Александр Волков
Великие страхи прошлого
Пасьянс из старинных карт
Но прежде всего Мензис основывает свои доводы на секретных картах, которые имелись в XV – начале XVI века у некоторых европейских правителей. На них довольно точно изображены те области Земли, что еще не были известны европейским мореплавателям. Он полемично заявляет, что знания об этих регионах европейцы могли почерпнуть только у китайцев.
Действительно, в истории географических открытий есть ряд темных мест. Так, Фернан Магеллан, отправляясь в 1519 году в свое кругосветное путешествие, якобы получил от португальских властей некую тайную карту. Сверяясь с ней, он достиг пролива, который носит теперь его имя.
Мензис, ссылаясь на португальского историка Антоньу Гальвана (ум. 1557), пишет о карте мира, которую привез из Венеции в 1428 году дон Педру, наследник португальского престола и брат Генриха Мореплавателя. Гальван оставил описание этой венецианской карты. На ней были «изображены все части света и все земли, какие только существуют под луной. На ней Магелланов пролив именуется Хвостом Дракона; нанесены также мыс Доброй Надежды и общие очертания Африки, равно как и другие острова и земли» (гл. 4). Возможно, ее копия имелась и у Магеллана. Как пишет Мензис, «остается только удивляться, когда думаешь о том, что он вышел в Тихий океан через пролив, который уже был изображен на карте и впоследствии получил его имя» (приложение 1).
В любом случае Магеллан был абсолютно уверен в том, что этот узкий, окруженный скалами канал, куда вошли его корабли, непременно выведет его в другое море. Его спутники в это не верили и тихо роптали, возмущенные упрямством их флотоводца. Он же, как утверждает Мензис, объявил им, что «точно знает о проливе, который выводит из Атлантики в Тихий океан. Он сказал, что сам видел его на карте, когда служил в Португалии…» (приложение 1). С выдающимся упорством его корабль все так же скользил по этому безмолвному, мрачному каналу, «как Харонова ладья на стигийских волнах», и страшное молчание встречало его. Лишь «дикий напев ледяных ветров, завывающих в горах», долетал до моряков (Стефан Цвейг. «Магеллан»). Но уверенность не покидала Магеллана…
Так что это была за «карта 1428 года»? Очевидно, образцом для нее послужила знаменитая карта, составленная в 1424 году венецианским картографом Джованни Пиццигано. Ряд географических объектов, изображенных на ней, к тому времени, как считается, еще не был известен европейцам.
Португальский историк Арманду Кортесау в своей монографии «Морская карта 1424 года» писал: «[Карта 1424 г.] является документом огромной важности для истории географии. С исторической точки зрения это настоящее сокровище, поскольку в ней содержатся неизвестные до сего времени сведения о мире. <…> На карте 1424 г. <…> впервые в истории изображены острова Западной Атлантики. <…> Есть все основания полагать, что эта группа из четырех островов представляет собой самое раннее изображение на географической карте части земель американского континента» (A. Cortesao. «The Nautical Chart of 1424», 1954).
He меньший интерес вызывает у историков и другая карта, принадлежавшая турецкому адмиралу Пири Рейсу. Сегодня она известна под названием «Карта Пири Рейса 1513 года». На ней изображена дельта реки Ориноко в Бразилии, причем вычерчена она «с особой тщательностью» (Мензис, гл. 5). Появилась карта почти за четверть века до того, как европейцы обследовали эту реку (в 1498 году Колумб достиг лишь северной части дельты Ориноко).
Как установлено, эта часть карты, изображающая неведомые европейцам земли, была скопирована турками с карты, имевшейся у некоего испанского моряка, который плавал вместе с Колумбом и был захвачен турками в плен в 1501 году (Мензис, гл. 4).
Откуда же ее перерисовали испанцы? С секретных лоций спутников адмирала Чжэн Хэ? С той потаенной венецианской карты, удостоверившей недавние китайские открытия? Разумеется, никаких доказательств этому нет. Все лишь догадки, домыслы…
Академические ученые нещадно раскритиковали книгу Мензиса, назвав его «новым Деникеном». Тот-де находил повсюду тайные следы инопланетного разума, Мензис же отыскивает забытые достижения китайской цивилизации.
Мнение официальных ученых КНР можно сформулировать так: «Трудно поверить в то, что средневековые китайские историки, столь тщательно отмечавшие любые важные события, совершенно игнорировали в своих трудах плавания китайских мореходов по Атлантическому и Тихому океанам».
