Одержимость – частичное или полное и всеобъемлющее подчинение разума человека чему-то, какой-либо мысли или желанию.
Справедливость – в римском праве трактуется, как субъективная категория.
Когда в первый раз это случилось, ночью я не решился сказать. Но утром сказал прямо, – кончайте возню, вы мешаете спать!
Ближе к выходу из деревенского дома, куда нас заселили, стояла большая русская печь. Её не топили, в доме итак было тепло, даже жарко. С этой печи раздавались стоны и вздохи. Там спали Роза и Димка. Только они не спали, а сопели и кряхтели, и не давали спать мне и Светке. И так каждую ночь, уже неделю.
Я лежал на полу, на надувном матрасе. Заснуть не мог, вспоминал тот давний день рождения. Думал, почему одним всё, а другим ничего. На хозяйской кровати ворочалась Светка. Тоже не спит, хотя кровать мягкая, я проверял. И всё это из-за Димки, того самого Димки.
* * *
– Почему ты плачешь? – папа спрашивал, а я от этого рыдал ещё больше. Я сам не знал, мне хотелось побыть одному, но взрослые обступили меня и не отпускали.
– Подарок не понравился? Но почему, ты же так хотел? – мучил меня папа.
– Димок, малыш, тебя кто-то обидел? Может у тебя болит что-нибудь? – мама трогала мой лоб, – температуры нет, у тебя животик не болит?
– А-а! – заплакал я ещё больше и убежал в коридор. Хотел бежать на улицу, но не мог, нужно было долго одеваться. И не мог достать шапку, она лежала высоко на полке.
– Ну, что с тобой? – папа вышел в коридор и обнял меня, – ну, расскажи мне, по секрету, что случилось? Тебе краски не понравились? Это хорошие краски, дорогие. Мы с мамой даже думали, что тебе ещё рано такие. Такими красками рисуют взрослые, настоящие художники. И кисточки в коробке есть, ты видел?
– Видел…
– Ты же сам просил. Мы же спрашивали, что тебе подарить. Ты сказал, что хочешь настоящие краски. Эти настоящие, разве нет?
– Настоящие…
– Тогда, почему ты плачешь?
– Я хотел пианино…, – и я снова заплакал.
– Пианино? Ого? Как, пианино? Ты говорил, что не любишь музыку. В музыкальную школу, не захотел. Да у нас и места нет, для пианино, и денег нет…, – задумался папа.
– Не надо места, пианино маленькое, я видел.
– Где ты видел, о чем ты говоришь?
– У Димки, ему подарили….
– Пианино подарили?
– Да! Подарили! Маленькое, но как настоящее. Как в школе, кусочек только…
– Кусочек пианино? Ничего не понимаю, – мама целовала мой лоб, проверяя, нет ли температуры.
* * *
Димка, тоже первоклассник, из первого-А, а мой класс первый-Б. Я, Димку совсем почти не знал. Они жили в соседнем доме, нам было по пути в школу. Иногда мы здоровались. Его тоже, как и меня, звали Димой. Однажды он сам подошёл и пригласил меня на день рождения. Я сказал родителям, и меня туда отвели. Димка был старше меня на несколько месяцев. У него день рождения зимой, а у меня летом. Когда я к нему пришёл, там стояла ёлка, украшенная красивыми игрушками и конфетами, и было много детей. На мой день рождения, ёлки никогда не было, и детей тоже не было. Были только взрослые. Говорили, что детей нет потому, что все дети на лето уехали в деревню. И что мы тоже, наверное, уедем. Но всё равно обидно. Как будто, ко мне специально никто не пришёл, а у Димки было так много гостей. Все вокруг него бегали, а когда он задувал свечки на торте, все весело смеялись. А про меня забыли сразу, как только я свечки задул. Взрослые сидят, жуют, громко разговаривают и пьют водку, а на меня никто не обращает внимания. Я сидел, ждал когда, наконец, будут подарки дарить. И вот подарили, всякую ерунду. А главный подарок – краски! А Димке подарили, пианино! Мало ли, что я краски просил, это было давно. Теперь я хочу пианино, как у Димки!
* * *
Папа взял меня за руку и отвёл назад в комнату.
– Он, оказывается, хотел пианино, – сказал папа, и все уставились на меня.
– Подарки не нравятся? – громко сказал дядя Федя, наш сосед, который тоже пришёл на мой день рождения. У него было красное лицо, и язык заплетался, – дарёному коню, зубы не смотрят!
При чем тут конь? – подумал я, такого подарка не было… Разве у коня есть зубы? Конь же, не тигр…
– Наглый ты! – продолжал дядя Федя, – ишь, куда там, под стол пешком, а туда же, уже недоволен!
– Успокойся, Федя! – сказала мама, – он же совсем маленький ещё. Нужно разобраться, объяснить. Димок расскажи, что за пианино. Ты же не хотел музыкой заниматься, мы с папой тебя спрашивали.
– При чём тут какая-то музыка, я пианино хочу, а вы мне краски, – я снова заплакал глядя на дядю Федю.
– Ничего не понимаю, – сказал папа, – музыку не любишь, заниматься не хочешь, а пианино хочешь? Зачем оно тебе?
– Да, ты не понимаешь! Нажмёшь на клавишу, а оно, – ту-у… Отпустишь, и тишина…
– Ну да, так все музыкальные инструменты работают, что тут особенного? – сказала мама.
– Вы не понимаете! Там, так много кнопок, и лампочек, они такие красивые, и делают разные звуки, – эх, никогда они меня не поймут.
– Лампочек? А, я кажется, понял. Это такая плоская штука, с клавишами, да! – папа смотрел на маму, – помнишь, мы где-то видели. Как она называется?
– Да, что-то припоминаю, название не запомнила, какое-то не русское слово. Может, клавесин? Нет, что-то другое….
– Да, пацана, похоже, жаба жрёт, – громко сказал дядя Федя.
Сам ты жаба, – какая ещё жаба, подумал я, фу, гадость какая.
– Димок, зависть, это некрасивое чувство, – сказала мама, – всегда у кого-то будет то, что тебе захочется. Нужно спокойно к этому относиться. У тебя тоже есть, что-то такое, чего нет у того мальчика.
– Что у меня есть? Что? Краски?! Они мне не нужны! Заберите их себе!…
Мама расстроилась и ушла на кухню. За ней вышел дядя Федя, сказал, что нужно руки помыть. Я тоже пошёл, хотел маму пожалеть. Но в щёлку увидел, что в кухне уже был дядя Федя. Я думал он в ванну пошёл, а он тут в кухне, уже жалел маму, а она его отталкивала. Говорила, – уйди дурак. Тогда, дядя Федя ущипнул маму за попу, я думал ей больно. Я хотел ударить дядю Федю, но мама вдруг рассмеялась и положила руку ему на щёку, и снова сказала, – уйди дурак. Тут они увидели меня. Я побежал обратно в коридор, а дядя Федя за мной. Догнал, схватил меня за воротник и зашипел, – куда бежишь, гадёныш! Но тут вышел из комнаты папа, он толкнул дядю Федю, и тот упал. Мама стала кричать.
– Что происходит? – закричал папа, – а ты куда смотришь? – крикнул он на маму.
– Ничего не происходит, я устала от твоего хамства! – ответила мама, – Дима, иди сейчас же в комнату!
Дядя Федя уже поднялся и злобно вращал глазами.
– Этот пьяный урод напал на ребёнка, ты что, не видишь? – возмущался папа, – зачем его в дом приводишь.
– Никто ни на кого не напал, Федя просто хотел его задержать. Дима нагрубил.
– Мама! Я не грубил, я не успел…, – я смотрел на маму, и мама отвернулась.
– Что тут случилось? Дима, ты что-то натворил? – папа покраснел и разволновался ещё больше.
– Ничего я не натворил. Дядя Федя ущипнул маму, я думал ей больно, хотел защитить. А она засмеялась, ну, я и убежал.
– Ущипнул? – лицо папы перекосилось.
– Да, пацану показалось, мы просто разговаривали, – шмыгал носом дядя Федя.
– Ничего не показалось, ущипнул за попу, мама сказала, – ой! – и засмеялась.
– Та-к! И давно он тебя, щипает? – протяжно сказал папа, и дядя Федя снова оказался на полу.
Из комнаты выскочили другие взрослые и схватили папу. А мама схватила меня и кричала, чтобы вызвали милицию. Она обнимала и целовала меня и всё повторяла, – зверь, зверь, ребёнка напугал…
Милицию никто не вызывал, и краски у меня никто не забрал. После того дня рождения папа ушёл от нас, и видел я его очень редко. Дядя Федя тоже исчез. Мама сказала, что он для нас украл мясо на мясокомбинате, но его поймали и посадили в тюрьму.
Лето закончилось. В школе я видел Димку, но дружить с ним не хотел. Как только видел его, сразу вспоминал тот день рождения, и от этого всегда портилось настроение. Почему одним всё, и пианино, и подарки лучшие, и родители нормальные, а другим – ничего?
Подарки мне больше не покупали. Разве тетрадка, или ранец для школы, это подарок? Мама говорила, что нет денег.
Иногда приходили гости, и мама отправляла меня погулять. Но это, случалось редко. Нормальных мужчин больше нет, говорила мама.
– А где папа живёт, он нормальный, почему он живёт не с нами? – спрашивал я маму.
– Потому, что он нас бросил, – отвечала мама, – он нас не любит. Ай, ладно, маленький ты ещё, не поймёшь.
Потом, Димкины родители переехали в другой район. Мама сказала, что Димкиного отца назначили большим начальником, его возит шофёр, и у них теперь большая квартира. Димку с тех пор я не видел и стал уже его забывать.
– Кончайте возню, вы мешаете спать. Они уставились на меня честными глазами, вроде не понимают. Тогда я сказал, что это неприлично, так себя вести. Розка покраснела, глаза отводит, а Димка, в наглую, – ты, говорит, о чём? Дурочку включил.
– Кончайте аморалку! Стыдно! Вот я о чём.
– Какую аморалку, ты чего придумал, – говорит, а сам на Светку смотрит, слышала та, или нет.
– Это не моё дело, конечно, но вы мешаете спать другим. Вот пойдём сейчас, и попросим, чтобы нас от вас отселили, спать не даёте, а нам весь день работать, между прочим! Правда, Света?
– Я ничего не слышала, – Светка сделала круглые глаза.
Дрянь какая, не слышала она. Розка выскочила из-за стола, и на улицу, как будто у неё живот схватило. А Димка, урод, сидит глазами меня сверлит. Стреляет, то на меня, то на Светку, а та дура, дурой молчит как рыба,
– Ма-альчики! Вы что? Не надо ссориться. Я пойду Розу искать…
– Ты что, козёл делаешь, – попёр на меня Димка.
– Я тебе, как другу говорю, нельзя так, – ответит он за «козла», подумал я про себя, – Светка всё знает, она про вас расскажет, сплетни пойдут. Зачем девчонку позоришь? Ты же сам говорил, что она тебе не нравится, – сейчас, главное было выпустить из Димки пар, чтобы драться не полез, – кстати, про козла, хочешь, анекдот расскажу?
– Девчонки разберутся! Ты сам волну не гони, и зубы не заговаривай. Пойду, расскажу…
– Дима, ты меня знаешь, я бы такого не сделал, это случайно так вырвалось, не знал, как сказать.
– Так и сидел бы тихо, и не совал бы свой нос!
– Дурак! Я же о тебе забочусь. Узнают, из училища выгнать могут.
– Как узнают? Кроме тебя, сказать некому. Роза и Светка, подружки, сами разберутся.
– Так, про козла, рассказать?
– Ну…
– В милиции мужика спрашивают, Вы, зачем соседского козла убили? Потому, что козёл каждый день стоял за забором и кричал, Ка-Ге-Бе-е, КГБе-е…, ха-ха-ха!
– Всё, весь анекдот?
– Всё. Правда, смешно?
– Дурак ты! Ты и есть козёл! При чём тут это? Трепло…
– Слышь, Дима, вы что там, на печке, трахаетесь?
– Тебе то, что? Ты что, завидуешь? А, ну, понятно. Успокойся, никто не трахается.
– А чего кряхтите?
– Что, так слышно? Мы просто балуемся.
– Ну да, слышно, если прислушаться. Вы как туда залезли оба, Светка покой потеряла.
– Светка, или ты, покой потерял? Ну и занялся бы Светкой.
– Да ну её, она же плоская, как доска. Не то, что Роза. Ты же говорил, что она тебе не нравится?
– Да, меня восточные красавицы никогда не привлекали, мне нравятся, наши, курносенькие.
– Так, зачем она тебе?
– Тут же делать нечего. А других нет. Может, был бы телевизор, так и сидели бы и смотрели.
– Так ты от скуки, вместо телевизора, девчонку позоришь? – не выдержал я.
– Чего ты привязался, кто её позорит? Она сама на печку залезла, я её и не звал.
– Сама залезла?…
– Ну да, сама.
– А потом, тоже сама?
– Ну, потом, как-то само получилось.
– Вы там, целуетесь?
– Да пошёл ты к чёрту? Чего ты всё выспрашиваешь? Целуемся, не целуемся, какое твоё дело?
– Потому, что это цинично, так. Она же, тебе, даже не нравится.
– Ну, почему не нравится? У неё попка, такая крепкая, выпуклая. Она семь лет художественной занималась.
– Попка выпуклая….
– Да, и сиськи пистолетиком, ты же сам видишь.
– Сиськи?…
– О-о, у тебя, я вижу, слюни потекли? Завидуешь, что-ли? Или, она тебе нравится?
– Нравиться, с самого начала нравится! Как только я увидел её. Ещё на вступительных экзаменах. Она такая стройная, пластичная, порхала как мотылёк. Я даже рисовал её.
– И ты к ней не подошёл? Ты влюбился, что-ли? Чего же не сказал? Мне и голову не приходило. Ты же мой друг, странно. Ну, хочешь, забирай её. У меня с ней ничего не было.
– Как, забирай? Ты про неё, как про вещь. Разве можно, так цинично? Она, такое нежное создание.
– Да, правда? Нежное создание? Что же ты ей такого тут наговорил? Ты же её шлюхой выставил, да ещё перед подругой…
– Я такого не говорил, я не хотел. Так получилось… Просто, она мне очень нравится.
– Ладно, сделаем так, я сегодня уйду, меня ребята звали в карты играть. Не хотел идти, но ради тебя, пойду. А ты тут оставайся и разбирайся. Извиняйся, объясняйся. Никто тебе не помешает. Может, надо Светку убрать? Нет, наверное, не получиться. Роза без Светки, теперь наедине с тобой может не остаться. Вообще то, Светка и не помешает. Ну, хочешь так?
– Ты, настоящий друг!
Вот, сволочь, – думал я, – с барского плеча, девку мне. Понимает, что унижает меня, или нет? Неужели такой тупой, думает, я забуду. Однако, выпуклая попка из головы не шла, и сейчас я думал только об этом.
После окончания школы, мне и голову не приходило, что жизнь снова сведёт с Димкой. Тогда, в тот давний день рождения, родители не случайно подарили мне краски. Я действительно любил рисовать, и чувствовал, что у меня получается. Хвалили не только родители, но и все в школе. Даже завидовали. Рисовал я много, ходил в кружок рисования и всегда получал только отличные оценки. Мать разыскала отца, он обошёл все кабинеты, и добился, чтобы меня приняли в Художественное училище. Увидев Димку, я узнал его сразу, хотя теперь он был в очках, вытянулся и носил длинные волосы. Увидев меня, он страшно обрадовался, как будто мы были близкими друзьями.
– Слушай, это лучшее, что я тут видел, в нашей группе. Ты безусловный лидер здесь, – он с восторгом разглядывал мои рисунки, искренне восхищался, говорил, что у меня уникальный талант и большое будущее.
– А ты, как сюда попал, я думал, ты музыкой занимаешься. Ты же любил музыку. Поэтому, тебе подарили то маленькое пианино.
– Какое пианино, ты меня с кем-то перепутал. Никакого пианино мне не дарили.
Да, как же, перепутал, – подумал я, – знал бы ты, сколько из-за этого переживаний было. Я, тот мой день рождения, никогда не забуду.
– Ну как же, вот такого размера, – показал я руками, – и клавиши, как у настоящего большого пианино. Только там не все, а часть.
– А, вспомнил. Так это киборд, игрушка японская. Кто-то привёз из-за границы, а родители для меня выпросили.
– Ну, и где эта игрушка? И почему игрушка? На этом же можно играть. Помнишь, у тебя на дне рождения, кто-то даже настоящую музыку на этом играл.
– Да? Не помню, чтобы кто-то играл. Это, наверное, в твоём воображении? – удивился Димка, – по-моему, обыкновенная игрушка. Я её кому-то отдал. Мне ни к чему. Слон на ухо наступил. Какая там музыка. Нет слуха.
– Как отдал? Когда?
– Да тогда же и отдал, какому-то мальчику соседскому. Очень его родители просили, у него тяга к музыке была. А мне, было не жалко. Поиграл немного, надоело.
– Отдал? – не мог поверить я.
– Ну да, отдал. Мне-то она, зачем?
– Надоела… Просто, взял и отдал? – в голове такое не укладывалось.
– Просто, взял и отдал. И забыл уже давно. Подумаешь….
От этой его наглости у меня в глазах потемнело. Мне, то пианино, снилось. Я Димку ненавидел, а у него, оказывается, уже ничего не было. Почему я сам у него не попросил? Может, сейчас спросить, отдал бы он его мне тогда, или нет? Нет, не буду. Наверное, отдал бы. Он уже тогда…, зажрался.
– И тебе не было жалко?
– Да, забудь ты эту игрушку! Ты меня удивляешь. Посмотри на свои работы, вот оно, настоящее, ты же талант. Ты будешь большим художником. Купишь себе настоящее пианино.
Может, зря я к нему придираюсь, – подумал я, – может, он и не плохой человек?
– А ты, как в училище попал? Тоже рисуешь?
– Родители запихнули, – сморщил нос Димка, – чтобы не болтался. Рисую для себя, но понимаю, что нет у меня таланта. Может, на оформителя выучусь, может на книжного графика, а живописец из меня вряд-ли получится. Воображения, говорят, не хватает.
– Так ты что, типа блатной?
– Типа, да. Можно так сказать. Немного блатной, – уныло сказал Димка.
– А это правильно, ты считаешь, чужое место занимать? Мне тоже отец помогал устроиться сюда. Потому, что из-за блатных, таланту самому не пробиться! – я снова возненавидел Димку.
– Ну, это вопрос философский. А ты, типа, принципиальный?
– Типа, да, принципиальный, – я смотрел ему прямо в глаза.
– Уважаю, а я, наверное, слабый, – Димка поник, плечи опустились, – когда на меня жмут, отступаю. Знаешь, учиться, всё равно где-то надо. А я, ничего другого не умею. Я ведь, даже школу не закончил.
– Как не закончил? Почему?
– Сказали, лодырь. А отец думает, что я тупой от природы, – уныло продолжал Димка, – упрекает всё время, маму ругает, что разбаловала. Говорит, это наследственность от неё.
– Так ты, правда, школу не закончил? Как же тебя в училище приняли? Разве так можно?
– Надавили. Сказали, что у меня, якобы, талант к рисованию.
– Значит, ты всё-таки рисуешь? Дай посмотреть.
Мне было любопытно увидеть весь цинизм коррумпированной власти. Главное было себя не выдать, иначе он закроется, и я ничего не узнаю. Но, вскоре понял, что он играет со мной. Свои рисунки даже показывать не хотел, якобы стеснялся. Говорил, что смотреть не на что. А когда показал, у меня в душе всё похолодело. Его работы, были лучше моих. Но я вида не подал. Наверное, он ждал, что я тут же в осадок выпаду, хотел посмеяться. Понял я тебя! Ну, блин, актёр, глаза какие честные. Восторг изображал, нахваливал, в друзья лезет. Я тебя насквозь вижу! Ладно, как гласит китайская мудрость – «держи друзей к себе близко, а врагов ещё ближе». Так что, будем дружить.
– Ну что, очень неплохие работы у тебя. Подучишься, и пойдёт, – подумав, я добавил, – мне кажется, они лучше моих.
Он недоверчиво смотрел мне в глаза, а я подумал, – ну, что, съел? Я унизиться не боюсь! Так мы стали «друзьями».
Уже через час мы были в поле. Девчонки рылись в грязи, подбирая картошку, оставшуюся от картофелеуборочного комбайна, и складывали в вёдра, а парни эти вёдра таскали к трактору. А после обеда меня с Димкой перебросили грузить картошку в новенький грузовик, с длиннющим прицепом. Сказали, что влезет двенадцать с половиной тонн картошки, и нам это надо загрузить. Крутились ещё какие-то люди, помогали, а бригадир погонял, чтобы закончили до темноты. Шофёр грузовика сидел тут же, наблюдал процесс. Мужчина в годах, солидный, убелённый сединой. Рядом с ним стоял ящик с каким-то дешёвым пойлом, которое предлагалось всем желающим участникам погрузки. Это было несколько необычно, и настораживало. Вино и водка, в рацион прибывших на уборку картошки студенческих отрядов, не входили. За это даже наказывали. А тут, пожалуйста. С погрузкой управились быстрее, чем ожидалось. К концу, все вокруг едва ноги волочили, кто от усталости, а кто от пьянства. Бригадир едва стоял на ногах. Меньше других был пьян шофёр, он хоть и пил, но тяжести не таскал. Наоборот, у него развязался язык, и он искал собеседника.
– Труд, это счастье, труд, это радость, – сказал Димка, плюхнувшись рядом с шофёром. Похоже, он тоже дозрел, наконец, до того, чтобы отведать пойла, которым всех потчевал шофёр.
– Правильно говорите, молодой человек, – отозвался шофёр, – труд, это – счастье! Только, от него растёт горб, и выпадают зубы.
– За двенадцать тонн картошки, одного ящика портвейна, мало! – заявил подошедший бригадир и тут же упал, и сразу вырубился.
– Умаялся человек, – сочувственно сказал шофёр, – работает тяжело. Не переживай товарищ, будет тебе ещё ящик портвейна.
Димка остался выяснять, почему за погрузку дают вино, а я пошёл домой. Меня ждала Роза, сегодня она принадлежала мне.
– Слава труженицам полей! – девчонки-дуры, в мою сторону даже не посмотрели, делали вид, что меня нет.
А я и не навязывался. Пока пили чай, я всё думал, как подкатиться, как начать контакт, если не реагируют даже на мои шутки. Эх, надо было бутылку того пойла прихватить. Как же это я не подумал.
На улице уже полностью стемнело. Единственная лампочка под потолком тускло мерцала, даже книжку не почитаешь. Была ещё свеча. Попытался читать, но никого настроения не было. Девчонки затихли, я тоже лёг и сразу вырубился. Но вскоре проснулся. С Розой надо было что-то решать, а то Димка завтра засмеёт. Выпуклая попка не оставляла в покое. Подумал, какая ей разница, чем я хуже Димки и решил поговорить с ней прямо сейчас. Я тихонько залез на печку и лёг рядом. Роза спала лёжа на животе. Она не возражала, только буркнула, что хочет спать. Я хотел объясниться и стал шептать ей в ухо, – Роза…, Роза…. Она молчала. Тогда я погладил её по спине и положил руку на ту самую выпуклую попку.
– Дима? – она повернулась ко мне, прислушивалась, вероятно, со сна, – кто здесь? Дима это ты?
– Да, это я, Дима, не пугайся.
– Отвали, урод! – она взвизгнула и стала толкаться локтями и коленями, – я буду кричать! Уйди урод!
– Успокойся, Роза, успокойся, я ничего тебе не сделаю, – шептал я, но она продолжала толкаться.
Я отодвинулся и сел, чтобы она перестала визжать. В этот момент она сильно ударила меня ногой, вязаным носком, прямо в лицо. Носок был грязным, она ходила в нём по избе, вместо тапочек. Я не удержался и слетел с печки, больно ударившись при этом скулой о скамейку. Хорошо, что зубы не выбил.
– Только подойди, урод! – шипела она сверху.
– Кому ты нужна, дура набитая! – почему «урод», почему она меня уродом зовёт? Я даже очки не ношу. Чем Димка лучше меня?
Усталость, наконец, сделала своё дело, и я заснул тяжёлым сном. Утром Светка растолкала к завтраку. Девчонки уже успели сварить на керосинке кашу из концентрата. Вспомнив ночное происшествие, я невольно избегал их взглядов. А Светка, как нарочно, крутилась перед носом и лезла в глаза. Мне казалось, что она заигрывает, что немало удивило. Было не похоже, чтобы она издевалась. Но как только Светка вышла, и мы с Розой остались одни, она вдруг сказала:
– Вот что Дима, если я узнаю, что ты сплетничаешь, я скажу, что ты хотел меня изнасиловать. Вылетишь из училища! Понял?
– Ты не права, я только хотел….
– Я знаю, что ты хотел. Заткнись, понял? – её чёрные глаза сверкали злобой.
Я понял, что меня разыграли. Они сговорились, чтобы подставить меня. Когда только успели. И не сделаешь ничего.
– Привет ребята, – в дом ввалился Димка, – каша ещё осталась? Жрать хочу! Со вчерашнего дня ничего во рту не было.
– Жрите, пожалуйста! – вместе с Димкой вернулась Светка, и отдала ему свою кашу. Она снова нагло стрельнула глазами в мою сторону.
– А откуда это у тебя такой фингал под глазом? Вчера вроде не было, – ляпнул Димка продолжая жрать свою кашу.
– Какой ещё фингал? – внутри меня всё сжалось. Вспомнил, как налетел ночью на скамейку, когда Роза, дрянь такая, меня с печки столкнула. Подскочив к облезлому хозяйскому зеркалу, что висело на двери, я увидел на щеке под глазом, здоровый синяк. Вот оно, доказательство «изнасилования». Не спрячешь, все будут спрашивать. Сейчас Роза всё ему расскажет. Исподтишка я посмотрел на девчонок, они делала вид, что не слышат. Может, Димка уже знает…. Наверное, смеются надо мной, когда отвернусь. Развели, как лоха.
– Чего застыл? Заканчивай с кашей, – Димка жрал, как ни в чём ни бывало, – опоздаем. Нам вдвоём снова на погрузку, утром придёт другой такой же грузовик. Председатель колхоза мне лично сказал. Приезжал вчера, а бригадир, в стельку.
Мы топали по грязи пару километров, а когда пришли, никакого грузовика ещё не было. И вообще никого не было.
– Ну, как там, с Розой разобрался? – от скуки спросил Димка.
– Ай, знаешь, я посмотрел. Потаскушка она обыкновенная. Пропал интерес.
– Ну, ты даёшь, вчера был влюблён, а сегодня она, значит, потаскушка? Быстро ты. С чего это?
– Ну сказал же, чего спрашиваешь? Тебе нравиться? Балуйтесь, мне наплевать, – не мог же я сам рассказывать ему, как она меня грязным носком, в лицо!
– Я бы на твоём месте к Светке присмотрелся, мне кажется, она на тебя как на буфет прёт, а ты не замечаешь. И совсем она не плоская. Хорошая девчонка.
Да ладно, что же ты сам на неё не полез, засранец, – подумал я про себя. Сочувствует сволочь. Себе Розу, а мне эту мымру, – ну, и где грузовик? – я хотел сменить тему.
– А с грузовиком, тут интересно, – Димка хитро улыбался, – картошку-то, воруют.