Александра Никогосян
Заповедь
– А теперь я вам сыграю, если вы уже не сердитесь. – с некоторой опаской сказал Стас.
Я вздрогнула, ушибленные пальцы на ноге невольно съёжились, но я взяла себя в руки и мужественно ответила:
– Конечно!
Он нежно, словно женщину, взял в руки саксофон и приложил к губам. Я в страхе прикрыла глаза… Но… Как он играл! Господи, Боже мой, спаси и сохрани этого человека! Он играл о любви, о Боге, о счастье… Я слушала, а из-под ресниц текли и текли слезы. Да, саксофон – инструмент любви и нежности.
***
Через месяц мы пришли в церковь. Стас остался стоять у свечного ящика, а я подошла к отцу Илье.
– Батюшка! Я пришла просить обвенчать нас! То есть мы пришли! – я махнула рукой Стасу, и он подошел к нам.
– Благословите, отец Илья!
Стас сложил руки лодочкой и склонился перед батюшкой. Сказать, что я была ошарашена, это ничего не сказать… Они знакомы?!
– Мы поженились вчера, батюшка! – не в силах сдержаться от счастья, выпалила я. – Ну, в смысле в загсе расписались. А теперь мы просим вас обвенчать нас.
– Да, отец Илья, пожалуйста, обвенчайте нас! – эхом повторил Стас.
Батюшка смотрел на нас и улыбался. Наконец сказал:
– Ну что, брат, не зря мы с тобой молились, а? И терпеливая, и заботливая, и любящая! Все, как ты и просил!
Я переводила взгляд с батюшки на Стаса и обратно… Постепенно до меня начинало доходить. Они знакомы!
– Заговорщики! Значит, ты верующий? Зачем же ты надо мной столько времени издевался? Развод! – Закричала я, но Стас нежно обнял меня за плечи, улыбнулся и заглянул в глаза. От его взгляда мурашки побежали по моему телу, и я затихла.
А батюшка только рукой на меня махнул:
– «Издевался» он над тобой по послушанию. Я ему велел. Чтоб гордыня твоя писательская ушла… Молодец, Стас! Все как надо сделал.
Я вот только одно не пойму. Вы оба уже много лет ходили в наш храм, а друг друга не замечали. Исповедовались у меня, на службах молились, а все мимо… Почему так? Да, неисповедимы пути Господни… Видно, не зря ты, Стас, ногу ломал, коли по-другому никак! Поженились-то благодаря молитвам да хлебушку!
Люди и звери
Олег Петрович почти всю свою жизнь прожил в древней пятиэтажке, в крохотной двухкомнатной квартирке на первом этаже. Сначала Олег Петрович жил там с родителями. Потом родители умерли, но зато появилась жена Лена. Детей у них с женой не получалось, и через три года Лена от него ушла. Жениться во второй раз он не стал. Да и женихом он был не очень-то завидным… Ни жилья нормального, ни денег, ни внешности… Был он невысокий, тощий, лысоватый… В общем, охотниц не находилось.
Работал слесарем на заводе. Зарплата не ахти какая, но на жизнь хватало. Много ли ему одному нужно? Так и коротал свой век один. Но одиночество его как-то неожиданно, внезапно, буквально в один миг, закончилось…
Началось все просто – в один прекрасный день, неизвестно откуда, в квартире появилось два кота. Пришел Олег Петрович с работы, а в кухне какое-то движение, шебуршание… Быстро разулся, тихонько прокрался по коридору и в недоумении остановился на пороге кухни. На столе, пытаясь разодрать зубами пакет с хлебом, хозяйничали два совершенно одинаковых кота. Серые в полосочку, тощие, с облезлыми хвостами. «Братья» – подумал Олег Петрович, с изумлением глядя на это безобразие. Нисколько не рассердился, только удивился очень:
– Вы как сюда попали, разбойники? – посмотрел на распахнутую настежь форточку и понял. Согнал котов со стола, нашел неглубокую маленькую мисочку, налил в нее молока, покрошил хлеба и поставил перед голодными усатыми мордами. Коты с удовольствием поели, дружно прошли в комнату, и залегли спать. На диване, в обнимочку.
