Александр Зиборов
Смертельное время
– Что здесь происходило? – спросил Ефим.
Дантес сказал:
– Обычное дело, грабили банк.
– А может, кинофильм снимали? – предположил Ефим. – Видишь, телеаппаратура, около неё – оператор.
– Нет, просто гангстеры предусмотрительно заключили договор с телевидением о трансляции передачи. Не даром, понятно, а за очень солидную мзду. Тут всегда так делается. Нередко гонорар за их творческий «акт» оказывается больше самой добычи. Так что выгода выходит двойная. А полиция, как обычно, проспала и арестовывает случайных прохожих. Теперь каждый из них будет осуждён, если не сумеет откупиться взяткой. Ведь здесь считают, если ты оказался рядом с местом, где совершенно преступление, то не можешь быть невиновным. И если не в этом, то в чём-то ином. Впрочем, разве не точно также поступают и у вас на Земле! Может, станешь возражать? У вас же говорят – «наказания без вины не бывает».
Ефим подумал и благоразумно промолчал, но минуту спустя не удержался и в сердцах вскричал:
– Неужели в этом городе живут люди без чести, совести и сострадания?! Ведь на телевидении знали, что готовится ограбление, могут быть жертвы, и никого не предупредили?
– На сей раз ты угадал, – улыбнулся Дантес. – Это город не только дураков, но и подлецов, негодяев, убийц, насильников, мошенников и прочей накипи людского общества. Жизнь у них весёлая. Они сами отравляют её друг другу. Так сказать, по принципу самообслуживания.
По улице снова мчалась толпа. Осёл и Ефим едва успели забежать в подъезд, который оказался сквозным. По нему они прошли во внутренний двор, где увидели множество людей, которые кричали «Пожар» Пожар!», но не двигались с места. Женщина горестно причитала о любимой дочурке, оставшейся в доме.
Поддавшись внутреннему импульсу, Ефим бросился в здание, сорвал со стенки попавшийся ему на глаза огнетушитель и ринулся на второй этаж. На одном дыхании пробежал анфиладу комнат, но нигде не обнаружил даже намёка на огонь. Только в последней квартире на подоконнике стоял полураздетый длинноусый старик с дымящейся трубкой в руке. Он дрожал всем телом, порой стуча зубами. Время от времени он вынимал трубку и слабым голосом кричал:
– Пожар! Спасите!
Вот кто паникёр, сообразил Ефим и обозлился. Стукнул головкой огнетушителя по полу и направил пенную струю на старика. Тот поперхнулся на полуслове, но трубку уберёг, выпучил глаза, кашлянул и заорал:
– Тону!
Затем согнулся, вроде перочинного ножа и свалился на пол, а его трубка при этом полетела за окно.
Стоящая внизу толпа зевак разбежалась с воплями:
– Дом валится! Спасайся, кто может!
Ефим выругался, бросил огнетушитель и спустился вниз, где его встретил с ехидной улыбкой Дантес. Осёл стоял, прислонившись к стене дома, и пилкой полировал свои копыта.
– Ну, как дела, пожарничек?
Ефим насупился. Осёл понимающе усмехнулся, полюбовался на свои конечности и сказал, что нечто вроде этого он и ожидал. Затем сделал знак продолжать путь.
Ефим шагал следом за спутником, сильно раздосадованный, что поддался чувству, позабыв о предупреждении своего спутника: всегда брать пример с него.
– Красавчики, идите ко мне, не пожалеете!
Этот окрик прервал размышления Ефима. Он поднял голову и увидел перед собой дородную женщину с остатками былой красоты.
– Три дочки у меня, – продолжила она, – выбирайте любую. Каждая из них – ягодка, вкус которой никто не знает, ибо никто не пробовал; кобылка необъезженная. Старшей всего-то пятнадцать лет. С ними вы познаете небывалое блаженство.
Ефим покосился на Дантеса: тот даже не замедлил шаг, словно ничего не слышал, и твёрдо решил ему подражать.
Обманувшись в своих намерениях, женщина принялась проклинать их, извергать страшную хулу. Над ней начали смеяться девушки, толпой преградившие дорогу путникам.
– Старая дура! – говорили они. – Чем задумала заманить красивых и умных господ. Они-то понимают истинный толк в любви и, несомненно, выберут нас. Не правда ли, милашки?
