Александр Звягинцев
Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга
Глава 2
Aguzar las pasiones
Разжигать страсти
Мобильник зажужжал где-то около двух часов ночи. Ледников долго смотрел, как телефон елозит по столу, потом все-таки нехотя встал. Он был совершенно уверен, что звонит Лера, и, взяв мобильник, уже придумывал легенду, доходчиво объясняющую, почему они никак не могут встретиться.
Но это была не она. Из Москвы звонил хозяин коттеджа. Приятель был сильно навеселе, как и положено настоящему художнику. Если учитывать, что в Москве было уже четыре утра, можно было понять, что загуляли там основательно.
– Тимофей, что тебе там не спится, – пробурчал Ледников, зевая и вздыхая. – У нас уже два часа ночи.
– Ледников, кто в Испании спит об эту пору? Там у вас все только начинается!
– У кого, может, и начинается.
– Старик, тут такое дело… У меня там есть приятельница, журналистка, которая зачем-то занимается нашими бандитскими делами. Я случайно проболтался, что ты можешь поведать ей кое-что интересное, ну и…
– Что и?
– Завтра она тебе позвонит… А может, и прямо заявится поутру – она дама решительная и настойчивая. Ты уж не отшивай ее сразу, ладно? Расскажи там пару историй из своего боевого прошлого.
– Что имеешь в виду?
– Ну, что-нибудь про нравы и обычаи наших бандюков… Она будет счастлива.
– Так она что – испанка?
– Испанка! Не вздумай ей такое сказать! Она – каталонка. А Каталония, запомни, не Испания. Ну, сам понимаешь, «Реал» и «Барса», Мадрид и Барселона и все такое прочее… Девка, кстати, классная. Потом спасибо скажешь. Только уж больно идейная, на предмет каталонской независимости сдвинутая. Ты с ней на сей счет не шути – не поймет.
– Нурия, – представилась она. И тут же добавила:
– Вполне обычное каталонское имя. В паспорте – Нурия Жоффрен.
Ледников кивнул. Все понятно, бедняжка всю сознательную жизнь объясняет, что у нее не арабское, а обычное каталонское имя. И, разумеется, она сразу заметила тень удивления, отразившегося на его лице, когда он услышал это самое «Нурия». На самом же деле его удивило не имя, а то, что девушка вполне прилично говорит по-русски. Вот это для Каталонии уже действительно необычно.
Он посмотрел на свои голые ноги, запахнул поплотнее халат, в котором вышел к калитке, и предложил:
– Пойдемте, выпьем кофе.
Нурия мило улыбнулась и прошла во дворик коттеджа.
Оставив Нурию снаружи, за круглым плетеным столиком, он отправился на кухню – готовить кофе. По дороге скинул халат, натянул джинсы и майку. С улыбкой подумал, что надо было бы надеть белую майку ненавистного поклонникам «Барселоны» мадридского «Реала». Но, с одной стороны, у него такой просто не было, а с другой – дама могла за это и кофе вылить на голову – нрав у нее, совершенно очевидно, был горячий. Кстати, сама она была в классических сине-гранатовых цветах «Барселоны».
Можно было осмыслить первые впечатления. Девица, как выразился Тимофей, действительно классная. Высокая, практически одного роста с Ледниковым, выразительные темные глазища, крупный, но изящный нос, каштановая грива, вольные, раскованные движения… Вполне может сойти за супермодель. Судя по реакциям, естественным и спокойным, без всякого кокетства, умна и знает себе цену. Выглядит молодо, хоть, пожалуй, уже к тридцати. Но откуда русский язык?
– И откуда же у каталонки такой русский? – поинтересовался он, когда кофе был продегустирован и вежливо одобрен.
– Выучила. Начинала еще в университете на филологическом, была в России… А главное, несколько лет работала с вашими туристами, которых с каждым годом приезжает все больше и больше.
– Работала?
