bannerbannerbanner
Тьма после рассвета

Александра Маринина
Тьма после рассвета

Полная версия

Татьяна покачала головой и почему-то отвела глаза.

– Не пошли? Почему?

– Лена… Она сказала, что если мы просто так придем, никто ничего делать не будет, потому что нужно, чтобы прошло не меньше трех суток с момента исчезновения человека. Нужно организовать убедительный звонок сверху, чтобы заявление приняли и начали искать. И чтобы искали как следует, а не номер отбывали.

– Понятно. И вы с этим согласились?

– Да, Лена сказала, что нужно подождать хотя бы до восьми утра, когда уже прилично звонить. У нее есть какие-то влиятельные знакомые в МВД, она сказала, что они обязательно помогут, позвонят, кому надо, и всех поставят на уши.

Ага, вот теперь ясно. У таких, как Смелянские, вся жизнь по блату. Они убеждены, что для обычных простых людей существует один порядок, а для людей со связями – совсем другой, обслуживание по классу люкс, все самое лучшее. К врачу – не в районную поликлинику, а к выдающемуся профессору по знакомству, колбаса – не из ближайшего к дому гастронома, а из спецраспределителя. Такие, как эта Елена Андреевна, не верят, что обыкновенные рядовые сотрудники милиции будут работать грамотно и ответственно, потому что рядовые – для рядовых, а для Смелянских и иже с ними – только самые-самые, а лучше всего – министр внутренних дел генерал армии товарищ Щелоков лично.

А Татьяна Муляр, похоже, своей подружке Смелянской в рот смотрит. «Лена сказала…» Лена сказала то, сказала это, Лена знает, как лучше. Ну, понятное дело, раз дом – полная чаша, стало быть, умеет жить, бога за бороду держит.

– Ваша подруга права, пропавших людей начинают искать только по истечении трех суток, – мягко проговорил Гордеев. – Но это касается взрослых. На детей и подростков данное правило не распространяется, их начинают искать сразу же, как только поступает сигнал. Жаль, что вы этого не знали. Продолжайте, пожалуйста. Мы остановились на том, что около половины третьего ночи вы решили дождаться утра и позвонить какому-то человеку из МВД. Что происходило дальше?

– Ничего… Я осталась у Смелянских до утра, чтобы сразу узнать, что делать и куда обращаться, если Лена позвонит тому человеку. Мы с Олегом все время звонили друг другу, узнавали, нет ли новостей. Детали я плохо помню, я была в ужасе… Ночь прошла, как в кошмаре. В начале девятого Лена начала звонить своему знакомому домой, но не застала, он уже уехал на работу. Потом дозванивалась по служебному номеру, ей отвечали, что его нет на месте. Потом она его все-таки поймала, поговорила. Он велел ждать. А через полчаса примерно в квартиру Смелянских пришли из милиции.

Виктору стало обидно. Кто сказал этим людям, что на «земле», в отделениях милиции и районных управлениях внутренних дел, работают тупые ленивые непрофессионалы? Майор Гордеев, как и почти все его коллеги, начинал на «земле» и хорошо знал, насколько несправедливо подобное мнение и какие порядочные и преданные делу люди служат в низовых подразделениях. Конечно, в семье не без урода, и среди сотрудников милиции можно встретить и туповатых, и ленивых, но ведь такие люди есть в любой профессии. Хотя нельзя не признать, что при контроле сверху и соответствующей команде иногда действительно стараются больше. Иногда. Но далеко не всегда. Чаще все-таки стараются в полную силу без всяких команд и надзора.

