился Джордж.
– Может. На суде ваша жена скажет, что была музой, что помогала Вам в продвижении произведений. Ведь так? – молодой адвокат, которого посоветовал Алан, с уверенностью загибал пальцы. Джордж уныло кивнул «Было дело».
– Если дойдет дело до суда, трудно будет доказать, что Ваши книги – это только ваша заслуга. В основном суд встает на сторону женщин. А что до виллы? У нее нет своей квартиры, сейчас она живет у родителей. Она вправе претендовать на компенсацию. Но этот пункт мы можем оспорить. У нее есть галерея.
– Ладно, пусть забирает половину. Только давайте поскорее закончим это дело, – отмахнулся Джордж.
Желание Изабеллы развестись стало для него громом среди ясного неба. В последние месяцы он неплохо зарабатывал, ездя по Европе, ведя свою собственную колонку в «Эль Паис». Он даже начал немного писать, пока зарисовки, очерки, но их с удовольствием печатали в журналах. Джордж уже думал, что жизнь обрела прежние краски, пришло вдохновение, азарт, интерес, как Изабелла в очередную ссору (а они в последнее время стали регулярны), вдруг заявила: «Или ты звонишь своему отцу, или я ухожу от тебя». Если честно, Джордж опешил.
– Как мой отец связан с нашим браком? – холодно поинтересовался он.
– Выходя за тебя замуж, я думала, что вхожу в знаменитое семейство Олдриджей, а оказалось, я прозябаю в Барселоне, живя с обыкновенным журналистом, – отрезала Изабелла.
– То есть я не оправдал твои надежды?
– Именно, – глаза его Изи излучали ледяное презрение, – будь ты знаменитым писателем, я бы еще, возможно, смирилась со своим существованием. Но ты и им не стал!
– Прошло всего полгода со дня нашей свадьбы, – Джордж с трудом сохранял спокойствие, он еще надеялся, что это обычная ссора, которых было уже немало за последние месяцы, – слишком мало, чтобы сделать выводы о моем писательском мастерстве или его отсутствии.
– Я не собираюсь тратить лучшие годы своей жизни на неудачника, – категорично заявила Изабелла, – я выходила замуж за перспективного писателя, старшего сына владельца империи Олдриджей, а не за простого журналиста. Одного из многих тысяч.
– То есть, ты выходила замуж не за меня, – переспросил Джордж, – а за мой вероятный статус? А как же любовь? Она в твоих прогнозах имела место?
– Любовь – это оправдание для бедных, – фыркнула Изабелла, – богатые женятся по другим причинам.
Джордж смотрел на свою жену и не узнавал ее. Прекрасное любимое лицо оделось в неприступную высокомерную маску. Весь ее вид излучал презрение. Он что, совсем не разбирается в людях, если позволил этой красивой циничной незнакомке войти в свой дом и свое сердце?
– Если ты хочешь остаться со мной, выполни мои условия – помирись с отцом и войди в совет директоров. Иначе – развод, – произнесла Изабелла, ее губы дрогнули в язвительной ухмылке.
Джордж не выносил шантажа, будучи молодым студентом. Ничего не изменилось и спустя десять лет.
– Развод, так развод, – пробормотал он глухо.
То ли со зла, то ли из-за обиды Изабелла решила полностью его разорить. «С паршивой овцы, хоть шерсти клочок», – написала она эсэмэс перед тем, как прислать документы. Джордж был так растерян, что единственной мыслью, которая пришла тогда ему в голову, была: «Если бы меня отец не лишил наследства, она бы потребовала больше». То, что развод и тогда был бы неизбежен, Джордж не сомневался. Он уже не знал причину, по которой Изабелла вышла за него замуж. Все было ложью. Он смутно помнил, почему и сам согласился на брак. Вроде он хотел семью и детей? Вроде ему было хорошо с ней в постели?
Вчера он подписал бумаги, решив не доводить дело до суда. Адвокат убеждал, что дом можно было бы сохранить. Но Джордж не хотел жить в нем. Особняк наполнили тягостные воспоминания. И развод был не самым тяжелым. Прошло шесть месяцев, а Джордж до сих пор тосковал по украденной картине. Ему не снилась Изабелла, ему снилась Лаура. Она звала его, там, в темноте, и он просыпался с ее именем на губах. Ему казалось, что он видит ее в толпе на улицах города, в отражениях витрин. Этого не могло быть, и Джордж решил, что если он не хочет сойти с ума, нужно скорее уезжать. Из Барселоны, из Испании. Подальше от Изабеллы, Лауры, и всего, что с ними связывает.