– Да, года четыре назад друзья предложили попробовать себя в журналистике – писать о русских в Каталонии. Ведь их с каждым годом все больше. Я попробовала, и вот… Теперь пишу о русских у нас.
– О русских или о русской мафии? – уточнил Ледников.
– В последнее время больше о мафии. Знаете, я не хочу, чтобы Каталония стала прибежищем для ваших бандитов и преступников. Нам хватает своих.
– Понятно. Но… Уж коли вы специализируетесь на российском преступном мире, должны знать, что понятие «русская мафия в Испании» – слишком широко и неверно. Среди уголовников, нашедших здесь прибежище, весьма много представителей новых, так называемых постсоветских государств. Например, грузин.
– Мы их не различаем. Они для нас все одинаковы, – безапелляционно отрезала Нурия. Вот так – не различаем, и различать не хотим. – Странно слышать это от представительницы гордой Каталонии.
Представители гордой и независимой Грузии вас бы не поняли.
– Когда речь идет о свободе и культуре, я различаю Грузию и Россию. Но никакой разницы между преступниками не вижу, – ничуть не смутилась Нурия.
– Понятно, – кивнул Ледников. – Так называйте их грузинской мафией. Почему именно русская?
– Потому что все они вышли из России.
Ледников вздохнул. Такова она, судьба больших народов, – все грехи и зло от них, а все светлое и доброе – вопреки им. А ведь в жизни и истории бывает и наоборот. И бывает весьма часто.
– Ну, что ж, будем считать, что с теоретической частью мы покончили, – усмехнулся Ледников. – Перейдем к делам практическим. Что вас интересует? Что вы рассчитываете от меня узнать?
Нурия решительно отодвинула от себя пустую чашку.
– Вы знаете, что сейчас в Мадриде идет процесс над вашим вором в законе Георгием Арчиловым. Его кличка – Сатрап.
– Слышал краем уха… Но без особых подробностей. Я все-таки приехал сюда отдыхать, – напомнил Ледников.
Нурия просто пропустила это уточнение мимо ушей.
– Его обвиняют в отмывании денег, организации преступного сообщества, торговле оружием и людьми…
– В Испании, – уточнил Ледников. – Всем этим он занимался уже в Испании.
– Да, уже здесь, у нас. Он прибыл сюда десять лет назад. Обзавелся несколькими виллами, каким-то легальным бизнесом, но занимался тем же самым, чем занимался в России. После известной операции «Шмель», во время которой были задержаны сразу два десятка членов «русской мафии» в Испании, на него были получены показания… Но Сатрап бежал. Он был объявлен в международный розыск и полтора года назад задержан в Арабских Эмиратах и выдан Испании…
Ледников слушал рассеянно. Богатую событиями и смертями историю вора в законе Сатрапа он знал получше этой напористой каталонской красавицы, однако решил этого не демонстрировать. Во всяком случае, пока. В конце концов, он действительно на отдыхе.
– И что испанская прокуратура? – поинтересовался он.
– Она требует для него четырнадцать лет лишения свободы.
– Прилично.
– Но он отвергает все обвинения! – воскликнула Нурия.
– Разумеется.
– Он выдает себя за добропорядочного бизнесмена, любящего отца двух маленьких детей, с которыми его разлучили. На вопросы отвечает на довольно приличном испанском языке. Говорит, что следствие ввели в заблуждение, он вовсе не главарь организованной преступной группировки и не имеет сообщников. И вообще он никогда не занимался торговлей оружием и не владел в Москве крупными казино, откуда его банда и получала деньги, которые отмывала в Испании.
– Я надеюсь, у прокуратуры есть доказательства?
– Прокуратура утверждает, что, кроме отмывания денег, его группировка помогала одной частной российской нефтегазовой компании «Петро» проникать на испанский рынок. По данным следователей, не только испанских, но и швейцарских, сам Сатрап владеет пакетом акций «Петро»…
– Он и это отрицает?
