Александра Косталь
Тайга заберет тебя
Будь Слава один, они бы загрызли его, даже не задумавшись. Ребенок для них просто манна небесная. От мыслей об этом Варя сжала кулаки и впервые не испугалась бродячих собак, а разозлилась.
– Держись за мной, – скомандовала она не своим, более низким и уверенным голосом.
Едва Варя сделала шаг, вожак издал команду, и псы стали медленно надвигаться. Краем глаза она заметила на обочине обломки толстых веток и схватила первую, что попалась под руку. Нос вожака был уже так близко к ее ногам, за которыми прятался Слава, что, взмахнув палкой, Варя ударила им пса. Тот отпрянул и зарычал, а за ним и его соратники, но остался стоять на дороге, не пряча зубы.
Тогда Варя заглянула в черные, обозленные глаза и поняла, что он не сможет противостоять инстинкту огромной силы – голоду. И единственный ее шанс воззвать к такому же сильному – инстинкту самосохранения.
Выставив перед собой большую ветку, Варя шагнула на псов, продолжая смотреть вожаку в глаза. Она не отдаст Славу, и сама будет биться, пока от собак ничего не останется – вот, что Варя пыталась вложить в этот взгляд. В чем пыталась убедить бродяг.
Потом сделала ещё один шаг. Собаки не двигались, но и нападать не решались, монотонно рыча. Она почувствовала, как в ее собственной гортани появляется грудной звук, больше походящий на звериный. Она медленно опускалась, переходила на их язык и методы убеждения, а ещё продолжала идти, едва ли не вплотную приближаясь к их мордам.
Назад она не пойдет. И спиной поворачиваться не станет. Это псы встали на дороге Вари, а не наоборот.
Наконец рык прекратился. Вокруг стало неожиданно тихо, и она едва удержалась, чтобы не оглянуться. Вожак сделал шаг назад, а следом и остальные отступили. Они прошли мимо, больше не глядя на Варю со Славой, но она продолжала прикрывать его собой, пока те не скрылись за домом.
“Не бешеные. Повезло” – с облегчением подумала Варя, отбрасывая палку.
– Это было круто! – воскликнул Слава, дёргая сестру за рукав. – Ты как дудочник из мультика, только с собаками!
Он был полон восхищения. Варя же чувствовала, что у нее вот-вот подкосятся ноги. Спроси ее кто-то, она сама бы не смогла объяснить, что только что произошло. Как Варя, до смерти боящаяся собак, сумела напугать их самих. Должно быть, они просто решили, что потеряют больше, чем получат, если кинуться на взрослого человека, а не в самом деле приняли ее за свою. Свою, которая сильнее.
Когда они жили на побережье, Варю часто оставляли у бабушки. Родители работали, и пенсионерка была рада скрасить однообразные будни общением с внучкой. А еще у нее был пёс по имени Рекс.
Пятилетней Варе казалось, что собака была просто огромной, размером с медведя, но очень ласковой и любящей бегать за мячиком. У Рекса была длинная черная шерсть, которую бабушка вычесывала и вязала носки перед телевизором, пока пёс спал в ее ногах. Он был таким же стариком, как и его хозяйка, но все же находил силы нянчиться с Варей с самого ее рождения.
Но однажды этот ласковый, добродушный пёс, похожий на плюшевого медведя, вгрызся бабушке в лодыжку и стал рвать мышцы и сухожилия.
Это случилось на площадке рядом с бабушкиным домом, куда они выходили каждый вечер. Пенсионерка прогуливалась с собакой и общалась с соседками, Варя лепила что-то в песочнице. Им уже нужно было возвращаться, и бабушка ее подгоняла:
– Варюша, скорее, а-то уйдем без тебя!
Варя собрала ведёрко и совок, всучила кукле, которую возила в коляске, и поехала к бабушке. Она ждала на лавке, а Рекс, утомленный жарой, лежал на асфальте, высунув язык, и громко дышал.
