Александра Натарова
Город М

– Ну как же одна! – Женя села напротив мамы. – А Андрей?

– Андрей! – грустно усмехнулась мама, вытянув из полотенца ниточку и намотав ее на палец.

– Не образцовый сын, согласна. И брат из него так себе. Но мы же не чужие друг другу люди! Не выгонит же он меня, в конце концов? – усмехнулась Женя, изо всех сил стараясь верить в собственные слова.

– Ты ему хоть звонила? – Мама посмотрела на Женю с таким отчаянием, что та не решилась сказать правду.

– Мам, – Женя придвинулась ближе, – все нормально. Я не он. Я не собираюсь пропадать на бог знает сколько лет. Честное слово. Мы всегда будем на связи, я буду тебе звонить каждый вечер, обо всем рассказывать. Ты меня навестить приедешь, как я устроюсь!

Мама положила руки на стол, и Женя накрыла их своими. Загрубелые от постоянной стирки и уборки, с выступившими венами на блестящей тонкой коже, но такие родные и самые красивые на свете руки. Женя не заметила, когда мама успела состариться. Среди черных волос, точно разметка, появились белые пряди. Глаза стали меньше и поблекли, стали как утренний свет в тумане.

Андрей уже не застал такую маму. Он не видел ни ее, ни Женю уже много лет. А ведь начиналось все так хорошо.

Мама Жени с детства внушала обоим детям, что жизнь одна и ее возможностями надо пользоваться. Ни в коем случае не сидеть на месте. Все детство Андрей и Женя провели в кружках и на дополнительных занятиях, мама находила для них лучших учителей, поощряла их любопытство и самостоятельность.

Так что решение Андрея ехать в Москву мама встретила с большим энтузиазмом. Она им очень гордилась.

Женя тоже гордилась старшим братом, едва ли не сильнее, чем мама. Он был для нее живым подтверждением того, что в жизни можно достичь всего, стоит только постараться.

В то время как однокашники Андрея растили пивные животы и не самых запланированных, а потому не очень любимых детей, прели на скучных работах «куда взяли» и коротали вечера в интернет-казино, Андрей оставался подтянут, холост, амбициозен и упорно прокладывал себе путь в столицу.

Поэтому его отъезд для семьи не был сюрпризом, а скорее логичным вознаграждением за все старания.

Когда Андрей уезжал, мама сказала: «О нем еще напишут в газетах!»

– Я напишу! – вызывалась Женя, уже тогда четко знавшая, кем хочет стать.

– Конечно, – улыбнулась тогда мама.

Казалось, все шло идеально. Но жизнь внесла неожиданные коррективы.

Андрей сначала часто звонил, приезжал на все праздники и дни рождения. Они все вместе, как и раньше, ходили на рынок – выбирали самые свежие продукты, готовили, ловко двигаясь по скромной кухне. Андрей привозил Жене красивую одежду, книги с биографиями известных людей, даже подарил телефон, узнав стоимость которого мама долго охала и умоляла дочь не носить его в школу.

– Там уже есть мой номер, звони когда хочешь! – сказал Андрей.

И они созванивались. Жене Андрей первой рассказывал, каково жить в столице, как душно в метро и какие толпы людей на улицах. И вокруг столько всего потрясающего, что кажется, жизни не хватит попробовать каждую вещь. Однажды рассказал, что встретил хорошую девушку, обещал приехать с ней в ближайшее время, просил подготовить мать к визиту.

Мама новости сначала обрадовалась: сын отхватил московскую невесту! Но когда девушка перешагнула порог дома, мамин энтузиазм поутих. Девушка была как будто не от мира сего. Выглядела болезненно, смотрела как-то туманно, будто поверх вещей, дела до конца не доводила. Могла пропасть в мыслях во время резки салата и так и остаться – глядя в пустоту, с занесенным над овощами ножом. Когда мама пыталась привлечь ее внимание, девушка просто выходила из комнаты. Она мало говорила, а когда говорила – хмурилась, пряча глаза, будто звуки собственного голоса ее мучали. Встречных вопросов она не задавала, даже на явно обожающего ее Андрея смотрела, как казалось маме, равнодушно.