– Нет. Но он говорит, что пакет этот совсем небольшой. Он действительно, приехав в Испанию, хотел вести дела вместе с «Петро», но быстро понял, что у него ничего не получится. Он не богат, но на приличную жизнь ему хватает, и потому он вовсе не собирался рисковать своим положением в Испании. Так что здесь он просто жил, растил детей и учил их испанскому языку. А главная его цель – чтобы дети получили испанское гражданство и стали полноценными гражданами Испании. Страны, в которую он влюблен и которой не может сделать ничего плохого, – скривила губы Нурия.
– Очень трогательно.
– В общем, он утверждает, что его оклеветали некие силы.
– А о том, что он стал жертвой русского империализма, который отнимает у граждан независимой Грузии бизнес, мстя им за свободолюбие и любовь к демократии, сеньор Сатрап не говорил? – невинно поинтересовался Ледников.
По тому, как Нурия на какое-то время запнулась, можно было сделать вывод, что Сатрап разглагольствовал и на сей счет. Но пламенная каталонская сепаратистка не хотела об этом говорить – ей не хотелось, чтобы сии дорогие ей мысли были связаны с таким персонажем, как Сатрап. В общем, обычная история – не лапайте хрустальную мечту моего детства своими грязными руками, хоть придется понять, что лапать будут неизбежно.
– На суде еще шла речь о том, что он пытался бежать из тюрьмы, для чего предлагал тюремщику взятку в двадцать тысяч евро, – продолжала перечислять подвиги Сатрапа Нурия. – Но он утверждает, что всего лишь просил тюремщика тайком приобрести ему мобильный телефон, чтобы говорить с семьей и детьми.
– Телефон за двадцать тысяч евро? Видимо, не простой телефон.
– Он сказал, что назвал эту сумму в шутку, просто так…
– И что суд? Поверил?
Нурия пожала плечами:
– Не знаю.
– Так что вас беспокоит? Мало ли какую чушь Сатрап будет нести, чтобы выглядеть добропорядочным бизнесменом. Благородный и независимый испанский суд разберется.
Нурия саркастически улыбнулась:
– У меня впечатление, что суд идет как-то не так…
– Что доказательства обвинения слабы? Или у Сатрапа очень сильные адвокаты?
– Адвокаты у него действительно хорошие. Вчера суд объявил перерыв, что адвокаты Арчилова уже сочли хорошим знаком. По их словам, «складывается ощущение, что у суда недостаточно доказательств виновности обвиняемого»… Суд объявил перерыв и может выпустить Сатрапа под залог! Вы представляете себе!
– Ну, наверное, ему запретят покидать Испанию…
– Да, и обяжут являться два раза в неделю в полицейский участок – по понедельникам и четвергам!
Ну, вот мы, кажется, и добрались до сути визита, подумал Ледников. Предисловие закончилось, сейчас сеньора перейдет к делу.
– Я хочу воспользоваться перерывом и опубликовать несколько материалов, доказывающих, что Арчилов – самый настоящий преступник, заслуживающий самого строго наказания, – сурово объявила Нурия. Выглядела она при этом непреклонной и неумолимой воительницей древнего мира.
– То есть хотите оказать давление на суд? – уточнил Ледников.
– Да! И меня никто не остановит. Я не собираюсь безучастно наблюдать, как наша страна становится прибежищем бандитов и уголовников, которые насаждают у нас свои порядки!
Глаза Нурии пылали искренним гневом. Искренние чувства всегда впечатляют, даже если за ними сомнительные основания. А уж когда и основания заслуживают уважения…
– Я так понимаю, вы хотите, чтобы я дал вам какую-то информацию на сей счет? – серьезно спросил Ледников.
– Да, именно для этого я и приехала.
– Видите ли, я давно не занимаюсь подобными делами. Я не располагаю ни официальными данными, ни документами. Все, что я могу – высказать кое-какие общие соображения на сей счет. Но вряд ли на их основе можно предъявить суду что-то серьезное.
Нурия отодвинула от себя давно пустую чашку.