Все произошло так быстро, что Варя не успела и сообразить. Челюсти сомкнулись на бабушкиной ноге, и хруст оглушил всю площадку, а следующие потерялись среди криков. Рекс грыз ногу, как грыз мясо на костях во время завтрака, обеда и ужина, только теперь это была нога бабушки, его любимой хозяйки. Вся морда сразу же перепачкалась кровью, а стопа безвольно повисла на оставшихся мышцах, с которыми Рекс спешил разобраться.
Он отгрызал ее от бабушки.
Варю сразу кто-то оттащил и понес прочь, закрывая глаза – как выяснилось позже, соседка, с которой бабушка хорошо общалась. Детей сразу позабирали, стараясь скрыть от их психики ужасную картину. Один из соседей собирался на охоту, и только это и спасло бабушку. В тело Рекса разрядили обойму, и только тогда он разжал челюсти.
На реабилитацию ушло много времени, ногу пришлось собирать из мелких осколков. Только перенеся несколько операций, бабушка смогла сама передвигаться с тростью. Страшная картина стояла перед глазами у Вари, а она сама словно забыла весь ужас.
– Он у меня такой хороший был, жаль, до зимы не дожил. Он так любил бегать по снегу, – причитала бабушка, вытирая намокшие глаза носовым платком.
А Варя не могла понять, как можно жалеть о смерти настоящего убийцы.
Мама потом консультировалась с ветеринаром насчет поведения Рекса. Он заявил, что бывают разные причины внезапной агрессии, но, вероятнее всего, у пожилой собаки развился «синдром ярости», причиной которому были неврологические заболевания.
Но это нисколько не успокоило тогда.
В ее родном городе бродячих псов не было, зато многих заводили их как питомцев. И каждый раз видя, как даже самая маленькая псина идёт мимо на поводке, Варя сжимала в кармане вилку, украденную с кухни после произошедшего. Она знала: ни поводок, ни намордник могут не спасти. Зато если ударить зубцами в глаз, обезумевший пёс сразу придет в себя.
Она носила ее с двенадцати, повзрослев купила складной нож, но он ей ни разу не пригодился. Словно таких, как Рекс, больше не было. И Варя начала забывать, что нужно иметь оружие при себе. По возвращению домой она обязана отыскать нож среди вещей и вернуть на законное место в кармане.
Немного отдышавшись, Варя снова схватила Славу за руку – даже чуть крепче, чем следовало – и они двинулись к школе.
Ее нельзя было ни с чем спутать: прямое двухэтажное здание с длинными окнами и массивным крыльцом, за невысоким забором из проволоки, оно было освещено лучше остальных домов, будто находясь под софитами. К нему стягивались такие же, как Слава, школьники, с тяжёлыми рюкзаками, мешками со сменкой и в ярких шапках. Все, что их отличало от брата – возраст и угрюмость. Варя не увидела ни одного школьника, который бы был этим февральским утром в хорошем расположении духа.
И их настрой был Варе ближе, чем Славин. Этих ребят она понимала. А как был устроен мозг брата, так и оставалось для нее загадкой.
Он был обычным семилетним мальчиком, не любил заниматься английским и обожал Бравл Старс. Да, ему нельзя было жирное и сладкое, из-за чего мама сама делала домашнюю нежирную колбасу, варила плавленый сыр и покупала полезные батончики, но в остальном он ничем не отличался от сверстников.
Кроме красной карточки. И гарантии смерти максимум через пять лет.
Едва калитка осталась за их спинами, Слава вырвал руку и побежал первым по ступеням. Варя не стала его догонять – если такой самостоятельный, пусть бежит.
Тяжёлая дверь распахнулась, пропуская новоприбывших в обитель знаний. Глаза жгло от холодного света, пахло тушеной капустой, а над головой жужжали лампы. Варя словно оказалась в уменьшенной версии собственной школы: плитка цвета грязного асфальта, ряды с крючками для курток, направо кабинеты, налево столовая и спортзал. Она застыла на пороге, пропуская несущуюся компанию младших, и в этот момент за спиной раздалось:
– Предъявите пропуск, пожалуйста.
Варя обернулась, замечая сидящего за стеклом пожилого мужчину в форме охранника. Он смотрел исподлобья, явно недовольный ее появлением.