Критика критикой, но досконально объяснить загадку древних карт современные историки не могут. Знакомые береговые очертания неведомых земель неизменно наводят на мысль о стародавних забытых плаваниях к этим берегам. Кто их совершил?
Австралийский историк Джефф Уэйд, признав «любопытные аномалии», имеющиеся на старинных европейских картах, сделал, например, вывод, что сведения о странах, еще не известных в Европе, были собраны знатными мореплавателями той эпохи – арабами.
Возможно, что-то прояснят результаты будущих исследований ДНК коренных народов, населяющих Америку, Новую Зеландию, Гебридские острова. Например, еще в начале 2000-х годов было выявлено некоторое сходство ДНК новозеландских маори и исконных жителей Тайваня (последние, впрочем, не состоят в родстве с китайцами, а говорят на языках австронезийской семьи).
В финале истории опускается шелковый занавес
После смерти императора Юнлэ китайская казна оказалась почти пуста. Все доходы от морских экспедиций много лет шли на строительство новых дворцов и храмов, а также организацию роскошных праздников и пиршеств.
Ярость и гнев охватили наследников расточительного монарха. По их приказаниям корабли Чжэн Хэ были заперты в гавани, составленные им карты далеких земель уничтожены или случайно сгорели. У Китая уже не было средств, чтобы снаряжать столь грандиозные и расточительные экспедиции. Все деньги уходили теперь на войну с северными соседями – прежде всего с монголами.
Чиновники решили, что флот является для страны ненужной обузой. Вместо кораблей надо строить амбары, в которых хранились бы запасы зерна на случай голодной годины. Вместо путешествия на Мальдивы следует рыть каналы и прокладывать дороги, дабы проще было добраться до отдаленных районов Поднебесной. Наконец, сам император изрек: «Территория Китая в изобилии производит все товары. Так зачем нам покупать бесполезные побрякушки за границей?» Книга морей была перелистана и забыта. Сказка странствий кончилась.
Строительство кораблей прекратилось, запрещены были морские плавания и даже иностранные языки. Император запретил своим подданным путешествия в другие страны. Ослушникам, покидавшим Китай, грозила – в случае их поимки – смертная казнь; их причисляли к пиратам. От всего остального мира Китай отгородился «шелковым занавесом», что был прочнее любого стального заслона.
За этим «занавесом» были забыты все, кто когда-либо пускался в дальние странствия, забыты их открытия, уничтожена сама память о них. Предприимчивый Чжэн Хэ не дожил до этих времен, до разгула ксенофобии, нетерпимости ко всему чужому. Он умер словно в неведомой дали, «за семью морями», ведь даже дата его смерти неизвестна. Одни называют 1433 год, другие – 1434, третьи – 1435 год.
Так прекратилась морская экспансия Китая. Экспедиции Чжэн Хэ по праву можно сравнить с плаваниями другого, более знаменитого первооткрывателя – Васко да Гама (1469–1524). Впрочем, португальцу никогда бы не снискать славы, не случись внезапных перемен в китайской политике.
Если бы не это обстоятельство, то китайские моряки, возможно, еще в первой половине XV века все же достигли бы берегов Европы, и Васко да Гама пришлось бы плыть хорошо известным маршрутом, да и приплыв в Каликут, он вел бы себя тише воды, ниже травы, чтобы не прогневить императора великого Китая.
Однако эпохальное событие не состоялось. Китай не открыл Европу. Империя повернулась к остальному миру спиной. Соседние страны, просившие у нее защиты и не находившие ее, перестали уважать Китай.
Но природа не терпит пустоты. Через несколько десятилетий в южные моря прибыли европейские авантюристы и мореплаватели. Со временем берега Южной и Юго-Восточной Азии были захвачены ими – поделены между Португалией, Испанией, Англией и Нидерландами. Уже португальцы занимались грабежом Китая, нападая на беззащитные берега страны. Слава о подвигах адмирала Чжэн Хэ не достигла европейских народов, а память о нем была искоренена в Поднебесной.