– Понятно. Ну, что ж…
В голосе ее явно прозвучала насмешка и чуть ли не презрение. А как еще относиться к тому, кто не хочет участвовать в освобождении прекрасной Каталонии от ужасных «русских бандитов». Только когда таких же бандитов брали в Москве, она наверняка обрушивала свой гнев на российских империалистов, которые занимаются в своей столице этническими чистками.
Он проводил Нурию до калитки. На улице ее ждал зеленый «ситроен». Она уселась в машину. Откинулась прямой спиной на спинку кресла, вытянутые прямые руки положила на верхнюю часть руля и на какое-то мгновение замерла в этом положении. В этот момент она будто сливалась с машиной, превращаясь в одно целое с ней.
У Ледникова гулко заколотилось сердце. Именно так чувствовала себя в машине Анна Разумовская, его Анетта, женщина, которая вошла в его жизнь еще в студенческие годы и никогда не уходила из нее, что бы ни происходило. «Мы будем всегда», – часто говорила она, и у Ледникова не было оснований ей не верить. Но два года назад ее убили в Швейцарии – ее машину столкнул в пропасть грузовик. Ледникову тогда удалось выяснить, кто именно это сделал, и свести с ними все счеты, но Анетты Разумовской уже не будет рядом никогда.
Он вдруг обнаружил, что «ситроен» Нурии давно скрылся, а он стоит один на улице под палящим солнцем и не понимает, что теперь ему делать.
И весь долгий и невыносимо жаркий день мысли о прошлом не покидали его. Нахлынувшие воспоминания о Разумовской слились со строками поразившего когда-то рассказа Бунина «Холодная осень».
В нем холодным осенним вечером русский офицер, уходя на войну, прощается с невестой и говорит: «Если меня убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, а потом приходи ко мне…» Его убили через месяц, а она прожила длинную, полную страданий и одиночества жизнь. И уже в самом конце ее поняла, что в ней, в этой самой жизни, не было ничего более важного и прекрасного, чем тот последний вечер небывало холодной осени, и что жила она с верой, что он ждет ее где-то там, такой же молодой и прекрасный.
Так и Ледникову теперь хотелось верить, что Разумовская, молодая, ничуть не изменившаяся, ждет его там и простит ему все прегрешения и слабости, когда они встретятся.
За ужином с родителями он был столь молчалив и рассеян, что они посматривали на него озабоченно, пришлось сослаться на головную боль. Вернувшись в коттедж, растворил окна и плюхнулся, не раздеваясь, в нагревшуюся за день и все еще не остывшую постель.
Ты поживи, а я буду тебя ждать там… Ты поживи, а я буду тебя ждать там…
Глава 3
Vaya tios!
Знай наших!
Это был уже ставший привычным за несколько дней в Испании добропорядочный семейный ужин – Ледников, мать и отец. Пили вино, рассуждали о достоинствах каталонского кулинарного стиля mar i muntaya, в котором сочетаются вроде бы несочетаемые продукты моря и гор, например фрикадельки из ягненка и каракатица или курица и креветки, в общем, самые неожиданные контрасты вкусов, температур и фактуры: типа кальмаров с шоколадом или гуся с грушами…
А еще Ледников просвещал родителей на предмет великого футбольного противостояния «меренгос» и «блауграны», «сливочных» и «синегранатовых», «Реала» и «Барсы», Мадрида и Барселоны. Противостояния, за которыми не какие-то куцые футбольные споры, а скрежещущее и безжалостное столкновение жизней, философий, безудержных и неумолимых, как рок, страстей.
О, это древнее противоборство двух самых крупных испанских городов – имперского, стройного, делового Мадрида, вознесенного волей короля на месте не выдающейся ничем деревушки в центре государства на полуострове, и красавицы Барселоны, возникшей на месте древнеримского города между морем и двумя высоченными холмами. «Реал» как представитель единого государства, подчинившего и вознесшего народы и провинции, и Каталония, которая всегда помнит о том, что хочет отделиться от Испании и быть только сама собой… В самом начале Гражданской войны в Испании франкисты заняли Барселону и расстреляли президента «сине-гранатовых». Диктатор запретил каталонскую автономию и каталанский язык, и единственным местом, где говорили на каталанском, остался стадион «Ноу Камп».
