Александра Натарова
Город М
Очевидно, Разрешение Города и вправду нас охраняло. Вопреки моим ожиданиям, ни сигнала тревоги, ни охраны, ни просто каких-то препятствий на пути все не возникало. Но Разрешение не было панацеей, оно было шансом – в случае неправильного использования от неприятностей тебя ничто не могло защитить. Оставалось только надеяться, что пока мы все делаем верно.
Раксакаль, судя по бодрому шагу, подобные мысли не беспокоили – она была в своей стихии, твердо верила в магию Разрешения и чувствовала себя вполне комфортно.
Путевод шел молча, аккуратно переступая со ступени на ступень. Я подумал, что в Городе полно людей, которые сейчас отдали бы что угодно, чтобы оказаться на его месте. Мы называли их незванцами за непреодолимую тягу попасть туда, куда их не звали, – в заброшенные здания, в подсобные помещения метро, в канализацию. В темные дебри, проникновение в которые сопряжено с самыми разными рисками для жизни и психики.
От других шушу я слышал, что незванцев на самом деле заманивают Теневые. Поэтому их несет туда, где много Тьмы.
Всех подробностей я не знал, да и, признаться, был рад этому. Иначе сейчас это знание уничтожило бы остатки моего самообладания, и так висевшего на волоске.
Гретта, шедшая между мной и Раксакаль, тоже молчала. Иногда она оборачивалась на меня; ее лицо было мрачно. Видимо, она все еще думала над не слишком убедительным планом шушу.
Я тоже слабо себе представлял, как мы поедем на поезде. Я вообще слабо себе представлял метро. За всю свою жизнь я был в нем лишь пару раз, и то оба раза грелся в вестибюле, ярком и полном людей. Гревшиеся там же фоци даже поделились со мной сухарями.
Воспоминания прервал скрип, эхом отразившийся от высоких стен. Где-то внизу что-то сдвинулось, что-то тяжелое. Мы замерли. Тишина. Мы настороженно вслушивались в темноту; звук повторился. Потом еще раз и еще. Раздался тяжелый металлический скрежет, будто отодвигалось что-то очень большое, послышались шаги.
– Я посмотрю, – одними губами произнесла Раксакаль, «перекинулась» и быстро сбежала вниз по ступеням.
Мы не смели шелохнуться. Гретта прижала к себе Путевода и на всякий случай закрыла его рот рукой. Он не сопротивлялся. Только в ужасе смотрел на меня. Я приложил палец к губам, и он едва заметно кивнул.
Раксакаль тем временем достигла долгожданного конца лестницы. Она замерла, принюхиваясь, и тут яркий луч света ударил ей в глаза.
– Вот черт! – Раксакаль невольно прижалась к полу.
Луч исчез, и тяжелая фигура в рыжем присела рядом с ней.
– О, здравствуйте, моя Принцесса, давненько мы с вами не виделись! – произнес старческий голос.
– Дядя Ева? – Раксакаль мигала, пытаясь снова привыкнуть к темноте.
Зашуршала ткань спецовки, и шушу почувствовала запах яблок.
– А я-то по Вас соскучился! Даже угощенье приготовил!
8
Женя терпеливо дожидалась, пока секретарша, клацая наращенными ногтями по столешнице, выяснит, кто может забрать доставленную посылку. Девушка, будто покрытая тонким слоем глянцевого лака от затылка до подбородка, бросала на Женю короткие неодобрительные взгляды. Ведь Женин визит отвлек секретаршу от увлекательного скроллинга инстаграма какой-то светской дивы, похожей на секретаршу как две капли воды.
Старательно игнорируя взгляды секретарши, Женя смотрела в прозрачную стенку бизнес-центра, сквозь которую виднелся скромный проулок с жилыми домами. Прямо в стеклянный бок бизнес-центра смотрела серо-желтая пятиэтажка, покрытая выбоинами, точно ее обстреливали. Одна из тех, что готовили к сносу, – правительство Города уже активно занималось расселением жильцов подобных домов, давая им квартиры в новостройках. Однако, судя по белью, висевшему в растрескавшихся окнах, цветам на подоконниках и спутниковым тарелкам на стенах, никто съезжать из пятиэтажки пока не собирался. Подобных пейзажей хватало и в родном городе Жени – ничего любопытного, но внезапно взгляд выцепил багажник патрульной машины, припаркованной во дворе дома. Судя по отблескам на крыше машины, работала мигалка.