* * *

Бюрократию, служебную иерархию и режим секретности никто не отменял. И делиться информацией ни один сыщик не любит. Поэтому для того, чтобы поговорить с сотрудником, занимающимся выявлением и раскрытием хищений социалистической собственности, Гордееву пришлось сначала докладывать своему начальнику, потом ждать, пока начальник поговорит с руководством МУРа, которое свяжется с начальником городского управления БХСС, а оттуда спустится соответствующая команда тому оперативнику, который «обслуживает» сферу торговли. Самое смешное, что с этим опером Виктор Гордеев, как выяснилось, был знаком очень давно, вместе выпили не один литр горячительных, вместе отлавливали «пропавшего без вести», а на самом деле ударившегося в бега проворовавшегося заведующего складом…

Георгий Телегин, которого после выхода на экраны кинофильма «Москва слезам не верит» все называли не иначе как Гогой, всегда выглядел «как денди лондонский»: идеально сидящий костюм, манжеты сорочки непременно с запонками, а не с пуговицами, галстук явно не из московского универмага. «Мой внешний вид должен соответствовать уровню достатка тех, кого я вылавливаю, – говорил Гога. – Они должны видеть во мне ровню и наивно полагать, что я мало чем отличаюсь от них и со мной можно договориться. Меня не должны бояться, меня должны уважать, иначе язык ни у кого не развяжется». Виктор Гордеев, старавшийся перенимать крупицы профессионального опыта всюду, где можно, намотал такой принцип себе на ус и не забывал о нем. Он твердо усвоил, что страх – плохой помощник в деле установления контакта с собеседником. Страх парализует мышление, и даже если человеку нечего скрывать, он все равно солжет, придумает то, чего не было, забудет о том, что было на самом деле, утаит правду просто на всякий случай.

Гога Телегин знал о Елене Андреевне Смелянской немало.

– Мы на нее давно зуб точили, но она хитрая и верткая, как угорь, никак ухватить не могли. И тут нам информашка прилетела, что она скупила в своем универмаге большие партии дубленок, финских мужских и женских костюмов, там еще чешская и югославская обувь, короче, затарилась импортом по самое не балуйся. Еще и по золоту-бриллиантам вдарила.

– Давно? – живо поинтересовался Гордеев.

– Затарилась в конце декабря прошлого года, когда всем торговым точкам для годового плана дефицит отгрузили. Но мы поздно узнали, она уже все вывезла. Вот мы с тех пор и бьемся, ниточки хватаем, концы ищем: куда конкретно она вывезла? Кто ее оптовики? Кто сбытчики? Понятно, что товар ушел либо на Кавказ, либо в Среднюю Азию, либо на Север, туда, где денег много. Но ты же сам понимаешь, Витек, если мы туда сунемся – там круговая порука и чужих не привечают, никто нам не поможет, а если запросы рассылать, то ответа ждать приходится, и еще не факт, что в ответе правду напишут. Возьмут у заинтересованных лиц денежки и отпишут, как надо. Так что разработка у нас большая, долгая, десять месяцев уже копаем.

Виктор хорошо понимал, о чем идет речь. С 1 января 1982 года были повышены оптовые цены на дефицитные товары. Если строго по правилам, то директоров магазинов собирали в одном месте, объявляли им постановление правительства и вручали запечатанные конверты, в которых находились перечни товаров и новые цены на них, после чего, прямо сразу же, директора вместе с членами специальных комиссий разъезжались по своим магазинам, закрывались на переучет, вскрывали конверты и начинали переоценку. Так должно быть в идеале. То есть предполагается, что до утреннего собрания никто не знает о повышении цен и до вскрытия конвертов остается неизвестным, на сколько эти цены повышаются и на какие именно категории товаров. Но, как известно, ничего идеального в этом мире не существует. Директора торговых точек, в которые периодически поступают товары повышенного спроса, всегда имеют крепкие связи там, откуда может прийти полезная информация. В том числе и сведения о том, что в правительстве готовится определенное решение. А дальше вступает в силу обычная арифметика: если известно, что нечто стоит 200 рублей, а после переоценки будет стоить 350 рублей, то есть резон скупить сейчас, по нынешней цене, а как только объявят переоценку, отправить туда, где это с руками оторвут за, например, 330. Дешевле, чем в магазине. Навар может получиться очень недурной даже у тех, кто не особо жадный. А уж если оборотистый гешефтмахер отличается непреодолимой страстью к наживе, то вполне может толкнуть дефицит и за все 400, а то и 450 рублей. То есть накинуть к новой официальной магазинной цене обычную надбавку спекулянта. В магазине-то попробуй купи это нечто, оно ж дефицит, его днем с огнем не найдешь, а если и найдешь, то будешь стоять в очереди много часов, и еще не факт, что тебе достанется.