– Здравствуйте, – кивнула Варя, будто с ней кто-то поздоровался. – Мой брат сегодня пришел впервые, мы только перевелись в эту школу. Мне нужно поговорить с классным руководителем.
– Фамилия.
Она нахмурилась, сбитая с толку. Но, чтобы не показаться глупой, выдала заученное:
– Дыбенко. Елена Федоровна. Первый “А”.
Охранник тяжело вздохнул.
– Ваши фамилия, имя и отчество. И паспорт.
Теперь растерянность сменилась лёгким испугом: Варя похлопала себя по карманам куртки и осознала, что документы вовсе не брала. В прошлой школе ее запомнили за месяц, и с тех пор она не утруждала себя ноской паспорта. Должно быть, весь ужас ситуации сразу же отразился на ее и так не самом приятном лице, опухшем и с красными глазами от недосыпа.
– Ну, хоть права у вас есть? – смягчился охранник, поднимаясь по ту сторону окна.
Варя задумалась, но пальцы сразу же нащупали шершавую обложку, и решение нашлось само собой.
– Студенческий! У меня есть студенческий. Карасева Варвара Алексеевна.
Он сразу же был съеден тонированным окошком, и минута ожидания показалась Варе вечной. Наконец студенческий снова появился на блюдце, а охранник удивлённо взглянул на нее через прямоугольник:
– Университет в тысячах километров отсюда?
– Я на дистанционном, – бросила она на прощание, быстро пересекая коридор в поисках Славы.
– Ну, вас и занесло!
Он нашелся около гардероба. Стоял, переминаясь с ноги на ногу и крутил в руках пакет со сменкой. Его растерянный взгляд бегал по табличкам с классами, а лицо под шарфом покраснело и покрылось испариной – в здании было довольно тепло, а Варя порядком задержалась у охранника.
– Хорошо, что мама снова устроила тебя в первый “А”, да? Запоминать заново не придется, – как бы невзначай произнесла она, присаживаясь рядом и заглядывая ему в лицо.
Нарастающая паника растаяла вместе со снежинками в ворсе шарфа, и Слава быстро закивал, улыбаясь. Варя потянулась, чтобы снять с него шапку, но тот отпрянул.
– Сам?
– Сам.
Когда брат пропал под навесом курток, Варя оглянулась, замечая столпившихся детей в углу. Видя, что она смотрит на них, те сразу отвернулись и убежали за угол. Должно быть, именно они были катализатором внезапной самостоятельности Славы. Потому что матери он позволял себе сопли платочком вытирать, не то, что переодевать.
Висевшие на стене часы показывали почти половину девятого.
– Поторопить, Слав. Урок скоро начнется, – напомнила Варя, и шорох курток за спиной стал интенсивнее.
– Вы привели Карасева Вячеслава?
Она обернулась, замечая из неоткуда выросшую рядом девушку. Она была столь же молода, как и Варя, и больше походила на старшеклассницу, но клетчатая юбка в пол и платок на плечах явно намекали на принадлежность к педагогическому составу. Темные волосы были собраны в строгую прическу на затылке, а румяные после мороза щеки занимали половину лица, чем делали его очаровательным, как, впрочем, и открытые светлые глаза.
– Я Елена Федоровна, классный руководитель Славы, – представилась она, протягивая руку и чуть приседая, будто в подобии реверанса.
Варя даже застыла от удивления, но все же пожала тонкую ладонь с выступающими синими прожилками на запястье.
– Варвара. Мне нужно обсудить с вами кое-что насчет Славы.
На лице учительницы сразу появилось участливое выражение с примесью сожаления, отчего Варю передернуло. Она успела насмотреться на таких участливых и сожалеющих, чьи слова лишь лицемерие, о котором они забудут сразу же, как потеряют ее семью из виду.
– Да-да, меня предупредили, что мальчик особенный, – закивала она, выпячивая губы, будто сама сейчас заплачет.
Но не заплачет. Ей абсолютно плевать, и этих равнодушных стеклянных глаз Варя видела достаточно, чтобы научиться осаживать таких непрошеных плакальщиц.