Чтобы расплатиться с уже бывшей женой, придется продать виллу. У него мало что оставалось. Изабелла забирала половину денег, остальное он отдавал банку, давшему ссуду. На прибыль от книг надежды не было. Новых он не писал, а доходы со старых так же делились пополам, между ним и Изабеллой.
Джордж решил переехать в Париж. Там он начинал свою журналистскую карьеру, там написал первую книгу. Там проснулся его талант. Возможно, там ему станет лучше.
– К Вам приехала сеньорита, – в кабинет вошла Долорес, единственная прислуга, которая осталась у Джорджа.
– Что ей нужно? – поднял голову Джордж.
Он перебирал бумаги на столе, сортировал заметки, выбрасывал ненужные блокноты. Он уже договорился с риелтором, который будет показывать дом следующим покупателям. Тот приступал на будущей неделе.
– Она хочет поговорить лично с вами, сеньор, по важному делу, – Долорес вышла за дверь.
«Черт», – ругнулся Джордж. Еще какой-то дамы не хватало. Он быстро распихал по углам бумаги, создавая видимость порядка и сел в кресло, чуть в стороне от стола.
В кабинет вошла молодая женщина. Тонкая, как тростинка, в элегантном брючном костюме и широкополой шляпе. Огромные солнцезащитные очки скрывали половину лица. На виду оставались только ярко-красные губы и красиво очерченные скулы.
– Присаживайтесь, – кивнул на кушетку Джордж.
Девушка молча села, закинув ногу на ногу. Мужчина отметил, что она не носила шпилек. Ее ножки были обуты в уютные лодочки на низком широком каблуке.
– Что Вас привело ко мне?
– Добрый день, сеньор Олдридж, – голос у женщины был невыразительным и тихим. Но у Джорджа вдруг мурашки побежали по спине. – Я хотела бы приобрети у Вас картину.
Джордж озадаченно уставился на даму. Эта эффектная молодая не бедная леди приехала к нему (он заметил, что за оградой стоял черный блестящий лимузин), чтобы купить картину? Какую еще картину? Николло, что ли? Других у него нет.
– Я прошу Вас снять очки. Не люблю разговаривать с людьми, когда не вижу их глаз, сеньора… – Джордж многозначительно понизил голос.
– Сеньорита Симпсон, – едва-едва улыбнулась дама и неуверенно потянулась к оправе.
Немного поколебавшись, она все же сняла очки, и Джордж задохнулся от потрясения. Девушка была не просто красива. Она была ошеломляюще красива. Сердце Джорджа пропустило удар. Ее красота была подобна недостижимому идеалу, божественному чуду, дивному, невиданному творению.
Джордж в смятении опустил глаза на пару секунд, пытаясь прийти в себя. «Это обычная девушка, – мысленно твердил он, – пластическая хирургия сейчас творит чудеса, как и изобретения в области декоративной косметологии».
С трудом собравшись с духом, он вновь посмотрел на сеньориту, только теперь под другим углом, стараясь найти хоть какие-то недостатки. И нашел. Кричащий макияж, неподходящий к светлым волосам тональный крем, яркие румяна. Серые выразительные глаза уродливо портила черная подводка и накладные ресницы. Красная помада кровавым пятном лежит на плотно сжатых губах. Ух. Отлегло. Сейчас она уже не производила такого ошеломительного впечатления, как минуту назад.
– По-моему я Вас где-то видел, мы знакомы? – поинтересовался рассеянно Джордж.
Девушка кого-то напоминала. Смутно, расплывчато и туманно. Он никак не мог ухватиться за мелькавшее на задворках сознания воспоминание.
– Я топ-модель, – сдержанно ответила она. – Мои фотографии развешаны по городу и находятся во всех мало-мальски крупных журналах. Я работаю в «Эскрибе», сейчас рекламирую «Картье».
– Понятно, – выдохнул Джордж.
Он вспомнил, что действительно только вчера мельком видел какую-то красавицу на обложке «Пипл». Где-то он был здесь. Джордж подтянул к себе стопку газет и выдернул журнал. На него в упор смотрела сеньорита Симпсон. Немного склонив голову набок, с едва заметной лукавой улыбкой на пухлых губах. Маленькое изящное ушко, повернутое к зрителю, украшала серьга-каффа, с россыпью жемчугов от розового к красному. Длинную шею обвивало ожерелье из четырех жемчужных нитей. На фото она была так же совершенна, как и в жизни.