Среди кокеток были полные и худые, брюнетки и блондинки, шатенки и рыжие, молодые и не очень… Все в соблазнительных одеждах, предельно откровенно подчёркивающие их прелести. Они бросали многообещающие улыбки с привычной техникой манящих глаз.
Ефим почувствовал себя мужчиной.
Осёл же между тем невозмутимо шествовал дальше, и Ефиму пришлось следовать за ним, несмотря на сильнейшую досаду.
Едва они миновали девушек, как лица их исказились и теперь источали бессильную злобу, ненависть, а алые губки извергали самые грязные ругательства.
Ефима потрясла столь разительная перемена. По его лицу прошёл холодок и он устыдился своего недавнего влечения к красоткам.
…Вдруг из переулка появилась ещё одна девушка. Среднего роста, длинноногая, с волосами спелой пшеницы, в скромной, развевающейся на ходу одежде. Она несмело подняла бровь и стали видны огромные, цвета чистейшей бирюзы глаза. Они излучали смущение, робость и лёгкий испуг.
Он оторопел, с каждой секундой всё больше постигая её неброскую, но удивительную красоту. Это была девушка нашей мечты. Красивая, чуткая, нежная, доверчивая. Совершенство, которое мы видим в своих грёзах. Идеал, который мы надеемся встретить в своей жизни.
Помимо воли Ефим рванулся было к ней, потупившей смущённо взор и блистая румянцами на белейших щёчках, но тут громко, самым противным голосом заревел осёл, схватил его, вскинул себе на спину и помчался скачками прочь. Ефим какое-то время вырывался, но скоро они выбрались из города и он обмяк, почувствовав себя совершенно опустошённым. Ему всё стало безразлично. Его сердце, чувства, вся жизнь остались с той девушкой.
На зелёной лужайке Дантес сбросил свою ношу и сам сел отдохнуть. Продолжительное время они молчали. Осёл отдышался, сходил и напился из протекавшего неподалёку ручья и вновь устроился рядом, ковыряя в зубах травинкой.
Пригревало солнышко. Появилась яркая, словно кусочек радуги, бабочка и принялась порхать над луговыми цветами.
Затем прилетел сердитый шмель с гудящей басовой струной. Забрался в бутон, поковырялся там, вылез, замах крылышками и с натужным жужжанием улетел.
– Обижаешься на меня? – наконец спросил Дантес.
– Пошёл к чёрту! – отмахнулся Ефим, даже не шевельнувшись.
– Зря дуешься, дурачина, я же тебя спас, – продолжал осёл. – Если бы эти девицы увлекли тебя, то ты бы навсегда остался с ними. Навсегда, понимаешь, навсегда! Как завязшая в меду муха.
– С ней я готов разделить хоть вечность! – раздражённо буркнул обозлённый Ефим.
Дантес покачал головой:
– Ну, скажи, кто из нас настоящий осёл? Что ты знаешь о ней? Ты же готов был бежать к ней, едва бросив взгляд. Соблазнив тебя, она получила бы право покинуть город, правда, и дальше бы жизнь у неё пошла не лучше, но это уже, как говорится, из другого анекдота. На Земле она жила в обеспеченной семье, но ещё с детских лет начала грешить с братьями и их товарищами, как сие нередко бывает. Потом её друзьями стали люди поопытней. Осознав свою убойную привлекательность, она принялась извлекать из неё выгоду и уже к пятнадцати годам познала все тайны порока. Здесь мало кто мог с ней сравниться. Из-за неё погибло множество людей: брат убивал брата, отец сына и – наоборот. Ей нравилась подобная власть над поклонниками, она наслаждалась ею. Если рассказать обо всех её преступлениях, то у тебя бы поседели волосы. Достаточно сказать, что её убил один из любовников, молодой подававший большие надежды архитектор, а после покончил с собой. И тут, у нас, она действует весьма умело, как ты уже успел убедиться на своём примере. С учётом психологии, не то что её товарки. Она понимает, что наглость, грубость не приведут к успеху – нужна видимость простоты, кротости, внешней невинности.
– С трудом верится, – прошептал ошеломлённый Ефим.
– Тем не менее, это так, – подтвердил Дантес. – А теперь поднимайся, у нас впереди ещё долгий путь. Не будь упрямым ослом!
Ефим через силу улыбнулся, посмотрел на своего ушастого спутника и, удержавшись от реплики «От осла слышу!», вскочил на ноги:
– Идём!