– Мой Слава такой же парень, как и остальные ваши дети, – сквозь зубы прошипела Варя, и это было так неожиданно для учительницы, что она отшатнулась, закутываясь в платок, словно он мог послужить доспехами. – И не вздумайте создать перед ними впечатление, будто он какой-то другой. Вы меня поняли, Елена Федоровна?
– Да-да, конечно. Я не хотела обижать вас или вашего сына, просто…
– Брата. Слава мой брат.
– Ой!
Щеки учительницы вспыхнули, как огни на ёлке, и вот ладони уже пытались спрятать их от свидетелей. Варе даже стало немного ее жаль, похоже, она только закончила учебу, и еще не была закалена учениками и их сумасбродными родителями, раз так переживала из-за мелочей.
– Не беспокойтесь, все в порядке, – отмахнулась Варя, позволяя себе сочувствующие сжать ладонь Елены. – Просто я хотела сказать, что Слава умный и самостоятельный, и сам знает, что ему можно, а что – нет. На случай, если понадобится наша помощь, у него в кармане есть красная карточка.
Варя достала из своего кармана картонный прямоугольник, что наглядно продемонстрировать то, о чем говорит.
– Если Слава его покажет, пожалуйста, позвоните мне, и я сразу прибегу. Запишите мой номер на такой случай.
– А такое может произойти? – удивилась Елена Федоровна, снова пытаясь спрятаться в небольшом платке, едва встречающемся концами на талии. – Поймите меня правильно, у нас не специализированное учреждение, и никто понятия не имеет, что делать в случае…
Варя втянула носом воздух, чувствуя, как жалость к учительнице испаряется. Ей просто не хочется брать на себя любую, даже крохотную ответственность, хотя она и состоит в одном звонке.
– Я уже сказала, что и в каком случае делать. Во всем остальном Слава никак не отличается от других. Я… – уже настроившись идти до конца, Варя замолкла, перебитая предупредительным звонком, что заставил стены школы загудеть. Когда коридоры опустели, погрузившись в тишину, она добавила: – Запишите номер. Пожалуйста.
– Я готов!
Из-за курток появилось румяное лицо Славы, смущённо поправляющего лямку рюкзака. При виде учительницы он замолчал, оставаясь на месте, в то время как Елена Федоровна будто от одного взгляда напиталась силой и расцвела, присаживаясь, чтобы раскрыть объятья для ученика.
– Привет! Ты Слава? Меня зовут Елена Федоровна, теперь мы будет познавать этот мир вместе, – улыбнулась она, протягивая ему руку, чтобы тот смущённо ее пожал. – Хочешь познакомиться с остальными ребятами?
Слава медленно кивнул. Он всегда замолкал при посторонних, так что казалось, будто его вовсе не научили разговаривать. Но учительница была явно готова к такой реакции, поэтому делала вид, что все так и должно быть.
– Тогда мы прямо сейчас пойдем в класс, остальные уже заждались, – продолжила она, и Слава все же взял ее за руку.
Прежде чем они вместе двинулись в сторону кабинетов, Варя успела незаметно для Славы вложить в руку Елены Федоровны листок с номером. Она таскала его в кармане все время, будто сама была больна, а не брат. Стоило надеть на него браслет с контактами, но он так брыкался при любых попытках, что они с матерью потеряли надежду. Елена Федоровна кивнула, улыбаясь сразу и Варе, и Славе.
– Все будет хорошо, не переживайте, – говорила эта улыбка.
Но Варю все равно не отпускало чувство тревоги. С самого их приезда в этот поселок.
Глава 2. Ворота на лес – к беде
Когда Варя вернулась, дом уже опустел. Отец отправился на работу, а мать наверняка оформлять документы – до начала учебы она не успела разобраться с поликлиникой и, скорее всего, убежала именно по делам бюрократическим.
Варя же, ещё на пороге скинув куртку и унты, двинулась на кухню. Благодаря прогулке организм немного проснулся, и пустой желудок угрожал, что начнет есть сам себя. Она проигнорировала кастрюлю с супом, сразу нащупывая палку колбасы и доставая её на стол. В хлебнице оказалась последняя корочка, и про себя Варя отметила, что нужно зайти в магазин, когда пойдет забирать Славу.