«Что-то случилось».
Знакомое манящее чувство защекотало где-то между ребер – что-то случилось, нужно посмотреть!
К счастью, секретарша повесила трубку и со вздохом протянула Жене подписанный маршрутный лист. Женя выпрыгнула из бизнес-центра, бросила бумаги на заднее сиденье своего «каблука» и поспешила к пятиэтажке.
Полицейская машина стояла вплотную к кем-то заботливо прибранным клумбам. Рядом обнаружилась машина скорой помощи, на которой также молча блестели сигнальные огни. Вокруг – толпа зевак, не одной Жене было интересно, что происходит. У открытой двери подъезда стояло несколько людей в форме, внутри какие-то люди что-то осторожно спускали по лестнице.
– Что случилось? – спросила Женя, особо ни к кому не обращаясь, но уверенная, что услышит ответ.
– Да вот, тело на чердаке нашли! – сообщил старичок в вытянутом спортивном костюме с тремя полосками вдоль голени. – Прямо надо мной лежало. Ну, я на последнем, а тело вон – на чердаке.
– Чье тело? – Органайзер в голове Жени распахнулся на чистой странице, разум принялся делать быстрые пометки.
– Да бомж какой-то, пьянчуга, – не без удовольствия сообщил старичок.
Женю кольнуло дурное предчувствие. И прежде, чем она успела понять, что делает, она оказалась возле одного из полицейских.
– Скажите, у умершего были с собой документы?
Женя попыталась взглянуть в глаза молодому мужчине в форме, но тот старательно смотрел в сторону.
– Девушка, отойдите, не положено, – сказал полицейский.
Однако слова звучали недостаточно сухо и отстраненно – привычка отвечать «по протоколу» еще не крепко сидела в нем, и Женя это считала. Она выхватила из нагрудного кармана паспорт.
– Пожалуйста, я ищу своего брата, фамилия такая же?
Женя не прогадала: молодой офицер бросил короткий взгляд сначала на паспорт, потом на Женю.
– Тут стойте, – тихо сказал он и исчез в подъезде.
Женя и хотела, и не хотела услышать ответ. Тревога нарастала, Женя поймала себя на том, что заламывает уголки паспорта. Наконец полицейский вышел из подъезда, следом вынесли носилки – люди в толпе зашептались. На носилках лежал черный мешок, в котором легко угадывались очертания человека.
Женя, с трудом оторвав взгляд от мешка, посмотрела на полицейского. Тот только коротко кивнул.
– А мальчик? – вырвалось у Жени. На нее тут же обернулась толпа зевак. – С ним не было маленького мальчика?
Молодой офицер только развел руками.
* * *
Смена машиниста Ивана Николаевича подходила к концу. Он гнал пустой состав в депо – метро уже закрывалось. Состав промчал мимо станции, на которой несколько не успевших на последний поезд пассажиров спорили с полицией, и снова нырнул в тоннель. Насквозь виднелась опустевшая линия, освещенная холодными полосами ламп. Светофоры везде горели зеленым, вокруг уже просыпалась ночная жизнь – путейцы и обходчики готовились выйти на осмотр и ремонтные работы. Рыжие жилеты быстрыми пятнами мелькали сквозь сбойки в стенах тоннелей.
В голове Ивана Николаевича крутился утренний разговор с женой. Она всегда вставала вместе с ним, как бы рано ни было, и настаивала на совместном завтраке.
– Представляешь, – говорила жена, завязывая фартук поверх халата, – Толик пить бросил! – Она хлопотала у плиты, и голос чуть заглушал звук скворчавших на сковородке котлет.
– Да ну? – произнес Иван Николаевич, глядя сквозь кухонное окно на улицу.
С шестнадцатого этажа вид на район открывался потрясающий. Солнце еще не встало, горизонт только наливался багровым, едва подсвечивая холодные осенние облака. В соседних домах почти все еще спали – только в паре окон теплился свет.