Стало быть, у Елены Андреевны Смелянской были надежные каналы получения информации. Ну да, и Татьяна Муляр упоминала некоего важного деятеля из Минторга, да и Владимир Александрович Смелянский имел все возможности своевременно узнать то, что полезно для семейного бюджета. Строгий и очень принципиальный. Ага.

– Ты дома у Смелянской уже был? – с надеждой спросил Гога.

– Еще нет, я к родителям девочки съездил и сразу к тебе на свидание мотнулся.

– А планируешь?

– Хотелось бы, – кивнул Виктор Гордеев. – Что, будешь со мной проситься?

– Только попробуй меня не взять. – Телегин угрожающе сверкнул глазами. – Мне же к ней не подобраться никаким другим путем – спугнуть боюсь. А так – сына ищем, святое дело. Тем более ты говоришь, у нее гости были. Были?

– Были. Насколько я понял, как раз такие, как ты любишь. Всякие обеспеченные люди с нехилыми связями, при должностях, с ног до головы в импорте. Так что у тебя появится шикарный и безопасный повод пообщаться потом с каждым из них. Но в моем присутствии, – с напускной строгостью прибавил Виктор.

– Ой, да на фиг тебе сдались эти торгаши? – заблажил Гога.

– Лишними не будут.

– Не финти! Я же помню, как мы того завскладом искали и ты все ныл, что у тебя в среде торгашей ни одного толкового источника нет. Так что ты мне полезен в смысле мадам Смелянской, а я тебе за это подкину информашку об остальных гостях, если ты кого себе на вербовку присмотришь, подсоблю личностными характеристиками. Лады?

– Хитрый ты, Гога, – рассмеялся Гордеев.

– Да уж не хитрее тебя.

* * *

Жанна вышла из лифта и, прежде чем нажать кнопку дверного звонка, вытащила из сумочки пудреницу, щелкнула крышкой, глянула на себя в зеркальце. Подумала сперва, что надо бы освежить помаду на губах, но сообразила, что, пожалуй, ни к чему. А вдруг Кирилл сегодня будет в настроении? Он терпеть не может ни вкуса губной помады, ни ее следов, остающихся на коже, а порой и на одежде. Секс с Кириллом был не сказать чтобы уж сильно привлекательным, но ничего, вполне можно вынести и даже придурнуться в нужные моменты. Жанна зависит от Кирилла, прекрасно понимает, что таких, как она, у этого типа с десяток, если не больше, а вот он у нее один. Пока отношения с ним деловые и доверительные, Жанна Янишина может спать спокойно и знать, что будет включена в состав труппы, выезжающей на зарубежные гастроли. А без гастролей не видать ей заграницы как собственных ушей. Суточные выдают крохотные, из расчета «с голоду не сдохнуть и купить пару самых дешевых сувениров», но люди-то опытные, знают, как и что делать, чтобы разжиться и косметикой, и какой-никакой модной одеждой. С собой везут икру и водку на продажу и консервы с бакалеей на собственный прокорм, чтобы из суточных не тратить, так что выходит более или менее. Опять же, если не попадать в гастрольный состав, то она станет Кириллу не так интересна. Ему ведь важно знать не только то, как ведут себя актеры в Москве, чтобы понимать, кого можно выпускать за рубеж, а кому лучше остаться дома, но и то, как они ведут себя в поездке. Что покупают, куда ходят, с кем общаются, какими впечатлениями делятся, не восхищаются ли образом жизни и изобилием товаров в заграничных магазинах, не пытаются ли уклониться от исполнения обязательного правила «не уходить одному» и с кем-то встретиться и все такое. Если Жанна станет невыездной, то интерес Кирилла к ней резко упадет. В общем, деловой контакт у актрисы и офицера пятого управления КГБ обоюдовыгодный, но Жанна на всякий случай старается и на интимном поле. Кирилл легко найдет себе другую дуру, которая с удовольствием станет стучать на коллег по театру, особенно если ее не берут на гастроли и она смертельно завидует тем, кто выезжает, а вот где Янишиной потом найти того, кто станет помогать и снова сделает ее выездной – еще большой вопрос.