Позавтракав горячим сладким чаем и бутербродом с колбасой, она завела будильник и уронила голову на подушку, почти сразу засыпая.
Варе снилось море. Родная сердцу галька под резиновой подошвой и шелест волн. Она сидела на берегу, вдыхала соленый воздух и наблюдала за чайками, раз за разом ныряющими за добычей в воду. Вокруг не было ни одной человеческой души, только Варя и море.
А потом оно вдруг начало замерзать.
Сначала Варе показалось, что это пластиковый мусор качается на волнах, но он стал разрастаться, превращая танцующую воду в мертвый лёд. Варя вскочила, чувствуя, как холод обжигает лодыжки и плечи, и побежала к воде, но та уже полностью обледенела.
И дна под этим льдом не было видно.
Словно в том месте, где раньше начиналась вода, сейчас был обрыв на огромную глубину, и галька прекращалась, а за водяным стеклом виднелась только темнота. Такая же черная и холодная, как северная ночь.
А следом раздался хлопок.
Ветка дерева со всей силы ударила в окно, разбивая его, и стоящая на льду Варя провалилась вниз, не успев даже закричать прежде, чем мрак заволок все вокруг.
Она подскочила на кровати, испуганно оглядываясь. В комнате посветлело, но в углах все равно сохранялись комки полумрака, а простынь, которую Варя сжимала пальцами до вцепившихся в ладони ногтей, оказалась влажной. Похоже, от кошмара её бросило в жар.
На экране телефона значилось, что до будильника осталось всего семь минут. Лечь снова она не могла, наоборот, Варю продолжало трясти, а сердце в груди никак не могло замедлить ритм. Она спустилась с кровати, оставляя белье смятым и наполовину сползшим на пол, и побрела вниз, в сторону кухни. Ей срочно нужно было попить – во рту пересохло, и горло саднило, будто Варя долго кричала, сорвав голос.
Мама успела вернуться и сидела за столом, разложив вокруг себя веер документов. Силуэт ее был сгорблен, тело напряжено, а брови сведены в попытке лучше понять то, над чем она ломала голову. У нее, ещё совершенно не старой женщины, залегла вертикальная морщинка между бровями.
– Как дела? – мимолётно спросила Варя, проходя мимо матери к гарнитуру, на котором стоял кувшин с водой.
Пить хотелось нестерпимо, и целый стакан она осушила залпом.
– Здесь есть только один педиатр, и тот принимает раз в тысячу лет, – устало вздохнула мама, поднимая на Варю взгляд. – Что это с тобой? Не заболела?
Варя попыталась увернуться, но мать все равно дотронулась губами до влажного лба и заключила:
– Температуры вроде нет. Ты как себя чувствуешь?
Она выглядела обеспокоенной, и Варе стало стыдно за утренний скандал. Как не пыталась заглушить в себе детскую ревность, что родители целиком посвящены Славе, а о ней забыли ровно в тот день, когда ему поставили диагноз, а все же не могла.
Варя была слишком взрослая, чтобы позволять себе подобное. А Слава слишком маленьким, чтобы она воспринимала его как брата, а не ребенка.
– Перетопили, в спальнях дышать нечем, – выкрутилась Варя, пожимая плечами.
– Скажи отцу, пусть убавит отопление. Зря мы, что ли, датчики в каждую комнату покупали.
Поняв, что жизни и здоровью дочери ничего не угрожает, мама вернулась за стол и продолжила задумчиво перебирать бумаги. Лишь когда Варя собралась уходить, она бросила ей в спину:
– Кушать не хочешь?
– Я со Славой поем, – мгновенно отозвалась она.
Днем поселок выглядел намного гостеприимнее, чем во время темноты. Светлые дома на ножках были покрыты снежной вуалью со стороны ветра, а снег переливался на солнце сверкающими камнями, поэтому Варя щурилась и жалела, что не взяла горнолыжные очки с тонировкой. Бродячих собак она по дороге не встретила, как, впрочем, и других животных, хотя нож все же отыскала и предусмотрительно бросила в карман куртки. Людей было не так много, в основном все крутились около домов, чтобы в любой момент можно было скрыться от мороза.