– А знаешь почему? Не поверишь! Я сама не поверила, когда мне Таня рассказала. Он квасил опять в парке, и тут, говорит, голос велел себя в порядок привести! И знаешь, чей голос? Кошки! Говорит, кошка сказала. Она его сначала за эту историю чуть не поколотила, думала, допился, уже кошки с ним разговаривают! А он возьми и остепенись! Говорит, впечатлило его это сильно. Уж если даже животные мне говорят «бросай», ну как не прислушаться! Жену не слушал, а кошку возьми и послушайся. Но ведь взял себя в руки! На работу выходит исправно, Танечка теперь прямо не нарадуется!
– Дела… – отхлебнул горький чай Иван Николаевич.
Крепкая несладкая заварка бодрила лучше любого кофе.
– Вот-вот! Бывает же, а? Чем черт ни шутит, хоть через глюки свои пьяные, а понял человек наконец что-то в жизни!
Раскрасневшаяся от плиты Анна Капитоновна поставила на стол дымящиеся котлеты рядом с нарезанным белым батоном и красным чайником в белый горошек.
– Я тут подумала, Вань… – жена опустилась на соседний стул.
– Мм? – Иван Николаевич уже наколол на вилку котлету и теперь пытался пристроить ее на кусок хлеба.
– Может, я работать пойду?
Котлета замерла на полпути ко рту.
– Чего это ты вдруг? – удивленно произнес Иван Николаевич.
– Ну я подумала: вон у людей как все меняется, а у нас-то все по-старому и по-старому. А жизнь вроде как идет. Я и подумала… Димка-то взрослый уже, сам справляется, тебе я и так стирать-готовить успеваю, ты все на своих сменах… Я б младших детишек нянчить могла! У меня и опыт, и образование педагогическое, я бы в садик пошла или еще куда.
Иван Николаевич не знал, что ответить. Убежал на работу, отложил внезапный разговор, чтобы все как следует обдумать. Весь день было не до того. Но, когда для окончания смены оставалось всего лишь вернуть состав в депо, разговор стал проигрываться в голове машиниста снова и снова, как заезженная пластинка.
Иван Николаевич был человеком старой закалки. Рассудительным, практичным, в его жизни все было распланировано. Как в метро. Он работал, жена обеспечивала домашний уют, сын рос, в идеальном мире – ему на смену. Его зарплаты хватало, чтобы обеспечивать всех троих, в том, чтобы жена тоже работала, не было надобности. Да она и никогда не рвалась. До сегодняшнего дня. Нет, конечно, рассуждал Иван Николаевич, пусть идет, если ей хочется. Но вдруг не справится с нагрузкой? Вдруг кто обидит? Димка-то, само собой, справится, тринадцать лет пацану. Все равно больше на улице пропадает, но если что – и по дому все может, и уроки шатко-валко, с тройки на четверку, но успевает же, а до института…
– Ванечка, проедем, – раздался голос.
Машинист едва не подпрыгнул в кресле – он совсем забыл про старика-электрика, которого согласился подвезти до нужного ему сектора прямо в кабине.
– Что ж вы, дядя Ева, ну… – сказал он, сбавляя ход.
Дядя Ева был легендой их депо. Правда, легендой довольно странной. Проработавший четверть жизни под землей, тихий и улыбчивый дядя Ева был немного не от мира сего. Он относился к метро как к живому организму. Не раз слышали, как он разговаривал с поездами и тоннелями, а с одним из обходчиков даже поделился откровением: «Мы все – вроде как молекулы в венах этого огромного существа! Мы держим его в порядке, лечим, очищаем от всякого хлама, а он нас за это любит и исправно помогает миллиону людей каждый день попасть куда им нужно».
Дядя Ева был небольшого роста, крепко сложенный, смуглый, с всегда гладко выбритым круглым лицом. Глубокие морщины залегали вокруг рта и глаз, смотревших немного странно и по-детски любопытно. Когда дядя Ева молчал, его нижняя губа всегда невольно приоткрывалась, обнажая ряды удивительно белых зубов. Поговаривали, что на самом деле старик имеет какое-то отставание в развитии и что в свои шестьдесят мыслит как ребенок. Но это не мешало ему быть отличным работником и добрейшим человеком.