Мама прозвала ее морфинисткой и все порывалась поговорить с Андреем о том, что с его избранницей явно что-то не так. Но тот так ухаживал за ней, с такой нежностью отмечал все, что она делала, будто она была ему даже не девушкой, а дочерью или беззащитным зверьком, о котором только он, Андрей, в состоянии был правильно заботиться. У мамы так и не хватило духу поделиться переживаниями с сыном.

Андрей с «морфинисткой» быстро уехали. Андрей сказал, что оставаться здесь его девушке невыносимо, что она «к такому не привыкла». Мама так и не поняла, чем они с Женей не угодили гостье. Ведь ради Андрея они честно терпели, пытались всячески развлечь, больше не просили помогать с обедом или ужином и вообще старались лишний раз не беспокоить.

Андрей не объяснил – с тех пор он просто больше не приезжал. В разговорах по телефону ссылался на дела, на занятость на работе. Мама изо всех сил старалась верить, хотя Женя видела: мама на самом деле прекрасно понимает, в чем истинная причина отстраненности сына.

Скоро Андрей почти перестал звонить, только писал Жене.

Из коротких и сухих, как справка в энциклопедии, сообщений мама и Женя узнали, что Андрей все-таки женился на «морфинистке», а через какое-то время у них родился сын. Мама обрадовалась, надеясь, что уж внука-то ей точно привезут показать, даже сама собиралась в Москву. Но Андрей прислал эсэмэску «Не надо. Не приезжайте» и пропал окончательно.

Мама поспешила вернуться к чайнику.

Женя понимала ее опасения. Сейчас она, Женя – тот же Андрей семнадцатилетней давности. Но это сравнение было невыносимо, Женя гнала его от себя как могла.

«Я такой не стану, – пообещала тогда Женя самой себе. – Я такой не стану».

* * *

Раксакаль пронеслась по узким тропкам между рельсами, нырнула сквозь прутья сливной решетки в желоб, скатилась по нему, как по отвесной горке, и по проводам вдоль тоннелей метро попала прямо на Площадь. Другие шушу, занятые будничными делами, не обратили на нее никакого внимания.

– Ракса, тебя Мать искала! – только и сказал ей один из шушу, перебиравший в мешке разноцветные пуговицы.

Раксакаль отмахнулась.

– Потом! Где Бабушка Роза?

– У нижнего костра только что была, – ответил шушу, рассматривая голубую пуговицу, похожую на кристаллик. – Ругалась, что ты все еще ей картонный клей на брагу не принесла.

Раксакаль не стала отвечать – быстро пересекла Площадь и спрыгнула в открытый люк, на котором красной краской были изображены языки пламени.

– Ты видела ее, – услышала Раксакаль, как только встала на ноги.

У большого костра, разведенного у дальней стены комнаты, где оказалась девушка, сидела старушка. Издалека она напоминала груду разноцветных тряпок, и только пламя выхватывало среди пестрых складок смуглое лицо, испещренное морщинами. Узловатые пальцы держали в руках потрепанный бумажный прямоугольник. С него на Раксакаль смотрела девушка, расставившая руки между двух колонн.

– Эта та, что на складе, что ли? Видела, насилу ноги унесла. Кто она? Просто «видящая»? – спросила Раксакаль, подбираясь поближе к костру и вынимая из кармана горстку картонных стружек, которые ей все-таки удалось собрать.

Старушка сгребла стружки и бросил в плоский казан, булькавший на огне.

– Не просто, яхонтовая. Она имеет прямое отношение к Путеводу. И думаю, еще себя покажет. – Острые глазки старушки впились в изображение на карте.

– Путеводу? – Раксакаль прослушала вторую часть предложения. – Он же помер!

– Тот – да, так новый есть, – усмехнулась старушка, тасуя колоду.

– Уже? – Раксакаль вскочила, сердце в предвкушении заколотилось.

– А ты сходи к отцу, спроси, – хитро глянула на нее старушка, медленно вынимая карты из колоды и раскладывая их перед собой. – Я пока погляжу, что там за Путевод…

Но Раксакаль уже не слушала – она в один прыжок взлетела по лестнице обратно на Площадь.