Для Вари большой диковинкой стали дома на высоких сваях, поднимающими его над землей. Мама объяснила, что так строят, чтобы обеспечить естественную вентиляцию и грунт оставался монолитным и более-менее устойчивым. Для нее, выросшей в месте, где не каждую зиму можно увидеть снег, это стало большим открытием.
Как и цены.
Здесь не было привычных сетевых супермаркетов, только небольшие магазинчики с прилавками, где под стеклом лежали жвачки с шоколадками, а на полках мука и печенье. Варе нужен был хлеб, всего лишь буханка белого. И она набрала мелочью в кармане несколько десяток, уверенно заявляя продавщице о желании купить одну булку, но едва сдержала потрясения от прозвучавшего:
– Сто девять.
Варя захлопала глазами, переводя взгляд с мелочи в своей руке на хлеб, продавщицу и обратно. Что-то здесь явно не сходилось.
Женщина быстро поняла и сочувственно спросила:
– Не хватает?
– Я… – только и смогла выдать Варя, наконец, приходя в себя. – Я как-то не рассчитала. Извините.
Она уже собиралась уходить, чтобы не вызвать лишнего недовольства, как вдруг продавщица тепло улыбнулась ей.
– Это ты, что ли, у краевой живёшь? Неделю назад переехали? – Варя быстро закивала, и женщина отобрала у нее мелочь, пересчитывая в ладони. – Это понятно, к нашим ценам не слишком готовы, обычно. Я сама с Ярославля, приехала сюда с мужем, да так и остались. Тридцать лет, считай.
– Вам больше сорока? – удивилась Варя, больше намереваясь сделать комплимент, чем в действительности поражаясь услышанному.
И это сработало: женщина порозовела, выпрямила спину и поправила свитер, который и так хорошо сидел.
– Скажешь тоже, не больше сорока, – вторила она, засыпая мелочь в кассу. – Забирай хлеб, не отнимай мое время.
– Но там же не хватает…
– Потом занесешь, – отмахнулась продавщица, снова усаживаясь на стул за прилавком. – Иди-иди, не стой.
Варя, теперь и вправду удивлённая, схватила хлеб и быстро выбежала на улицу, не дожидаясь, пока добрая женщина передумает.
– Спасибо! – раздалось на прощание прежде, чем дверь разделила их.
И только теперь Варя поняла свою ошибку. На улице стоял крепкий мороз, и ещё теплая буханка имела риск превратиться в ледяной кирпич раньше, чем попадет домой. А размороженный хлеб это совершенно другой вкус, совсем не такой, который любила Варя.
Решение пришло быстро: она чуть расстегнула куртку, ощущая, как под нее ползет холод, и сунула буханку за пазуху, быстро застегивая обратно. Когда-то именно так отец носил Варину обувь, чтобы она не остывала перед занятиями, и не приходилось потом греть ее собственными ногами, и не дай бог заболеть из-за этого.
От мимолетного воспоминания внутри стало так тепло, что запущенный холод мгновенно исчез. Казалось, все это случилось в прошлой жизни. Не с Варей.
До школы от магазина было рукой подать. Впрочем, в этом поселке до всего было рукой подать, и этот факт Варе нравился: не приходилось коченеть от холода, добираясь до другого конца за Славой и потом обратно.
Подходя к школе, Варя увидела на крыльце столпившуюся компанию школьников, и без труда различила родной ярко-оранжевый шарф. Слава же ее не замечал, увлеченно рассказывая что-то мальчику в очках. Варя уже хотела позвать его, но резко передумала, решив, что не хочет портить этот момент. Ей казалось, что мальчику вроде Славы будет стыдно, что его водит в школу сестра, когда он сам может добраться. Но проблема была в том, что оставлять его одного было просто опасно.
Так дети замахали руками и медленно разбрелись в разные стороны, а Слава остался стоять, не шевелясь. Даже мешок со сменкой бессильно лежал на полу, и он не пытался его поднять.
– Слава! – крикнула Варя, бросаясь в его сторону.
Слава умел ходить, бегать и прыгать, отлично различал речь и мог сам говорить, а ещё хорошо писал диктанты. До тех пор, пока в мозгу что-то не перемыкало, и он застывал посреди комнаты, плача от бессилия, что не может передвинуть ногу.
