Александр Зиборов
Смертельное время
Но окрик запоздал. Ефим, заслушавшись спутника, не среагировал на него своевременно и двое подошедших стариков принялись с удовольствием его избивать. Дантес ринулся на помощь, начал лягаться и с большим трудом отогнал нападавших.
– Дурак! – отругал он Ефима. – Говорил же тебе, что бей всякого, кто подойдёт, и пусть тебя совесть не мучает: они заслужили и куда большего.
Далее Ефим уже не зевал и наносил побои сам, не желая получать их от других.
Скоро путники миновали пустыню. Костяшки пальцев Ефима болели от постоянных ударов и тычков. Он принялся усиленно растирать их.
Впереди показался оазис. А далее за горизонтом зазеленел лес. Местность приобрела привычный вид.
Несмотря на обилие растительности, тут имелся всего один хиленький родничок, который обступила плотная толпа. Люди пробивались к воде, беззастенчиво используя руки и ноги, отпихивая ближних. Да ещё при этом обиженно ругались. Но те, кто ухитрялся глотнуть воды источника, начинали кататься по земле и вопить благим матом. Вид их говорил о невыносимых страданиях. Один небритый и немытый детина даже принялся биться головой о камень, так сильны были его муки.
– Боже праведный, как они страдают! – посочувствовал Ефим.
При этих словах осёл яростно пнул его копытом и прошипел:
– Знаешь ли ты, кого жалеешь? Это всё пропойцы, пьяницы и алкаши, которые ради стакана сивухи готовы были совершить самые тяжкие преступления. Нет ни одного самого плохого поступка, который они бы не совершили. Подумай, сколько людей пострадало от них – родители, дети, жёны и мужья, родные и близкие, друзья, соседи, сослуживцы и совсем посторонние люди, случайно оказавшиеся рядом с ними в минуту их пьяного куража. Слёзы всех обиженных ими текут из этого источника. Понятно, что вкус их так горек и жгуч, что словами не описать. Поэтому они так и корчатся, сделав глоток.
– Но почему, несмотря на это, они продолжают рваться к роднику? – спросил озадаченный Ефим у Дантеса.
Тот улыбнулся и объяснил:
– Их мучит жажда, но главное в другом: иногда вместо слёз родник начинает извергать спирт. Он-то и привлекает их. Но обе жидкости на вид и запах неотличимы между собой, распознать их можно только на вкус.
– Ясно, – хмыкнул Ефим, уже поглядывая на толпу без всякого сочувствия.
Они двинулись дальше, но ещё долго до них доносился шум борьбы, драк, отборная ругань и вопли пьянчуг…
Через пару часов пути спутники наткнулись на группу людей. Те вели себя престранно: одни пытались авторучкой длиной метра в два написать что-то на маленьком клочке бумаги, а остальные при каждой такой попытке скалили зубы и натужно выдавливали из себя смешок.
– Тот, с авторучкой, – пояснил осёл, – писатель, который при жизни пользовался широкой популярностью, хотя вовсе этого не заслуживал. Просто у него было хорошее здоровье, упорство и умение заводить знакомство с нужными людьми. Они помогали ему проталкивать написанное. Кстати, они все тут. Теперь писатель должен написать этой авторучкой столько же, сколько он сделал это при жизни, а его пособники-подельники вынуждены осмеивать его. Как видишь, всем уже вконец опротивело их занятие.
Ефим с Дантесом подошли ко второй группе людей. Здесь в центре внимания, в буквальном смысле слова, был щуплый человек с кудлатой бородёнкой и проплешиной на голове, подвешенный к суку дерева так, что был виден в основном его оголённый зад. Стоящие внизу внимательно разглядывали хилые ягодицы и время от времени изрекали с авторитетным видом какие-то фразы.
– Что вы делаете? – поинтересовался Ефим у одного из них.
– Не мешай, отойди, – нервно отмахнулся тот, продолжая разглядывать «обнажёнку» с таким видом, словно от этого зависела вся его судьба.
Тогда Ефим обратился за разъяснениями к ослу.
– Это тоже писатель. При жизни он возвёл себе пьедестал на Парнасе. Некоторые способности, счастливый случай позволили ему занять небольшой пост и он возомнил себя гением. При жизни пытался и других утвердить в таком мнении, но без особого успеха. Большинство своевременно разглядели в нём тщеславного, самовлюблённого в себя Нарцисса с множеством комплексов неполноценности. Но некоторые всё же поверили в силу своей ограниченности и вопреки здравому смыслу. Они млели, глядя на него, пели дифирамбы. Все они сейчас здесь, внизу под деревом. Созерцают своё божество.
Ефим вдоволь посмеялся, оценив по достоинству юмор ситуации. Дантес тем временем продолжал:
– А вот не менее занятная личность. Человек искусства. Он считал, что следует изведать всё, прежде чем будет иметь право что-либо поведать людям. Как всегда, принцип был извращён. Он стал предаваться пороку, но всё изведать не успел: помешала смерть. И здесь он подхлёстывает себя… скипидаром. Видишь, льёт в заднее проходное отверстие. Ух, как помчался! Так он скоро окажется у самой преисподней!
– Так тут имеется и ад? – поразился Ефим.
– Конечно, – ответил осёл, – но не советую расспрашивать о нём. Навсегда потеряешь покой. Послушайся моего совета, пригаси своё любопытство.
– Ладно, молчу, – помрачнел Ефим. – Идём дальше.
– Молодец! Двинули!..
Сначала путники услышали стрельбу, крики, а уже потом за поворотом им открылся город: из его ворот выходили, а то даже порой выбегали люди с чемоданами, сумками, рюкзаками, свёртками. Многие вели детей с фарфоровой бледности личиками, на которых синели напитанные горем глаза.
– Кто это? За что их гонят?
Дантес поморщился, крутнул головой, но ничего не сказал.
– Странно, ты обычно такой разговорчивый, а тут словно язык проглотил. Кто это?
Осёл нагнулся к его уху и принялся шептать.
– И это ты боишься произнести вслух?!
– Чем язык скупее на слова, тем твоя целее голова! – огрызнулся осёл. – И на земле за такое можно получить крупные неприятности, а тут, ты думаешь, исключение?!
Ефим пошёл дальше просто ошарашенный, шепча:
– Неужели нигде нельзя такое говорить?
Спросил у женщины из толпы:
– Вы кто?
– Беженцы.
Мужчина зло ответил:
– Какие мы «беженцы», нам сказано, что мы «вынужденные переселенцы».
– А почему вы убегаете… простите, переселяетесь?
– Дорогим гостям надоели.
– Каким гостям?
Мужчина озлился, хотел было выкрикнуть что-то резкое, но тут же сдержал себя, огляделся по сторонам и тихо произнёс:
– Таким. Как говорит народная присказка: «Мы гостям ужасно рады, уносите ноги, гады». Только уносим ноги мы. Эх ма!..
– И чего вы так боитесь?
– «Чего, чего»? – мужчина перешёл почти на шёпот. – Двести восемьдесят двух несчастий боюсь.
– А это ещё какие?
– Ты не попадал под них? Счастливец!
– И куда вы теперь направляетесь?
– По той дороге, по которой нас направили, – «Чемодан – Вокзал – Россия!»
– Так тут есть и Россия?! – изумился Ефим.
Осёл потянул его подальше от толпы:
– Идём, идём! И поменьше слов, пожалуйста!
– Он про Россию говорит. Разве она тут имеется?
– Во-первых, говорить можно что угодно, вспомни известный анекдот, а во-вторых, тут есть всё, как в Греции! Кстати, и Греция тоже имеется. Ха-ха-ха!..
Дантес прикинулся очень весёлым, принялся рассказывать анекдот, было ясно, что он желает перевести разговор совсем на иную тему. На первой же развилки, осёл увлёк спутника по той тропе, по которой беженцы-переселенцы не пошли…
Обитель мечтателей
Вдали показалась горная гряда с зубчатыми вершинами. Шагать до неё пришлось долго.
Пологие холмы сменились каменными массивами с пышным травяным ковром. Кое-где стояли отдельные деревца. Фисташка, грецкий орех, хурма, гранат, боярышник… Только сейчас, глядя на плоды, Ефим вспомнил о пище. Хотя в пути они находились не менее недели, есть ему не хотелось. Он осознал это, но удивиться по-настоящему не успел. Ему пришла другая, тоже поразительная мысль: всё это время солнце не заходило! Как же это так?!.
Он спросил об этом у Дантеса. Ушастый спутник объяснил, что так будет и впредь: голода здесь никто не испытывает, а день длится тысячу земных суток. Ночь столько же. Чем-то раздражённый, обычно терпеливый осёл, буркнул, что нужно привыкать: мол, в чужом доме и порядки иные. Вспомнил и поговорку про устав, с которым не следует соваться в чужой монастырь.
Ефим почему-то обиделся и перестал разговаривать со своим напарником. А тот продолжал путь, нервно ступая твёрдыми копытами по пыльной дороге, при этом поминутно оглядываясь, раздувая ноздри, втягивая ими воздух. По всему чувствовалось, что он в сильном волнении.
Странное поведение Дантеса заинтриговало Ефима, он никак не мог понять его причину, а спросить не решался. Наконец-таки осмелился и задал вопрос. В ответ услышал:
– Понимаешь, я настоящий осёл! Можешь называть меня так, не обижусь! Я забыл дорогу через эти горы. Начисто забыл. Мы можем попасть в весьма неприятное местечко. Не считая огненной геенны, это единственное место, которое я предпочитаю обходить. Не знаю, что и делать. Наверное, лучше всего не идти прямо через горы, а всё время немного забирать влево. Так мы минуем его. Ничего иного нам не остаётся.
Волнение Дантеса передалось и Ефиму. По примеру своего спутника он тоже стал часто оглядываться, сам не понимая: что он ожидает сзади увидеть?..
Постепенно путники поднимались всё выше и выше. Нередко переходили горные потоки вброд через обжигающе ледяные воды рек. Двигались по каменным россыпям, где неосторожное движение грозило камнепадом, который увлёк бы их в бездонную пропасть. Попадались места, где в тени лежали пласты старого слежавшегося снега, твёрдого словно камень. Здесь было холодно и неуютно. Приятели ёжились. Растительность беднела на глазах. Скоро попадались только чахлый кустарник, лишайник и мох. Горы становились всё суровее. Их избороздили глубокие ущелья, как морщины лица старца, средь высоких каменных стен долго блуждало эхо, постепенно сходя на нет.
В одну из таких расщелин скоро пришлось войти им и двигаться по её неровному дну. С каждым шагом окружающие склоны становились всё круче и круче, казалось, что они растут при каждом шаге.
Ефим покачал головой и сказал, что они, наверное, спускаются в ад. Осёл пренебрежительно отмахнулся от его слов. Он всё ещё не обрёл своего обычного спокойствия.
– Может быть, вернёмся? – спросил Ефим.
– Ты можешь вернуться в завтрашний день?
Ефим озадаченно поглядел на него:
– Я же тебя спросил о совсем другом. Причём тут вчерашний день?
Дантес пояснил:
– Где, как ты думаешь, находится наш мир, который на вашей Земле именуют потусторонним? За облаками? В недрах земных? На другой планете?.. Нет, нет и нет! Он расположен не в пространстве – а во времени. Во времени! А уж совсем точно – в пространстве-времени. Вот почему мы не можем повернуть назад, а вынуждены идти вперёд, только вперёд. Здесь пространство – время. И – наоборот.
– Но как же это так?
– А вот так, Ефим. Да и почему должно быть иначе? Ты хочешь навязать чужому монастырю свой устав? –вновь вспомнил старую русскую поговорку осёл. – Тут живут совсем по-иному. Прими это во внимание. Да и какая тебе разница: принимай как должное то, что есть. Это тебе не меню в ресторане, выбирать невозможно. Только принимать то, что дано.
– Непривычно как-то, – сказал Ефим, – нужно время, чтобы свыкнуться.
– Нужно время, чтобы свыкнуться с нашим временем, – тут же ответил каламбуром Дантес. – Свыкайся, привыкай. И уясни себе, что как вы не можете сделать бывшее небывшим, изменить прошедшее время, так и мы тут не можем повернуть его обратно. Вы любите говорить, что история не имеет сослагательного наклонения: прошлое изменить невозможно. Здесь это верно к тому, что оказалось за нашей спиной. Ты и на микрон не сможешь продвинуться назад.
Конечно же, Ефим тут же попробовал сделать это, но безуспешно: он действительно не мог отступить назад даже на самый маленький шажок, словно упирался в невидимую стену. Она была настолько непоколебимой, что почти тут же пропало всякое желание продолжать свои попытки. Он повернулся и послушно побрёл вперёд по ущелью, ведущему в неизвестное.
Каменистое дно его понижалось и понижалось. Местами валялись груды валунов, через которые приходилось перебираться с немалым трудом. Даже осёл порой роптал.
Ефим поднял голову и увидел, что далёкие края ущелья уже уходят в свинцовые тучи, создавая иллюзию крыши. Тёмные, влажные склоны придавали невыразимую мрачность этому дикому месту.
За очередным поворотом путникам открылось невиданное зрелище. Ефим громко вскрикнул. И было от чего: на огромном протяжении гигантского пространства стояли прикованные к скалам исполины. Голые мускулистые тела их поражали мощью. Дикой и свирепой. На гордых лицах горели страстные глаза, в них читалась сложная гамма чувств: благородство, мужественная решимость, непримиримость и невыразимая словами мука… Все эти чувства отражались на них, словно проходили волны, отчего менялось выражение. Стальные звенья цепей до крови врезались в торсы великанов, но они этого не замечали, делая всё новые и новые попытки освободиться, пренебрегая появлением новых ран и связанной с ними острой болью.
Ефим, поражённый, оглянулся на осла и удивился: тот облегчённо улыбался.
– Вспомнил, – радостно воскликнул он, – это обитель мечтателей и романтиков! Место, которого я опасался, оказывается находится далеко в стороне. Здесь мы можем чувствовать себя в безопасности. Они не причинят нам вреда.
– Кто это – они? – спросил Ефим.
– Мечтатели, идеалисты, романтики. Люди, в ком всю жизнь горела мечта. Они чувствовали себя рождёнными для великих дел, рвались совершать их, но людская косность, предрассудки, злонамеренность, предательство и обстоятельства оказались сильнее их. Они не добились желаемого, но боролись до конца и не сдались. Умерло только их тело, а дух живёт и борется.
С замиранием сердца шагал Ефим мимо скованных гигантов, с опаской поглядывая на их лица. Порой совсем рядом от путников оказывалась чудовищной величины ступня, на ногте мизинца которой могло свободно поместиться несколько человек.
С шумом извергнувшегося водопада рухнула с далёкой высоты капля крови великана и потекла красной огненной рекой. Исходивший от неё жар, как и цвет, только усиливал сходство жидкости с пламенем.
– Нам необходимо держаться подальше от них, – предупредил Дантес, – в такой капли крови мы можем утонуть, захлебнуться.
– Сумеют ли они когда-нибудь освободиться? – вопросил Ефим.
– Нет, никогда. Такие люди опасны и Богу. Они никогда не удовлетворятся тем, что у них есть. Они вечно будут пребывать в цепях. Да это и к лучшему: величие их в борьбе. Только в борьбе. Ни на что другое они не согласны, да и, если говорить откровенно, ничего более не умеют и не хотят.
– Страшная участь!
– Далеко не самая худшая, – возразил осёл. – Ты разве не видишь, что они почти счастливы. Даже в самом ужасном страдании они находят удовлетворение. Их жизнь полна, они верны себе, своим идеалам, не сдаются, несмотря ни на что. Это придаёт их борьбе смысл, они горды собой, их самолюбие удовлетворено. Так что жалеть их не нужно. При случае я покажу тебе настоящих мучеников. Это люди, которые при жизни имели всё, что только может иметь человек. Здесь же им уготована небывало ужасная участь: они имеют буквально всё, каждое их желание немедленно исполняется.
– Да это же счастье! – вскричал Ефим.
Дантес сардонически ухмыльнулся:
– Поначалу и они так считали. Задумайся, что такое счастье? Как такового счастья не существует. Счастье – это не реальность, не какая-то определённая цель, а продвижение к ней. Вся истинная сладость, наслаждение – в процессе. Им же всё даётся сразу, без малейшего их усилия… Видел бы ты, как они страдают. А эти пленённые мечтатели практически счастливы, ведь они борются и рады своим личным страданиям за праведное дело. А надежды, что когда-нибудь их мучения окончатся, наполняют их новыми силами и неистощимой верой в то, что усилия не пропадут даром…