6

Женя стояла в пробке, рассматривала город сквозь лобовое стекло и старалась не думать о том, что видела на складе. Предстоял целый день, терять рабочий настрой никак было нельзя. Женя убеждала себя, что всему виной нехватка сна и большая нагрузка.

Накрапывал дождь, по радио обещали сильный ливень после обеда. Дворники лениво размазывали мелкие водяные бусинки, в которых город расщеплялся на множество своих миниатюрных копий.

Когда Женя впервые приехала в Москву, моросил такой же дождь. А она точно так же глядела на город, но только в окно поезда. Когда тот с тяжелым вздохом остановился у платформы, Женя вышла одной из первых. И вдохнула новый для нее воздух. Пахло совсем не как дома. Запах был многогранный, тяжелый. Но по-своему бодрящий.

Накинув капюшон на голову, Женя стащила тяжелый чемодан со ступеней вокзала. Заволокла его в подземный переход, старательно игнорируя настойчивые предложения таксистов, и там снова попыталась дозвониться до Андрея. Набрала уже заученный номер. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – вновь раздалось в трубке.

Женя с досадой сбросила звонок.

Мимо неслась равнодушная толпа. Женя помнила рассказы брата, что людей в Москве много, но чтобы их было так много! Казалось, весь город собрался в одном месте. Женя засмотрелась на мельтешивших людей, и ей на миг показалось, что стоит еще так постоять, и толпа ее затянет. И не будет больше никакой отдельной Жени, будет только безликий поток из смешанных фрагментов ее жизни и чужих мыслей и эмоций. «Соберись!» Женя мотнула головой, вбила в навигаторе адрес брата и выглянула из перехода.

– Эй! – окликнула она одного из таксистов, показавшегося девушке наиболее безопасным. – За сколько довезете вот сюда? – И ткнула пальцем в экран телефона.

Теперь Женя часто проезжала этот дом. Добротную кирпичную высотку, смотрящую сразу на четыре важных стороны – на Патриаршие пруды, на Садовое кольцо, на Кремль и на Новый Арбат. Конечно, не все из этого было так близко, как Женя тогда себе представляла. Районы Москвы словно миражи в пустыне – смотришь: словно рукой подать, но стоит начать путь, как они отдаляются. И путь, казавшийся легкой прогулкой на пару минут, оказывается настоящим испытанием в полчаса, а то и час. С непонятными переходами, противоречивыми знаками и названиями улиц, будто нарочно спрятанными за балконами и коробами кондиционерных вентиляторов.

Теперь, когда Женя пообвыклась, изучила все маршруты, разобралась с навигацией и парковками, запомнила все секретные дворы вокруг бизнес-центров, где можно было на короткое время бросить машину, ей стало гораздо легче.

Но тогда, сидя в серебристом корейском седане с небрежно наклеенными шашечками, она удивлялась, как вообще поездка из центра в центр может занять столько времени.

Она узнавала достопримечательности, виденные в фильмах, и улицы, известные по рассказам брата, по его же фотографиям определила нужный дом и даже смогла пройти в охраняемый двор, назвав свою фамилию. В подъезде показала охраннику паспорт и спросила, в какой квартире живут люди с такой же фамилией.

– Жили такие раньше, – ответил охранник, возвращая Жене паспорт. – Но уже давно не появлялись. Может, съехали.

– Съехали? – моргнула Женя, сжимая ручку чемодана. – И куда?

– Вот этого не знаю, – пожал плечами охранник. – Не моя смена была. Напарник вроде говорил, отец мальчика увез куда-то.

– Увез… – Женя подумала о племяннике. Она никогда его не видела вживую, только на фото. Пролистала в телефоне фотографии, которые когда-то присылал брат. – Этот мальчик, да?

С экрана телефона глядел сероволосый ребенок.

– Он, да. Только тут он у вас помельче. Вообще, он чудной был. Серенький такой, как мышь. Вроде болезнь какая-то.

– Нехватка меланина, – на автомате ответила Женя.

