Муравьиный бог: реквием – Александра Николаенко

С первых страниц, с первых строк меня захватила поэтичность рассказа, пусть и почти лишенная рифм, но такая ритмичная, летняя, атмосферная, исторгающая из себя и звуки, и запахи, и жар солнца, и густоту тени, и прохладу воды, и радость восприятия мира, и ворчание бабки, и жужжжжание насекомых, и тоску, и страх, и многое-многое другое из чего состоит жизнь и каждый летний день.

Потом стало сложнее, очень уж много всего складывается печально, так много смерти, начиная от жучков и муравьев, через птиц и собак, до мельком встреченного человека и родителей Пети за три года до лета книги, и, вот, над мальчишеским летом царит старость, пахнущая плесенью и тленом, и покойник стучит в стену, а родители приходят только во сне и воспоминаниях. Постоянно при чтении терзала мысль, что именно такое в детстве общение ломает психику. И всю книгу то наслаждение словом и красками лета и родительская любовь в воспоминаниях о жизни до 6 лет вели к оценке книги на 4, то злость на старуху и её отношение ко всему окружающему миру понижали впечатление до 2, а то накатывала усталость и хотелось только быстрее закончить и расстаться и забыть, хотя было понимание, что такое сложно забыть, очень уж впитывается книга в душу. И ближе в финалу истории склонение шло к положительному, но тут шандарахнул финал и, простите, но не могу я такое спокойно воспринять и положительно оценить.

Книгу слушала в исполнении Александр Аравушкин поистине шедевральном. Как он уложил прозу в стихи, как поэтически у него звучат предложения. Автор сама создала такие строки, но именно Аександр их исполнил так, что они зазвучали. В процессе прослушивания я даже решила посмотреть текст, думаю, может он и написан такими строками, но нет, текст напечатан прозой, поэзией он проникнут, вот только самостоятельно непросто держаться в ритме, а Александр всё сделал за читателя, спасибо ему за это. Вот только голос у него глуховатый и негромкий, так что пришлось выкрутить звук на максимум.

Там слава богу всё, и всё не слава богу, всё, как он даст, и всё не приведи.Браво! Автору удалось впечатлить, поразить, очаровать… Все 18 часов прослушивания меня не оставляло ощущение волшебства, сплетённого из странных мелодичных слов, предчувствий и переживаний. Звучал гимн жизни во всех её проявлениях: травах и цветах, запахах и звуках, с демонстрацией снующих жуков, кузнечиков, букашек, муравьёв… А рядом – смерть напоминала о себе живым покойником и причитающей неистово старухой… И чувств смешенье, все в одном котле: любовь и ненависть, боль, ревность и досада, усталость, злость и вера в рай и ад.

А было бы достаточно любви…Любовь не «за», но «вопреки» – и ежечасному кошмару жизни и доброта, и сила, и терпение, и спасение она.

Он всё сказал, и, вопреки земным законам, любить друг друга – этого довольно, чтоб спастись.

Бог есть любовь.

История земель – всего лишь сумма всего содеянного нами без любви.Герои произведения – бабушка и внук – два разных полюса из разных поколений, которым не понять других, не примириться. Петрушиной бабке палец в рот не клади, на всё у неё заготовлен беспощадный ответ, ест поедом соседей, близких и родных. Она живёт обвинительницей. Говорит о прощении, но сама прощать не умеет. Старухины причитания пересыпаны присказками да прибаутками и каждое второе предупреждение страшит словами из писания. Она скупа и бережлива, продукты прячет то на праздник, то на чёрный день, чтобы покрылись плесенью, пропали.Всё не со зла у них – ни грех, ни смех, ни зависть, и вор не вороват – украл, а тот, кто дверь не запирал: господь проспал, а чёрт заставил; и тускло смотрит, выпучив глаза, свиное рыло, короткий бабий век и вечный бес.С ней жизнь жестоко обошлась, но и сама она жестока. Какими только словами не обзывает единственного внука: худая жoпа на ногах, холера и зараза, чёрт проклятый, злодей и сатана… Самое обычное приветствие в её устах звучит примерно так:– Ну, смертушка, пришёл, не чаяли в заздравных, де только черти носять, душегуб…

– А что обедать, ба?

– Обедать мухи съели за тебя.Петруша, ребенок живущий в собственном царстве страхов, исследований, воспоминаний. Он познает мир, рассуждая о звездах, Боге, времени. Травинки, птицы, жуки и муравьи – столько объектов для исследования! Посади муравья на ладошку – разве увидит он человека, оценит размеры? Для такой букашки Петруша – бог. Может зажать в кулаке, может облить кипятком или сжечь в керосине.

Наблюдая за жизнью ребенка-бога, взрослый реальный мир словно уменьшается и трагедия, произошедшая в семье Петруши, отодвигается…

Отношения с бабушкой у Пети сложные, ему приятней с дедом находиться, побегать с Сашкой, прятаться в саду соседей. Бог, которым бабушка страшит и обвиняет, ему чужой и непонятный.И бог её страшнее был, чем темнота, чем чернота, разбойник, аспид, детский дом, милиция, аука. Чем всё, что страшно, всё, что есть и нет, чем смерть, и после смерти мучил человека, судил, варил в котлах, «кожми́ сымал», и жарил, и пытал.По-детски наивно Петрушка задаёт вопросы, бабушкины речи для него загадка. Расскажет бабка быль как девочкой была «без задьних нох, могила как спала, набегашься за день, уста-а-анишь… и до утра, быват, лятáшь, лятáшь…» Петруша к ней с вопросом: «На помеле?» И заставляет автор улыбнуться… А всё ж потом растрогает до слёз. Часто звучат ностальгические нотки: «На табуретке папиной, задвинутой под стол не навсегда, а как всегда – до выходных, её „Работницы“, „Крестьянки“, его „Мурзилки“, мамы выкроек листы и папин „За рулем“, „Роман-газета“ с пятнами от мух – Семёнов Юлиан с приказом выжить».