Вообще, дядю Еву звали Евгением Петровичем, но все его ласково звали сначала дядей Женей, а когда узнали про его необычную привычку носить яблоки в кармане, переименовали в дядю Еву. «Наш дядя Ева!» – звали его и уборщики, и слесари, и диспетчеры, и машинисты. Дядя Ева знал всех поименно и помнил дни рождения каждого. Электрика не обижали и не давали в обиду, а к его безвредным странностям относились снисходительно. Иной раз даже казалось, что без них жизнь в депо была бы ужасно скучной.
И вот дядя Ева ехал в кабине с Иваном Николаевичем, по обыкновению отстраненный и задумчивый, а у его ног стоял большой ящик, который старик втащил с легкостью силача на цирковой арене. На вопрос машиниста о содержимом дядя Ева простодушно пояснил: «Принцесса метро попросила доставить груз». С этими словами он осторожно похлопал по дощатому боку ящика. Странное объяснение было вполне в его духе, про Принцессу метро лично Иван Николаевич слышал уже не в первый раз и даже знал, что так дядя Ева называет крыс. И машинист решил больше ничего не спрашивать.
Пока поезд плавно сбавлял скорость, подъезжая к нужному месту, Иван Николаевич поглядывал на дядю Еву. Попытка представить, о чем думает заслуженный электрик, отвлекла его от собственных беспокойных размышлений.
– Приехали. Дядя Ева, выскочишь?
– Конечно, Ванечка. – Старый электрик всех называл ласковыми именами, к этому в депо тоже давно все привыкли.
Дядя Ева аккуратно водрузил ящик на плечо, перешагнул из открывшейся торцевой двери на узкую полоску бетона, тянувшуюся между стеной тоннеля и поездом, и улыбнулся машинисту.
– Счастливой дороги, Ванечка!
И заторопился по тоннелю.
– И вам всех благ, дядя Ева, – произнес Иван Николаевич, закрывая дверь.
Электрик дошел до ближайшей сбойки, пропустил поезд Ивана Николаевича и выпустил из ящика двух ворон, крысу и седовласого мальчика.
– Будто в гробу… – кашлянул мальчик, оправляя на голове венок из новогодней гирлянды.
Вороны встревожено прыгали вокруг его ног, озираясь по сторонам, наклоняли головы то направо, то налево, чтобы хотя бы один глаз смог оценить окружающую обстановку.
– Сейчас, мои хорошие, не надо бояться.
Дядя Ева опустился на одно колено, достал из кармана яблоко и перочинный ножик. Легким движением он разрезал фрукт на несколько долек. Мальчик и крыса с удовольствием захрустели угощением, а вот обеспокоенные чем-то вороны даже не взглянули на него.
– Чего это ваши друзья так переживают, Принцесса? – склонившись к крысе, тихо спросил дядя Ева.
– Теневых ждут. – Крыса даже не взглянула на ворон.
– Так нету их тут, – усмехнулся дядя Ева. – Не спускаются они сюда, только незванцы, так и этих сегодня нет. Даже Теней сегодня не видать! Так только, Мрак балуется.
– Не верят, – продолжая громко хрустеть яблоком, отозвалась крыса.
– Трудно верить, – тихо произнесла одна из ворон. У нее оказался приятный женский голос. – Я кожей чувствую Тьму, даже свет не помогает. Она плотная, вязкая, как грязь на дорогах…
– Это потому, что вы непривыкшие, – бросила крыса.
– И потому, что им тут не место, – раздался еще один голос. Скрипучий, как гнилые половицы.
С рельсов в сбойку заползла еще одна крыса. Большая и явно бывалая – у нее был подрублен хвост, она хромала на заднюю лапу и очень грозно смотрела из-под нависшей на глаза серой шерсти.
– Нечего краи в подземелье делать. Пути не для них.
– Бабушка Роза, вообще-то мы тут не на прогулке. – Неожиданно переменившийся голос Принцессы насторожил ворон больше, чем появление пугающей гостьи. Голос будто сдулся, растеряв всю свою уверенность и самолюбие.