– Значит, топ-модель, – Джордж сипло прокашлялся и отложил журнал в сторону.
Девушка терпеливо ждала на кушетке, скромно сложив руки на коленях. Она сидела так неподвижно, что у него даже мелькнула мысль – он видит не живого человека, а мраморную статую, одетую в костюм.
– И какую картину Вы хотите купить? – произнес он, в конце концов.
– Не совсем картину, – сеньорита Симпсон говорила по-испански с небольшим акцентом, медленно выговаривая слова, словно этот язык для нее не был родным. «Скорее всего, иностранка», – решил Джордж.
– Я хотела бы купить полотно с рамой, которое осталось у Вас после «Лауры», – услышав это, мужчина превратился в камень.
– Откуда Вы знаете о «Лауре»? – отрезал Джордж.
А сам подумал: «Убью Алана. Проговорился, мерзавец».
– Неважно, – девушка легкомысленно махнула рукой, и Джордж завороженно уставился на изящную тонкую кисть, сделавшую круг и вернувшуюся на колено. – Я предлагаю Вам сто тысяч евро за пустую раму.
– Нет, – ответил Джордж, не раздумывая, – рама не продается.
Он сам не знал, почему отказался. Полгода рама валялась у него в шкафу, бесполезная, непригодная ни к чему. Вряд ли он ее еще раз повесит на стену. Просто она была той единственной вещью, которая связывала его с «Лаурой».
– Я слышала, что деньги сейчас Вам не помешают. Вы разводитесь с женой, – вкрадчиво произнесла девушка.
Джордж мгновенно ощетинился.
– Вы подозрительно много знаете о моей жизни, сеньорита Симпсон, – он медленно закипал, – я же о вашей не знаю ничего. Зачем Вам рама?
Девушка замялась. Джордж, словно коршун, наблюдал за прекрасным лицом. Он очень хотел попросить ее снять еще и шляпу, но подумал, что это будет бестактно с его стороны.
– У меня есть хобби, – в конце концов, ответила она, – я собираю древние полотна, куски тканей, вышивку, лоскуты. В общем, все, что касается текстиля средних веков.
Джордж недоуменно скривился. У всех есть свои причуды. Но что бы такая красавица, успешная топ-модель, занималась подобной чепухой?
– И много у Вас лоскутов? – скептически произнес он.
– Достаточно, – девушка сменила позу, и Джордж мимо воли уставился на вытянутые идеальные ноги.
Потом кашлянул и с трудом отвел глаза. Еще ему не хватало увлечься девицей на следующий день после развода. Только утром он думал, что не взглянет ни на одну представительницу прекрасного пола как минимум год.
– Мне жаль, но рама не продается, – категорично заявил он, одновременно желая, чтобы девушка убралась из кабинета, и чтобы осталась в нем навсегда.
– Полмиллиона евро, – раздался хрипловатый голос из глубины комнаты.
Мужчина с изумлением уставился на модель. Он не верил своим ушам. Он сам купил картину за двести тысяч. А сеньорита Симпсон предлагает полмиллиона за пустой холст! Джордж вдруг почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке. Она что-то знает. Что-то тайное, неизвестное никому. А вдруг она как-то связана с похитителем? А вдруг, она замешана в краже?
– Вы знаете, кто украл «Лауру»? – быстро, не дав опомниться красавице, спросил он.
– Украл? – недоуменно произнесла девушка, и немного помолчав, так же спокойно ответила. – Нет, не знаю.
– Откуда тогда Вы знаете о пустой раме? – Джордж не сдавался.
Он чувствовал, что разгадка совсем рядом. Близко, на расстоянии вытянутой руки.
– Тогда лишь двое тайну соблюдают, когда один из них ее не знает, – певуче произнесла она на староанглийском. – О раме знаете Вы, ваша бывшая жена, слуги, знает Алан со своей девушкой, и еще много народу, которых я не буду называть. Какой же это секрет?
Джордж ошеломленно уставился на сеньориту. Топ-модель читает Шекспира в оригинале? Он потряс головой. И откуда она знает об Алане с Джу? Слуги проговорились? Изабелла?
Уже неважно.
– Я в последний раз повторяю, что рама не продается, – Джордж решительно встал, давая понять, что разговор окончен.
Девушка грустно улыбнулась и надела очки. Осторожно встала, держась за подлокотник, словно опасаясь упасть, и так же молча направилась к двери.
– До свидания, сеньорита Симпсон, – Джордж хотел, чтобы она обернулась. Он хотел еще раз увидеть ее лицо. Но она не доставила ему такого удовольствия.