– Но вот у них вся семья странная была… – кивнул охранник. – Мальчонку жалко, конечно, не думаю, что ему там хорошо жилось. Женщина так почти из дома не выходила, у нее вроде как не в порядке было с этим… – Охранник покрутил ладонью у виска. – А Андрей Владимирович возвращался поздно всегда, явно не до сына было. А когда жена умерла…

– Жена умерла? – вздрогнула Женя.

Перед ее глазами всплыла картина: бледная «морфинистка» в мамином любимом фартуке сидит на их маленькой кухне в Воронеже и слабыми движениями режет морковь на неровные кружочки.

– Ну да. Тут столько народу собралось… в общем, думаю, Андрей Владимирович плохо это все пережил, – продолжал делиться собеседник. – Запил он после всей этой истории. Крепко запил. Я его, бывало, в лифт заводил и на этаже высаживал. Даже дверь открывал – он ключами в скважину попасть не мог!

– А потом просто исчез? С сыном? – уточнила Женя, записывая все в свой мысленный органайзер.

– Да говорю ж, не моя смена была, – с долей досады сообщил охранник. – А товарищ такое не отслеживает – ему лишь бы чужих не было или там драк каких-нибудь…

– Понятно, – Женя спрятала телефон в карман. – Что ж, спасибо вам большое за помощь!

Она уверенно развернула чемодан к выходу из подъезда.

– Погодите! – Охранник с грохотом открыл выдвижной ящик в столе. Порылся там и вынул из недр ключей и записок помятую визитку. – Вот. Это с работы его. Может, там что знают? Вы позвоните им!

– Спасибо, – улыбнулась Женя, пряча визитку в карман.

Визитка сохранилась до сих пор. Мятый прямоугольничек выглядывал из специального кармашка на козырьке автомобиля. Женя сама не очень знала, зачем возила его с собой. Может, потому, что эта визитка была личной вещью брата. Для Жени это был образ Андрея, отпечатанный на бумаге, – успешный человек, владелец собственного рекламного агентства. Данные на визитке были бесполезными уже тогда, когда Женя в обнимку с порядком надоевшим чемоданом приехала по указанному адресу и узнала, что Андрей покинул должность. Где его искать, девушка с ресепшн, конечно, не знала.

И все же Женя не теряла надежду. Как эта визитка, заткнутая в козырек, надежда наотрез отказывалась признавать бесполезность собственного существования. И продолжала колесить с Женей по городу.

Андрей не мог просто пропасть, он где-то есть, где-то в этом огромном городе, требовательном и принципиальном, вечно голодном, а потому пожирающем людей, дома и даже соседние области, делая их собой. И в то же время манящим, сулящим успех и славу, если тебе удастся произвести на него впечатление.

Женя не собиралась сдаваться.

Как и предупреждали метеорологи, после двух на город обрушился ливень. Улицы немедленно встали в пробках, что тут же сорвало все сроки доставки. Женя использовала появившееся свободное время, чтобы осилить еще несколько глав из учебника.

Закрыть все пункты маршрутного листа удалось только под поздний вечер. Настоявшись в пробках, напрыгавшись с конвертами и посылками по затопленным улицам, Женя, совершенно вымотавшись, вернулась в филиал.

Она оставила машину на парковке, и усталое метро понесло ее до уже ставшей родной станции.

– Насть, это я, – отперла Женя дверь в квартиру.

Она бросила ключи на полку у зеркала, нащупала выключатель на стене, и узкий коридор озарился теплым светом. Коридор тонул в бордово-золотистых обоях, испещренных царапинами и надрывами, которые хозяйка квартиры упрямо не разрешала переклеить. «Они прекрасно сочетаются с кремовой кухней и паркетом. Он, кстати, настоящий, с ним поосторожнее!» – говорила женщина неопределенного возраста и крупной комплекции, облитой духами так обильно, что даже после ее ухода запах в прихожей стоял еще несколько часов. Заходила хозяйка редко, но уж когда заходила, то тщательно инспектировала пол, сантехнику и чехословацкую стенку в гостиной на предмет повреждений. Иногда, в особом расположении духа, она рассматривала еще оставленный на верхних полках хрусталь и статуэтки балерин и фигуристок из фарфора. Забрать все это с собой женщина почему-то отказывалась.