Мозг поврежден. Здоровые клетки могут взять часть функций на себя, но, скорее всего, медленно и они начнут отмирать.
Через несколько лет Слава должен был умереть, если раньше не попадет под машину, перевернет на себя кипяток или упадет с лестницы, свернув шею.
Это сказали врачи родителям, когда Славе было полтора. В декабре ему исполнилось семь, и он все ещё не лежачий, без ИВЛ и даже сам ходит и учиться в школе. И у него есть все шансы прожить дольше, пока мозг позволяет.
– Слава! Ты меня слышишь?
У него почти не было проявлений болезни, влияющих на восприятие: да, иногда Слава не мог выбрать между вилкой и ложкой, или терял смысл сказанного, не улавливая некоторые звуки, но тогда он доставал красную карточку, и ему с радостью помогали, не делая из ребенка инвалида. Не создавая гнетущей атмосферы и жизни в ожидании конца.
Но не в том случае, когда он не мог подчинить себе даже одного пальца, не то, что целую руку.
На протяжении двух лет после постановки диагноза Варя каждую ночь вставала в уборную и слышала, как мама тихо плачет на кухне, а папа ее успокаивает. Потом, видя, что Слава мало чем отличается от сверстников в саду, она немного успокоилась.
Но все ещё смотрела на Славу, как на ходячий труп.
Варя присела напротив брата, заглядывая ему в глаза: ясные, все понимает, не закатились. Судорог тоже нет.
– Скажешь что-нибудь?
Слава не двигался, однако обычно во время приступов мог говорить. Хотя и с большим трудом, но именно речь помогала ему расшевелить остальное тело.
– Д-д-дима, м-м-ен-н-я…
– Что?
Варя не станет ему помогать и угадывать. Он такой же мальчик, как и остальные семилетки, а в таком возрасте не помогают разговаривать. Варя была уверена, что чем меньше она заостряет внимание на особенностях Славы, тем менее больным он себя чувствует. Да, ему сложнее дается эта жизнь, но бегать за ним вечно никто не сможет. Ему нужно учиться, чтобы не отличаться от остальных. Уметь справляться с самим собой самостоятельно.
– П-осадили, или, или да…
– Куда вас посадили?
– З-за парту, одну, двое, да.
Иногда в такие моменты заплетался и язык, а из-за рта непроизвольно вылетали неподходящие слова. Но именно речь запускала тело, и Слава должен был говорить как можно больше.
Варя кивнула.
– Вы подружились с этим Димой? Чем он увлекается, какие игры любит? – как ни в чем не бывало, спрашивала она, не обращая внимание на капающие слезы брата.
Это нормальная реакция. Ему тяжело, поэтому и плачет. Не стоит зацикливаться на этом.
– Брат, давал, стер, растр…
– Бравл Старс? Так у вас уже есть общий интерес, получается?
Вместо ответа Слава едва заметно кивнул и шмыгнул сопливым носом. Варя достала из кармана бумажный платок и протянула ему.
– Вытри.
Глаза его округлились и намокли ещё сильнее. Варя видела, как быстро капли замерзают на его щеках, и произнесла настойчивее.
– Вытирай. Ты же не хочешь, чтобы все увидели, как ты плачешь, правда?
Слава задрожал. Не понятно, от холода, рыданий или судорог, но не упал, а это можно было считать победой. Варя держала платок на уровне его груди, и чтобы забрать его, потребовалось бы поднять руку. Потребовалось перебороть себя и собственный мозг. Показать, кто здесь хозяин.
Во время каждого приступа Варя задумывалась, как же люди на самом деле не ценят послушное тело и мозг, дающий нужные команды. Как забывают, сколько процессов должно пройти в организме, чтобы ты просто поднял руку. И как в самом деле ужасно, когда на одном из них случаются сбои.
При взгляде на Славу казалось, что каждый сантиметр поднятой руки доставляет ему невыносимую боль. Врач говорил, что это не так: да, тяжело вернуть управление и нужно много усилий, но это нисколько не больно.
Совершенно не больно.