Почти два столетия Китай оставался в изоляции. За это время его хозяйство пришло в упадок. Промышленная революция не состоялась. Наконец, в середине XVII века обветшавшая сверхдержава, разворованная своими чиновниками, была до основания потрясена народным восстанием, а затем захвачена соседями-кочевниками. Отныне ею правили маньчжуры, тоже чуравшиеся других стран как огня. Придет время, и Китай станет полуколонией европейских держав. Быть может, какой-нибудь китайский философ и записал в те годы с отчаянием безумца: «Мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять».
Лишь к концу XX века Китай начал понемногу приближаться к ведущим державам мира. Сегодня многие обозреватели полагают, что XXI век будет «столетием Китая», как когда-то им был XV век, время императора Юнлэ и адмирала Чжэн Хэ – великих, деятельных гуманистов эпохи Возрождения.
Код да Винчи
– Ваша любимая (нелюбимая) книга: «Код да Винчи».
– Ваш любимый (нелюбимый) фильм: «Код да Винчи».
– Ваша любимая (нелюбимая) телепередача: «Разгадка кода да Винчи», «Рассекреченный да Винчи» и т. п.
– Ваш любимый (нелюбимый) исторический персонаж: ну, конечно, Дэн Браун!
Гпамурным летом 200* года все пристрастия были одинаковы, как спины отдыхающих на пляже, как разговоры в корпоративных курилках. Все любили (не любили) товар с этикеткой «да Винчи».
Код Леонардо
Ставший легендой еще при жизни, Леонардо да Винчи (1452–1519) превратился для потомков в бессмертный эталон величия. Достаточно было плеснуть на образ этого живописца водицы детективного сюжета, чтобы он засверкал новыми ослепительными красками. Только ли живописца?
Он сказал: «Некоторые ошибаются, называя хорошим мастером того живописца, который хорошо делает только голову или фигуру» («Каким должен быть живописец»). Сам он изучает и рисует многое: зубчатые колеса, шарниры, винты, насосы и станки всех видов и во всех мыслимых комбинациях. Он кажется настоятелем таинственного ордена моделистов-конструкторов, покровителем славной братии, что вечерами выпиливает лобзиками, паяет, сверлит, починяет. Его тень впору призывать, когда засорится кран на кухне или погнется бампер машины. Мастер-слесарь-токарь-механик… он и «Джоконду», кажется, рисовал, как разрабатывал бренд, которым впору маркировать все «высокохудожественное». Его код дизайна поистине переживет века, украшая обложки журналов и полиэтиленовые авоськи.
К слову, время жизни Леонардо было временем расцвета инженерии. Специалисты готовы назвать десятки имен техников XV–XVI веков, но их сочинения практически не известны широкой публике, а рукописи пылятся в хранилищах библиотек: Конрад Каудер и Джованни Фонтана, Мариано ди Якопо (Таккола) и Ханс Хартлиб, Ханс Шультен и Франческо ди Джорджо Мартини…
Сохранилось более 7000 листов рукописей и рисунков самого Леонардо, и на шести тысячах, словно в танце, кружатся шарниры, винты, колеса, соединяясь друг с другом и застывая на этих тайных бумагах. В сочетаниях деталей угадываются прообразы вертолета, велосипеда, подводной лодки, танка.
«В рукописях Леонардо собраны почти неотделимые от нас его собственные идеи и эксперименты, записи традиций современных ему практиков и выписки из трудов многих забытых ученых и исследователей старого времени или его современников, – писал В. И. Вернадский. – Мы видим здесь то брожение мысли, которое подготовляет будущее науки» («О научном мировоззрении», II, 19,1902). Код инженерной мысли Леонардо веками хранился под спудом, чтобы получить истолкование лишь в веке минувшем.
А еще его называют первым естествоиспытателем в современном смысле этого слова. Он разъял Природу, как труп, с холодной дотошностью механика выискивая ее приводные колеса, и трупы людские рассекал, как тряпичные куклы, «вплоть до мельчайших частиц уничтожая все мясо, находившееся вокруг этих жил» (Леонардо да Винчи. «О строении человека и животных. О частях тела и их функциях»), чтобы, следуя познанному им закону, вытягивать на картинах мышцы и жилы, словно готовя образы к оживлению. И правы же будут те, кто говорил, что, «умерщвляя живую прелесть Моны Лизы», он делал образ ее на полотне картины «все живее, все подлиннее». Это был его код живописи.
В прозрачном каноне славословий слились, уничтожили себя противоречия, ясно виденные современниками и многими потомками. Они думали о Леонардо, находя, что он презирает известные формулы и теории, плохо разбирается в математике, подменяет порядок интуицией, надежность – догадкой, что он старателен до небрежности и пытлив до невнимательности.
Критики отмечают, что на его анатомических рисунках – «образце точности» – люди порой недосчитываются некоторых важных органов, что кровеносные сосуды и иные части тела нарисованы так, как не изобразил бы их медикус, проводивший вскрытие, – похоже, это не зарисовки с натуры, а гипотезы испытателя, следующего наитию. Так, на одном из рисунков источником спермы, по его фантазии, становится спинной мозг. Правоту критиков он сам признавал в своих записях: «И если скажешь, что лучше заниматься анатомией, чем рассматривать подобные рисунки, ты был бы прав, если бы все эти вещи, показываемые в подобных рисунках, можно было наблюдать на одном теле, в котором ты, со всем своим умом, не увидишь ничего и ни о чем не составишь представления, кроме разве как о нескольких немногих жилах» («О строении человека…»).
Наконец, его технические конструкции выглядят фантастическими постройками, только возведенными не из квадров и кирпичей, а из шарниров и винтов, а то, словно предвосхищая завет Лотреамона («случайная встреча на анатомическом столе зонтика и швейной машинки»), из далеких друг другу слов – имен предметов, которые через века все же встретятся друг с другом. И тогда «от камня и железа сделаются видимыми вещи, которые до того были не видны», «Христос снова будет продан и распят, и святые его замучены», «большая часть моря убежит к небу и не вернется в течение долгого времени». Что это? Телевизионные башни – Че Гевара – Аральское море?
В записях Леонардо даны и ответы на эти загадки: огниво – продаваемые распятия – облака. Не сохранись этих ответов, Леонардо мог бы прослыть вторым Нострадамусом.
Вырванный из времени, он кажется загадочным, как корень мандрагоры, «дивным и божественным» (Д. Вазари. «Жизнь Леонардо да Винчи, живописца и скульптора флорентийского»). Сто двадцать составленных им книг, «Книга движения», «Книга о тяжести», «Книга об элементах машин» и многие другие – код знаний, собранных им лично, – вопиют к современным ученым, требуют прочтения, истолкования, взывают к терпению, прилежанию комментаторов, но… от них не сохранилось ни строчки – лишь насмешливая ремарка мастера, обращенная к своему современнику или потомку: «1/1 может быть, терпения не хватит у тебя, и ты не будешь прилежен. Обладал ли я этим всем, или нет – об этом дадут ответ 120 мною составленных книг» («О строении человека…»).
Незаконнорожденный сын нотариуса и крестьянки, родившийся в окрестности Флоренции, всю жизнь испытывал и исследовал природу, предсказывал ее свойства и в своих фантазиях придумывал их. Он изучал окружающий мир «на ощупь», ибо с детства был «лишен зрения» – не мог смотреть на мир глазами античных мудрецов. Леонардо был неучем, «человеком без образования», то бишь он не получил того классического образования, коим гордились его современники-гуманисты – из тех, что «расхаживают чванные и напыщенные, разряженные и разукрашенные не своими, а чужими трудами, а в моих мне же самому отказывают» («О себе и своей науке»). Ему-то ведь не довелось в юные годы без конца штудировать латинскую грамматику и риторику, античную философию и поэзию.
Позднее он насмешливо обращается ко всей ученой братии: «Если вы, историографы, или поэты, или иные математики, не видели глазами (читай: не исследовали. – А.В.) вещей, то плохо сможете сообщить о них в письменах» («Спор живописца с поэтом, музыкантом и скульптором»). В юности ему было не до смеха. Знание славного языка Цицерона считалось дипломом, без которого в конце XV века трудно было сделать карьеру. Ученейшие мужи без обиняков считали, что можно быть дельным человеком – умным, нравственным, совестливым, одним словом, гуманистом, – лишь досконально вызубрив латынь.
Не имея этого «диплома», он яростно взялся отстаивать невежество. Не готовый превзойти других своей ученостью и красноречием – начальным капиталом гуманистов, – принялся работать, решив, что должен все уметь. Практик, изобретатель, наблюдатель, фантазер, он был полной противоположностью гуманистов, старавшихся думать, писать и говорить согласно обычаю древних поэтов и ораторов и положениям выдающихся философов. Человек меньшего таланта, очарованный величием сделанного художниками «кватроченто», учился бы у них, невольно вторя им во всем. Леонардо же, одержимый желанием понять природу вещей, стремился не делать ничего, как другие.
Этот же ущерб – необразованность – сделал его нахалом. Не дожидаясь, пока славный синьор убедится, что он – добропорядочный, ученый, благочестивый человек, Леонардо, нанимаясь на службу, без лишней скромности сообщал, что он якобы умеет. Обычно так расхваливали свои таланты маги, астрологи, алхимики.
«Хорошо знаю, что некоторым гордецам, потому что я не начитан, покажется, будто они вправе порицать меня, ссылаясь на то, что я человек без книжного образования. <…> Не понимают они, что <…> я мог бы так ответить им, говоря: “Вы, что украсили себя чужими трудами, вы не хотите признать за мною права на мои собственные”» («О себе…»).
Этим опытом он мечтал удесятерить свои силы, научиться летать, как птицы, стрекозы или летучие мыши, или же плавать, как рыбы. «По лености и книжной вольготности» («О себе…») мало кто мечтает о волшебной мудрости, что «есть дочь опыта». Но ежели синьор будет так щедр, что примет его на службу, он, Леонардо, научит Князя магии опыта и позволит ему тоже удесятерить свои силы. Для этого надо знать законы природы. Человек может лечь на землю и останется на месте, может лечь в воду, и течение унесет его вдаль. Другие, взыскуя философский камень, ложатся на землю и ждут, что она потечет под ними; он же ищет воду, течение – тот самый природный закон, который подхватит и унесет вдаль. Другие топчутся на месте – он же ищет и находит. Со временем таинственные намеки бахвала «будут расти на собственных развалинах – ком снега, катящийся по снегу» («Предсказания»). И вот уже вместо Лодовико
Моро или Лоренцо Медичи имя Леонардо будет спрягаться с Иисусом и орденом Приората Сиона.
…Резюме Леонардо возымело силу. Такой же, как он, выскочка, парвеню, Лодовико Моро (Сфорца) пригрел инженера, зодчего, гидротехника, мастера всех военных искусств, который, поселившись в Милане, будет воевать с глиной и холстом, рисуя «Мадонну Литта» и возводя макет конной статуи Франческо Сфорца, отца Лодовико (она так и не будет отлита в бронзе, эта статуя весом в 160 тонн).
Не признаваемый в кругах гуманистов, самоучка Леонардо провел немало лет на службе не признаваемого в кругу других итальянских правителей самозванца Лодовико, пока тот не был свергнут французскими войсками. При этом потомке кондотьера, возвысившегося из простого звания, крестьянский сын из Винчи прослыл настоящим «арбитром изящества», и, перефразируя Тацита, мы можем о нем сказать, что «Лодовико не считал ничего ни приятным, ни роскошным, пока не получал одобрения от Леонардо». Признанный маг, живший «при его дворе, самом блестящем в Европе» (Я. Буркхардт. «Культура Возрождения в Италии», 1860; рус. изд. 1996), придумывал костюмы и парики, режиссировал празднества и декорировал фон, на котором они проводились, рисовал портреты, а то и тешил люд загадками, которые теперь публикуют под названием «Предсказания»: «Леса породят детей, которые будут причиной их смерти». – Что это? Экологический кризис XXI века? Леса, обработанные дефолиантами? Цезиевая пустошь при Припяти? Эх-ма! «Рукоятки топоров» (Леонардо).
По его воле царь зверей – механический лев, – рыча, надвигался на публику, а вот царь миланских людей, Все-милостивейший Покровитель, был нередко небрежен со своим придворным артистом. Сохранился черновой набросок письма 1498 года, в котором Леонардо жалуется синьору Лодовико: «В течение двух лет не получаю жалованья». В одной из аллегорий, нарисованных для синьора, сам Моро в образе фортуны принимает под свою защиту отрока, убегающего от страшной Парки Бедности, но жизнь не всегда подражает искусству, что бы ни говорил Оскар Уайльд.
Когда год спустя Милан был взят французскими войсками, для Леонардо началась пора скитаний. Он готов был наняться на службу даже к султану турецкому, пока в 1516 году не стал наконец придворным живописцем французского монарха Франциска I – тоже «выскочки», который получил трон лишь потому, что у Людовика XII не было сыновей. Здесь Леонардо вскоре окончил свои дни.
И возродился затем в легендах, став…