"Ну как у себя дома" – дивился Олег Петрович, наблюдая за бродягами. Так они и остались у него жить. Были очень независимые, уходили и возвращались когда им в голову взбредет. Всегда вместе. Поэтому и кличку получили одну на двоих – Бродяги. Свозил их к ветеринару, сделали все прививки, даже паспорта выписали…
Купил им ошейники от блох, и чтоб видно было – не бесхозные звери, домашние. И форточку теперь Олег Петрович всегда оставлял открытой – вдруг Бродягам погулять захочется?…
Услышав дружный хриплый мяв, мчался в кухню – встречать нагулявшихся Бродяг, кормить, гладить, иногда обрабатывать мелкие раны, полученные в уличных боях…
Вторым (то есть – третьим), в доме появился почти-ротвейлер. Почти – потому что ветеринар сказал, что порода явно подпорчена кем-то из предков…
Его Олег Петрович спас из рук какого-то алкаша. Тот тащил бедного худющего пса на веревке неизвестно куда. Пес упирался всеми четырьмя лапами и идти явно не хотел. Алкаш жалости почему-то не вызывал, а вот собаку было жалко.
– Вы куда собаку тащите? – спросил Олег Петрович. – Он ведь не ваш! И идти не хочет.
Бомж злобно сверкнул глазами – Мой! Продать хочу. Деньги нужны.
Зачем были нужны деньги Олег Петрович и спрашивать не стал. И так понятно – на бутылку.
– Подождите меня здесь, – попросил он бомжа. – Я мигом.
Сбегал домой, выгреб из кошелька все, что там было, и бегом вернулся обратно. Бомж стоял на месте, как приклеенный. Почему-то он поверил Олегу Петровичу и никуда не ушел. Почти-ротвейлер лежал на земле, и ему все было безразлично.
– Вот, – протянул деньги Олег Петрович. – Это все, что есть. Хватит?
Бомж молча взял деньги, сунул в руки Олегу Петровичу огрызок веревки, и, ничего больше не говоря, развернулся и ушел.
– А как его зовут? – вдогонку крикнул Олег Петрович, но его не услышали.
Первые дни пес отлеживался, отогревался и постоянно бегал к миске – проверить, не появилось ли там чего-нибудь новенького…
Потом как-то ожил, привык к новому хозяину, равнодушие и тоска из собачьих глаз ушли.
Оказался пес проказником и разбойником. Обгрыз угол в прихожей, кое-где ободрал обои… Научился лапой открывать дверцы шкафа и выгребал оттуда вещи. Растаскивал их по разным углам квартиры, соблюдая какой-то одному ему ведомый порядок… Сгрыз новые кроссовки, стаскивал на пол подушки с кровати и возлежал на них, как король на именинах. Ну и наглая ты морда!, – беззлобно, даже с каким-то восхищением, восклицал Олег Петрович, приходя с работы и устраняя последствия собачьего разбоя.
В общем, почти-ротвейлер заработал себе кличку – Наглая Морда. Как-то сама собой она приклеилась к нему. Наглая Морда быстро привык к новому имени. Конечно, имя не слишком-то благозвучное, но ведь и не ругательство… Не человек же. А морда – она и есть морда… А то, что наглая – так это просто констатация, уточнение. В хозяине почти-ротвейлер души не чаял. Возвращавшегося с работы Олега Петровича чуял за три версты, топтался возле дверей, ждал. Встречал с восторгом, как-то несолидно повизгивал, нервно, с подвываниями, зевал…
Крутился вокруг, наваливался всей своей немаленькой тушей на Олега Петровича (тот едва удерживался на ногах), вертел обрубком хвоста, подсовывал большую круглую голову под руку хозяина – гладь меня, гладь!
В общем, жили дружно.
Потом в "зверинце" Олега Петровича появился мелкий, песочного цвета кобелек с огромными, как крылья у летучей мыши, ушами. За что и назван был – Ушастый. Его, мокрого, дрожащего, Олег Петрович совершенно случайно заметил возле помойки, когда, натянув капюшон почти на глаза, бежал от трамвайной остановки домой, в тепло. Кобелек пытался спрятаться под мусорным баком, поскуливал и трясся – холодный осенний проливной дождь и ветер почти не оставляли кобельку шансов на жизнь.
Олег Петрович сжалился, на бегу подхватил дрожащее существо и помчался дальше. Дома обтер зверя полотенцем, дал горячей гречневой каши с тушенкой…
Ну и та же история – ветеринар – прививки – паспорт…
Только вот одного на улицу Олег Петрович Ушастого не выпускал. Купил ошейник, поводок, гуляли теперь все вместе – Олег Петрович, Наглая Морда и Ушастый. Собаки гордо посматривали по сторонам – мы, говорил их взгляд, – домашние! Вот и хозяин у нас есть!