Только на стадионе каталонцы могли тогда выкрикнуть слова нескончаемой ненависти в лица футболистов мадридского «Реала», и именно тогда на стадионе «Барселоны» был развернут знаменитый плакат «Каталония – не Испания», который и сейчас присутствует на всех битвах между «белыми» и «сине-гранатовыми»… И было сказано тогда: «Мы собираемся здесь во имя нашей борьбы потому, что „Барса“ больше чем клуб». Это словосочетание «Mes que un Club» («Больше чем Клуб») становится девизом «Барселоны» навсегда… Благодаря другу-художнику, Ледников был на этих играх между «Реалом» и «Барсой», так называемом El Clasico, и в Мадриде, и в Барселоне. И он видел, как это бывает, своими глазами.
Вот по Мадриду, по Кастельяне, где уже зажглись вечерние огни, в окружении полицейского кортежа медленно движется громадный бас, на ветровом стекле которого красуется надпись «F. C. Barcelona».
«Пута „Барса“, пута „Барса“! Хей! Хей!» – беснуются болельщики «Реала». «Барселона» для них всегда только puta, шлюха, которую они могут только презирать и ненавидеть. А ведь недавно еще были времена, когда автобус неотступно «вели» от гостиницы до самого стадиона, закидывая камнями. Сейчас времена иные, политкорректные, везде полиция и камеры слежения, а когда-то… Еще несколько лет назад, когда каталонцы победили на «Сантьяго Бернабеу», «мадридисты» выбили в нем все стекла, а футболисты лежали на полу, закрыв головы руками, осыпаемые звенящими осколками. Сегодня уже не то, но игроки из Каталонии в Мадриде идут в раздевалку с каменными лицами, погруженные в себя – ни дать ни взять солдаты, отправляющиеся на войну. В Барселоне же белостеклянную тушу автобуса «Реала» встречают воплями «Mandril, mandril! Ovejas, ovejas!». «Овцы» – презрительная кличка «мадридистас». Их снежно-белый автобус подъезжает к сине-гранатовому жерлу «Ноу Камп» словно чужеродное создание из иного мира. Однажды один модный дизайнер, которому поручили сделать новый дизайн синегранатовой формы, ввел туда новый и чрезвычайно, на его взгляд, изысканный элемент – тончайшую белую полоску. Дизайнер был проклят и изгнан, а святотатственная форма чуть ли не сожжена. Чтобы никто не мог видеть этого позора – белого рядом с сине-гранатовым…
Знаменитый португальский футболист Луиш Фигу как-то сказал, тщательно подбирая слова: «В футболе множество неприятных вещей. Но ничего нет страшнее, чем перейти из „Барсы“ в „Реал“. Или наоборот. Ты становишься Иудой». Великий футболист, перебравшийся из Барселоны в Мадрид, он на себе испытал все прелести такого действа. Даже в Мадриде он передвигался только с охранниками. В Барселоне же пытались поджечь его дом. Во время игры на «Ноу Камп» в него бросили бутылку виски и свиную голову. А когда каталонские болельщики прорвали полицейский кордон, Фигу вынужден был бежать от фанатов, вчера еще поклонявшихся ему. Знаменитая радикальная группировка барселонских болельщиков «Boixos Nois» провела акцию ритуального сжигания футболок Фигу за пределами города, которую снимало местное телевидение…
Мать слушала с улыбкой, отец с некоторым изумлением – оба они от футбола были совсем далеки. Но тут-то дело было не в футболе, не в ударах ногой по мячу, а совсем в ином – в страстях и заблуждениях человеческих.
– Ты что – болельщик «Барселоны»? – решил уточнить отец.