 

Сегодня Кирилл, как выяснилось, был настроен на секс. Но сначала, конечно, дело. Жанна отправилась на кухню варить кофе и сразу поняла, что в квартире недавно был еще кто-то, кроме самого Кирилла. Она знала, что здесь никто не живет, здесь Кирилл только проводит встречи с теми людьми, контакты с которыми лучше не афишировать. И следы пребывания этих людей Жанна цепким женским взглядом всегда сразу находила. Например, Кирилл имел привычку тщательно вытирать кухонным полотенцем вымытые стаканы и рюмки, поэтому следы засохшей воды недвусмысленно свидетельствовали о том, что посуду мыл и убирал не он. Или занавеска для ванной: Кирилл оставлял ее полностью расправленной, во всю длину ванны, нижней частью внутрь. Если шторка собрана или нижняя часть болтается поверх ванны, значит, мылся кто-то другой. Ну, в общем, таких мелочей было много, Жанна хорошо изучила своего куратора из КГБ, его вкусы и привычки.

Обнаружив на решетке для посуды еще не просохшие высокие стаканы, Жанна быстро заглянула в ванную, проверила шторку. Так и есть, висит поверх ванны и изнутри вся в каплях. Совсем недавно здесь кто-то принимал душ. Мужчина? Глупости какие! Зачем мужчине душ средь бела дня? Не для секса же с Кириллом… Значит, баба. Ладно, учтем, постараемся как следует, чтобы Кирилл еще раз усвоил: баб можно иметь сколько угодно, но терять Жанну Янишину нельзя ни в коем случае.

– Ну, чем порадуешь? – спросил Кирилл, обаятельно улыбаясь, когда Жанна принесла в комнату джезву с кофе и чашки. – У меня для тебя есть подарочек, а у тебя для меня что?

Он нагнулся и достал с нижней полки кофейного столика прямоугольную коробку, черную с ярким радужным рисунком. Американские духи! Писк моды и неимоверная редкость на просторах СССР.

– Спасибо, Кирюша! – обрадовалась Жанна.

Чмокнув своего куратора в щеку, она заботливо стерла оставшийся след от помады и уселась в низкое кресло напротив, постаравшись, чтобы колени соблазнительно выглядывали из-под юбки.

– В среду была у Смелянских, – сообщила она. – Представляешь, у них сын пропал!

Кирилл весь подобрался, улыбка из обаятельной мгновенно превратилась в хищную.

– Что значит: пропал? – требовательно спросил он.

– То и значит. Пошел в кино с девочкой и не вернулся.

– А девочка вернулась?

– Тоже пропала.

Он недовольно поморщился.

– Жанна, ну когда ты уже научишься нормально рассказывать?

Она испугалась. Впрочем, не сильно. Кирилл всегда требовал, чтобы она рассказывала подробно и – главное – последовательно: что было сначала, что потом. Педант чертов. А у Жанны натура артистическая, она жаждет эффектов и аплодисментов, она ценит неожиданность реплики, поэтому начинает обычно с того, что ей самой кажется самым ярким, самым убийственным, самым интересным.

– Не сердись, котик, – пропела она, добавляя в голос обольстительности. – Я просто хотела начать с самого важного. У начальника КРУ сын пропал – что может быть важнее?

– Ты не знаешь и не можешь знать, что для меня важно, а что – нет, – сухо ответил Кирилл. – Твоя задача – рассказывать, сообщать мне информацию, а я уж сам определю, что мне пригодится. Давай все по порядку. И старайся ничего не упустить.

Жанна вздохнула и принялась объяснять, по какому поводу собирались, перечисляла имена и фамилии гостей, кто где сидел, кто что говорил. Все это было невыносимо скучно, но только до того момента, пока Таня Муляр и Михаил Филиппович не вернулись без детей. Вот тогда начал нарастать драматизм, и Жанна с удовольствием передавала в лицах, как развивалась ситуация, даже имитировала голос Елены Смелянской, обзванивавшей больницы и бюро несчастных случаев.