– Прощайте, мистер Олдридж, – тихо произнесла она спиной и выскользнула за дверь.
Через минуту загудела машина, и сеньорита Симпсон умчалась в свой блистающий мир красоты и рекламных журналов, унося с собой тайну «Лауры».
Джордж подошел к кушетке и сел рядом с тем местом, где сидела она. Слабый аромат духов еще витал в воздухе, сердце колотилось, как ненормальное. В голове царил хаос. Потом, спустя время, он обдумает их беседу. Фразу за фразой, слово за словом. Но уже сейчас он понимал, что разговор был важным. Очень важным. Пусть девушка говорила загадками, рассказала о каком-то невероятном хобби, но Джордж не был дураком. Он чувствовал ложь и увертки красавицы. Неумелые, неубедительные. Словно она только пробует себя на этом поприще. Ей очень нужна была рама. Чрезвычайно. Она отдавала за нее полмиллиона евро. Хотя… Джордж хмыкнул. А вдруг для нее полмиллиона это не деньги? А так, мелочь? Кто знает капризы этих топ-моделей?
***
Я ехала домой в нанятом лимузине и кусала губы. Разговор тяжело дался. Больно было видеть любимое лицо, бесстрастное, пустое. Ощущать безразличие, холодность. Почему он не продал раму? Я предлагала максимум денег, которые у меня были. Даже не были, а которые я смогла бы раздобыть. Но Джордж отказался, значит, дело не в деньгах. Тогда в чем?
Единственным плюсом было то, что я узнала – рама у него, она никуда не делась. Минус – во всем остальном.
Я долго собиралась с духом. Перед поездкой зашла к своему стилисту и попросила накрасить меня так, чтобы никто не узнал. Ярко, броско, вульгарно. Жорж удивился, но выполнил просьбу. Я натянула шляпу, очки и, выпив (на всякий случай) успокоительного, поехала в дом, где жила ранее. С каждой милей, приближавшей меня к вилле Джорджа, я ощущала, как я наполняюсь блаженством. Картина звала меня. Чем ближе я подъезжала, тем спокойнее и радостнее становилось на душе. Если бы не страх перед разговором, я была бы почти счастлива.
Нашу беседу я помнила урывками. Что-то лепетала глупое, бестолковое, больше молчала. А в самом конце испугалась, что он догадается, зачем пришла. Был момент, когда Джордж смотрел так пристально и пронзительно, словно видел меня насквозь. Но нет. Он даже не попросил телефон, не пригласил на ужин. Что делали почти все мужчины, которых я встречала на своем пути. Значит, я не в его вкусе? Я не понравилась ему?
А вдруг он до сих пор любит Изабеллу? А вдруг он страдает из-за развода? От пришедшей в голову мысли я громко всхлипнула. Водитель с недоумением уставился в зеркало заднего вида.
– Сеньорита, с Вами все в порядке?
– Да, в порядке, – ответила я, яростно стирая салфеткой помаду с губ, и добавила через минуту. – Скажите, а Вы бы не хотели работать у меня?
Водитель удивленно крякнул. Это был крупный тяжеловатый мужчина, не первой молодости, с отполированной гладкой лысиной и сломанным носом. Другая на моем месте бы испугалась садиться к нему в машину, вид у него был бандитский. А глаза добрые. Это я увидела, как только заглянула ему в лицо. За почти пятьсот лет жизни чему-чему, а по лицам читать я научилась.
– Мне нужен человек, который будет меня возить с работы и на работу, – пояснила я, – а заодно создавать вид охранника.
В последнее время участились случаи навязчивого внимания. И поклонников, и папарацци. Я боялась и тех, и других. Возле моего подъезда все время дежурили какие-то сомнительные субъекты с камерами на шеях и с мерзкими ухмылками на лицах. Мартин посоветовала не обращать внимания. «Теперь, – сказала она, – ты стала публичной личностью, и известность будет сопровождать тебя постоянно». Не знаю, хотела ли я такой жизни, когда рассылала свои портфолио? Вряд ли. Но сейчас поздно сожалеть.
Сама я еще не скоро научусь управлять машиной. Меня или подвозила Мартин, или я брала такси.
– Если Вы думаете, что это мой лимузин, то Вы ошиблись, – в итоге заявил водитель насмешливо. – Я работаю в таксомоторной фирме, это их автомобиль.
– Я куплю автомобиль, – ответила легкомысленно. – Я только что сэкономила полмиллиона евро, так что могу себе позволить раскошелиться.
Водитель опять удивленно кашлянул.