– Я? Нет, для этого я слишком хорошо знаю, чем обычно оборачивается борьба с империализмом. Трогательные интеллигенты, заботящиеся о своих культурных корнях, неминуемо начинают выступать «за отделение цивилизованных развитых регионов Северной Италии «от мафиозного нищего юга». А романтичные каталонские сепаратисты морщатся от того, что им надоело кормить «отупевших от бесконечной сиесты дармоедов из Андалусии», которые мало того что ленивые нищие, так еще и «полуарабы»… И расширения своих прав, оказывается, невозможно добиться без унижения других? Если нет боязни, что империя тебя накажет, можно глумиться. Как сказал мне один знакомый, испаноязычных в Каталонии скоро обяжут вешать отличительный знак на рукав.
– Ну, это преувеличение, – улыбнулся отец. – И сильное.
– Да, но ведь дети испаноговорящих, живущих в Барселоне, не имеют теперь возможности учиться здесь на испанском языке. Вообще, мне сдается, в идее каталонской независимости есть банальная политическая спекуляция. Пляска с бубном и искусственное разжигание страстей на пресловутом трехвековом угнетении каталонской культуры. Угнетение давным-давно закончилось, но… Во-первых, извольте расплатиться с нами. Во-вторых, теперь мы свою уникальность будем внедрять всеми имеющимися средствами, в том числе и насильно… И цель здесь понятна. Что мы ее не знаем? Чем больше автономии, тем больше возможностей у местной власти плодить кормушки для себя и близких – местечковые министерства и институты, иностранные представительства и прочая, и прочая. Молодые особи с некрепкими мозгами тем временем расписывают заборы экстремистскими надписями и жгут на улицах портреты короля и испанские флаги… А группа местных старшин на этом фоне хапает все больше и больше…
– Совершенно украинская ситуация, – вздохнул отец.
– Вот именно. Со своими тараканами. И уже в ход идут идеи о превосходстве каталонской нации, которая может позволить себе все – ей, видите ли, положено за годы угнетения… А скажи каталонцу, что тут сейчас ущемляют права испаноговорящих, он тебе скажет, что это не проблема каталонцев. Вот так изящно. Они замкнулись в своих проблемах и считают, что имеют на это полное право, даже когда задевают или обижают других. Они уверены, что им можно, им простительно, это справедливо и нельзя осуждать… Можно в разговорах между собой презрительно называть остальных испанцев «потомками андалусской цыганвы» и принципиально не переходить на испанский в разговоре с ними. Это принципиальное «непонимание» языка «поработителей», хотя этот язык один из самых распространенных в мире… Зато со счастливой улыбкой говорить на жутком английском…
– А ты помнишь, что писал об испанском сепаратизме Хосе Ортега-и-Гассет? – негромко спросила мать. – Еще в 1920 году? – Мать преподавала много лет в университетах. И потому ее реплики зачастую носили академический характер. Но эта тема не была для нее сугубо умозрительной. Несколько последних лет она провела в университете Братиславы, а известно, что отношения словаков с чехами, которых словаки называют немцами, весьма напоминают отношения испанцев и каталонцев.
– В «Дряхлеющей Испании»? – вспомнил Ледников.
– Да.
– Ну, не буквально…
– А писал он, что каталонцы жалуются на угнетенное состояние, хотя они самый привилегированный народ Испании. Но нынешняя Испания одряхлела и не может предложить нации ни грандиозного проекта, ни великих предприятий, ни чудесных идеалов… И в такой ситуации неминуемо возникает вопрос: а стоит ли нам жить вместе? Ибо жизнь – движение вперед, направленное от настоящего в будущее. И только бледных отзвуков пусть и великого, и героического прошлого тут недостаточно. Ну, что-то в таком духе, – махнула рукой, словно стесняясь чрезмерного пафоса, мать.
– Пусть так, но самим-то нужно отвечать за себя, за то, что вами двигает… При этом, наверное, нужно еще оставаться приличными людьми. А то все и всех засовывают в свой узколобый национализм, как в испанский сапог. И попробуй в нем уйти далеко.