– Да знаю я, знаю… – проскрипела старая крыса, переводя подслеповатые глаза на мальчика. – Карты сказали. Значит, вот ты какой, Путевод…
– Путевод? Это как это? – спросил дядя Ева, разглядывая мальчика, как экспонат в музее.
Старая крыса повернулась к нему.
– А вот это тебе знать не положено, милый. Спасибо за помощь, мы этого не забудем. Теперь иди, а то тебя хватятся.
Дядя Ева ничуть не обиделся. Он покорно подхватил опустевший ящик и, неловко поклонившись, расплылся в своей детской улыбке.
– До свидания, Принцесса. До свидания, вороны, Бабушка и Путевод, о котором мне знать не положено. До свидания!
И он побрел прочь от сбойки.
– Вход, ведущий в Зеркальный Дом, – дальше по тоннелю. Пойдемте, а то скоро тут будет полно людей.
Я был рад, что мы оказались на Путях не днем, а ночью, когда для обходчиков включают освещение. Я и думать не хотел о том, как бы я перенес все это путешествие в темноте.
Старая крыса, ловко отобравшая у Раксакаль лидерство, ринулась в тоннель. На ходу она «перекинулась» и перед нами возникла маленькая юркая старушка в многослойной пестрой юбке. Через плечо была перекинута расшитая сумка, доверху набитая вещами. На ее руках и груди мелодично звенели украшения разных видов и размеров. Старушка резко контрастировала с серо-коричневыми стенами тоннелей, с холодным светом ламп. Она бодро неслась вперед, кажется, возраст и хромота ничуть не поубавили ее прыти.
Еще несколько непростительно одинаковых поворотов, после которых я окончательно потерял ориентацию в пространстве, – и старушка остановилась. Перед нами была неприметная дверь, спрятанная в нише между проводов.
– Ну вот, нам сюда.
Смуглые пальцы юркнули в сумку и выудили оттуда уже знакомую мне отмычку. Гретта закатила глаза, но промолчала.
Пока старушка справлялась с замком, я смог поближе разглядеть ее причудливый наряд. И вдруг увидел, что, несмотря на всю яркость, костюм ее все же был под стать месту – подранный, затертый по краям, покрытый таким же пыльным слоем, как все кругом.
– Чего-то ты худой такой, а, Путевод, не кормили тебя, что ли? – проскрипела старуха, отпирая дверь. – Ну да ты не бойся, Бабушка Роза тебе найдет чего пожевать.
С этими словами старуха извлекла из складок юбки пряник. Путевод проглотил «спасибо» вместе с первым жадным укусом.
– Так-то лучше. Ну, пошли. Только на порог не наступать – примета дурная.
Старуха подобрала многослойные юбки. Я увидел на ее ногах стоптанные мужские ботинки, сплошь украшенные бисером и бусинами.
– Стой! Кто там?! – раздалось навстречу из темноты, едва Бабушка Роза успела открыть дверь.
– Я это! – тяжело сопя, отозвалась Бабушка Роза, перенося себя в комнату за дверью. – Давай свет включай, чего как Мрак затаился!
В комнате вспыхнула лампа. Мы оказались среди многочисленных ящиков, на которых сидел темноволосый смуглый парнишка. В руках у него были керосиновая лампа и нож.
– Испугали меня, Бабушка Роза! – Нож исчез за поясом красных шаровар, лампа опустилась на один из ящиков.
– Смотри-ка, пугливый какой. Отцу твоему рассказать?
Парень обиженно насупился.
– Эти со мной. Заходите там! Передохнем маленько – и пойдем. Тут уже недалеко.
И пока мы пытались разместиться в тесной комнате, Бабушка Роза взгромоздилась на ящик и вынула из сумки расшитую флягу.
– Ты с нами, Бабушка? Может, не стоит? – осторожно спросила Раксакаль.
– Ну да! – отмахнулась та. – А не ровен час Теневые явятся, вас всех кто защищать будет?
Я слабо представлял себе старушку в роли хорошего защитника, но промолчал. В конце концов, шушу когда-то много чего умели…
– Вам точно не сложно? – деликатно спросила Гретта, кажется, разделявшая мои опасения.
Старушка нахмурилась.