И, хотя это порядком раздражало, приходилось терпеть: ведь за такие деньги квартира в сталинском доме в университетском районе была настоящим подарком. К тому же Жене повезло и с соседкой.

С Настей Женя познакомилась через фейсбук, где год назад написала, что ищет квартиру в Москве.

Настя, приехавшая из Суздаля, очень напоминала тех девушек, о которых писали классики XIX века. Она вполне могла принадлежать какой-нибудь купеческой семье строгих правил. Чистое лицо, напоминавшее лунный диск, округлые формы, скромно спрятанные в закрытой одежде неброских цветов, и густые черные волосы, поделенные на прямой пробор и кренделями собранные на голове.

Когда Женя захлопнула за собой дверь, Настя появилась на пороге кремовой кухни с книгой в одной руке и с телефоном в другой – кажется, единственным, что выдавало в ней Женину современницу.

– Ты поздно. Будешь ужинать? Я картошку с сыром запекла, там много получилось.

– Буду, – кивнула Женя, стягивая с себя ботинки, носы которых все же не справились с напором воды. – Устала как сволочь.

– Понимаю.

Настя вернулась на кухню, где в свете настольной лампы белели страницы других книг и тетрадей, испещренные зарисовками мышц и латинскими названиями. Рисовала Настя довольно неплохо, так что Женя иногда невольно засматривалась на ее иллюстрации к конспектам.

– К занятиям готовишься? – Женя сунула в микроволновку тарелку с ароматной картошкой.

– Пытаюсь. Завтра будем крыс препарировать, – сказала Настя, погружаясь обратно в книгу.

Крыса. Утреннее происшествие встало перед глазами, такое явное, что Женя невольно посмотрела на свою руку. Пальцы почти физически ощутили загорелое запястье, в мгновение ставшее маленькой лапкой.

– Все хорошо? – подняла голову Настя.

– Да вот думаю, ты права. Помнишь, ты сказала, что энергетики – плохая идея? И что мне нужно выспаться?

Настя кивнула.

– Думаю лечь пораньше. И никаких энергетиков на ночь, – сказала Женя, уверенно насыпая в чашку две полные ложки кофе.

* * *

Ботинки, венок, куртка и плюшевая игрушка – вот и все, что Путевод забрал из квартиры.

– Папин подарок! – сказал он, когда я покосился на нечто, показавшееся мне черным комком тряпья.

Вид у того, что оказалось черным псом, был плачевный. На лапах и хвосте шерсть свалялась, будто пес частично полинял, а в области швов протерлась настолько, что стала почти прозрачной, с трудом удерживая внутри комковатую набивку.

– Зовут Лето.

– Лето. Осенью. Это всегда кстати, – усмехнулся я.

С противным писком дверь подъезда распахнулась, мы вышли на улицу. И дружно замерли в удивлении. С неба крупными медленными хлопьями падал снег.

– Так рано в этом году? Ничего себе… – Раксакаль подняла ворот куртки.

– Пепел, – шепнул Путевод, потупив взгляд.

– Пепел? – не сдержала улыбки Раксакаль. – Ну и ассоциации у тебя.

Путевод не ответил – только перехватил поудобнее плюшевого Лето.

С дерева к нам черной стрелой метнулась Гретта.

– Все спокойно? – спросил я, когда она «перекинулась».

– Пока да, во всяком случае, никакой подозрительной активности я не видела. Видела Горация: он сказал, что Линда велела вести Путевода на собрание Совета.

– Где оно на этот раз?

– Гораций сказал, в Зеркальном Доме.

Я опасался это услышать.

– Твою ж. Далеко! Сожрут нас к чертовой матери, пока доберемся.

– Тоже мне, проблема! – отмахнулась Раксакаль. – Пройдем через Пути.

– Только не Пути! – взмолилась Гретта. – Там же Тьма буквально в затылок дышит! Это же мы Путевода Теням практически на блюдечке подадим!

– Чушь какая, Пути надежно охраняются! Теневые уже много лет не нарушали наш покой, а от Теней амулеты через шаг висят! Да и еще патрули имеются! А вот на Улицах мы как на ладони! – парировала Раксакаль.

– Каравакс? – Гретта с надеждой взглянула на меня.