– Если договоримся о зарплате, я согласен, – произнес он и добавил через пару секунд. – Меня зовут Альберто Санчас, и если Вам интересно, я бывший боксер. Так что и с охраной тоже проблем не будет.
– Отлично, – ответила я и буркнула под нос, – хоть в чем-то сегодня везет.
Вечером были запланированы съемки. За огромные деньги меня выкупили у «Эксрибы» для какого-то голливудского фильма. Всего несколько эпизодов, максимум на пару часов, но шуму было… По контракту я не имела права нигде сниматься. Переговоры велись за моей спиной. Сколько денег затребовало агентство – неизвестно, но Мартин мне по секрету сообщила, что немало.
Режиссеру фильма нужно было самое прекрасное и необычное лицо на свете. Из всех лиц манекенщиц, актрис и моделей, ему почему-то приглянулось мое. В космической опере недоставало императрицы. Я должна буду появиться в кадре на несколько минут, сидеть на троне с высокомерным видом в разных фантастических нарядах и все.
Так как лететь в Америку я категорически отказалась, съемочная группа с декорациями прилетела к нам в Барселону. На меня надели облачение под стать средневековому рыцарю. Изделие, сплетенное из цепей, шелка и страз вряд ли можно было называть платьем. Если в таких нарядах будут ходить наши потомки, я им искренне сочувствую.
– Вам ничего не нужно говорить, – произнес режиссер перед съемками.
Сняли с первого дубля. Что-что, а сидеть неподвижно с надменным выражением на лице я умела прекрасно. Потом переодели еще раз, и еще. Если я правильно поняла, кадры со мной вставят в разные концы фильма. Рядом на троне то сидел, то ходил вокруг, то кричал и размахивал руками какой-то красивый мужчина. Он играл моего мужа. Императора. Съемочная группа чуть ли не пылинки с него сдувала. Мне же имя Лукаса Бардена ни о чем не говорило.
Я только начала смотреть фильмы на домашнем кинотеатре, который был, помимо всего прочего, в моей квартире. Пришлось долго и старательно учиться обращаться с этим монстром, не раз и не два требовалась помощь Мартин в его включении и настройке. Особенно много проблем вызвал пульт дистанционного управления. Как бы там ни было, я дошла лишь до шестидесятых-семидесятых годов двадцатого века. Просмотрела «Унесенные ветром», «В джазе только девушки», «Касабланка», еще некоторые. Лукас Барден там, увы, не снимался.
– У Вас очень необычное лицо, в нем есть что-то неправильное, – произнес режиссер, подойдя к трону после окончания съемок.
Он взял мой подбородок и медленно поворачивал из стороны в сторону, изучая. Мужчине было за шестьдесят, и я не отнесла его интерес ко мне в разряд плотских. Скорее, он смотрел на меня, как на предмет искусства.
– Я бы сказал, экзотическое, – продолжал он, – ваш разрез глаз не сочетается с подобной формой бровей, формой скул. А детская припухлость щек с вашим взглядом. Подобная припухлость бывает лишь у четырнадцатилетних юных девочек. А вот взгляд у Вас терпеливый, можно сказать, старый.
Я внимательно слушала его размышления, отмечая проницательность и незаурядное умение читать по лицам.
– Вы молчаливая леди, – режиссер отпустил мой подбородок и отошел назад, – когда Вы появитесь на экране, я Вам гарантирую – Вас заметят и будут приглашать сниматься. Даже ничего не говоря, Вы производите впечатление. Что будет, если Вам дать несколько реплик?
– Время покажет, – произнесла я свою любимую фразу и встала с трона.
Пора было снимать эти садистские доспехи.
– Хорошо сказано, – пробормотал режиссер, – время расставляет все по своим местам, карает, милует, оно является лучшим из судей. Палачом и арбитром.
Он схватил блокнот и стал быстро писать, бубня что-то под нос. Я пожала плечами и направилась в гримерку. Время у меня было раньше. Много времени. Целые столетия. А сейчас? Я не знаю. Буду ли я стареть, как другие люди, или останусь в таком виде навечно? Время покажет…
Альберто выбрал обычный неприметный Форд. Мне, в общем, было все равно на какой машине ездить. Я не разбиралась ни в марках, ни в мощностях. Мартин сказала, что я могла бы купить машину и лучше. Авто – это статус. Мой водитель с ней поспорил. Таких машин, как Форд, на улицах тысячи и можно легко (если нужно) затеряться в толпе. А по мощности и другим показателям он ничем не уступает навороченным маркам.