– Ты это, дочь, не смотри, что я старая! Я еще ого-го! – Старуха открутила алюминиевую пробку у фляги. – Со мной вам вообще повезло, детки. Я всю молодость тут товары возила, каждую трещину помню, вмиг доберемся!
Она сделала большой глоток и посмотрела на Путевода. Тот наблюдал за происходящим со смесью недоумения и интереса; возможно, именно интерес и удерживал его от побега. Я почему-то был уверен, что рано или поздно он непременно хотя бы задумается о том, чтобы сбежать.
Я присел на край ящика, и раненое колено тут же заявило о себе. Видимо, все это время безболезненно бегать мне позволял только страх.
– Ну-ка, покажи ладошку, золотце, – вдруг попросила Бабушка Роза, протянув к Путеводу костлявую руку.
Тот недоверчиво покосился на нее и руки не дал. Старуха расплылась в улыбке, мутные глаза пропали в складках морщин.
– Да не бойся, яхонтовый, я больно не сделаю, гляну только.
Путевод обернулся на меня. Я пожал плечами: зачем старухе врать? Путевод осторожно протянул ей левую руку.
– Гадать будете? Только у меня денег нет, – сказал он.
Старушка удивленно глянула на него. Мальчик смутился и добавил:
– Я возле вокзала видел таких женщин, которые предлагают погадать. Но только за деньги.
Бабушка Роза расхохоталась.
– Ну что ты, яхонтовый, не надо мне от тебя ничего, только чтоб ты был жив-здоров и Город охранял. А посмотреть для себя хочу, чтоб знать, где соломку стелить.
Путевод, кажется, не очень понял, но руку не отнял. Старуха на удивление бережно взяла его ладонь, разворачивая к себе тыльной стороной, и внимательно вгляделась в нее.
– Так, так, так… – зацокала языком старуха. – Вижу трудный путь. Мать ушла, а с ней и прошлое… Вижу Дом твой, целующий самое Небо. Отец там остался? Ненадолго, за ним придут, не тревожься, все чин по чину будет.
Путевод бросил короткий взгляд на Раксакаль, та ему подмигнула.
– Ты мудрый, вот линия эта так говорит. Хотя, может, и не понимаешь этого сейчас. И бремя твое от мудрости этой… Все вижу, хороший мой.
Бабушка Роза накрыла его ладонь своей, чуть откинулась, будто сливаясь с потоком своих видений, прикрыла глаза. На какое-то время воцарилась тишина. Мы с Греттой смотрели то на нее, то на Путевода, не смевшего шелохнуться. Раксакаль не смотрела – снова грызла ногти.
– Звезды… – произнесла старуха наконец, не меняя позы. – Ты – это звезда. Ты прокладываешь путь в кромешной Тьме. Помогаешь найти то, что ищут, указываешь направление, когда все дороги потеряны, ты – надежда. – Старуха вдруг резко наклонилась к Путеводу, вцепившись в него взглядом. – Но тебя не может быть без Тьмы. Звезды не сияют в свете Дня. Чтобы бороться с Тьмой, ты сам должен понимать Тьму.
– Бабушка… – тихо позвала Раксакаль.
Старуха прищурилась на нее, медленно выпустила руку побледневшего Путевода.
– Ладно, все своим чередом придет. – Она снова отхлебнула из фляги, спрятала ее в сумку и, спрыгнув на пол, скомандовала: – А ну, все за мной! Хватит рассиживаться! Зеркальный Дом рядом, но все же не настолько, чтобы так прохлаждаться. А ты! – бросила она на ходу вконец растерявшемуся юноше. – Следи в оба! Отцу скажи, будьте начеку! Лестница там, у того конца, спущена? Чего глаза пялишь – спущена или нет? Нет?! Ну так живее!
Парень бросился вперед, юркнул в узкий зазор между ящиками, где оказался еще один проход. За ним последовала Бабушка Роза и Раксакаль, а я помог Путеводу протиснуться за ними.
– Думаешь, Тени уже обнаружили наши следы? – вдруг шепнула мне на ухо Гретта, когда седая голова скрылась в тени деревянных коробок.
– Если доберемся до Зеркального Дома, это будет уже неважно.