Идея пользоваться Путями мне тоже не нравилась, от одной мысли окунуться в кромешную Тьму тоннелей метро у меня по спине прошел холодок. Но в чем-то Раксакаль была права. Ночью на Улицах города было куда опаснее, чем на подвластной шушу территории. Если не на Теневых, то на Теней мы точно нарвемся. Нас засекут и позовут подкрепление. И тогда конец.

Я вспомнил про Бориса. Нашли ли его?

– Выбора нет. Придется, – ответил я.

В ответ Гретта только поджала губы и отвела взгляд. Я глянул на Путевода – тот смотрел в окна квартиры, откуда мы только что ушли.

– Пока! – сказал он тихо.

7

Раксакаль перемещалась по опустевшим дворам быстрыми перебежками. Неслась вперед, крутя головой по сторонам, как флюгер в сильный ветер. Замирала на миг, втягивала носом воздух, прислушивалась то ли к окружению, то ли к себе, и снова бросалась вперед. Мы едва за ней поспевали, а вот у Путевода, кажется, не было проблем – он будто был рад бежать хоть весь день. Город провожал нас сотнями встревоженных глаз-окон, от стен веяло холодом, Дома дребезжали, почти требовали, чтобы мы искали укрытие.

Гретта бросала назад панические взгляды: ее личный кошмар, пережитый несколько лет назад, явно всплыл в памяти и теперь уничтожал ее самообладание. Уверен, она опять вспоминала те несколько часов на заброшенной вышке, когда Тени были так близко, что спасение иначе как чудом назвать было нельзя. Но ее страх удивительным образом помогал мне подавлять мой собственный.

Раксакаль же вообще не было страшно. Она неслась между Домов, целеустремленная и ужасно собой довольная.

– Ну, живее, копуши, вход на Путь уже совсем рядом, я чувствую! – Ее улыбающееся лицо на миг появилось из-за очередного поворота и снова скрылось.

– Как выглядит вход? – окликнула ее Гретта.

Она почти выбилась из сил. Бегать так, как шушу, могут разве что кеди, и то я бы два раза подумал, на кого ставить.

– Как ВША! – донесся до нас ответ.

Раксакаль уже почти пересекла парковку и, ловко огибая машины, уверенно прокладывала путь к арке в одном из соседних домов.

– Как что? – крикнула Гретта.

– Вентиляционная шахта, ну!

Раксакаль остановилась, дожидаясь нас у входа в арку.

– Охренительно просто, – выругался я.

Гретта метнула на меня осуждающий взгляд.

– Потерпите. Другого безопасного входа на Пути все равно рядом нет! – ухмыльнулась Раксакаль, когда мы наконец поравнялись.

И она снова бросилась вперед. Оказавшись в центре следующего двора и оглядевшись, она вдруг издала радостный крик:

– Нашла!

В самом центре двора, на детской площадке, возвышалось зеленое сетчатое строение, чем-то напоминавшее клетку.

Раксакаль радостно понеслась к нему, явно чувствуя себя победителем. Когда мы догнали ее, Раксакаль крутилась вокруг строения, что-то разыскивая.

– Мне нужно убедиться, что этим входом на Пути безопасно пользоваться, – пояснила Раксакаль.

Ее пальцы скользили по шершавой поверхности стен до тех пор, пока не наткнулись на едва заметное углубление – небольшую пробоину в штукатурке. Нащупав там что-то, девушка расплылась в довольной улыбке.

– Прекрасно! Мы можем здесь пройти! Сейчас только проверю, нет ли каких незваных гостей.

С этими словами шушу «перекинулась», взлетела по сетчатой стене и юркнула внутрь между прутьев под крышей.

Некоторое время мы стояли одни. Гретта опасливо озиралась, а я сосредоточенно слушал, но надеялся, что ничего такого не услышу. Путевод молча переводил взгляд с меня на Гретту. Возможно, ему передавалось наше волнение – говорят, дети такое хорошо считывают. А возможно, он тоже чувствовал их – Теней, постепенно выливающихся в полумрак Улиц. Во дворе пока ни одной не было, но, еще с момента, как мы вышли из Дома Путевода, я знал: они рядом. Они нас обнаружат – это лишь вопрос времени.

– Ну куда она провалилась… – прошипела Гретта, напряженно глядя на венткиоск.

Налетел ветер, снег смерчем взвился в воздух, Дома вокруг отозвались тихим стоном.

Рядом. Совсем рядом.

Щелчок в двери венткиоска заставил меня подпрыгнуть. В проеме показалось улыбающееся лицо Раксакаль.

– Тишь да гладь! – сообщила она, распахивая дверь шире. – Можем идти. Прошу!

И она отошла от прохода, пропуская нас внутрь. Мы с Греттой колебались. Раксакаль нахмурилась.

– Да ну ладно, серьезно? Все, пути назад нет уже, пошли!

– Ты уверена, что мы сможем пройти? – Гретта взглядом указала на Путевода.

– Да, – твердо сказала Раксакаль. – Я попросила у Города дать Путеводу Разрешение пройти на Путь. И он согласился! Без вопросов согласился, – заверила она.

– И люди не узнают о том, что мы там? – все еще сомневалась Гретта.

– Именно для этого и нужно Разрешение Города, разве нет? – склонила голову на бок шушу. – Ну, пошли уже, холодно!

Гретту, как и меня, все это не особенно убедило, но выбора и вправду не было. Гретта перешагнула порог и помогла Путеводу войти. Я подстраховал их.

Сразу за дверью в порог упиралась небольшая железная площадка с перилами и лестница, уходящая вертикально вниз. Снизу тянулся теплый воздух и характерный запах пыли и смазки для рельсов.

– Красота, да? – Раксакаль заперла за нами дверь – в ее руках блеснула отмычка, походившая на клык животного. Заметив пристальный взгляд Гретты, она помахала клыком перед ее носом. – От таких дверей даже у краи отмычек не водится, мм?

– Конечно, ведь когда-то шушу украли у нас как раз такую отмычку! – скрестила руки на груди Гретта.

Раксакаль это только позабавило.

– Велика обида, это еще до Союза было. А вообще, чего ты? Сплошная же выгода! Мы работаем спокойно, и у краи меньше мороки, все равно вы подземелья не любите.

– Воровка рассказывает хозяину о том, как классно быть обворованным! – фыркнула Гретта.

– А какой хозяину толк от вещи, которой он пользоваться боится! И вообще, у нас, у шушу, у каждого по одному экземпляру отмычки! И никакой беготни хвостиком за каким-то там предводителем отряда!

Я, будучи «каким-то там предводителем», пропустил ее слова мимо ушей. Ее это расстроило.

– Короче, – помрачнела Раксакаль, – нам вниз, смотрите аккуратнее!

Она перемахнула через перила. Уперлась в тетиву лестницы мысками и легко соскользнула вниз.

Путевод схватил меня за рукав.

– Не бойся, мы по лестнице нормально спустимся, – попытался ободрить его я.

– Темно там, – с плохо прикрытым беспокойством ответил Путевод.

– Внизу светло, просто вам загораживает труба, вы не видите, – раздался голос Раксакаль. Где-то внизу она спрыгнула с последней ступени лестницы. По вентшахте гулко разнеслось эхо ударивших о землю каблуков.

– Спокуха, попробуем вместе, – предложил я, ступая на лестницу.

– Я вообще очень спокоен! – бессовестно соврал Путевод.

Он перешагнул на лестницу вслед за мной и принялся осторожно спускаться. Я видел, как он неуверенно переставляет ноги, как побелели костяшки на его руках. Он жался к вертикальной лестнице всем телом и старался не смотреть вниз.

– Нам точно сюда можно? – тихо уточнил он.

– Сюда – можно, – продемонстрировала чудеса слуха Раксакаль. – Если Путь работает – то можно. Поэтому так важно проверить это до спуска.

– А как понять, работает или нет? – снова спросил Путевод, сосредоточившись на своих движениях.

– Зуб найти, – отозвалась Раксакаль. – Если он на месте – значит, за входом присматривают.

– Какой зуб?

– Золотой зуб. – Шаги Раксакаль удалились, и ее голос стал тише. – Так шушу отмечают надежные входы. Зуб дают.

Кажется, это удовлетворило любопытство Путевода.

Мои ноги коснулись пола, Путевод спустился следом и тут же снова схватил меня за рукав. Мы поднырнули под узкие трубы, действительно загораживавшие проход к лестнице, и оказались в тесном коридорчике. Коридор был опутан проводами и уставлен щитками. Все одинакового серо-зеленого цвета. Пыль мшистым слоем наросла на всем вокруг, сглаживая углы и края. Свет и без того тусклой лампы рассеивался в этой мягкости, придавая всему какую-то особую красоту. В конце коридорчика оказалась еще одна лестница вниз, но на этот раз – с пролетами. У перил стояла Раксакаль и со всем возможным для нее терпением ждала, пока мы будем готовы продолжить путь.

И вот над этой лестницей точно было темно. Ничего опасного, впрочем, я там не чувствовал, обычный Мрак, ничего такого. Но это был вход в царство Тьмы. Как только мы спустимся по лестнице, мы полностью попадем во власть судьбы и случая. Окажемся в вечно черных коридорах, не знающих дневного света. Внезапно мне так захотелось обратно к Небу! Все же Раксакаль права: краи под землей делать нечего. Тем более краи – никтофобу. Позор, а ведь предводитель отряда!

Угнетало все: и стены, будто становившиеся ближе друг к другу с каждой секундой, и ощущение Тьмы внизу, и воздух, наполненный равномерным гудением, которое так давило на уши, что казалось, теперь я всегда буду слышать только его.

– Как мы доберемся до Зеркального Дома? – спросила подоспевшая Гретта.

Ее голос выдернул меня из болота собственных предчувствий.

– На поезде, конечно! – спокойно улыбнулась в ответ Раксакаль.

– На поезде? – сдержанно уточнила Гретта. – И как мы на него проберемся? Путевод же человек. И он не сможет в случае опасности принять облик животного и избежать проблем.

Раксакаль озадаченно посмотрела на Путевода. Кажется, до этого момента такая мысль просто не приходила ей в голову. Путевод посмотрел на меня. Почему-то на меня.

– Ты не подумала, да? Город позволил нам войти, но никакое Разрешение не защитит его, если нас обнаружат «невидящие»! Его присутствие здесь – вообще-то, нарушение человеческих законов, – начала раздражаться Гретта.

Раксакаль задумчиво посмотрела на Путевода. И промолчала.

– Серьезно, у тебя не было плана?!

Я незаметно тронул Гретту за запястье. Она метнула на меня гневный взгляд, но все поняла. Отвела взгляд. Раксакаль молчала, сосредоточенно что-то обдумывая.

– На резерве доедем, – вдруг произнесла она. – Это пустые поезда, мы на таких товар возим.

Это не убедило Гретту.

– Даже на этот поезд надо как-то попасть. Человек не сможет проскользнуть на него незамеченным!

Тут уже Раксакаль пошла в ответную атаку:

– Ну чего ты заладила: человек-человек! Сказано же, у нас Разрешение Города есть! Это тебе не просто фигня какая-то. Если Город его дал, значит, готов нам помогать во всем! Во всем, понятно тебе? А это значит, что как-нибудь и человека пристроим, и вообще все хорошо будет!

Гретта отвернулась, вцепившись в подол платья так, словно пыталась задушить ткань руками.

– Не переживай так, – смягчилась вдруг шушу. – Город не даст Путевода в обиду. – И она поспешила вниз.

Бесконечная вера Раксакаль в Город заслуживала уважения, но я понимал опасения Гретты и до какой-то степени разделял их.

– Возвращаться поздно, – мрачно сказала она, скорее самой себе, чем кому-то из нас.

И, взяв Путевода за руку, повела к лестнице. Тот даже не стал возражать, отпустил мой рукав и покорно пошел следом за ней.

Я бросил прощальный взгляд наверх. Сквозь прутья в вент-киоск залетали мелкие снежинки. «Ну, увидимся через пару часов, Небо», – подумал я.

Путь вниз занял чертову вечность. Наши шаги выбивали мерную дробь по стальным ступеням, очертания которых были едва различимы в свете красных аварийных ламп. После очередного пролета я даже начал улавливать в этом ритм музыки.