Ушастый отъелся, растолстел, стал даже симпатичным… Ну, скажем так – на любителя…
***
Работал немолодой Олег Петрович теперь только в первую смену, от ночей категорически отказался – здоровье уже не то. Одинокие вечера проходили по одному, раз и навсегда заведенному сценарию. Кормежка зверей, выгул собак, вечерние новости по старенькому телевизору и холостяцкий ужин. Макароны, яичница, или картошка – меню было небогатым.
А потом… потом Олег Петрович разговаривал с Богом. Да. В церковь он ходил только на Пасху, кое-как исповедовался, причащался, и – до следующей Пасхи.
Молиться не умел, знал только Отче наш, да и то иногда в словах путался… Зато в старенькой, с потрескавшейся полировкой, еще с советских времен оставшейся "стенке", хранилось древнее свидетельство о крещении. А в кухне на столе, прислоненная к стене, стояла большая, старая икона Спасителя – бабушкино наследство.
После ужина, помыв посуду (оставлять не любил – все-равно потом самому же и мыть), Олег Петрович начисто вытирал старенькую, потершуюся на сгибах клеенку, и усаживался за стол напротив иконы. Складывал руки перед собой, как школьник…
Долго молчал, собираясь с мыслями… А потом начинал рассказывать Богу все, что произошло и накопилось в душе за день. И казалось Олегу Петровичу, что взгляд у Христа всегда разный, в зависимости от его рассказов…
***
Летом неожиданно заболел Наглая Морда. Похудел, погрустнел, почти ничего не ел. У него явно что-то болело. Олег Петрович встревожился. Сначала боролся своими силами – давал псу обезболивающее, варил кашки, но ничего не помогало.
Однажды ночью Олег Петрович проснулся от крика. В ужасе вскочил с кровати, побежал к старенькому одеялу, на котором лежал Наглая Морда. Пес плакал. Из глаз катились крупные слезы, и он даже не скулил, не выл, а именно кричал от боли. Рядом испуганно крутился Ушастый, облизывал морду друга…
Олег Петрович сел на пол рядом с Наглой Мордой, гладил, что-то шептал, успокаивал… Еле дождался утра, завернул дрожащего, страдающего пса в одеяло, вызвал такси и помчался в ветеринарную клинику. Обследование стоило очень дорого, но деньги на этот раз у Олега Петровича были – недавно зарплату получил.
Ветеринар дотошно расспросил Олега Петровича о состоянии собаки, потом осмотрел пса сам… Тут же, на месте, сделали анализ крови, рентген, УЗИ… И Олег Петрович услышал страшный приговор – рак желудка. С метастазами…
– Как – рак?! – поразился Олег Петрович, – разве собаки болеют раком?
– Что ж они, не люди, что ли, – проворчал врач. – Болеют, еще как.
– Что же теперь делать, доктор? Может, операцию?
– Не поможет. Слишком поздно. Что ж Вы так затянули… Впрочем, такой вид рака – скоротечный, так и так не успели бы… Надо усыплять собаку. Зря только мучается.
– Как – усыплять? – испугался Олег Петрович. – Не могу! Не надо!
– Собака мучается, и помочь ему уже нельзя. Усыплять. – Твердо повторил ветеринар.
***
Вечером, привезя домой обессиленного, страдающего пса, Олег Петрович бережно уложил его на одеяло, дал бесполезную обезболивающую таблетку, а заодно – снотворное, которое выписал им ветеринар.
Прошел в кухню, сел за стол… и с болью сказал:
– Господи, Наглая Морда умирает… Рак у него… Что мне делать, Господи? Усыпить его – это грех? Но он так мучается… Господи, ну что же делать?
Спаситель смотрел сочувствующе, но ничего не отвечал.
Он дал Своим созданиям разум, свободную волю, возможность принимать решения самим…
Еще неделю промучились. Наглая Морда кричал от боли, плакал, Ушастый метался вокруг, Бродяги притихли и сидели в углу, даже гулять не ходили…
Олег Петрович сидел рядом с псом, страдал вместе с ним. Мокрой ваткой обтирал горячий, потрескавшийся кожаный нос… Пытался напоить водой – хотя бы с ладони. Наглая Морда облизывал хозяйскую руку и снова обессиленно закрывал глаза…
И наконец Олег Петрович решился. Вызвал ветеринара на дом. Тот еще раз осмотрел пса, покачал головой… И приготовил шприц.