Тот понимающе засмеялся, и они пошли, держась за руки, как старые друзья, которые вдруг особенно глубоко почувствовали взаимную привязанность.
Ураган однодневок
Уже скоро им встретилось развесистое дерево, на ветках которого висели крупные ягоды величиной с арбуз. Под ним собралась толпа людей.
– Что это? – поинтересовался Ефим у Дантеса.
– Да, ничего особенно, – отмахнулся осёл, – это просто клюква, а под ней прокатный пункт. Но там ничего путного не бывает. Я на днях заглядывал. Только всякая-разная чепуха и чепуховинка, вроде кур, которые деньги не клюют – требуют валюту, надувные гири, сушёная абракадабра, скатерти-самобранки, которые умеют только браниться, аттическая соль, но подмоченная. Лучше обрати внимание вон на то строение.
Ефим поглядел и увидел феерическое здание, вернее, настоящий дворец, словно сотканный из радуги, солнечного света и обитый звёздами.
– В нём живут люди не чёта нам, – с уважением и некоторой долей зависти произнёс Дантес.
Из дворца вразвалочку вышел человек в пурпурной тоге и туфлях, отороченных собольим мехом. Ефим узнал его: это был его сосед по подъезду плотник Василий. При жизни тихий малый, про которого говорили, что у него не все дома. При встрече он всегда смущался, низко опускал голову, краснел и еле слышно здоровался, запинаясь от собственной смелости. Он часто менял места работы: служил кочегаром, курьером, грузчиком и разнорабочим, ездил по договору ловить рыбу. Но скоро вернулся и устроился сапожником. Не проработав и месяца, пошёл на стройку в качестве стропальщика. Однажды на него упала железобетонная балка. Она была бракованной и монтажные петли не выдержали, вырвались… Он умер мгновенно, с улыбкой на лице.
Осёл низко уважительно поклонился Василию, тот ответил кивком и прошёл мимо, не узнав Ефима.
– Смотри на него внимательнее, – шепнул Дантес, – здесь таких мало. Гордись, тебе повезло, не всякий удостаивается чести увидеть его так близко.
Ефим озадачился, а осёл продолжил речь, продолжая глядеть вслед Василию:
– Вы, люди, странные существа. Что делаете, к чему стремитесь, чего желаете?.. Заселили всю землю, а смысла жизни не поняли. Ведь жизнь – это мгновение, искорка в ночи, а как вы её тратите, на что? Изобрели деньги и с тех пор у вас проблема: где их взять? Боритесь за власть над себе подобными, не научившись властвовать собой: а самая большая победа – победа над собой. В борьбе за власть не брезгуете ничем. Это – подлецы. Остальные с низкой душой подчиняются их власти. Ими помыкают, словно скотиной. Они отвыкают мыслить, так как им подсовывают жвачку из готовых истин. Если кто придёт к начальнику со своим мнением, то уходит с мнением начальника. А тем главное – принять решение, а уж обосновать его затем им легко. Хуже их только те люди, которые, не умея приказать себе, захватывают власть на другими. Они воображают себя равными богу. Звон фанфар, лесть приближённых кружит им голову и они начинают предаваться свинству, презирая тех кем управляют. А вот такие, как Василий, могут добиться многого, они обладают умом, совестью, но в них слишком много честности и душевной чистоты для того, чтобы добиваться успеха на жизненном поприще. Поэтому они стремятся жить, не мешая другим и не подчиняясь общему мнению, оградившись от него завесой простодушия. Это про таких сказано: «будьте как дети». Они живут высшими ценностями и разрушить их не может никто, ибо они в их воображении. Поэтому он тут живёт так, как ему подобает. Он на «ты» с архангелами и херувимами, так как почти равен им. Позавчера они пили на брудершафт.
Ефим с изумлением слушал столь непривычные речи: сколько лет он жил рядом с Василием и не подозревал о его настоящей сущности. Потом подумал: а про кого из своих знакомых он может сказать, что знает их истинное лицо? Недаром говорят: чужая душа – потёмки.
Солнце закрыла тяжёлая, склизкая на вид туча. Сразу стало холодно и тревожно. Подул усиливающийся ветер.
– За мной! – панически завопил Дантес, в его голосе чувствовал неподдельный страх. – Быстрее, иначе мы пропали!
Неподалёку проходил неглубокий овраг, дно которого было заполнено валунами и каменными глыбами. Осёл кинулся туда и покатился по склону, до крови ободрав бока своей волосатой шкуры. Упал ничком между камнями и ухватился обоими передники копытами за них. Ефим недоумевал, но во всем следовал примеру своего спутника, свалившись рядом с ним. Резонно рассудив, что тот знает, что делает.
Ветер нарастал и превратился в ураган. Со свистом крутились столбы смерчей, всасывая в себя воздух, как чудовищные воронки пылесосов. Они вырывали с корнями деревья, сдёргивали верхний слой почвы, уносили камни, валуны. Потом появились летящие люди. Странные люди. Они были плоскими, точно вырезанными из бумаги, и похожими на газетные листы, увлекаемые ветром. Они изгибались, свёртывались самым причудливым образом, их крутило в воздухе, словно невесомые лоскутки. Лица этих людей выражали страдание. Они кричали, вопили, жаловались на свою участь на тысячах языках, наречиях и диалектах.
Увидев Ефима с Дантесом, они попытались задержать полёт и спуститься к ним. Призывно махали руками, звали с собой, уговаривали, сулили все мыслимые блага, осыпали, бранью, плевались, издевательски корчили рожи, делали пальцами неприличные жесты… Но невероятной силы ветер уносил их дальше и они улетали с мукой на своих лицах.
Газетных людей в воздухе становилось всё больше и больше. Вот уже они несутся сплошной массой, порой словно бы уложенные в спрессованную кучу, касаясь на лету земли. Пытались хоть за что-то удержаться, но им мешали свои же товарищи. Между ними начинались ужасные ссоры, свары.
Осёл с беспокойством поглядывал вверх и вдруг засмеялся, обнажив жёлтые клыки. Смех его звучал идиотски, потеряв присущий Дантесу интеллектуальный лоск. Ефим удивился, но тут услышал от ушастого спутника гневные слова:
– Смейся! Смейся, как можно глупее! В общем, строй из себя дурачка. Ну, живо! Не таращи глаза, а делай, что тебе говорят! Смейся, кретин!
Ефим попробовал, но довольно неумело. Между тем осёл веселился изо всех сил, с нелепыми ужимками, приподняв свой зад, он испустил неприличный звук. Ефим захохотал во всё горло, почувствовав себя непринуждённее, даже последовал поданному примеру. Ему удалось проделать это четыре раза кряду. Поднатужился снова. Но в пятый раз звук оказался настолько слабым, что он даже сам не услышал себя.
Развеселился и, довольный собой, залился счастливым смехом. Дантес поглядел на него уважительно и, как будто, даже с завистью, но продолжал смеяться.
Ураган быстро слабел. Поток сплющенных людей уменьшался на лазах и вот исчез последний из них. Выглянуло солнцем. На глазах росла трава, выправлялись деревья и восстанавливали свою листву. Через несколько минут окрестность приобрела прежний вид.
Осёл почистил одежду и сказал Ефиму:
– Кажется, на этот раз пронесло. Благополучно мы отделались от них.
– От кого?
– От этих однодневок. Врагу не пожелаешь оказаться в их компании. Ты у нас недавно, поэтому сейчас я тебе всё разъясню. Эти люди на Земле составляют большинство. Они живут сегодняшним днём. Хапают всё, что могут захватить, транжирят себя и время. Пользы от них ни на грош. Вся их фантазия тратится на пороки, поиски средств разнообразить свое бессмысленное существование. Они не способны отказать себе сегодня, чтобы завтра получить вдвойне. Они полностью зависят от мнения окружающих. Все их поступки, дела, образ жизни, одежда – рассчитаны на зрителя. Сами по себе они – нуль, ничто, видимость людей. Смысла в их жизни нет, но они стараются убедить всех и себя в ценности своего бытия. Потому так они старательно вербуют в свой лагерь сторонников. Достаточно было бы им схватить нас, и мы были бы принуждены вечно скитаться в их обществе, а я не знаю ничего более страшного, – с жаром воскликнул Дантес. – От них следует прятаться и представляться дураком. Более всего они боятся смеха и быть смешными. Таких они оставляют в покое, ибо глупы и тщеславны. Они просто не понимают, что можно жить какими-то другими ценностями. А, чёрт! Всегда я попадаю в грязь. Скажи, разве я не осёл?!