– А потом? – нетерпеливо спросил Кирилл, когда она замолчала.

– Что потом – не знаю, я уехала домой. Поздно было, транспорт не ходит, меня подвезли Журовы, им тоже нужно было возвращаться, у них маленькие дети.

– Что значит «подвезли»? У них служебная машина с водителем?

– Да ты что! Рылом не вышли, – фыркнула Жанна. – Они на своей были.

– И Журов сел за руль выпивши?

– Нет, за рулем была Светлана, она опять беременна, поэтому не пила совсем. Ну вот, а утром я позвонила Ленке Смелянской, спросила, вернулись ли дети, и оказалось, что так и не вернулись.

– В милицию заявили?

– Конечно. Говорят, ищут. Сегодня уже суббота, а ребят так и не нашли. Как ты думаешь, найдут?

– Смотря как будут искать, – неопределенно ответил Кирилл и со стуком поставил пустую чашку на блюдце. – Тебя уже опрашивали?

– Меня? – изумилась Жанна. – А чего меня-то опрашивать? Я, что ли, детей украла?

– Ну почему обязательно украла? Подростки могли уехать куда-то, сбежать. Мальчику почти четырнадцать, большой уже. Мало ли какая дурь в голову стукнет. Может, у них любовь.

Жанна от души расхохоталась.

– Любовь? Ты бы их видел! Аленка – кровь с молоком, рослая, белокожая, крупная, выглядит лет на пятнадцать, у нее грудь уже больше, чем у меня, а Сережка – шпендрик малорослый, ниже ее сантиметров на десять, наверное. Нет, ну она-то ему нравится, конечно, это даже со стороны заметно, он прямо млеет, когда смотрит на нее. Но Аленка его не воспринимает, голову могу дать на отсечение, я в таких вещах разбираюсь. Сережка для нее брат, друг, да кто угодно, только не объект романтических мыслей. Она, между прочим, все на Журова поглядывала, он же красавчик, на Алена Делона похож.

– Акселераты, – согласно кивнул Кирилл. – А Журов что же? Тоже поглядывал на девочку? Реагировал как-то?

Жанна прикусила язык. Журов работает в Комитете молодежных организаций, а все нормальные люди прекрасно знают, что там простых сотрудников нет, все так или иначе связаны с КГБ. Выходит, она только что дала повод Кириллу заподозрить коллегу в нехорошем. А вдруг Журов узнает, что она такое ляпнула? Впрочем, ничего особенного она ведь не сказала. Разве красавчик Журов виноват, что на него заглядываются и женщины, и девушки, и совсем сопливые девчонки? Он себе внешность не выбирал. Да и сама Жанна вовсе не была против, когда лет десять назад у них случился короткий, но бурный роман. Света Журова тогда была беременна первым ребенком. Токсикоз, нервы, капризы, пигментные пятна, отечность… Ну, понятное дело, в такие периоды многие мужики с цепи срываются. Светка снова беременна, уже в третий раз. И Славик Журов наверняка снова завел интрижку. Но не с малолеткой же! Просто смешно. От обычного бабника до педофила – как до Луны вообще-то.

– Никак он не реагировал, – сердито проговорила она. – Все были озабочены… сам знаешь чем, это ж десятое число было. Не до улыбок. Кира, у нас в феврале-марте гастроли в Австрию и Бельгию.

– Я в курсе, – равнодушно откликнулся Кирилл.

– И?

– Можешь собираться. Если будешь умницей, конечно.

– Спасибо, милый! Сварить еще кофе?

– Свари. И иди в душ.

Уж она постарается. Изо всех сил. С сегодняшнего дня в стране новое руководство, и теперь ее куратору будет куда удобнее и легче поддерживать своих информаторов. КГБ заберет себе всю власть, и кто знает, в каком театре и на каких ролях может уже совсем скоро оказаться Жанна Янишина!