Сердце у Олега Петровича на миг остановилось, потом перевернулось и застучало быстро-быстро… Доктор сказал – прощайтесь. Олег Петрович взял себя в руки, подошел к Наглой Морде, присел рядом на пол. Погладил. Сказал – не бойся, скоро тебе не будет больно. Поцеловал горячий сухой нос. Пес на мгновение открыл глаза и взглянул на хозяина в последний раз. Он все понимал.
Олег Петрович тяжело поднялся и немного отступил в сторону. Ветеринар склонился над псом и ввел лекарство. Наглая Морда вдохнул, выдохнул… И все.
– Это все, доктор?
– Да. Если хотите, у нас есть специальное кладбище для собак. И памятник можно поставить.
Но ни специального кладбища, ни памятника, Олег Петрович не захотел. Своего друга он похоронит сам. Расплатился с врачом, попрощался, запер двери.
Долго сидел возле Наглой Морды. Потом собрался с силами, завернул пса в одеяло, выпросил у дворника тачку, уложил в нее мертвого друга, лопату, и пошел за город, в светлый березовый лесочек.
Идти было недалеко, но по пути его несколько раз останавливали полицейские патрули.
– Здравствуйте! Сержант полиции Иванов, – представлялся старший. Ваши документы, гражданин! – косились на одеяло, лопату… – Что в тачке?
Олег Петрович молча протягивал паспорт и бесцветным голосом отвечал – Друг.
У полицейских волосы вставали дыбом – псих, что ли?! Они ошарашенно смотрели на него, как на придурка, проверяли документы и осторожно отворачивали краешек одеяла. Увидев собачью морду, облегченно вздыхали и отпускали Олега Петровича на все четыре стороны.
Только один полицейский, пожилой, усатый, проявил сочувствие. У меня, говорит, тоже недавно собачка умерла. Я понимаю… Держитесь…
***
Наконец Олег Петрович добрел до лесочка. Выбрал сухое, красивое местечко под молодой березкой… выкопал яму… С трудом уложил в нее Наглую Морду вместе с одеялком. Слезы застилали глаза, но он сумел все-таки закопать могилку, утрамбовал землю, посыпал листвой и цветами… И даже нашел небольшой белый камень. Установил на могилке, стараясь поглубже угнездить его в землю. Вот теперь все. Постоял, помолчал, и побрел домой, толкая перед собой тачку с лопатой…
***
В квартире стало как-то пусто и тихо, несмотря на присутствие Бродяг и Ушастого. Те, словно что-то понимали (конечно, понимали!) – старались не отходить от хозяина. Лезли под руки, ласкались, успокаивали…
А Олег Петрович уходил в кухню и жаловался Спасителю:
– Тяжко мне, Господи… Ох как тяжко.
А другим, думаешь, легче? – отзывалось в голове… Да, соглашался Олег Петрович. Не легче.
***
После смерти Наглой Морды денежных расходов поубавилось. Все-таки прокормить почти-ротвейлера стоило немалых денег.
И Олег Петрович стал раздавать милостыню.
"Профессиональных" нищих определял как-то сразу, с первого взгляда, и обходил их стороной. А вот пьяниц и старушек с трясущимися руками жалел. Старался дать каждому, хоть рублик, хоть несколько копеек. Одна старушка перекрестила его и сказала вслед:
– Спаси тебя Господь, сынок! За кого помолиться-то?
– За всех, бабушка… За всех… – махнул рукой Олег Петрович, развернулся и ушел.
***
В конце августа он стал замечать в скверике недалеко от дома старушку, которая сиднем, с утра до позднего вечера, сидела на одной и той же лавочке. Пытался дать ей денег, но старушка категорически отказывалась.
Вечерами делился со Спасителем:
– Господи, сидит и сидит одна. Целыми днями… Деньги не берет… Осень почти… Холодно, небось… А она все сидит…
Так чего же ты ждешь? – прозвучало в голове.
И правда, – подумал Олег Петрович, – чего я жду? Оделся и пошел в скверик. Бабушка была на месте. Он присел на скамеечку рядом с ней. Поздоровался. Помолчал. Потом сказал:
