Александр Воропаев
Наказание с оговоркой
Я пожал плечами. В багажнике платья разноцветные. Целый ворох, так прямо и брошены; еще – какие-то штанишки, кружева. Неловко копаться.
– Вы где, девушка, работаете? Что так поздно едете?
– Танцую. Танцевальное сопровождение музыкальных артистов.
– Этим можно заработать на такую машину? А где живете?
– В Ангелово.
– Это там где посольский городок? Там же одни иностранцы.
– Да. Ну и что…
– Ну, права у вас наши. И паспорт тоже? Покажите.
– И паспорт. Но он дома.
– Откройте, пожалуйста, бардачок. Это что там?
– Сумочка.
И тут Миронов стучит пальцем по крыше и показывает в салон. Мы, конечно, все заглядываем. Не может быть! Снова бумажный продуктовый пакет. Что им деньги в одном месте всем выдают? Словно какое-то тайное общество. Наверное, и наркотой там же накачивают.
Теперь стало понятно, почему Витек до нее докопался. Он-то, через открытое стекло, пакет сразу увидел.
– Что в сумочке? – спрашивает Терехов.
– Ничего…
– Разблокируйте, пожалуйста, салон. Сержант сядьте на пассажирское кресло.
Лариса садится и берет сумочку.
– Так что в сумочке?
– Ничего. Пудреница.
Гоняева открывает сумочку, затем пудреницу. Нюхает ее содержимое. Девушка следит за ней, словно она показывает какой-то забавный фокус.
Ничего. Лариса мотает головой.
– Вы что, думаете, что я наркоманка? – наконец начинает догадываться девушка.
В это время Разуваев открывает дверь, садится на заднее сиденье и заглядывает всем лицом в пакет. Лейтенант смотрит на него.
– Где остальное? – спрашивает Мирон.
Он извлек на всеобщее обозрение пачку банкнот. Единственную! Вовсе даже и не тугую, а наоборот совсем тощую, и не серебристого цвета, а сотенных красненьких купюр.
– Остальное дома, – отвечает девушка.
Дальше все было как в наваждении. В голове выскочили эти треклятые обувные коробки, набитые деньгами. И, наверное, не у меня одного. Кто их только туда засунул… И командовать вдруг стал Разуваев, а мы все, как один стали его слушаться.
– В машину, – сказал Мирон. Я открыл свою дверцу и залез внутрь. – Ты, лейтенант, с нами?
Терехов подумал лишь секунду и сел к нам на заднее сиденье. Сразу стало очень тесно: три бойца на одном диванчике.
– Едем, Ирина, к вам, – скомандовал Разуваев.
– Это еще зачем?
– Так надо, гражданка Снегова. Это – специальная операция.
Страшно было до опупения. Но мне казалось, что Разуваев, что-то такое придумал, что все обойдется. Терехов же послушался – тоже сел в машину. Значит есть какой-то простой и безопасный план. Сам дьявол нам голову сбил. Везде деньги чудились. Зачем только эта девушка нас послушалась.
Ехали мы недалеко. От силы пятнадцать минут. Ночь – трафик на самом минимуме.
Из Митино свернули на двухполоску. Слева – сразу лесок. За леском вывеска хвастливо ажурными буквами светится. Приехали. Перед шлагбаумом Мирон наклонился вперед и говорит негромко:
– Лариса, сними берет.
Дом был на последней линии. Разуваев велел девушке сразу в гараж заезжать. Подождали, пока ворота за нами опустятся. А пока молча рассматривали гараж. Что сказать: я думал о том, что моя комнатка вдвое меньше, чем этот гараж, и на соседнем месте еще две тачки может поместиться.
– Дома есть еще кто? – Девушка посмотрела на пустые места и качнула головой.
Выскочили из ягуара. Ребята друг друга прикрывают, как на операции.
– Где деньги? – спрашивает Разуваев и берет ее за предплечье. Девушка показывает наверх по ступеням. – Веди!
Привела в гостиную. Как в кино. Камень, натуральное дерево, диваны с подушками из зебры. Перед ними – огромный экран. Вместо задней стены – окно от пола до потолка, возле него – столовая: белый лак и золото. За окном – сад, река и заснеженный лес. Фонарики край подсвечивают.
Живут же люди. Мы стоим, автоматы к груди прижимаем. А я жду, когда это все кончится и меня потряхивает.
– Деньги где? – кричит Разуваев.
Девушка подошла к стене, отвела в сторону гобелен, расписанный фазанами. А руки у нее трясутся. Не знаю, на чем она была, но теперь стала соображать, как все плохо.
За картинкой оказался сейф. Огромный – в человеческий рост. Циферки горят и колесики. Три или четыре.
– Деньги там.
– Открывай! – кричит Разуваев.
– Я не знаю кода.
Вот тут Мирон ее ударил. Автоматом в грудь. Девушка упала.
– Не надо, Мирон, – это я говорю.
– Заткнись, Кравченко, – говорит мне Гоняева. – Теперь уже поздно сопли распускать. Нельзя останавливаться. Или мы все пропали.