* * *

Подполковник Череменин уже закрыл было сейф и приготовился опечатывать, но внезапно снова повернул ключ, потянул на себя железную дверцу и достал папку. Ту самую, которая вот уже несколько месяцев не давала ему покоя. Не сама папка, разумеется, а ее содержимое. Информация об убитых мальчиках-подростках. В разных городах СССР, в разных республиках. Без признаков сексуального насилия. Что это? Маньяк? Секта? Сумасшедшие сатанисты?

Леонид Петрович Череменин служил в Главном управлении уголовного розыска МВД СССР, в отделе по раскрытию убийств. В главк попадали преступления либо резонансные, либо особо сложные и вот такие, многоэпизодные, совершенные предположительно одним и тем же лицом, но в разных городах страны.

О том, что имеет место серия, стало известно далеко не сразу. Если бы тяжкие преступления против несовершеннолетних не находились на особом контроле на местах, то серию могли бы никогда не выявить. Спасибо внимательному и памятливому сотруднику из МВД СССР, который в ходе плановой инспекторской проверки в одном из регионов запросил материалы дел, находившихся на контроле у руководства областного ГУВД, уцепился за нераскрытое убийство подростка и вспомнил, что в каком-то другом регионе сталкивался с чем-то очень похожим. Изучили информацию сначала из того региона, потом разослали запросы по всей стране, проанализировали, обдумали. И выходило то, что выходило. То есть плохо. Череменин и его коллеги выезжали на места, где обнаруживали трупы мальчиков, проверяли, что и как сделано для раскрытия убийств, старались придумать еще какие-то версии, которые позволили бы понять, где искать преступника, но ничего не выходило. По огромной стране разъезжал человек, который почему-то убивал мальчишек 13–16 лет и о котором ничего невозможно было понять. Длилось это вот уже четыре года. Что у него в голове? У потерпевших ничего не брали, да и что можно взять у подростка? Карманные деньги? И ради этого убивать? Их не насиловали, не расчленяли, не оставляли свойственных маньякам знаков. Просто истязали и потом убивали. Во всех случаях, а их насчитывалось уже восемь, на телах убитых судмедэксперты фиксировали следы побоев, нанесенных непосредственно перед смертью. Если бы речь шла о единичном случае, можно было бы предположить, что несчастный подросток столкнулся с шайкой подвыпивших идиотов, завязалась ссора, перешедшая в драку, парнишку избили всем скопом и убили. Один случай – да, вполне. Но восемь! И в разных городах, в разных республиках. Если только спортсмены-юниоры, выезжающие примерно одним и тем же составом в разные места на сборы. Это была единственная достойная версия, и ее проверяли вот уж сколько времени, но толку пока не было.

В субботу Череменин, как и каждый день, просмотрел с утра сводку по Москве. Убийств, которые могли бы заинтересовать главк, за истекшие сутки не произошло, и слава богу. В сводке по стране, куда попадали только самые значительные происшествия, тоже ничего такого не оказалось. Но вот исчезновение подростков, которое прошло по московской сводке в пятницу, засело в памяти и беспокоило… Мальчик тринадцати лет и двенадцатилетняя девочка. Конечно, бить тревогу пока рано, во‑первых, с детьми все может завершиться вполне благополучно, во‑вторых, девочка не вписывалась в модус операнди неизвестного преступника. Но поговорить все-таки надо.

Череменин задумчиво посмотрел на листки, сложенные в папку, вышел из кабинета и через десять минут вернулся, неся в руке ориентировку на розыск Сергея Смелянского и Аллы Муляр. Снял трубку и позвонил Гордееву.

– Привет, Витя.

– Здорово, коль не шутишь, – устало отозвался Виктор. – Ловко ты меня поймал, я только-только от руководства, заскочил к себе одеться, уже у двери стою.

 

– Домой собираешься?

– Угу. А что? Есть вопросы?

– Есть, Витя. Поговорить бы надо. Приватно.

– Срочно?

– Боюсь, что да. Уж извини.

– Эх…

Гордеев помолчал несколько секунд.

– Ладно, перезвоню своей Надежде Андреевне, скажу, чтобы не ждала, спать ложилась. Где встречаемся?