Чувство такое, словно не книгу читаешь, а проживаешь жизнь – горькую, без любви…Не знаю, как назвать авторский стиль, но это точно поэзия – ритмичная, напевная, завораживающая.Старуха, ведьма в армяке овчинном, затянутым покойника ремнём с военной бляшкой наградной, в помятом гре́чнике под марлевой вуалью, она на ощупь подбирает от сарая ключ, роняет связку в темноту, кряхтит и охает, валясь коленями в траву, руками водит по земле, ругает спину, горе, сатану.

Ключей на связке больше, чем замков, как будто где-то есть ещё у ней схорон сараев, подполов, шкатулок, сундуков.Литрес наглядно демонстрирует разницу в оценках электронного и аудио вариантов. Не случайно аудиокнига оценена выше: Александр Аравушкин сумел прочувствовать и передать мелодию текста. Он словно качает читателя на волнах своего голоса. Пыталась читать глазами и очарование терялось…

Советую всем не читать, а слушать это удивительное исполнение.

Думаю, уже по фразе из заголовка чувствуется, что стиль и ритмика в произведении своеобразные. Если вы ещё не знакомы с книгами Александры Николаенко, не начинайте с этой. Фразы, ложащиеся плавно и медлительно, будто пришедшие из гекзаметров Гомера, характерны для Николаенко, неизменны, встречаются постоянно. Мне этот стиль очень нравится, он даёт почувствовать именно течение мысли, слегка несвязное, когда слова могут и местами поменяться, и чуть неправильно звучать. Но в данной книге это очень усложняется нарочитым, я бы сказала, утрированным безграмотно-деревенским выговором бабушки, а это как-никак один из главных персонажей, перемежаясь с жуткой шепелявостью, когда бабуля отдыхает от зубных протезов…Итак, бабушка. Жуткий образ. Жутчайший. Она – только так про себя именует её восьмилетний Петя, уже три года круглый сирота. Бабушка – мать его отца, периодически у неё слегка сносит крышу, и тогда Петруша оказывается маленьким Ванечкой… Бабушка ежедневно, а то и ежечасно не устаёт напоминать мальчику о том, что он убил своих родителей. Очень долго непонятно, каким же это образом, потом выясняется ( не знаю, не будет ли это спойлером, но по-другому объяснить про бабушку не могу), что шестилетний Петя выпросил у бабушки лотерейный билет. Выиграли машину – для папы и мамы, а потом… Разговоры о смерти – основная тематика общения внука с бабулей. На любой вопрос примерно так:Можно. Дождись, как бабушка помрёть, недолго ждать.И много разговоров о Боге. Бабушка как бы и хочет мальчика приобщить. просветить, но в её исполнении библейские истории выходят такими, что Петя в итоге о Боге думает: это он всех убивает, и нас тоже убьёт. (Разительное отличие от книги, которую читаю параллельно: Иван Шмелёв – Лето Господне .) Поэтому фантазёр Петя ожесточается в душе. Представив себя богом для муравьев, может кинуть спичку в муравейник… Кота, который сожрал спасённого мальчиком воронёнка, хотел бы сам убить, но вышло только порадоваться, когда кто-то его удавил. При этом мальчишка удивительно чуток к красоте, он иногда видит в природе такое, о чём взрослые даже не задумываются… И чаще всего тоже с погребальным оттенком.Дожди, стирающие краски солнца с лет, прокушенный собачьими зубами мячик за беседкой, замок на две́ри, заколоченные ставни, стук молотка, вбивающего гвоздь; так далеко разносит осень этот похоронный стук. Тут лето умерло, такого же ещё уже не будет.

И вряд ли возможно иное. В их маленьком и бедном дачном домишке, за стенкой, в комнате, которую бабушка называет пустой или гробовиной, лежит дед, парализованный, почти не говорящий. Бабушка, ничтоже сумняшеся, зовёт его покойник…Пожалуй, только соседская девочка Сашка – отдушина для Пети. Конечно же, он в неё тайно влюблён, но дороже то, что она – друг. И поговорить с ней можно о всяком. О чём угодно:– Людей никто не ест.

– Едят.

– Чего – совсем? – И Сашка покрутила пальцем у виска.

– Сама. Их червяки в земле едят, а куры червяков, и рыбы червяков, а кур и рыб обратно люди. Поела курицу и стала людоед.Приблудный щенок, которого Петя поймал и подарил Сашке, когда пропала её собака, оказывается последним штрихом в картине Петиного мира, где он«я» на оборотном «я», подумал. Я – ещиводуч.Щенок оказался бешеным, а Саша…умерла. Сдохнешь за мою Сашку, тварь – слова её мамы…И руки обнимают пустоту…Внимание! Книга может привести к депрессии. А может омыть душу слезами жалости к растерянной детской душе…