Однако глядя на брата Варе самой хотелось разрыдаться прямо здесь, на крыльце школы. Сесть рядом, обнять его что есть сил и плакать вместе от обиды и несправедливости этого мира. Но эту роль взяла на себя мама, а Варе нужно было поставить Славу на ноги. Насколько это возможно.
Скрюченные пальцы подхватили платок, не в силах сжать его, и попытались донести до лица, однако он выпал, разложившись на белое покрывало под ногами.
– Поднимай.
Слава быстро замотал головой, завывая от новой волны слез. Но Варя была непреклонна: уронил, значит поднимай. И никаких поблажек быть не может, как и во взрослом мире их никогда не будет.
– Слава…
Варя не понимала, сколько они простояли там, на крыльце школы. Все ученики уже разошлись, и даже на улице был слышен звонок на следующий урок. Она сидела рядом и терпеливо ждала, пока Слава снова возьмёт тело под контроль. Сначала он расправил ладонь, потом медленно, на несгибаемых ногах упал на снег, подбирая платок. Слез больше не было, только злость в блестящих, ясных глазах, от которой у Вари ныло сердце едва ли не больше, чем от слез.
Злость и есть двигатель, благодаря которому добиваются успеха. Уныние же лишь закапывает глубже. Слава должен злиться, чтобы, наконец, выздороветь.
Когда ему удалось поднять платок, Варя сразу же его забрала – тот промок и испачкался, рухнув в место, по которому потопталось немало школьников за сегодня. Она выбросила его в ближайшую урну, а льдинки на лице брата убрала новым, поглаживая по щекам.
– Молодец, – похвалила Варя, чмокая его в шапку на лбу и поднимаясь, чтобы протянуть ему руку: – Пойдем домой?
Слава часто задышал, сжимая челюсти. Даже такое лёгкое движение, как встать для него было непосильным трудом. Он злился. И испепелял при этом Варю, словно она была виновата в его болезни. Но виновных, к сожалению, было не найти.
Просто так распорядилась судьба. И никто не мог этого предугадать.
Поднявшись, Слава проигнорировал ее руку и сам двинулся в сторону калитки.
Только теперь Варя ощутила, как сильно замёрзла.
Сколько она не пыталась разговорить брата, за всю дорогу Слава не проронил ни слова. Когда они переступили ворота, Варя задержалась, чтобы их закрыть, а Слава влетел в дом, не дожидаясь ее.
Ничего, пообижается и перестанет.
Замок замёрз и никак не хотел проворачивать ключ, поэтому это заняло чуть больше времени, чем Варя ожидала. Она не заметила, как из калитки напротив показалась женщина в шубе и цветастом платке, приветливо машущая рукой.
– Привет, соседи! – добродушно воскликнула она, и только теперь Варя обратила на нее внимание. – Видела ваши машины неделю назад, а потом как в воду канули, не познакомились, ничего.
– Здравствуйте, – только и выдала растерянная Варя, совершенно не умеющая выстраивать отношения с взрослыми людьми – ей казалось, что любое ее слово может опозорить родителей, а этого не хотелось. Со сверстниками было проще. – Обустраивались, вот и не выходили.
Женщина приблизилась, протягивая руку.
– Меня зовут Ирина. Живу здесь уже… ох, припомнить бы… Мы с дочерью обитаем напротив вас.
– Варя, – кивнула она, неловко отвечая рукопожатием. – Я живу с братом Славой и родителями. Папа на работе, а с мамой вы можете прямо сейчас познакомиться.
– Ох, очень бы хотелось, но в другой раз. Я сильно тороплюсь, – стала оправдываться Ирина, в самом деле, засуетившись. – Но вы приходите на чай с брусничным вареньем! Я почти всегда дома, это дочь у меня работает, а я пенсионерка.
Она быстро попрощалась и уже двинулась прочь по дороге, как застыла, медленно поворачиваясь. От гостеприимности не осталось и следа – взгляд ее стал затравленным и испуганным.
– Если вы купили такой дом, то, должно быть, не бедствуйте. Совет вам, от местного: переставьте ворота от севера на юг, ради Бога. Нечего двери на лес распахивать.