– Подъезжай на «Щелковскую», выход к магазину для новобрачных, я тебя там подхвачу.

– Ого! – присвистнул Гордеев. – А что у нас на «Щелковской»? Любовное гнездышко?

– Оно самое, – усмехнулся Череменин.

* * *

Когда Леонид Петрович подъехал к выходу из метро, то сразу увидел крепкую шарообразную фигуру Гордеева. Невысокий, с налитыми мышцами и круглой почти полностью полысевшей головой, Виктор напоминал свинцовый шар. Вдвоем они проехали еще пару кварталов, и Череменин остановил машину.

– Здесь, – сказал он, выключая двигатель.

Пока поднимались в лифте, Гордеев спросил понимающе:

– «Кукушка», что ли?

«Кукушками» оперативники называли конспиративные квартиры, в которых проводились встречи со спецаппаратом, проще говоря – с агентурой.

– Увидишь, – загадочно хмыкнул Череменин.

Когда дверь квартиры открылась, на лице Виктора было написано презрительное понимание: ну конечно, притащил в дом к молоденькой любовнице.

– Привет, папуля!

– Привет, ребенок! – Леонид Петрович чмокнул дочь в нос. – Знакомьтесь. Гордеев Виктор Алексеевич – Настя, моя дочка.

– Здрасьте, – вежливо сказала Настя. – Проходите, пожалуйста. Только у меня еды нет. Совсем никакой.

– Ладно, разберемся, – легкомысленно ответил Череменин.

* * *

Майор Гордеев и подполковник Череменин не были близкими друзьями, скорее, добрыми знакомыми, много и тесно общавшимися по работе, но почти ничего не знающими о личной жизни друг друга. По нескольким словам, брошенным когда-то давно и вскользь, Виктор понял, что Леня Череменин женился в свое время на женщине с ребенком, и слово «ребенок» настолько прочно осело в голове, что сейчас Гордееву трудно было поставить все на свои места, включить внутренний календарь и осознать: тот ребенок давно вырос и превратился в молодую женщину. Высокая, худая, бесцветная, с невыразительным лицом, длинные светлые волосы собраны в хвост на затылке.

– А где твой рыжий гений? – спросил Череменин, обращаясь к дочери.

– Вчера был, – коротко ответила Настя.

– И что? Ты считаешь, что это ответ на мой вопрос?

– Ну папуля, не каждый же день…

Блеклая тощая Настя скрылась в комнате, плотно притворив дверь, а Виктор и Череменин принялись разбираться с содержимым холодильника. Содержимое было, прямо скажем, так себе. Гордеев неодобрительно фыркнул, разглядев в холодных глубинах кусочек сыра, одну сморщенную от горя сосиску, полпачки сливочного масла и банку томатной пасты.

– Что-то не больно хозяйственная у тебя дочка. Вот моя Надежда Андреевна…

– И моя Надежда Ростиславовна тоже, – не дал ему договорить Череменин. – Наверное, все дело в именах. Назвали Анастасией – вот и получили. Надо было другое имя придумывать.

Оба рассмеялись, вспомнив, что женаты на тезках. Леонид Петрович проверил кухонные шкафы и предложил сварить макароны или гречку.

– А можем просто чаю попить без ничего. Или кофе. Кофе у Настюхи всегда есть, она без него жить не может.

– Давай кофе, – махнул рукой Гордеев. – Чего уж теперь. Так какая у тебя печаль, Леня? Что стряслось?

И подполковник Череменин начал рассказывать. Потом раскрыл папку и достал ориентировки с фотографиями, разложил на столе.

– Вот эти восемь – мои, а эта, на двоих ребят, – твоя вчерашняя.

– Хреново, – протянул Виктор, разглядывая фотографии. – Думаешь, мои ребятки из той же серии?

– Не знаю. Но исключать нельзя. Так что просто имей в виду, ладно? Если найдутся живыми и невредимыми – порадуемся, а если… Тогда не забудь то, что я рассказал.

– Леня, а ты почему на этих ребят внимание обратил? – спросил Гордеев. – Тебе кто-то сказал?

Череменин приподнял брови, посмотрел удивленно.

– Не понял вопроса…

– Поясняю: у мальчика родители не простые, они даже в милицию не стали сами обращаться, все сделали через кого-то в МВД. И мне интересно, как далеко ушла волна и какой она высоты.

– А, в этом смысле… Нет, никто не звонил, не предупреждал, ничего такого. Просто сводку по Москве посмотрел и увидел.

– Но мог и не посмотреть?

– Не мог. Сводку смотрю каждый день, это как зубы почистить и побриться. Но вот не увидеть мог запросто. Я же по части убоев, пропавшие подростки – это не мое. Глаз зацепился чисто случайно.

– А если бы не зацепился? Что было бы, если бы наш эпизод лег в твою серию, а ты узнал бы об этом, когда уже все следы остыли? Мы сейчас землю носом роем, пытаемся восстановить все передвижения детей, каждый их шаг, каждое сказанное слово, и все, что знает главк, нам могло бы очень пригодиться, а вам может понадобиться то, что знаем мы. Ну почему все так тупо устроено, Леня? Почему нет нормального информационного взаимодействия, единых баз каких-то, что ли… Развели, блин, секретность на пустом месте! В Советском Союзе создана новая общность «советский народ», с моральным кодексом строителя коммунизма и все вот это… То есть советский человек не может быть маньяком, поэтому вся информация подобного рода является грифованной и болтать о ней нельзя. Даже среди своих. В каждом конкретном городе знают о «своем» трупе, но о том, что эти трупы по всей стране находят, осведомлены только избранные. Почему так, Леня? Вернее, я понимаю почему, но не понимаю другого: неужели никто не видит, что это мешает работе? Неужели там, наверху, действительно считают, что самое главное – сделать вид и подать красивую картинку, а не раскрыть преступление и остановить убийцу? Или они там искренне, от всей души убеждены, что по мере продвижения к коммунизму преступность будет постепенно искоренена, потому что люди будут становиться все лучше и сознательнее? Они все уже живут в завтрашнем дне, у них, у этих старцев кремлевских, давно уже коммунизм наступил, каждый из них получает по потребностям, а отдает по очень сомнительным способностям, а до того, что преступники убивают и будут убивать до тех пор, пока их не поймают, им и дела нет. Причем, заметь, до воров и расхитителей им дело очень даже есть, вон замминистра рыбного хозяйства аж к расстрелу приговорили за взятки и хищения, а на горе родителей, у которых пропадают или гибнут дети, им плевать. Да что я тебе рассказываю…

Виктор безнадежно махнул рукой и удрученно замолчал. Череменин вздохнул, пожал плечами, лизнул подушечку указательного пальца и прижал к блюдцу, собирая прилипающие к коже крупинки сахара.

– Знаешь, пока Настюха училась, я то и дело заглядывал в ее учебники, интересно было, отличается ли то, что в них написано, от того, что было написано, когда мое поколение получало юридическое образование. Думал, может, какую новую идею почерпну, новый взгляд, новое знание. Ни фига! Как придумали лозунги шесть десятков лет назад – так и переписывают их. Наверное, за столько лет и сами поверили. Пойдем-ка, я тебе кое-что покажу.

Он повел Гордеева в комнату. Настя сидела за большим письменным столом, заваленным толстыми книгами и бумагами, и бодро печатала на портативной пишущей машинке. Мебели в комнате было явно маловато: кроме письменного стола Виктор увидел только какую-то стенку из светлого дерева и два стула, один из которых занят хозяйкой. Вдоль стен прямо на полу громоздились стопки книг и папок. «Где же эта девица спит, хотелось бы знать? – подумал Гордеев. – На полу, что ли? В холодильнике пусто, в комнате пусто. Как будто она здесь и не живет. Занятно».

– Ребенок, дай-ка нам посмотреть твои переводы.

Девушка оторвалась от работы и обернулась.

– Какие именно?

– Американские журналы, где про информационные связи полиции написано.

Настя с явной неохотой встала и принялась перебирать толстые папки с завязками.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru